Pacific Ocean

       – Можно я здесь прилягу? – просил Эрвин севшим голосом и, не дожидаясь ответа, растянулся на первой подвернувшейся ровной поверхности в тени высокого берега. На его счастье, новый день был чуть более облачным, чем предыдущий, но по-прежнему достаточно жарким. Он пришел на северные скалы, зная, что Эрен до обеда занят лабораторной работой, и здесь не будет никого, кроме Леви и птиц.       Леви посмотрел на мужчину едва ли не с болью. Тот лежал на земле в своей светлой одежде, а с трудностями стирки Леви познакомился еще на прошлой неделе. Но Эрвина не заботил вопрос чистоты. Он хотел скрыться от всех где-нибудь на свежем воздухе. Лежать в своей комнате на кровати он не мог из-за проклятых «вертолетов», а в прочих местах постоянно околачивались студенты или Ханджи, которая всегда была беспощадна к чужому похмелью. Особенно, к похмелью Эрвина, так как считала своим долгом держать его подальше от алкоголя после того-что-было.        – Добей меня, – пробормотал Эрвин.       Леви криво улыбнулся. «Это ты по адресу, – подумал он. – Но пока рано». Эрвин перевернулся на спину, и стал виден его перепачканный бок.        – Армин отлично себя чувствует, – сказал Леви.        – Он молод. В его возрасте у меня тоже не было похмелья. А сегодня ночью из меня едва душа не вышла.        – То есть в души ты веришь?        – Это фигура речи.       Эрвин скосил взгляд на Леви. Тот сосредоточенно перебирал гальку, периодически поднимая что-то на свет, убирая в пакет и делая пометки в блокноте.        – Ты можешь показывать мне сразу то, что нашел, – сказал Эрвин. – Чтобы не нести в дом лишнего.        – Я знаю, что здесь лишнее, – ответил Леви, не оборачиваясь. – Разобрался. И некоторые камни мне просто нравятся.       В племени Леви, несмотря на подчеркнутую утилитарность всего и вся, было место тому, что люди могли бы назвать модой. Так, недавно вернулась мода на украшения из жемчуга, но в юности Леви особым спросом пользовались безделушки из морского стекла, которого на северном берегу было в изобилии.        – Ты так ответственно подошел к работе, – сказал Эрвин.        – Мне интересно этим заниматься.       Рябь на морской глади слепила усталые глаза Эрвина и он отвернул голову к склону. После минутного молчания Леви продолжил:        – Здесь много всего интересного. Я хочу узнать о вас как можно больше, пока не вернусь к своим.        – Вряд ли этот остров много расскажет тебе о внешнем мире. Но это хорошо. Ты не сильно в нем разочаруешься.        – Здесь есть фильмы о нем. Фильмов раньше я не видел.        – Не все они презентабельны. В местной коллекции много ретро-фантастики. Если что, человекоподобных киборгов не существует. И на другие планеты никто не летает. Но есть роботы, которые могут привезти тебе китайскую лапшу ночью. Что ты уже посмотрел?        – Позавчерашний фильм про мужчину и женщину, которая продавала искусство, – Леви поморщился. – Потом я хотел посмотреть что-то веселое. Я думал, что детские мультфильмы должны быть такими, но кино про деда с домом на воздушных шарах был местами грустным, а местами бредовым. Хотя после него не было паршиво.        – Это неплохой мультик, – как-то мечтательно сказал Эрвин. – Но тебе, наверное, многое будет казаться бредовым, так как ты вырос в другой системе символов.        – Наверное.        – Что-то еще ты видел?        – Таксиста вчера ночью.        – О! Вряд ли что-то может сильнее испортить впечатление о цивилизации на бытовом уровне. Но, клянусь, Нью-Йорк стал поприятнее с тех времен. Хоть я и был там только раз и в качестве туриста.        – Мне понравился фильм. Там более понятные образы, и есть надежда. И Армин объяснял мне моменты, которые я не понимал.        – Вы смотрели кино с Армином? Сколько же он всего вчера успел.        – Да, мы были втроем. Еще Энни.       Леви обернулся, так как услышал глухой смех.        – Что такое?        – Ты испортил им свидание.        – Почему? На свидания же куда-то ходят, а они были дома.        – Здесь не так много мест, чтобы куда-то пойти. Но не страшно. У них было полно времени, чтобы быть вместе, а они им не пользовались.        – Сначала с нами были Жан и Конни, но они быстро ушли. А я хотел досмотреть фильм.        – Как же хочется пить, – простонал Эрвин.        – У меня есть чай.       Леви вытащил из рюкзака термос и протянул мужчине. Ценой нечеловеческих усилий Эрвин сел. Леви опустился рядом с ним на корточки.        – Спасибо, – благодарность в голосе Эрвина была смешана с каким-то священным трепетом.        – Что случилось вчера? – спросил Леви. – Для выпивки ведь должны быть причины?        – Да в общем-то ничего не случилось. У Армина были проблемы на личном фронте, я хотел его поддержать и сам не понял, как напился. Еще и смешал виски с портвейном.        – И что же, вы всегда пьете, когда случаются проблемы в сфере чувств?        – Это распространенная методика обезболивания сердечных ран, хоть и абсолютно не рабочая. Все знают, что будет только хуже, но все равно пьют. У вас в общине есть алкоголь? Или другие психоактивные вещества?        – Есть одно растение… Но на меня оно не оказывало действия. Дядя тоже с ним ничего не понял. Видимо, семейная особенность.        – Так бывает. Что ж, алкоголизм, вероятно, тебе не грозит.       До самого полудня Эрвин лежал на берегу, периодически отвлекая Леви от работы, которую сам ему и поручил. Голос его постепенно возвращался к нормальному звучанию. Мужчина медленно, но верно оживал. На обед он уже шел бодрым шагом, останавливаясь, чтобы Леви мог его нагнать, и активно болтал на тему хранящегося в доме кинематографического наследия. Один за другим он перечислял фильмы, которые непременно нужно посмотреть, чтобы понять мир, и тут же, один за другим, отметал их, говоря, что там слишком много сложных символов или режиссерского видения. Леви пытался сказать ему, что он, при некоторых пробелах в эрудиции, все-таки способен на критическое мышление, но Эрвина уже несло дальше, и в поисках лучшего фильма он то уносился во французскую новую волну, то поднимался на заоблачный уровень ромкомов нулевых.        – И где это твое тело отлеживалось? – спросила Ханджи, когда Эрвин зашел в лабораторию. Кроме женщины, в помещении находились только Эрен и Жан, удивительным образом мирно сосуществующие за одним столом.        – И вовсе я не отлеживался, – улыбнулся мужчина. – Был весь в работе. Знаешь ли, на этом острове куча проблем, требующих моего ежедневного внимания.        – Какие такие проблемы? Ростки баобабов? Даже не пытайся делать вид, что не перебрал вчера. Я всю ночь слушала, как тебя выворачивает за стенкой.        – Ты порочишь мою репутацию при студентах.        – Хочу, чтобы ты сгорал со стыда.        – Ваша репутация в моих глазах может быть восстановлена всего за бутылочку алкоголя средней крепости, – оживился Эрен. – А вы только за репутацию в глазах студентов беспокоитесь, или я тоже могу вас шантажировать? – уточнил Жан.        – Я не участвую в моральной коррупции, – ответил Эрвин.        – Жаль, бутылочка вина мне бы очень помогла, – печально протянул Эрен.        – Лишний алкоголь в замкнутом коллективе еще никому не помог, – возразил Эрвин.        – Вы не понимаете… У нас с Микасой сегодня месяц с начала отношений. Было бы здорово это как-то отметить. Устроить особенный вечер. Доктор Зоэ, скажите, по-женски, как вы видите идеальный романтический вечер в рамках этого острова?        – Я? – Ханджи удивленно взглянула на парня поверх очков. – Ну и вопросик! Здесь, в принципе, очень романтично. Море, звезды, тропические цветы… Наверное, лучше всего провести время на верхней террасе. Там хороший вид, и есть этот телескоп, который никто не может нормально настроить. Хех… Можете взять складной столик с веранды и устроить там ресторан. Уверена, Николо выделит вам небольшой внеплановый паек.       Ханджи помолчала немного, будто замечтавшись.        – Все-таки без вина картина какая-то незавершенная, – заключила она.        – Надо же, как серьезно ты задумалась, – сказал Эрвин.        – По-твоему мне чужда романтика? Я, знаешь ли, люблю после университетских будней подеградировать дома под какую-нибудь мыльную оперу. Эрвин, ты должен дать парню вина! Когда еще они с подружкой будут такими молодыми и влюбленными на необитаемом острове? С одной бутылки они ничего не натворят, а тебе лучше потихоньку избавляться от своих запасов.        – Доктор Смит, пожалуйста!        – Да, док, дайте ему вина, а то он будет ныть тут до самого вечера, – присоединился Жан.       В конце концов, Эрвин откупился от Эрена, но никакие дары не могли откупить его от Ханджи. В женщине боролись гнев и сочувствие, и она попеременно выливала на него в течение дня то одно, то другое.        – Просто признай, что у тебя зависимость и пройди лечение! – говорила Ханджи. – Ты сорвался. Ты не можешь бороться с этой проблемой сам!        – Бедный мой друг, я причинила тебе столько боли в этой истории с Майком, но то было не со зла, – говорила она же. – Неудивительно, что ты опять сорвался. Только позавчера показывала тебе его дочку… Ой, что это я опять?       Эрвин реагировал на обеих Ханджи спартанским хладнокровием и почти по-спартански кратко отвечал.        – Я здоров. Выпить один раз за четыре года – это не зависимость. Я видел фото его дочки и раньше, мы не удалили друг друга из друзей в интернете.       