Вадик:
Я бы мог соврать, что искренне верю твоим словам, но мы уже это проходили.
Я не приеду, поздно уже, да и завтра дела. Проспись, я уверен, завтра ты об этом ночном сообщении пожелаешь.
Спокойной ночи.
02:47. сообщение отправлено.
Вадик блокирует экран телефона, мысленно борясь с желанием швырнуть его об стену, чтобы после, не получать эти пьяные сообщения от младшего, когда того в очередной раз накроет. Проходили, знаем, плавали уже. Вместе херово – порознь еще хуже. Один устал быть взрослым, а второй, устал был младшим. Пусть лучше так, как сейчас, молчание и редкие сообщения по типу «Жив? Ну хорошо, живи» нежели, эти бесконечные суды и нервотрёпки, которые оба друг другу устраивали, ища повод пересечься. Вернее, так хотел младший, а про хочу-не-хочу Вадика, естественно никто не спрашивал. Ладно, давно проехали. Вадик уже сам не припомнит, когда ему Глеб написывал в последний раз среди ночи и рассказывал о том, как ему хреново и как соскучился. Пьяному бреду младшего верить бесполезно, все равно на утро об этом не вспомнит, а выслушивать трёхчасовую тираду о том, какой Вадик плохой и гребаный мудак, который на амбразуру кинул их отношения, наплевав на его чувства, он, если честно, устал. В конце-концов, в их одиночном пикете есть хоть что-то хорошее: Глеб, как и хотел, создал свою группу и активно с ней гастролирует, а Вадик, без осуждения и совести, занялся политикой и даже неплохо поднялся по карьерной лестнице, и только изредка дает концерты, когда его кто-то из старых знакомых зовёт. Вон, недавно наконец-то дописал альбом, конечно, есть моменты, которые надо еще исправить, например, где-то есть лажа по звуку, а где-то и вовсе, проигрыш ели слышно, так как одни инструменты перекрывают звук другими. В общем, есть еще над чем работать. Главное, альбом уже есть, а остальное, исправится. Самойлов делает глоток остывшего кофе, морщится от неприятного привкуса и оставив чашку на стол, вновь начинает теребить струны уже давно уставшей гитары. Время уже почти три утра, а сна, как не было, так и не было. Вадик хмыкает себе под нос, осознавая, что это старческая бессонница, и встав с кресла, отложив гитару на кровать, идет на кухню, доставать пачку снотворного. Скоро уже вставать надо, и нужно хотя бы пару часов отоспаться, иначе, весь день, как овощь ходить будет и жалеть о том, что не дал организму отдохнуть. Это раньше можно было сутками не спать и спокойно после репетиций хуярить на пару, как не в чем небывало, а сейчас, уже возраст не тот, да и сопротивляться организму уже не в кайф. Сон погружает дом в безмятежное состояние. Вадик наконец-то засыпает в обнимку с гитарой, так и не в силах её убрать на место.• • •
Глеб просыпается от разрывающей вибрации телефона, который уже наровился упасть с тумбочки, если хозяин его не возьмёт в руки не ответит на звонок. Матерясь себе под нос от надоедливого звонка, он кое-как нащупывает его на краю тумбочки и наживаем ответить на вызов. — Где тебя черти носят, Глеб? Голос Снэйка заставляет Глеба неприятно зажмуриться от резкого звука из динамика и грубого голоса товарища. Ему понадобилось пару секунд, чтобы сообразить, который час и куда он должен был ехать. — Бляяя, проспал... Глеб обречённо стонет, когда осознает, что в очередной раз проебался, когда сам же к 11 назначил репетицию и сам же про неё забыл. Пиздец, картина маслом «Приплыли» и от нервотрёпки Снейка, он вряд-ли сегодня избавится. — Да что ты, Глебушка? А мы то сразу не поняли. — Да все, хватит бубнить, скоро буду, ждите. Самойлов не дает больше ничего сказать директору, фактически сразу сбрасывает вызов и откидывает телефон куда на кровать и протяжно стонет в подушку от осознания того, что день сегодня вряд-ли будет хорошим. Сходив в душ и хоть как-то приведя себя в более-менее божеский вид, Глеб на скорую руку приготавливает себе омлет и за пол минуту съедает его, второпях позабыв даже выпить чаю, почти бегом бежит по лестнице вниз, едва успев закрыть за собой входную дверь. В конце концов, милая старушка напротив, если что, присмотрит за квартирой, и вряд-ли допустит воров в его квартиру, так что переживать незачем. Только в такси до Глеба доходит воспоминания былой ночи, а вместе с воспоминаниями, и стыд за то, что в очередной раз написал старшему, по гребанной старой привычке. Опять сорвался, опять написал, опять позволил себе лишнего. Молодец, блять, ничего нового в твою бошку не пришло, как среди ночи брату строчить и себя полным идиотом выставлять. Так держать, Глеб, продолжай дальше унижаться перед ним, раз заняться нечем. От самокопания вырвал таксист, сообщив о том, что они прибыли на место назначения. Глеб благодарно