Самый лучший мальчик

Q: Расскажи о том, как тебе в лагере ставили личную палатку! Первая мудрость, которую еще совсем маленький Шкряб выучил на своей шкуре, была очень короткой: двуногих бывает сложно понять. Он умел отличать жестокость от нежности, злобу от дружелюбия, ласковые руки на макушке от жесткой плети в них… Но его собачье чутье не было рассчитано на более сложные «материи», как говорила Тав. Что бы это ни значило, конечно… Чаще всего Шкряб ориентировался на оттенки запахов, когда пытался распознать настроение двуногих. Но в его новой, безусловно заботливой и крайне любящей стае было намешано так много ниточек совершенно разного… толка. Вонь серы и жадности, что поедала его друзей изнутри, порой сбивала с толку, как бы сильно он ни пытался прислушаться к реальному шлейфу. Холодный ветер смерти от Астариона – умный пес уже начал запоминать имена! – тоже не помогал понять настроение. Может, из-за этого Шкряб так и не смог взять в толк, почему его друг охотится таким странным для двуногих образом. Он вел себя словно животное: загонял добычу в ловушку и вгрызался в нее прямо на месте. Пес не считал себя всеведущим в законах двуногих, но вот это точно было ненормально. И отлично это знал, ведь с Гомвиком они часто ходили на охоту. Наверняка это как-то было связано с нескончаемым запахом смерти, но Шкряб так и не смог увидеть здесь хоть какую-то связь… Еще пес часто задавался вопросом, характерным, наверное, для всех собак, с которыми был знаком. Почему эти двуногие раз за разом продолжают открывать большие бутылки и пить дурхнопащую воду, если на утро никто из них не в состоянии подняться с лежанки от боли в голове? Шкряб по себе знал, как сильно может болеть голова. Тогда зачем поддаваться этим страданиям намеренно? Пес уже смирился с тем, что ему этого никогда не понять. Как и многого другого. И в один прекрасный день к этой мысленной куче всего неизвестного добавился еще один пункт. С некоторой степенью собачьего шока Шкряб почти целую свечу наблюдал за тем, как чуть ли не все его новоявленные товарищи копошились в одном месте на лагерной стоянке, пытаясь установить… что-то. Смысл и назначение конструкции псу были не ясны, и довольно тяжело было их вычленить из-за постоянной смены размеров и форм. Сначала «нечто» было похоже на обычную палатку, и Шкряб подумал, что Тав пригласила в их стаю нового члена. Потом пес имел честь наблюдать, как Гейл и Астарион о чем-то довольно громко ругались. К сожалению, суть спора Шкряб не в состоянии был понять, но он закончился, как только Карлах сломала деревянные опоры надвое и откинула лишнее куда подальше. Теперь палатка стала куда меньше. А Шэдоухарт и Уилл еще и устлали ее дно небольшим лоскутом тента, привязав его крепкими нитками к колышкам. Шкрябу показалось, что это тот самый кусок, который Тав оторвала от своего же небольшого жилища в приступе страшного гнева на появившуюся в лагере женщину с рогами. Пес недоумевал, почему ему не дали отвадить эту дурно пахнущую двуногую! И это после того кошмара, который она сотворила с Уиллом?!. Правда, Шкряб до конца так и не понял, что именно она с ним сделала… Но, очевидно, что-то очень не хорошее. Друг не спал потом, сидел на берегу озера всю ночь, а Шкряб лежал рядом с ним. Уилл что-то говорил. Долго говорил, и пес старался – правда, очень старался! – уловить хотя бы несколько знакомых слов. Но все тщетно. Уилла, впрочем, это не очень беспокоило. Шкряб уже давно догадался, еще по поведению Гомвика, что двуногим порой важно поговорить с кем-то, кто молча будет их слушать. И совершенно необязательно, чтобы этот слушатель понимал каждое слово. Или хотя бы одно. Они так просидели до самого рассвета, после чего Уилл еще долго наблюдал из своей палатки, как Шкряб устраивается у костра подремать. И судя по его лицу, он напряженно о чем-то думал. А на следующий вечер все принялись носиться с этой странной маленькой палаткой. Ну, хоть оборванному тенту применение нашлось. И парочке подушек из огромной коллекции Астариона. Когда друзья закончили, конструкция выглядела вполне крепкой и способной выдержать даже сильный ливень. Шкряб знал в этом толк: он много раз и в прошлом имел честь наблюдать, как двуногие ставили палатки. И как эти палатки потом уносило ветром. Пес осматривал и обнюхивал новую часть их лагеря, размышляя о том, кому бы это жилище могло предназначаться, и не обратив внимания, как все товарищи собрались вокруг его скромной персоны. Тав аккуратно положила его мячик между подушек и присела на корточки рядом с псом, с улыбкой нежно потрепав его за ушами. Собачье сердце забилось чаще в предвкушении большой радости. Теперь он понял. Это его место! Шкрябу нравилось спать каждую ночь в обнимку с кем-то из друзей, а еще он совершенно не возражал устраиваться иногда у костра. Но теперь… Теперь он официальный член стаи! У него есть своя миска и свое место. Не сумев сдержать просящийся наружу восторг, он закрутился на месте и выкрикнул несколько раз «Спасибо!». Очевидно, друзья его не поняли, но им это не нужно было. По счастливым улыбкам на их лицах и исходящему ото всех запаху настоящего счастья все было очевидно. Шкряб с удовольствием устроился на подушках и благодарно лизнул Астариона в нос. Пес был уверен: непросто было с ними расстаться, учитывая, с какой яростью друг отбирал эти мягкие квадратики у гоблинов… Этой ночью Шкряб в первый раз и очень крепко спал на своем месте. Настолько крепко, что и не заметил, как на него с разных сторон лагеря посматривали любящие и счастливые глаза.