Вина

Стив с трудом приходил в себя. По ощущениям, он сидел, сильно наклонившись вперёд, почти согнувшись пополам, с руками, скованными за спиной позади какой-то опоры. Ему давно не было так скверно. В детстве и юности он много хворал, но при этом не испытывал почти ничего, кроме страшной слабости, которая, будто свинцовой плитой, придавливала его к постели. После трансформации, наоборот, чувствительность была острой, но локальной: давали себя знать одни только задетые боевыми травмами или ранами участки тела. А сейчас... То, что происходило с ним сейчас, касалось всего. В виски с гулом вбивались клинья, сердце тяжело, нехотя ворочалось за рёбрами, кровь, казалось, стала кипятком и готова была разорвать изнутри стенки каждого сосуда. Чтобы справиться, преодолеть себя, Стив вдавил зубы в нижнюю губу, так, что почти содрал с неё верхний слой кожи. — Вы очнулись, мистер Роджерс, — прозвучал полный враждебности, колючий голос где-то в нескольких шагах впереди. Голос был нисколько не знакомым, а вот тон, выражение — с ними Капитану доводилось сталкиваться совершенно точно. Только никак не выходило вспомнить, когда и где. Чёрный китель, над ним что-то глянцевито-красное, круглое... он не помнил яснее. — Ну же, мистер Роджерс! — в чужом голосе появилась нотка жёсткого укора. — Вы ведь слышите меня. Посмотрите сюда. Да, подумал Стив. Надо. Надо-надонадонадо... что ж он так, впрямь... с ним хотят говорить, а он... стыдно быть таким невежей... Вдоль сомкнутых ресниц расплылись горячие капли слёз. Роджерс судорожно вдохнул и, преодолевая сопротивление задеревеневших, мелко дрожащих мышц, начал медленно вздёргивать голову вверх. Когда затылок упёрся во что-то твёрдое, он, прокусив губу ещё раз, вскинул подбородок повыше и открыл наконец глаза.    Гельмут Земо, сжав рот в тонкую прямую линию, смотрел на медленно пробуждающегося Капитана. Стойка с опустевшей ёмкостью капельницы была отодвинута на несколько шагов, но все признаки того, что препарат действует, были очевидны: срывающееся дыхание Роджерса, отчаянное выражение лица, больной, загнанный взгляд. Ох, как же Земо хотел высказать всё, всё этому «сверхчеловеку», «суперсолдату», что наконец-то растерял так бесящую уверенность в неизменной собственной правоте! Но нельзя было. Чтоб не отвлечь его, не сбить то состояние, в котором он сейчас находился, требовалось двигаться предельно осторожно, как по тонкому, хрупкому ледку над омутом.    — Твоё имя — Стивен Грант Роджерс? — Да... — вытолкнул из себя Стив. — Капитан Америка, так ещё тебя называют? — Да!.. — Роджерс выгнулся, упираясь затылком о вмурованную в пол и потолок балку-двутавр, к которой был притянут. Земо не смог удержаться и с удовлетворением усмехнулся самыми краешками губ. — Что ты чувствуешь сейчас? Роджерс молчал, стискивая зубы. — Что. Ты. Чувствуешь. Пленный утрачивал сопротивление. — Мне... больно!.. — выдохнул он через силу. — Почему?    А в самом деле, почему?.. Он должен был ответить, ведь от него этого ждали! Требовательный, жёсткий вопрос заставил напряжённо, до тика в сведённых бровях задуматься. На нём не было ни единого повреждения. Сыворотка сгладила лёгкое онемение мышц, вызванное длительной неподвижностью. Руки были зафиксированы от кисти до локтя, однако это не вызывало излишнего неудобства. Но те ощущения, которые он испытывал?! Пульсация в висках, мокрые глаза, жжение в груди — как же всё это?! Он попытался понять, прислушался к себе. И понял: боли были фантомными. Не голова, сердце или внутренности ныли. Болела душа. Любые физические признаки порождались лишь этим. Одна-единственная эмоция переполняла его, жгла его, перехватывала дыхание, как забытой астмой, заставляла сжимать кулаки до скрипа в суставах, чтобы отвлечься, — иначе было не выдержать. Вина. — Я... — чувствуя, как под солнечным сплетением собирается в ком ледяная, страшная тьма, судорожно прохрипел Стив Роджерс. — Я виноват!..    Земо чуть приопустил веки, скрывая триумф. Да. Это и было действие препарата доктора Эрлиха. Это и была его непреоборимая сила. Будь у Земо с Роджерсом поединок воль, Капитан, пожалуй, выиграл бы его. Вот такой — связанный, одурманенный, ослабевший — выиграл бы всё равно. Земо не смог бы принудить его ни к чему, если бы тот этого не желал. Но... Можно противостоять тому, что приходит извне. Противиться чужим словам, отвергать посторонние требования и команды. Перебарывать боль, которую причиняют другие. А что делать с тем, что в глубине у тебя самого? С мыслями о допущенных промахах? О том, что ты мог или хотел, но не сделал? О том, что сделал, но сделал не так? О том, что ты зовёшь из прошлого, но тщетно, и о том, что ты яростно гонишь от себя, но не можешь избыть? Чувство