Кузнечный городок встречал странную процессию обыденным бытом провинциального местечка. Приземистый замок без изысков стоял в центре торгового посада. Улицы обросли магазинами и мастерскими, установившими прочную связь «создал-продал». Соответственно своему названию, эта точка на огромной карте Семи Королевств существовала за счет искусных кузнецов и бойких купцов, развозивших товар по окрестностям.
Сердце вестеросского рыцарство всегда нуждалось в новых мечах, латах, щитах. И, конечно, починке старых. По пути в и из столицы, на местных постоялых дворах часто останавливались рыцари, лорды и караваны. Многие из посетивших оставляли приличную сумму как за сталь, так и за вино, пышные хлеба и распутных девок.
Шермеры изрядно разбогатели за годы Королевского мира. Наследники древней династии кузнецов, ковавшей доспехи самим Гарденерам, уже больше ста лет как отложили молоты и меха в пользу сумы и весов. Чтобы сохранить статус лордов, а не скряг-купчишек, Шермеры носили лучшие доспехи, участвовали в турнирах и охотах, но больше всего на свете они заботились о барышах, приносимых в их замок дорогой Роз.
Местные лорды были хитры и не торопились выставлять свое богатство напоказ. Помимо эмалированных и украшенных золотом доспехов, деньги оставались внутри замка, украшая его стены предметами роскоши. Тем не менее, деньги собирались и тратились на охрану дорог, постройку нового моста через местную речушку и укрепление замка.
Все это Саруман узнал из ненавязчивого разговора с молодым Роквудом Паллесом. Миф о предках лорда Тима Шермера его не особенно заинтересовал, все-таки род древних королей Простора давно пресекся, а его последние члены кормят своими телами сада и леса — некому подтвердить или опровергнуть очередной миф незначительных поместных хозяев.
Передав обязанности по охране дороги другому отряду патрульных, юноша повел Сарумана вперед. Молодой человек не отступал от загадочного посыльного королевы, магу не составило труда выяснить причину навязчивости из чистых, наивных мыслей Роквуда.
Его спутники были посложнее — старый слуга Алан не доверял незнакомцам, особенно не доверял им наследника своего господина. Он хмурился, дергался и неотрывно следил то за «сиром Ланом», то за «культистами Мирдайн». Второй слуга чуть трусил, из-за чего шел по течению за молодым господином и ожидал худшего. Представляемые этим глупцом ужасы даже смогли позабавить Сарумана.
И тем не менее, в Роквуде Паллесе маг нашел недостающее звено своей цепи. Той самой, что он снял с собственной шеи и надел на чужие. Но если на горле преступников из банды Михана были сцеплены железные ошейники искупления, то благородный юноша из семьи ленного рыцаря своими руками наденет на себя шелковый платок долга.
Бескультурные головорезы были пригодны для многих дел, но лишь там, где их лицо будет скрыто от чужих глаз. Сам белый маг никогда не занимался ничем подобным, но он знал многих человеческих и даже эльфийских интриганов, знал их методы, их любовь действовать из тени. Он бы не стал марать свои руки в этом, если бы не одно но — враги его нового тела сидят на вершине пирамиды местной власти, а значит ему нужно быть готовым к новому удару и готовить собственный.
Для света ему будет нужен совсем другой человек. Бедный, но благородный, преданный и честный. Он должен быть достаточно высокороден, чтобы иметь дело с другими благородными и богатыми людьми, но недостаточно знатен, чтобы пойти против своего господина или поставить интересы своего дома выше интересов Сарумана.
Роквуд Паллес был походящим кандидатом.
Чтобы получить его в свои руки нужно было лишь одно — совершить новое чудо.
Саруман приложил ладонь к виску. Пальцы коснулись сухой кожи. Усталость пульсировала под твердью черепа. Измотано было не само тело — но его бессмертная душа. Слишком много чудес пришлось явить этому миру. Способен ли он еще на одно?
— Сир Лан, все в порядке? — Роквуд обеспокоенно посмотрел на возможный источник спасения своего отца. — Вы так бледны.
— Все в порядке, — Саруман отмахнулся. — Просто устал.
— Дорога должно быть была тяжелая. В последнее время люди короля рыщут по округе в поисках малейших зацепок. Убийц милорда десницы еще не нашли, — Роквуд внезапно просиял. — Позвольте пригласить вас в дом моей семьи, там вы найдете отдых и пищу, достойную вашего положения.
Саруман мельком глянул за спину, на колонну слуг. Юноша, видимо, неправильно понял взгляд посланника и замялся.