Они бродили по острову зигзагами, переходя от одного студента к другому, и Ханджи, не жалуясь даже на частые подъемы вверх, почти не замолкала. То тут, то там молодым стажерам перепадали сомнительные и бессвязные факты о жизни доктора Смита. Пару раз Эрвин уточнил, нет ли у Ханджи какой-нибудь срочной работы в лаборатории, но работы не было. А когда Эрвин решил, что в лабораторию пора вернуться уже ему, работа нашлась.        – Да что с тобой? – спросил он, наконец. – Я за все дни тебя столько не видел, сколько сегодня.        – Меня гложет совесть, – ответила Ханджи искренне. – Я думала, что ты всегда доверяешь мне, но, выходит, у тебя были секреты, которыми ты не мог поделиться даже со мной. Такой ли из меня хороший друг?        – Ох, Ханджи, ты лучший друг. Ты даже лучше, чем я заслуживаю. И я ничего от тебя не скрывал. И вообще, я удивлен, что ты не знала про нас с Майком, так как я этого ни от кого не скрывал, хотя по понятным причинам не акцентировал на этом внимания. Наверное, у тебя были дела поважнее моих довольно невнятных отношений, и это нормально. В нужные моменты ты всегда была рядом. Поэтому уймись сама и уйми свою совесть.       Эрвин положил руки женщине на плечи и чмокнул ее в макушку.        – И у меня нет никаких проблем ни с кем из бывших. Особенно, с последним. Да, это было тяжелее обычного, но все прошло. Мы спокойно общаемся по рабочим вопросам.        – Но ты уже так долго один…        – А ты за все годы, что я тебя знаю, ни разу не состояла в длительных отношениях. Каждому свое. Сейчас мне хорошо в уединении, без страстей. Я бы даже мог стать, как один из учителей моей матери, если бы верил во что-то такое.        – А твоя мама знает? Ну, про Майка и другое… Родители нормально восприняли? Мне интересно, потому что, возможно, мне придется скоро рассказать предкам о своем залете.        – Какой-то странный термин для беременности взрослой женщины… Да, мои родители в курсе. Все были в курсе, кроме тебя. Как они отреагировали? Чемпионат по регби вызывает у них больше эмоций, чем мои отношения. Они же оба просветленные. И у них своеобразный круг общения.        – Пожалуй. Мои-то попроще будут.        – Поэтому твои новости их, скорее обрадуют. Наконец-то ты сделала что-то по-человечески понятное.       С этой мыслью Ханджи тоже согласилась, а затем предложила Эрвину выпить ее витаминного коктейля, так как выглядел он бледновато. До ужина еще оставалось время, а из-за похмелья мужчина почти не ел весь день, поэтому согласился. Довольная доктор Зоэ достала из своего стола контейнер с белым порошком и развела в кружках по паре ложек.        – Ну и кислятина, – поморщился Эрвин. – А это можно пить в твоем гипотетическом положении?        – Я тестировала это на беременных мышах. Все ок. «Домашние вина» Моблита хуже.       От кислоты сводило челюсти, но Ханджи пила коктейль, как воду. И бодрящий эффект действительно присутствовал. Эрвин отставил в сторону полупустой стакан.        – Это невозможно. Видимо, Моблит – твоя настоящая половина. Потому что обычному человеку такую амброзию не осилить.        – Брось, – рассмеялась Ханджи. – В концепции половинок есть какая-то обреченная предопределенность. Найти ее в выборке огромного мира невероятно, и ты обречен всю жизнь думать, что живешь с чем-то не тем.        – Раньше мне казалось, что в сердце должно что-то щелкнуть, когда появится то. А на деле, ты просто постепенно проникаешься симпатией к кому-то, и вы живете, постоянно пребывая в ужасе от того, что человек не способен абсолютно понимать другого человека.        – А как же наши родители? Они живут вместе по сорок лет. Думаешь, все так же в ужасе?        – Не знаю, что там у твоих, но мои просто договорились о довольно широких границах личного пространства и как-то сосуществуют.       Эрвин сделал паузу и продолжил:        – Одно время с нами жил мамин любовник, но потом все как-то само разрулилось.        – Оу… Этого ты тоже не рассказывал. Эрвин, пообещай мне, что обязательно расскажешь, когда у тебя кто-нибудь появится! Беременность сделала меня такой сентиментальной…        – Гипотетическая беременность.        – Как ты вообще себя чувствуешь сейчас? Ты готов к новым отношениям? Никакой боли и скрытых травм?        – Я на днях пообщался со студентами, и теперь у меня такое чувство, что в моем возрасте пора думать о вечном, а не об отношениях. Но, честно, я в порядке. Абсолютно.        – А уже есть кто-то на примете? Какой у тебя вообще типаж? Он должен быть похож на Майка? Ой, прости! Я больше не буду произносить это имя.       Вздох Эрвина был похож на стон, и он испытал облегчение, когда в лабораторию зашел Жан и отвлек Ханджи от разговоров о личном.        – Леви уже вернулся? – спросил Эрвин, спустившись на первый этаж, где Николо готовил стол к ужину.        – Бинго, – чуть слышно, для себя сказал Николо.        – Да, он в душевых у девушек, – сказал он громко, для Эрвина.        – Почему там?        – Там после бури так и не было света. Он пытается его починить.        – Ах, да… – Эрвин вспомнил, что вчера Саша говорила ему о проблеме со светом. А до этого – Микаса. И еще раз Саша. И пару раз он видел, как Энни выходила оттуда с фонариком, но проблемы со светом в помещении, где Эрвин никогда не бывает, быстро улетучивались из его головы, вытесняемые всем прочим.        – Он в этом разбирается? – уточнил Эрвин с некоторым недоверием.        – Говорит, что Жан ему все объяснил еще в прошлый раз.        – А почему не сам Жан это делает?        – Жан сказал, что будет работать на девушек только за сигареты. В противном случае, пусть их просьбы выполняют их парни. Но я никогда не имел дел с проводами, а Эрен попытался, и его дернуло током. Думаю, Энни бы решила эту проблему, но ей и с фонариком там хорошо. О! Уже семь? Что-то народ не спешит сегодня на ужин. Жара портит всем аппетит. Схожу-ка за ними.        – Тогда я проверю его.       Николо уловил в голосе Эрвина легкие тревожные нотки. После слов о том, что Эрена «дернуло током» мужчина и вправду немного заволновался. К волнению примешивалось что-то вроде чувства вины за то, что проблема долго игнорировалась.       Эрвин вошел в санузел в тот момент, когда Леви проверял работу ламп, щелкая выключателями. Свет загорался и исчезал в положенные моменты. Леви не сразу заметил появление Эрвина, и тот успел разглядеть на лице новоиспеченного мастера нечто вроде самодовольства. Как только Эрвин дал о себе знать, оно мигом исчезло.        – Ты быстро справился.        – Жан дал мне все, что нужно, – ответил Леви и посмотрел на Эрвина с каким-то подозрением.        – Может, не будешь спешить к своим и останешься тут на зиму? С домом ты справляешься лучше, чем Ханнес, который тут дежурит в мое отсутствие. Примешь туристов, подзаработаешь. Думаю, трезвый смотритель поднимет этому месту рейтинг среди гостей.       Глядя на Леви, расслабленное лицо которого вызывало ассоциации с Сердитой Кошкой из интернет-мемов, сложно было рассчитывать на положительные отзывы, но хуже стать они уже не могли. Сомнительная идея Эрвина поднять окупаемость станции за счет серферов и дайверов уже три года оставалась сомнительный. Ему стоило немалых трудов скрыть свою историю с акулой, чтоб сомнительная идея не превратилась в обреченную. Ханджи была уверена, что вечно пьяный Ханнес с его похабными анекдотами пугает любителей волн сильнее, чем морские хищники. Но другого смотрителя Эрвин найти не мог.        – Мне стоит сказать, что я подумаю, или можно не церемониться? – уточнил Леви.        – Я тебя понял, – ответил Эрвин.       За ужином студенты, получившие теперь полный доступ к интернету, обсуждали новость о том, что в каком-то американском университете ученые сделали рентген какой-то «фиджийской морской деве». Мумия русалки, как и было известно ранее, оказалась чучелом, сшитым из обезьяны и рыбы. Примечательного в ней было только слово «фиджийская», и потому молодежь, подогреваемая вопросами Ханджи, ударилась в дискуссию о вероятности выживания популяции мифических созданий в количестве, достаточно малом, чтобы не попадаться на глаза ученым.        – Думаю, русалочка Андерсона должна быть очень толстой, – сказал Эрен, слегка отойдя от темы. – В Северном море не выжить без слоя жира, как у тюленя или моржа.        – С чего ты взял, что она живет в Северном море? – рассмеялась Микаса. – Это может быть любое море. Разве там говорится, принцем какой страны был ее возлюбленный?        – В мультике его звали Эриком. Мне кажется, это вполне скандинавское имя.        – А в новом фильме действие, кажется, в Карибском море, – добавила Саша.        – Это уже анализ литературного источника, – сказал Армин. – Андерсон что угодно мог придумать, а режиссер что угодно мог снять. Но как бы эту книгу написал зоолог?        – Думаешь, русалками должен занимать зоолог? – спросила Саша. – Они же только наполовину рыбы.        – Не вижу противоречий. Человек – тоже животное. Конечно, везде должна быть специализация, но мне не нравится это вечное противопоставление.        – Вот и я о том! Ученый какой специализации должен занимать русалками?        – Той же, что утконосовед, – ответила Энни, прежде молчавшая.       Микаса участвовала в дискуссии, но Леви видел, как трудно ей держать себя в руках, и как закатываются ее глаза на некоторых репликах друзей. Сам просто слушал, не особо вникая. Разговор плыл слишком высоко в гипотетическом пространстве.        – Встретимся в десять на крыше, – тихо сказала Микаса под шум стульев, когда все начали расходиться. Из-за болтовни ужин всегда длился около часа, кухонные часы показывали половину девятого. Спросить, в чем дело, Леви не успел, но вид у девушки был крайне озабоченный. Поэтому он постарался побыстрее передать Эрвину все, что собрал за день, и даже отказался от чая.        – Не будешь чай? – переспросил мужчина, не веря своим ушам.       Леви с тоской взглянул на пустые чашки. За окном смеркалось, поднимался ветер, деревья льнули к окну, от чего комната с настольной лампой казалась еще уютнее. Леви не мог не признавать, что ждал этого чая весь день. Дом постепенно замолкал, все разбредались по своим личным делам. А его личные дела были в библиотеке Эрвина, где всегда можно было взять с полки книгу и услышать от ее хозяина тысячу и одну причину, чтобы ее прочитать. Именно привязанность Эрвина отличала его комнатную библиотеку от той, что находилась в рекреации. Новым чувством вчерашнего дня было разочарование. Когда Моблит сказал, что Эрвин пьян, и не будет никаких ночных бесед, Леви показалось, что нет никакого смысла в его пребывании на острове, и дом вдруг сделался чужим, чего не было в дни до этого.        – Леви? – позвал Эрвин.       Леви встрепенулся, поняв, что слишком долго смотрит на чашки. Пора было идти.        – Да, я не буду чай, – ответил он.        – У тебя какая-то проблема? Выглядишь как-то испуганно.        «Опять, – подумал Леви и попытался привести в иное положение выражение лица. – Как в первый день».        – Все в порядке.        – Значит, ты чем-то занят? – Эрвин не мог представить, чем именно занят Леви в месте, которое едва знает, но история с проводкой дала ему понять, что гость умеет находить себе работу и удивлять.        – Да, – кивнул Леви, мысленно прося Эрвина не уточнять деталей.        – Хорошо. Заходи, как закончишь. Я не планирую спать еще часа три.       Лестница на крышу скрывалась за поворотом узкого коридора, отделявшего лабораторию от спальни парней. Леви опаздывал на три минуты, но, выйдя на террасу, обнаружил, что Микасы еще нет. Он впервые оказался на крыше. Площадка со всех сторон была огорожена металлическими перилами, и с нее открывался отличный обзор на окружающий пейзаж. Если бы остров не задирался вверх к северу, вся его площадь просматривалась бы с этой точки. Стоя на крыше, Леви видел, как пенятся на юге воды океана, встречающие там коралловые рифы, как далеко по болотистым берегам спускается восточный мангровый лес. Солнце давно село, и безоблачное небо сверкало от звезд, но ярче всех светила бледная луна в своей первой четверти. Леви не смотрел на нее в последние дни, и теперь застыл, будто завороженный. Отраженный солнечный свет скользил по спутнику, показывая отведенное время, как часы.       За спиной Леви скрипнула дверь. Мужчина обернулся и, к удивлению своему, вместо Микасы увидел Ханджи.        – Ой, – сказала женщина, давая понять, что удивлена встрече не меньше. – И ты здесь? Отличная ночь для наблюдений.        – Наблюдений?        – Да, Эрен попросил меня помочь с настройкой телескопа.       Ханджи указала на металлический ящик в дальнем углу и второй раз ойкнула. Телескоп, который обычно убирали после использования, стоял в полной боевой готовности. А рядом с ним – складной столик и два ротанговых кресла, принесенные с веранды. Леви не обратил на мебель внимания, так как был отвлечен луной, но теперь в голове его зароились смутные сомнения. Столик не просто стоял там, где не должен был стоять. В центре его возвышалась бутылка белого вина в сопровождении двух стеклянных бокалов и двух раскрытых жестяных банок с рыбными консервами. Дополняла композицию тарелка с одним бананом, порезанным на тонкие кружочки и залитым каким-то сиропом. Самым варварским образом прямо к столу на расплавленный парафин была прилеплена свеча, для зажжения которой некий аноним оставил коробок спичек.        – Леви? – изогнув бровь, спросила Ханджи.       Но Леви смотрел на столик и будто бы набрал в рот воды.        – Какая-то неловкая ситуация, – пробормотала женщина. – Давай я сделаю вид, что ничего не видела, и мы просто пойдем по своим комнатам? Надеюсь, ты правильно меня понимаешь? – А? – спросил Леви, пропустивший все мимо ушей.        – Прости. Ты забавный парень, но дело не в тебе. Просто у меня другой сейчас вроде как. И я, наверное, беременна. Но я никому не скажу об этом эпизоде!       Ханджи поспешно развернулась, дернула ручку двери и тут же громко выругалась. Дверь была заперта изнутри.        – Да что за хрень опять?! Почему меня постоянно кто-то запирает? Значит, вы с Эреном сговорились? Быстро звони ему и говори, чтоб он нас выпустил!        – С Эреном? – переспросил Леви, наконец-то разогнав все мысли о лунном цикле и о предательстве Микасы.        – Да. Он ведь по твоей просьбе меня сюда заманил? Еще и выведал мои предпочтения.        – Понятия не имею, о чем ты. Меня сюда для какого-то разговора позвала Микаса.        – Чепуха. Ты сейчас пытаешься придумать отговорку.        – У меня нет телефона, чтобы позвонить Эрену. Сама звони.        – Мой телефон остался в лаборатории.       Леви почувствовал, как внутри него нарастает раздражение. Вместо спокойного чаепития под шелест страниц и пение ветра за окном он застрял на крыше, и голос Ханджи, становящийся все громче, заглушал любые звуки природы. Леви подошел к краю площадки с одной стороны, затем с другой.        – Думаю, я смогу тут спуститься и открыть нас, – сказал он.        – О! Как по-джентльменски. Не надо было закрывать. На что ты вообще рассчитывал?        – То есть, по-твоему, я не могу ни на что рассчитывать? – спросил Леви, глядя вниз и прикидывая, как проще спуститься. – Я чем-то принципиально плох?        – Нас осталось мало, – говорил Кенни когда-то. – Нужно бороться за укрепление потомства. Леви, ты плохо растешь, в твоем теле вряд ли будет много силы. Не стоит тратить время на поиски пары. Лучше послужи на благо племени, охраняя наши границы. У тебя хорошее зрение, и ты довольно проворен. Но лучше тебе не иметь потомства.       Слова, сказанные Кенни почти двадцать лет назад, вдруг всплыли в памяти Леви с новой, неприятной силой. Тогда они казались абсолютно справедливыми, но теперь что-то изменилось. Если он не достоин оставить свой след в генетическом фонде общины, то хотя бы любовь он может получить? О содержании этого особого типа межличностных отношений Леви судил со стороны, но, судя по тому, что он слышал вокруг, подобное чувство дает уникальный набор глубоких эмоций. Слезы счастливого Николо, безрассудная жертва Микасы, бессонница Армина – все это ключи к пониманию противоречивой человеческой психики. Культура создала образ любви как одной из составляющих счастья, конечной цели всякого действия.        – Прости, – немного успокоившись, сказала Ханджи и прошлась по крыше до кресел, чтобы сесть. – Что-то в эти дни все пытаются наладить мою личную жизнь. Это раздражает немного.        – Мою тоже, – проговорил Леви.        – Хочешь сказать, что эта парочка решила сделать парочку из нас? Что за странная игра?       Леви услышал легкий смешок со стороны Ханджи и обернулся.        – Получается, что так.        – Это все от безделья. Эрвину стоило отправить девушку домой.       Гнев Ханджи быстро сменился на вполне приятное расположение духа.        – Что они нам тут приготовили? О, какая-то рыбка в масле! Неплохо… Угостишься? Хочешь вина? Мне нельзя, наверное. Хотя от ста грамм вреда не будет.       Ханджи быстро раскрутила крышку бутылки и разлила вино по бокалам. Леви устало выдохнул и прошел к свободному креслу. Рыба в криво раскрытых жестянках пахла довольно аппетитно.        – За любовь! – провозгласила Ханджи и подняла бокал.       Не особо понимая смысл действия, Леви просто повторил жест. Он сделал первый небольшой глоток. Вино показалось ему горячим, вопреки холодному стеклу бокала, и слегка кислым, отдаленно напоминающим яблоко, съеденное в первый день на острове. И, противореча закономерным свойствам жидкости, вино сушило во рту.        – Поверить не могу, что мне придется вести трезвый образ жизни, – проговорила Ханджи. – Надеюсь, грудное вскармливание обойдет меня стороной.        – У твоих детей может быть плохое зрение, – сказал Леви, и Ханджи снова рассмеялась.        – Это та еще лотерея! Как бы не бились генетики, предсказать все невозможно. Хотя тема интересная. В любом случае, не вижу проблемы в том, чтобы носить очки. Они делали мне репутацию хорошей ученицы, хотя никакие силы не могут вбить в мою память английскую орфографию. Спасибо Моблиту за то, что он проверяет мою писанину. Интересно, передается ли безграмотность генетически? Леви, попридержи коней! Ты слишком быстро выпил бокал.        – Странная штука, – сказал Леви, разглядывая бутылку. – Вкус сложно назвать приятным.        – Не любишь сухие вина?        – Честно говоря, я впервые пробую алкоголь.        – Тогда, тем более, не налегай. А как так вышло? Ты из какой-то религиозной общины?       Опыт предыдущих дней подсказывал Леви, что в случаях, когда собеседник предлагает вариант алиби, проще всего с ним согласиться. Поэтому Леви кивнул.        – Так и знала. Имя у тебя какое-то ветхозаветное.        – Что я должен почувствовать, когда опьянею?       Леви наполнил второй бокал чуть выше, чем того требовали правила подачи белых вин.        – У всех по-разному. У меня начинает гореть лицо, появляется румянец. Обычно я веселюсь, когда выпью. Мне хочется бегать, петь, болтать со всеми. Эрвин, наоборот, становится сентиментальным и грустным. Есть те, кто впадает в агрессию. Алкоголь что-то делает с эмоциями, но тут, как с генетикой, работает лотерея. Иногда и я начинаю рыдать, когда выпью. А Эрвин однажды на корпоративе всех достал своим дружелюбным настроением. И танцевал так, что мне стыдно было.        – У него есть проблемы с алкоголем?        – Глядя на то, как ты пьешь, я бы сказала, что у тебя проблемы. Или будут позже, когда придет похмелье. У меня его, кстати, никогда не было. А вот Смит каждый раз после пьянки борется за жизнь. Кажется, у него нет проблем с алкоголем. Разве что с самим собой. А когда у него нет проблем, он их находит… Что за отвратительный сироп на банане? Мятный? Наверное, какая-то японская традиция.        – И какие у него проблемы?        – Да масса, – ответила Ханджи невнятно, так как пыталась прожевать сразу несколько кусочков банана. – Он же любопытный и дохрена умный. Раньше его постоянно звали на разные проекты, он много путешествовал. А сейчас ему в половину стран мира запрещен въезд из-за каких-то нелепых расследований, в которые он ввязывался. Ну, с половиной я, конечно, загнула, но с десяток наберется.        – Он же просто биолог.        – Биолог с талантом находить экологические катастрофы в неожиданных местах. При всей любви к Эрвину, я зареклась участвовать в его авантюрах. Но кто же знал, что авантюры у него есть даже на необитаемом острове размером чуть больше огорода моей бабули.        – У твоей бабули довольно большой огород.        – Я опять преувеличила. Все забываю, что ты не выкупаешь такие штуки.        – И что у него на этом острове?       Ханджи прекратила жевать и посмотрела на Леви с прищуром. Ничего не выдавало в нем повышенного интереса или напряжения. Мужчина расслабленно сидел в кресле и крутил в руках пустой бокал.        – Разве он тебе не рассказал сам? Вы постоянно что-то обсуждаете.        – Нет, – Леви дернул плечом, будто согнал муху. – Он не посвящает меня во все свои дела, что логично. Иногда мне вообще кажется, что он держит меня за идиота.        – Это еще почему? – воскликнула Ханджи. Обеспокоенность ее была настолько искренней, что, казалось, она поколотит Эрвина, если обвинение окажется заслуженным.        – Временами, когда он начинает что-то объяснять, он старательно подбирает слова, будто говорит с ребенком. У меня действительно другой уровень кругозора, но ведь я не дурак. Хотя в первые дни, наверняка, так и казалось. Понятия не имею, как теперь доказать ему обратное.       Леви сделался мрачнее обычного.        – Тут ты и вправду дурак, – сказала Ханджи и мягко улыбнулась. – Да, Эрвин считает тебя странным, но буквально сегодня вечером он говорил мне, что рад твоему внезапному появлению на острове. Ты делаешь то, на что у него не остается времени и сил. И делаешь это естественно, как только видишь необходимость. А то, что он подбирает слова, – просто преподавательская привычка. Ему постоянно приходится иметь дело с непроходимыми студенческими умами.        Ханджи замолчала и заглянула в опущенное лицо Леви, чтобы убедиться, что слова ее имели эффект.        – Ты все выпил? – спросила она.       Леви проверил бутылку – в ней не было ни капли.        – И как ты себя чувствуешь?        – Как и полчаса назад.        – А если встать?       Леви вздохнул и, опершись на подлокотники, поднялся.        – Земля не шатается?        – Нет.        – Странно. Ты даже не покраснел.        – Пора выбираться отсюда.       Сказав это, Леви направила к перилам.        – Постой! Алкоголь нарушает координацию. Давай лучше покричим, и кто-нибудь нас откроет.        – Терраса над лабораторией, где никого, судя по опущенным ставням, а у дома толстые стены. Нас услышат только с улицы, но на улице, кажется, тоже никого нет. Сейчас около одиннадцати. Скорее всего, студенты смотрят телевизор.        – Эрвин обычно держит окно открытым.        – Дойти до его спальни по скошенной крыше с кучей проводов и солнечными батареями не легче, чем спуститься по водосточной трубе.        – Там есть труба?        – А ты думала, что я полезу по вертикальной бетонной стене?        – Студенты всякое про тебя говорят… Если есть труба, то отлично. Это же почти лестница.       Леви еще раз заверил Ханджи в том, что совершенно не пьян и прекрасно чувствует свое тело, и перешагнул через перила. Женщина перегнулась следом, чтоб убедиться, что он добрался до земли.        – Леви! – крикнула она, когда мужчина готов был идти в дом.        – Чего?        – Я тоже хочу.        – Спуститься по трубе?        – Да. У тебя так легко получилось. Я сто лет ничем таким не занималась, но хочу попробовать. Подожди внизу на случай, если я сломаю себе ноги.       Последнюю фразу Ханджи сказала, уже стоя снаружи перил. Леви не стал ее отговаривать. Женщина долго примерялась к трубе, но в конце концов сумела обхватит ее ногами, держась за край террасы. Спуск ее был куда стремительнее, чем у Леви, и включал в себя элементы падения, но в целом удался. В конце мужчина придержал ее, чтобы уберечь от жесткого приземления на ноги, и Ханджи, получившая заряд адреналина, крепко обняла его, едва не подняв в воздух.        – Как здорово! Вернусь домой – обязательно пойду в горы. Я ведь ходила в горы, когда была студенткой. Ух! Так приятно.       Ханджи зашла в дом, пританцовывая, и сидевшие внизу студенты синхронно проводили ее вниманием, повернув головы. Идущий следом Леви встретился с вопросительным взглядом Микасы. Девушка шепнула что-то Эрену и догнала Леви на верхнем лестничном пролете.        – Как вы оказались на улице? – сказала она. – Зоэ выглядит счастливой. Все хорошо прошло?       Леви задумался на секунду, выбирая между правдой и издевательской игрой, но в итоге решил выбрать что-то среднее:        – Унеси посуду с крыши на место.        – Разумеется. Но, Леви, как вы…        – Думаю, я могу быть спокоен.        – Правда? – Микаса широко улыбнулась. – Тебе больше не нужно бояться новолуния?        – Да, – кивнул Леви. – Если Эрен участвует в твоем безумии, значит, он тебя действительно любит.        – Постой! Я не о себе сейчас…       Но Леви не стал слушать дальше.        – Спокойной ночи, – сказал он и пошел дальше.        – Как там чай? – спросил Леви, закрывая дверь в комнату Эрвина и отрезая тем самым возмущенный шепот Микасы.        – Еще горячий. Я перелил его в твой термос.       Леви сдержанно улыбнулся и прошел к свободному стулу.        – Что за книга?        – Это не имеет отношения к поискам, – ответил Эрвин, показывая обложку лежавшего перед ним раскрытого томика.        – Юкио Мисима, – прочитал Леви вслух. – Исповедь маски. Знакомая фамилия… Кажется, давно я читал у него какую-то книгу про мальчика, убившего котенка.        – Да, фамилия знакома многим, – проговорил Эрвин как-то задумчиво. – По крайней мере, Микаса утверждает, что она ему дальняя родственница.       Если бы Леви был свободен в проявлении своих эмоций, он бы присвистнул, но обстоятельства позволили ему лишь чуть повести бровью.        – Это забавная ложь, учитывая, что Мисима – псевдоним. Не знаю, сама ли она придумала себе фамилию, или родители убедили ее в родстве с известной личностью. Склоняюсь к первому варианту. Сомнительно, что (как она говорит) «простые деревенские фермеры с Окинавы» гордятся родством с таким неоднозначным писателем. Вокруг слишком много всего непонятного. Не хочется разбираться еще и с этим. Но она напомнила мне об этой книге, и очень удачно я ее когда-то сюда привез.        – И что в этой книге?        – Для меня много личного вокруг этой книги, дело даже не совсем в содержании. Я прочитал ее в шестнадцать лет и был в полном восторге. Она была совсем не похожа на Хейердала, Даррелла или Лондона, которых я любил подростком. Конечно, мне тогда хотелось верить в высокие цели и служение науке, но, помимо всего возвышенного и прекрасного, в тот период я особенно ясно находил в себе низменное и уродливое. Не знаю, как протекал твой подростковый период, но я рос в среде эвфемизмов в полной уверенности, что все животное человеком отринуто и забыто. При кажущейся свободе нравов, никто в моей семье не говорил мне откровенно, что, помимо любви небесной, существует любовь земная. И что любовь эта порой принимает причудливые формы. Родители казались образцами всепрощения, в доме не было места жестокости. Но она была во мне. Я часто испытывал ярость, не имея понятия, что с ней делать. Еще ужаснее было первое сексуальное влечение. И эта книга стала моей тайной психотерапией. Она о взрослении и о преодолении противоречий, о манящей юные умы эстетике смерти. С одной стороны, жаль, что Мисима написал ее так рано, когда сам еще был в поиске. С другой стороны, она написана вовремя, когда самоцензура (если это применимо для автора) еще не начала править неприглядные воспоминания. Почитатели его творчества видят в повести условную автобиографию. В общем, это одна из моих любимых книг времен старшей школы. И читать ее сейчас – это смотреть на нелепого подростка Эрвина Смита. Я вспоминаю свои эмоции от всего этого.       На точке Эрвин Смит усмехнулся и сразу взялся за кружку.        – По ощущениям похоже на чтение личных дневников, – сказал он, отпив. – Воспоминания заставляют стыдиться себя, но надо учиться снисхождению к любому дурацкому прошлому опыту. Это все служит не лишним напоминанием о том, что ты такой же дурак, как и все.       Эрвин снова сделал паузу, будто что-то его отвлекло.        – Леви, – обратился он. – От тебя пахнет вином?       Леви встрепенулся.        – Вероятно.        – Как так вышло?       Традиционно, перед ответом Леви сделал пару глотков чая, а затем, опустив момент с мотивацией Микасы, рассказал Эрвину историю уходящего вечера.