Кровь героев и авантюристов

Юта больше двадцати лет не входила в ритуальную комнату. С тех пор, как Арман расчистил проход и в замке открылись ворота, надобности бывать там для неё больше не стало. Нет, прямого запрета не было, но Юта с большим облегчением обходила это место стороной. Арман, как и прежде, проходил через ритуальную комнату каждый раз, когда вылетал из замка в драконьем обличии и когда возвращался. Если с появлением Юты замок преобразился почти до неузнаваемости, то в ритуальной комнате все осталось, как прежде. Со временем былая Арманова неприязнь к этому месту сменилась другим чувством. Он не полюбил его, но все же… В ритуальной комнате он мог побыть с собой наедине, уверенный, что его не потревожат даже невольно. Это было место, в котором Арман по-прежнему чувствовал присутствие предков, их одобрение или неудовольствие, усмешку или презрение. Порой он подолгу задерживался у покрытых клинописью стен, возле жертвенника. Он читал имена, всматривался в очертания букв. В минуты, когда нужно было принять непростое решение, он мысленно обращался к предкам. Их молчаливые ответы иногда расходились с его, Армана, видением. Но он все же внимал им, хоть и не всегда послушно. Когда сыновья подросли и начали пользоваться драконьим туннелем, у ритуальной комнаты появилось новое назначение. Если отец хотел поговорить с ними один, без матери, он собирал их именно там. Старший, Гир-Арр, не стал исключением. Пусть он и не был драконом, но Арман стал ему отцом и воспитывал его наравне с другими детьми. Шестеро братьев из двенадцати уже знали, что такое Ритуал. Арман, как и его предки, не назначил чёткого возраста, когда следует поведать об этом сыну, лишь соблюдал принцип старшинства. Он сообщал им все, что знал сам, когда те начинали проявлять более-менее зрелый интерес. Открывшаяся тайна никого не оставила равнодушным. Отец был честен и терпелив. Но никто из сыновей не мог разгадать его личного отношения к деяниям предков. Арман оставлял их с этой правдой наедине. Дор-Акр выслушал отца по-взрослому хладнокровно, хотя позже, как Арман знал, сын часто возвращался мыслями к трёхгранным крючьям и черному жертвеннику. Отец не одернул Ирр-Бора, когда прочел на его лице гадливость и протест. Бесстрастно отвечал на вопросы близнецов, порой настолько подробные, что предки бы, вероятно, умилились. Знал, что Окр-Арр, узнав древнюю истину, не спал две ночи, кусая в кровь руки и пытаясь переварить услышанное. Отец давал им это знание, как может дать книга или волшебное зеркало. Окончательное решение ложилось на плечи потомков, как когда-то легло на его собственные. Разница была лишь в том, что на его сыновей не давили презрительные взоры двухсот поколений предков. Они могли решать сами. Гир-Арр, как и положено старшему, узнал древнюю истину первым. Арман увидел тогда в его глазах явственное чувство осознания своей чужеродности. На лице юноши было написано «Это не про меня. К сожалению, я не дракон». Гир-Арр. Арман содрогался при воспоминании о том, как этот мальчик появился в его жизни. Долгие мучительные часы вместе с измученной затянувшимися родами Ютой, а потом чудовищное, нежданное, непредвиденное горе. Ребёнок был не его. Крушение всех надежд, предписанное пророчеством несчастье. А ведь казалось, счастье вот оно! Жажда крови, убийства, мести и вдруг… Арман взял тогда на руки теплый сверток, и болезненный изъян, не давший ему однажды стать достойным предков, заговорил еще громче и яснее, чем когда дракон пытался исполнить ритуал. Младенец пах, как пахнут только новорождённые создания — кровью, жизнью и надеждой. Тогда дракон, мгновение назад истово желавший его смерти, вдруг осознал, что не причинит ему зла. Зла?! Он будет защищать и растить его, он присвоит себе это крошечное создание, и, пусть то и не родной ему сын, но все же он полюбит его не меньше, чем родного. И чувство любви и ответственности вдруг затопило его душу, выплеснулось и накрыло младенца, как щитом. Арман так и не признался Юте, что собирался тогда убить ребёнка. Они никогда не обсуждали тот час, проведённый в темноте у камня с пророчеством. Арман коснулся лбом холодного камня, и нечто более древнее, чем его предки, — возможно, сама судьба — властно заговорило с ним. Судьба хитрила и юлила, смеялась и грозила отнять у дракона все то, чем он дорожил. Но Арман, находясь во власти мучительных видений, крепко