— Ваши спасители… Я боюсь, что наш небольшой дом в городе не сможет их принять…
— Не беспокойтесь, добрый друг, они способны о себе позаботиться.
Михан видимо поежился, даже не слыша слов своего хозяина. Люди за ним принялись переглядываться, а лучник Бран сжал зубы. Метка ладони на их лбу зудела, а по телу пробежался холодок.
Почти одномоментно все они посмотрели в спину Сарумана. Черный плащ сливался с белоснежным крупом жеребца, словно смешивая день и ночь, тень и свет. Колдун не оборачивался, но теперь каждый из них чувствовал за плечом его острый взгляд. Бывших охотник до боли сжал кулаки. Он все дальше уходил от своей жены и ребенка, а шанс сбежать становился все меньше.
Группа остановилась в центре одной из улиц. Проехав несколько магазинов и мастерских, они оказались у приличного дома в два этажа. Дерево сочеталось с камнем, широкие окна в южном стиле, крыша была уложена черепицей. Завидев молодого господина, один из местных слуг торопливо открывал деревянные ворота в конюшню.
Саруман пустил хозяев дома вперед, обернувшись к членам его Мирдайн. Два ворона по привычке покружили над их головами и сели на свес крыши.
— Бери эти деньги и устрой людей на приличный ночлег, — маг передал Михану несколько серебряных монет. Следующие его слова были направлены уже ко всем. — Я знаю где вы, я знаю, что с вами происходит — не пытайтесь сбежать. Отдохните ночь, чтобы утром вы были готовы выдвигаться дальше на Юг. Кто попробует сбежать или решит, что до утра заливать свое горе алкоголем это правильно — разделит судьбу Гарма.
От упоминания сгоревшего заживо без огня товарища, выжившие в той колдовской бойне побледнели. Саруман не стал дожидаться ответа или удостаивать их большим вниманием, чем необходимо. Ворота дома Паллесов закрылись за его спиной.
Секундное молчание было прервано Миханом. Его нервный голос прозвучал громче, чем обычно. Пусть он никогда и не любил кузена, но воспоминание о его судьбе резануло по живому. Каждый из бывших бандитов, служащих колдуну, боялся повторить судьбу Гарма. Но в то же время, в груди их сквозь страх пробивались ростки какого-то более сложного чувства.
— Во имя Семерых, чего встали? Побыстрее, пока солнце еще высоко!
---
Оставив свиту за пределами ограды, Саруман сошел с коня и передал его в услужливо протянутую ладонь конюха. Явно крестьянин, мужичонка с косматой светлой бородой сжал поводья и уверенно потянул за собой Сполоха, стараясь не смотреть на драгоценные оленьи рога промеж седельных сумок. Жеребец возмущенно фыркнул, уперся в землю в ответ на грубость.
— Полегче, конь у меня с норовом — затопчет.
Конюх замер, отпустил белоснежного упрямца и достал из сумки на поясе ярко-оранжевую морковь. Сполох подозрительно покосился на Сарумана, затем на морковь, осторожно потянулся к ней зубами. Но рука с приманкой неуловимо отдалялась, принуждая коня следовать за ней.
— Стол уже накрыт, сир Лан, пройдемте со мной.
Спешившийся Роквуд повел гостя в дом. Алан исчез из виду, а второй слуга примостился на лавке под окнами и поставил копье к стене. Знамена Шермеров и Паллесов вяло прижались к свежей побелке.
Снаружи дом выглядел просто, но качественно. Недавно нанесенная побелка, свежие черепицы в череде потрепанных погодой товарок — все свидетельствовало об относительно недавнем ремонте. Но внутри картина была куда менее радужная.
— Этот дом сдал нам в аренду лорд Шермер, но из-за болезни отца, мы не смогли пока привести его в должный вид, — смущенно произнес юноша, когда заметил взгляд Сарумана на сколы в стенах и местами не убранную грязь.
— Ничего страшного, — покивал Саруман, уцепившись за как бы невзначай брошенную фразу об отце. — Вы, мой друг, и не говорили, что ваш отец болен. И, судя по всему, болен серьезно.
— Болезнь отца — тяжкий крест на нашей семье, — по лицу юноши пробежала тень, но Саруман должен был его похвалить — Роквуд долго держался и подгадал подходящий момент, чтобы выразить искренние эмоции. — Мейстеры разводят руками, пока жизнь в нем угасает. Я мало чего знаю об этом, матушка сможет рассказать вам больше, — сказал Роквуд и открыл крайнюю дверь коридора.