вины скрывается в каждом. Большее или меньшее, оно есть у всех. Чувство вины — если развязать его, выпустить на свободу без контроля, оно сжирает заживо изнутри. Опробовав на себе каплю зелья Эрлиха, Гельмут Земо знал, что происходит, когда чувство вины перекрывает собой любые другие. Из сознания рвётся беззвучный вой, хочется остановки сердца, потери сознания, только бы пропали воспоминания о том, в чём человек считает себя повинным, он готов разорвать самого себя на куски голыми руками в наказание за совершённые ошибки. Земо, вероятно, не смог бы скрутить Роджерса. Но Роджерс под действием препарата сейчас прекрасно справлялся с собой и сам. — Ты виноват, — жёстко, безжалостно подтвердил заковиец. — Так и есть. Ты — виноват. И с удовлетворением увидел, как Капитан Америка задыхается, зажмурив глаза, как от слепящего, невыносимого света. Отлично. Земо попал в цель. Роджерс был в его власти. Нужно было лишь понемногу раздувать в том душевную боль. А когда дойдёт до запредельного, безграничного отчаяния — показать мнимый выход. Единственное, Земо не мог с точностью знать, в чём слабые места Стивена Роджерса. Будь на месте своего приятеля Барнс, и тени сомнения бы не возникало. Прошлое Зимнего Солдата, которое, по отчётам психологов, Джеймсу Барнсу было непросто вспоминать... Профиль Стива Роджерса с такими же чёткими реперами у Земо отсутствовал. Однако они были не так уж вовсе обязательны. Доктор Эрлих утверждал: достаточно общих, универсальных фраз, сознание человека под действием препарата само выроет из памяти факты, которые можно «подогнать под обвинения». В чём экс-полковник был абсолютно уверен — это что за свою карьеру Капитан Америка натворил тьму вещей, о которых может жалеть. — Ты виноват, — хлёстко бросил Земо. — Расскажешь, в чём? Или вспомнишь и так, сам?.. Вспомнишь. Вспоминай. Ну?! — Обвинения из его уст зазвучали набирающим силу размеренным речитативом, похожим на удары молотка неумолимого судьи. Барон не знал, замаран ли в подобном Роджерс, но собственный опыт подсказывал, в чём можно обличать такого же, как сам Земо, командира боевого отряда и человека, имеющего отношение к политике. — Компромиссы, о которых тебе хотелось бы забыть. Кровь и грязь, от которых тебе хотелось бы отмыться. Дела, которые ты должен был сделать, но не смог. Роджерс выглядел так, будто хотел заорать «Пожалуйста, хватит!!» — Вспомни!.. — Красный тяжёлый туман снова пробудился в сознании Земо от реакции Роджерса. — Границы, которые ты переступил! Разрушения, которые причинил! Люди, которые пострадали, лишились близких и крова из-за... — он чуть было не оговорился, но быстро изменил конец фразы: — из-за таких, как ты! — Нет. — Да. «Ты не хотел», «тебе жаль» — но это случилось! Ты и они сотворили всё это! — Нет! Роджерс отрицал, что значило: где-то Земо чуть промахнулся. Но это нетрудно было поправить. — Вспомни! Тех, кому нужна была твоя помощь, а ты не помог. Кого мог спасти, но не спас. Кто звал тебя, а ты не пришёл вовремя. Земо не мог поверить — но, кажется, Роджерс, теряя рассудок, пытался порвать наручники толщиной в полтора дюйма и длиной в фут. И металл издавал жалобный стон, уже готовый поддаться. Эрлих, стоявший позади в нескольких шагах с медицинским планшетом, подбежал к Земо дробной рысцой. — Ваша милость, пульс, давление зашкаливают! Заканчивайте! — Слышишь меня? — Земо качнулся ближе к Капитану. — Тебе плохо от этой памяти, правда? Хочешь, чтобы это прекратилось? Роджерс не ответил. Его ресницы слиплись, в уголках глаз блестели капли влаги. — Чего ты хочешь? — наклоняясь к нему, осведомился Земо. — Искупления или наказания? — Про... ще... ния... — Так ты его не получишь! То, что ты сделал, невозможно простить! Но... можно сделать так, чтоб стало легче, — дьявольски усмехаясь, проговорил он. — Хочешь? Роджерс снова вдавился спиной и затылком в колонну... и Земо уже не удивлялся, когда сетка мелких трещинок побежала по бетону там, где двутавр был вмурован в потолок. — Да. — Выполнишь то, что я скажу тебе, — и отпустит. Прощения не будет, оно невозможно. Но будет исправлено то, что доступно исправить. Тогда перестанешь чувствовать вину. Хочешь, чтоб было так? — Да. Да. Да!.. Барон Земо едва удержал в себе возглас ликования. Получилось! — Тогда вот что для этого нужно, — холодно, деловито, как на обычном военном инструктаже, произнёс он. — Ты поедешь к Тони Старку, найдёшь его и убьёшь. Если он дома — значит, дома. Если где-то ещё — найдёшь где-то ещё. Остановишься, прежде чем закончишь, — чувство вины станет ещё глубже. У тебя не будет никакой надежды. Ты услышал меня? Ты понял, что нужно сделать, чтоб облегчить это бремя? — Да, — тяжело уронил Роджерс. — Я услышал. Я понял.