держал одной рукой младенца, а другой обнимал жену. И судьба, казалось ему, говорила: — Ты не исполнил условие, двести первый потомок. Что ты можешь просить у меня? Арман ничего не просил. Он молча вытеснял, вырывал из цепких когтистых лап самого Рока свое счастье. Он ясно увидел то, что осталось недосказанным, но уже предначертанным. Смерть Юты, потерявшей в родах слишком много крови и сошедшей с ума после смерти младенца. Одиночество. Отчаяние. Безумие. — Ты уже получила свой сладкий кусок, — рычал Арман, скалясь самой судьбе в ответ. И судьба отступила от этого безумца, как однажды отступило морское чудовище. Придя в себя, Арман вынес ребёнка и вывел Юту на поверхность. Она едва дышала, но была жива. Женщина несколько дней провела между жизнью и смертью. Она ненадолго приходила в себя, кормила ребёнка грудью и снова проваливалась в мучительное забытьё. Не выжить бы ей, если бы младенец был убит. Арман носил малыша на руках, пеленал, клал спать возле себя. Дракон поил женщину своей кровью, не зная другого лекарства от смерти, казавшейся неминуемой. Был час, когда он думал, что Юта умрёт, и только ребёнок и останется с ним в этом мире. Но спустя неделю Арман понял, что борьба была не напрасной. Юта поднялась с постели. Вскоре к ней вернулась и обычная ее энергичность, и жизнелюбие. А спустя год Юта, вопреки всем предсказаниям, снова забеременела. И на этот раз легко, без особых мучений родила в срок змеёныша. Колючего и зубастого, уморительно щёлкавшего зубами. Держа на руках новорождённого, теперь родного сына, Арман сам поразился, что не испытывает того шквала эмоций, какие явились ему в первый раз. Маленький дракон спустя час обернулся человеком, а до того умудрился прокусить отцу переносицу. И вот, прошли годы. Двенадцать сыновей росли в замке Армана. Юта мечтала о дочери, но тут, видимо, в дело вступал некий закон природы: от дракона происходили только сыновья. Все они росли крепкими, здоровыми, ни один не умер в младенчестве. Арман любил их, хоть и держал в строгости. Он старался сотрудничать с Ютой, когда дело касалось вопросов воспитания, но и не считал чем-то предосудительным обратиться с вопросом к предкам. Пусть его дети воспитывались иначе, чем он сам. Пусть получали образование из человеческих рук — на этом настаивала Юта, а Арман счёл, что надо идти в ногу со временем. Он, их отец, не порвал со своими предками и их обычаями, и все знания, накопленные двумястами поколениями, передавал детям. Пригодится или нет, но они должны были знать. И вот, Гир-Арр, не дракон по крови, тащит в замок принцессу. Пешком. Прикажете радоваться или сердиться?! Арман нахмурился. Он уже провел тур переговоров с женой. Они до крика поругались, и вот теперь дракон пришел в ритуальную комнату, чтобы несколько остыть, подумать и дать ей такую же возможность. Глупый мальчишка считает, это все игрушки. Чего с него взять, ему всего двадцать лет. По драконьим меркам еще ребёнок. Но по человеческим уже взрослый. И в любом случае, ему нет и не может быть оправдания. Арман был выведен из себя выходкой родных сыновей, опустившихся до уровня балаганных актёров. Но приёмный, похоже, решил скорчить карикатуру на его, Армана, род. А это уже оскорбление. Дурацкая затея была прямым вызовом предкам Армана. И он не снесёт обиду молча, не позволит смеяться над предками. Арман должен решить, как теперь вести себя с приёмным сыном. Юта, отойдя от шока, заявила, что иного пути у старшего и не было. А где, говорила она, ему искать невесту? Население их маленькой страны было преимущественно мужским, и немногочисленные женщины были, скажем честно, не для Гир-Арра. Под власть дракона шли, как правило, те, кого не хотели видеть в остальной части мира. Бедняки, босяки, преступники, изгои, опальные дворяне. Где уж тут жениться королевскому отпрыску? Можно было бы принять этот довод, но похитить принцессу… Нет. Зарвался. Раз сын решил нанести отцу оскорбление, то пусть будет готов к последствиям. Это станет уроком для остальных. Юта может думать, что хочет, но он, Арм-Анн, не позволит заболтать себя и успокоить совесть. И все же, он по-своему очень любил приемного сына. Надеялся начать уважать его со временем, как взрослого мужчину. А предстоящее испытание могло навсегда отнять от него это когда-то долгожданное и столь горько выстраданное дитя. Арман посмотрел на черную трёхгранную иглу и вздохнул.