Небольшая обеденная зала встретила их ярким закатным солнцем, пробивавшемся из полуприкрытых окон. Открывшиеся двери подняли тонкий занавес пыли. Во главе стола сидела женщина средних лет, скорбь морщинами избороздила ее лицо, но раньше она наверняка была очень красива. Подле нее сидел мужчина. Это точно был не хозяин дома, к тому же между ними явно чувствовалась отстраненность и холодность. Достаточно молодой человек, признанный Саруманом за местного ученого — мейстера — при виде вошедшего машинально коснулся своего оплечья, где гордым металлом светились два серебряных звена.
— Сир Лан, позвольте представить мою мать — леди Катерин Паллес. По левую руку от нее сидит мейстер Томакс, служащий лорду Шермеру. А это рыцарь дома Хайтауэр, сир Курумо Лан.
Представленная женщина уважительно кивнула. В ее движениях чувствовалась тяжесть тоски и печали. Мейстер напротив, был очень подвижен и энергичен, но в его приветствии не чувствовалось ни уважения, ни желания. Его умные зеленые глаза с недружелюбной остротой оценивали Сарумана, его лицо и одежду. На миг промелькнувший огонь шока и узнавания сменился отрицанием и неверием.
Саруману было известно, о чем думают все трое присутствующих. Наивная надежда юноши, севшего справа от матери, померкла в болоте безнадежности, крепко спрятанном в оковах материнского и супружеского долга. Недоверие и опаска Томакса рождались из страха перед Саруманом, которого он по глупости спутал с виданным однажды Отто Хайтауэром и в котором видел себе замену. А кто еще не будет бояться потерять место светила медицины и золото Паллесов, которое они скребли уже со дна кошелька, чтобы оплатить бесполезное лечение.
А всех их объединяла надежда на чудо и стремление этой надеждой манипулировать.
— Что привело вас в наши края, сир Лан? — из вежливости поинтересовалась леди Катерин, своим примером подавая знак остальным, что можно приступать к ужину.
Пища была проста, но сытна. Нарезанный каравай душистого хлеба, два графина с вином, и две запеченные в меду утки. Саруман не коснулся еды, в то время как Томакс, на время оставивший тревоги, налил себе полный бокал и положил на тарелку хороший кусок птичьего мяса.
— По одному делу я путешествую из Королевской гавани в Старомест. Как вы знаете, наш великий дом понес столь же великую утрату. Необходимо сохранить связи между лордом Ормундом и его королевой-племянницей.
— А разве связи хранятся не через мейстеров и наших чудных воронов? — Томакс был тут как тут.
Мимолетная досада не потревожила лица белого мага. В голове мейстера он уже видел, о чем тот говорил. Было поздно корить себя за то, что не удостоил внимания способ, которым его предшественник передавал свои указы и сообщения по всему Вестеросу. Отто Хайтауэр почти никогда не отправлял воронов с сообщениями сам, поручая это Великому мейстеру Рунцитеру. Как поразительно местная традиция совпала с его привычкой доверять свой взгляд и свое слово воронам Кребайн.
— Вы не хуже меня знаете, что воронов иногда недостаточно. Не все можно доверить птицам и рукам, которые их кормят, — Саруман позволил себе сочувствующую улыбку, словно сомневался в интеллекте собеседника. Если человек хочет повздорить с ним — пускай. В его руках есть чудо, а в руках мейстера — пустое бахвальство серебряных звеньев.
Роквуд улыбнулся и тут же попытался спрятать ее под куском хлеба.
— Благородного господина не предадут его слуги, — зеленые глаза потемнели.
— Все мы слышали, какая трагедия постигла ваш дом, сир Лан, — леди Катерин, также как и Саруман почти не притрагивавшаяся к еде, отложила бокал с вином. Ее слова не позволили посланнику Хайтауэров и мейстеру Шермеров продолжить словесную дуэль. — Семья Паллес приносит вашему дому самые искренние соболезнования.
— Благодарю, моя леди, — Саруман склонил голову и незримо улыбнулся. Он не нуждался в защите хозяйки дома от мелочной человеческой зависти, но был признателен ее благородству, которое не сломила даже болезнь любимого мужа. — Трагедия пришла в оба наши дома, но если гибель милорда десницы невозможно обратить, то болезнь подвергается исцелению.
Роквуд замер, медленно пережевывая пищу, в то время как куда более сдержанная Катерин выдала охватившее ее волнение лишь дрожью ресниц. Мейстер Томакс нахмурился и скрестил перед собой руки, поставив локти на стол. Хозяйка не обратила внимание на вопиющее нарушение этикета, взгляд ее помутненных горем глаз был прикован к Саруману.