улыбнулся и попрощавшись, покинул салон автомобиля, мысленно готовясь к казни. — А вот наш виновник торжества, никто иной, как Глеб Рудольфович Самойлов. И какое же новое оправдание вы придумайте? Ноготь сломал или машина сбила? А, нееет, таксист урод, медленно вез. Так, Глеб Рудольфович? — Ну все, хватит, ребят, серьёзно. Выпил вчера лишнего, проспал, с кем не бывает. Извиняюсь, что заставил вас долго ждать. Начнем? — Ты думаешь, у нас других дел нет, чтобы по полтора часа тебя ждать на репы, время которых ты сам назначил, на минуточку. Неужели так сложно, хотя бы раз, вовремя приехать и нормально отрепетировать? Нам всем что ли больше всех надо? — Ну не заводись, Диман. Правда, вчера был хуевый день, перебрал немного, признаю, проебался, давайте уже начнём, а? — У тебя каждый день, как день сурка, хуевый. Ладно, погнали, Влад, просыпайся, поехали. Ребята, в отличии от виновника торжества, репетицию провели на «ура», что не скажешь про Глеба, который через раз ложал и мимо нот пел, но в целом, репетиция прошла если не на «отлично», то на твёрдое «хорошо». После репы, каждый разъехался по своим делам, наскоро попрощавшись со всеми, Глеб покинул студию самый последний, закрыв дверь на два оборота и отдав ключи вахтёрше, он побрел прочь отсюда, чтобы еще с кем-нибудь не пересечься. На улице прохладно и сыро. Улице, после ночного дождя, были залиты лужами, сковозь которых виднелась радуга. Ветер приятно обдувал тело и лицо, а все мысли, резко ушли из головы, оставляя приятную пустоту после себя. Думать и копаться в своих поступках не хотелось. Хотелось лишь брести в непонятном направлении и наслаждаться моментом, пока мысли вновь не заполнят разум и он не вернётся к самокопанию, съедая себя без остатка. От бессмысленного колесения по бульвару отвлек звонок и Глеб не удосужившись посмотреть, кто звонит, берет трубку. — Привет, Глебсон, есть время пересечься? Адрес скину в мессенджер. Глеб оторопел от больно знакомого голоса на том конце провода, отчего от неожиданности встал на месте и чуть не вписался в какого-то чела, который злобно звркнул на него, но пошёл дальше по своим делам. Стоп, это серьёзно сейчас Вадик ему звонит и как не в чем не бывало, зовет пересечься? А как же «Ты ж видеть меня не хотел, а я навязываться не буду, сам знаешь, себе дороже»? Что поспособствовало ему пойти на первый шаг и самому позвонить и пригласить на встречу? Неужели вчерашнее пьяное голосовое? Вряд ли. Он и раньше так напивался и написывал всякий бред, так что, нет. Точно не то сообщение. Тогда что? — Глеб, ты на связи, ало? — А? Извини, задумался. Я не против, скидывай адрес, скоро буду. Вадик отключается первым, не дожидаясь больше никаких комментариев. Глеб же, еще секунд двадцать слушает гудки на том конце провода и отмирает, проверяя мессенджер на наличие сообщений. Ага, идти недалеко, значит успеет хоть куда-нибудь вовремя.• • •
— Здравствуйте, у вас с кем-то встреча или просто зашли перекусить? На входе его встречает миловидная девушка, темными волосами и светлыми глазами, вежливо улыбается и учтиво ждёт ответа от посетителя. — Встреча. С братом. — Вы младший брат Вадима Рудольфовича? Он предупреждал о вашей встрече, позвольте, я вас провожу? Видимо Вадика здесь весь персонал знает, что в целом, не удивительно, с учётом того, насколько общительным бывает его брат. Глеб вежливо кивает и следует вслед за девушкой, где-то мысленно витая в облаках. Он много лет представлял их встречу с Вадиком, какой она будет, о чем они будут говорить и есть ли смысл о чем-то разговаривать, если раньше и молчать было приятно. Но с тех пор прошло много лет, и слишком много воды утекло, чтобы сейчас надеяться на хоть что-то нормальное в их и без того, натянутых отношениях. Он бы рад был отсюда убежать, но гордость и желание увидится, пересиливают его, оттого, как на распятие, идет на верную смерть. — Здравствуй, Глеб. Рад, что ты согласился встретиться. Присаживайся. Наташ, принеси мне водички, а гостью... — Латте, без сахара. — Хорошо. Девушка удаляется прочь, оставляя никогда ранее, двух братьев наедине. Глеб и не помнил, когда в последний раз, вот так, сидел где-нибудь с Вадиком за одним столом, в каком-нибудь ресторане и с любопытством рассматривал все, лишь бы не пересекаться карими глазами, которые напротив, не боялись его рассматривать, а в упор продолжали глазеть, от чего, у младшего прошелся холодок по коже. — Ты хотел что-то обсудить? Младший не в силах больше сдерживаться, заговорил первым, прерывая напряжение в воздухе, которое так и царило в нем. Он не боится заговорить о чем-то, нет, напротив, боится того, что Вадик опять заденет больную тему и