— Мой муж прикован к постели целый месяц, а первые признаки болезни поразили его еще в прошлом году. Мейстер Томакс говорит, что ему осталось совсем мало времени, — на последних словах голос этой сильной женщины дрогнул. Но надежда еще не совсем оставила ее. — Известно ли вам что-то о подобном недуге?
— Долгая жизнь при дворе имеет свои преимущества, леди, как и знакомство с Великим мейстером. Но какие-либо выводы я смогу сделать только когда посмотрю на больного сам, — Саруман промокнул губы лежащей на столе льняной салфеткой. Немного еды и вина придали ему сил.
— Это совершенно лишнее, моя леди, — Томакс смотрел только на Катерин. — Сир Форкуд нуждается в покое. Настойка, что я ему дал, очень требовательное к условиям лекарства. Потревожив его сон, я не могу гарантировать, что она подействует. Пусть сир Лан посетит больного господина через пару дней.
— Сир Лан должен спешить по… — вспыливший было Роквуд в миг осекся, посмотрел на непроницаемое лицо Саруман и с куда меньшим жаром в голосе продолжил. — Сир Лан должен спешить по делам, он не может ждать так долго.
— Тогда это решительно невозможно, — Томакс поднялся с места, звенья мейстерской цепи авторитетно звякнули. Под последними лучами заходящего солнца в глаза юноши бросились серебряные солнечные зайчики. — Со всей ответственностью заявляю, что любая тревога, кроме самой необходимой, снизит и так не высокие шансы на выживание сира Форкуда.
Подавленная леди Катерин оторвалась от уверенного лица мейстера, который уже больше месяца опекал ее умирающего мужа. И каждый раз, когда новый целитель приходил в их дом, первой реакцией Томакса было обвинение в шарлатанстве. И когда средства новоприбывшего оказывались бесполезны, Катерина была вынуждена прогонять приглашенного под одобрительный взгляд шермеровского мейстера.
Но и сами настойки Томакса никак не помогали Форкуду. В лучшем случае, позволяли ему уходить от боли.
Ее иссушенные бессонным плачем глаза встретились с загадочными черными омутами, и исходящая из самой их глубины потусторонняя мудрость была подобна своим совершенством валирийским клинкам королевской семьи. Разве может такой человек ошибаться? Разве может такой человек, как все предыдущие, найти в ее горе лишь источник своего богатства?
Злой взгляд вернулся к мейстеру Томаксу. Все еще стоящий мужчина сделал неловкий шаг назад от внезапной перемены на лице жены простого ленного рыцаря, врезался в стул и в итоге рухнул на него обратно.
— Пойдемте, сир. Я провожу вас к нему, — с несвойственным ей уже долгое время спокойствием и величественностью леди Катерин поднялась и, не говоря больше ни слова, направилась к выходу.
Зашедшие в этот момент слуги с лучинами в руках отпрянули от своей госпожи, а комната погрузилась в полумрак, когда золотистый диск солнца исчез за горизонтом.
— Мой юный друг, я вынужден оставить вас с мейстером Томаксом, — Саруман бесшумно поднялся со своего места, пока слуги сноровисто зажигали немногочисленные свечи в обеденном зале. — Пожалуйста, проводи его к выходу, вероятно, леди Катерин больше не будет нуждаться в его услугах.
Хозяйка дома ждала его за дверью. Мысли ее были полны отчаянной решимостью — если сейчас не получится, не получится уже никогда.
В молчании, они направились по темным комнатам и коридорам, через раз освещенным лучинами и свечами. Но это не мешало Катерин, сей скорбный путь она проходила так часто, что могла бы сделать это с закрытыми глазами.
Саруман отдавал должное этой несчастной женщине. Чем-то она напоминала ему героиню баллад Лютиен Тинувиэль, вечно верную сердечному долгу, променявшую бессмертную жизнь на смертную любовь.
В хозяйской спальне, давно утратившей атмосферу покоя и безопасности, на широкой кровати лежал одинокий мужчина. Тело его было истощено, силуэт под одеялом казался и не принадлежит рыцарю, скорее не обретшему еще мужественность подростку. Затхлому, спертому воздуху было подставлено лицо и плечи больного. Кожа его иссохла, глаза впали, а на щеках выступили острые скулы. Волосы и борода, словно лишенные жизни водоросли, облепили сухими наростами темя и щеки. Весь цвет вышел из них, оставив темную коросту у корней, пятнами расходящуюся по пергаменту кожи.
Катерин сжала подол платья, но не отвела взгляд от умирающего мужа. Побелевшими губами она едва слышно прошептала:
— Он хотел другой смерти. Сделайте, что можете — другой надежды у него нет.
С этими словами леди исчезла за дверью, куда поспешнее, чем следовало бы.
Саруман коротко вздохнул и посмотрел на свои руки. Он не говорил, что владеет лекарством или знанием, способным облегчить горесть семьи Паллес. Однако отчаянье так глубоко впиталось в дом и его обитателей, что даже в пустых руках незнакомца они были готовы увидеть десницу чуда.
Под жалобный скрип половиц маг в теле Отто Хайтауэра приблизился к сиру Форкуда Паллесу. Тяжелое, едва слышимое дыхание смешивало смрад разложения и цветка стеркулии. Саруман опустился на край кровати и чуть подвинул одеяло.
Узкая грудь, обтянутая плотно, как барабан, была покрыта рубцами и язвами. Она поднималась и опускалась в такт дыханию будто бы наперекор всему.
Этот человек уже давно должен был умереть. Саруман не знал, что это за болезнь поразила рыцаря и при этом не перескочила ни на кого из его ближайшего круга. Это был не яд, и ничье злобное намерение не стояло за спиной умирающего, но просто мелодия жизни Форкуда Паллеса легла на мир такой короткой тенью. И даже если бы мейстер Томакс искренне хотел помочь ему — ничего нельзя было бы сделать.
Саруман потянулся вперед. Пальцы коснулись впалых щек, перешли на скулы, затем на лоб. Белый маг прикрыл глаза. Он почти не дышал, чтобы не сбить концентрацию затхлым зловонием, висящим над кроватью.
В его деснице магический свет,
А там, где есть свет — там смерти и нет.
Чудес откровение дарует лишь тот,
Кто уже мертв и совсем не живет.
Песнь мироздания Вестероса в этот момент на самую малую часть сдвинулась. Ноты сошли с проложенных мест. Дыхание смерти ослабело, Форкуд захрипел, дернулся. Все тело рыцаря вытянулось, мутные глаза приоткрылись, на мгновение коснувшись черной бездны, склонившейся над ним.
— Спи, человек, — на языке другого мира произнес белый маг. На языке силы и сути. — Твое время еще не пришло.
---
— Сир Лан… — Роквуд мялся у открытой двери кареты, самой лучшей, какую только смогли найти в Кузнечном городке. Юноша не знал, что и сказать человеку, который, казалось, вернул жизнь в их дом.
Саруман медленно перевел взгляд на юного Паллеса. Под черными глазами пролегли темные круги, а и так худое лицо будто бы осунулось еще сильнее. Но между тем его движения сохраняли величественность благородства, а глаза все также сияли загадочной силой, которую он увидел при встрече на дороге Роз.
— Возвращайся к матери, добрый друг, — маг позволил себе улыбнуться. — Наверняка она не ела все это время.
— После того как отец позвал ее, она не покидала его, — пробормотал Роквуд, почесав нос.
— Пусть он и дальше принимает лекарство, что я вам дал — и сир Форкуд встанет до конца года.
— Я не знаю, как расплатиться с вами за жизнь моего отца… — дыхание было сперто от потока противоречивых чувств. Сердце подсказывало одно, но разум говорил о другом.
— Этой кареты вполне достаточно.
— Нет, господин!
Сердце победило. Роквуд опустился на колени, не обращая внимания на взгляды окружающих их слуг. Стоящий вдалеке Алан дернулся и зашагал к карете. В этот момент ворота отворились и с улицы показались девятеро всадников в темных дорожных плащах. Один вид этих «Мирдайн» заставил старого слугу остановиться, беспомощно глядя на то, как его молодой хозяин снимает клинок с пояса и протягивает его к сидящему рыцарю кареты.
— Прошу вас, примите мой долг! За жизнь моего отца я отплачу вам своей жизнью! — глаза юноши пылали в такт бешено колотящемуся сердцу.
В полной тишине из кареты показалась худая рука. Ладонь с тонкими пальцами легла на ножны. Следуя внезапному порыву, Роквуд склонил голову, лбом касаясь холодной руки благодетеля.
— Отправляйся в Старомест, в день, когда твой отец сможет держать клинок. Я буду ждать тебя там, мой добрый рыцарь.
Еще долго стоял Роквуд Паллес у ворот дома своей семьи, смотря за горизонт. Туда, куда горном звала его новая судьба. И никому не удалось увидеть маленькое красное пятнышко на лбу юноши.