их и без того, натянутые, как гитарные струны, отношения опять станут быть похожими на хождение по минному полю, и непонятно, кого быстрее унесёт взрывная волна и первее погибнет. Он вертит головой, отбрасывая ненужные мысли в сторону и наконец-то переводит взгляд на брата, который все ещё не решался завести диалог. — Да нет, вроде. Просто хотелось увидеться с тобой, пообщаться, что мы как не родные, ей-богу? Дай я хотя бы тебя обниму. Вадик встаёт из своего место, делая тот самый, первый шажочек к негласному примирению, и Глеб, не в силах сдержать свой порыв, почти сразу сдаётся, вставая и обнимая брата в протянутые объятия, забывая обо всем на свете. И все конфликты, суды, выяснение отношений, в миг перестают быть важными. — Я скучал, Глебсон. Я безумно сильно скучал и каждую ночь молился на то, чтобы с тобой было все хорошо. Ты даже не представляешь, насколько сильно мне тебя не хватало. — И что тебе не давало возможности мне написать первому? Ты же знаешь, что ты у меня не в блоке и можешь писать и звонить мне сколько угодно. — Гордость, будь она неладна. Если бы не она, я бы уже давно сорвался и позвонил тебе. Я все боялся, что если позвоню, то ты меня пошлёшь далеко и надолго и я потеряю с тобой связь навсегда. Страх и гордость не позволяли этого сделать, в общем. Глеб нервно усмехается, но не отцепляется из объятий, а наоборот, утыкается носом еще сильнее, куда-то между ключицами и вздыхает знакомый парфюм и чувствует, как погибает от удовольствия. Сказать себе, что не скучал и все, что написывал бессонными ночами в пьяном угаре, лишь его пьяный бред, то это означало бы соврать себе. Он может врать Вадику, о том, что не скучал, бывшей, что не любил её, друзьям, группе, но точно не самому себе. Ему не нужны слова, чтобы доказать обратное. Вадик и сам видит, что ему не меньше, чем самому себе, было плохо без него, что так же, бессонными ночами он пересматривал совместные фотки и тихо рыдал, запивая горечь собственного безрассудства алкоголем и засыпая, в надежде, что не проснётся. — Я не буду ходить да около, поэтому, с твоего позволения, Глеб, начну первый. Отцепившись уже из отчаянных объятий, братья наконец-то присаживаются обратно, и как раз вовремя, им преподносят кофе и воду, значит, им никто не помешает больше. — Знаю, что мы проебали не мало времени, прибывая, в так называемой «ссоре», не общаясь с друг другом уже наверное, лет семь, если не считать наши пьяные сообщения и поздравления с др. У меня к тебе просьба, вернее, предложение, давай забудем о тех обидах и уже начнём, хоть как-то из затяжного конфликта выбираться? Знаю, что сложно забыть и перечеркнуть все годы обид, которые копились много лет, начинали нарастать и болезненно надрываться, превращая наше общение, бесконечным хождением по минному полю, но... — Вадь, постой пожалуйста и не таратой. Ты сейчас серьёзно, хочешь взять и обо всем забыть? А как же «Глеб, пора взрослеть, учиться на своих ошибках»? Заметь, я вырос и научился учиться на своих ошибках, и точно знаю, что не чем хорошим наше «нормальное» общение не закончится. А – потому что ты опять начнешь гиперопекать меня, Б – потому что, как ты выразился, прошло не мало времени. Вадь, наше общение, как раньше не будет никогда, это я уж точно тебе говорю. И как бы прискорбно это не звучало, мы с тобой давно наше «братские отношения» похоронили на кладбище безмолвия, положили цветочки сверху и только раз год, когда накроет, возвращаемся туда, чтобы поплакаться и забыть на утро. Прости, за такую тупую аригорию, но она сейчас более чем подходящая на наш разговор. — Я и не прошу тебя давать нам второй шанс. Я прошу лишь о том, чтобы позволять друг другу хотя бы изредка видеться где-нибудь и вместе обедать. Не больше и не меньше. — А оно тебе нужно, Вадь? Зачем теребить заживший рубец заново, если легче от этого никому из нас не будет? Так ты и себе и мне сделаешь только хуже, а вспоминать былые времена, увы, я не в силах. А делать вид, что все хорошо и не было этих десяти или сколько там, лет молчания и обид, я не хочу. Мы давно с тобой по разным баррикадам. — Хотя бы писать и спрашивать, как у тебя дела, можно? — А я когда-то запрещал? Не сказать, что первые шажочки к примирению у Вадика получилось сделать, но вывести на разговор брата, у него хотя бы получилось. Можно считать, пол дела сделано, а дальше, многое зависит не столь от него, сколько от самого Глеба, который, тоже, видно же, что скучал и ждал его. Значит шанс есть все исправить, если Вадик на пол пути опять не сорвётся с этой канатной дороги и не сорвётся вниз, окончательно и бесповоротно испортив их и без того, недо-отношения. Шансы есть всегда.