nonstop

      Сону всегда считал, что их отношения были подобны пряткам в лесу. Рики убегал, прятался за деревьями, а Ким шагал по чётким следам, заглядывал за толстые стволы и надеялся: именно здесь он сможет отыскать резвого парня, что с широкой улыбкой на лице обернёт руки вокруг хрупких угловатых плеч, притянет к себе и обнимет так крепко, как юноша в том нуждался.       Сону всегда казалось, что их отношения — сказка, которая скоро настигнет своего конца.       Со щемящим в груди сердцем Киму думалось, что, кажется, они всегда были слишком разными. Не следовало уточнять, что Нишимура был радикально противоположного мнения.       И всё же…       И всё же в янтарных глазах он никогда, кажется, не сверкал так же ярко, как звёзды на ночном небе. И пусть, возможно, парень ошибался, но, кажется, они никогда и не смотрели на него так же восторженно, как на ночное небо на побережье.       Рики любил звёзды. Сону любил Нишимуру.       Наверное, этого должно было быть достаточно. Раньше Ким считал точно так же. Раньше юноша, встречая парня с занятий, помогал пробраться в обсерваторию и считал, что этого было достаточно: тот был рядом, они держались за руки, и юноша, забыв на время о практике, лежал под открытым небом с тем, из-за кого сердце билось чаще. Сону хотел, чтобы этого было достаточно. Кажется, в такие дни они много разговаривали, Ким клал голову на плечо Нишимуры, сплетал их пальцы, и они рассматривали созвездия, а юноша рассказывал истории, что слышал от старших.       Но теперь Ким считал, что их отношения стали прогулкой по тёмному лесу. Не только потому, что в последние пару месяцев они оба были на иголках. Не только потому, что Сону мирился с чувством безысходности, которое не мог терпеть. Не только потому, что не мог ничего поделать. А и потому, что Нишимура терял зрение. Стремительно.       Сону не мог представить, что значило за несколько месяцев смириться с собственной слепотой. Сону не мог понять, как Рики держал ту искреннюю улыбку на губах и не ломался. Нишимура шутил. Сону надумывал лишнее и желал оказаться неправым. И всё же… Отчасти он был прав: парень, может, и не готов был сломаться, однако горло саднило от криков. Рики, может, и собирался принять свою судьбу, но глядел туманным взглядом на почти тусклое небо, глотая слёзы.       Нишимура вовсе не собирался себя жалеть. Рики собирался принять всё как есть. Но и на то требовалось время.       И Ким ни черта не мог поделать с собой, чувствуя буквально зияющую в собственной груди рану. Потому что считал себя виноватым, пусть и не был. Потому что не знал как помочь. Ему тоже требовало время. Время, чтобы научиться справляться с этим вместе с Нишимурой.       Сону всегда любил делать юношу счастливым. Вероятно, именно поэтому, шепчась за его спиной, — а этого Ким ненавидел делать больше всего — парень обдумывал то, что собирался сделать. Комната частного дома в приличном районе была хорошим местом, Сону собирался с этим согласиться, но не для круглосуточного заточения. И уж тем более не для резвого Нишимуры. Ким собирался сделать то, на что не пошёл бы месяцами ранее.       Юноша планировал поездку. Вдвоём. На остров, к тёплому морю. Не потому, что думал, что так будет лучше для парня (казалось, длинные языки сопереживающих, что вовсе не желали понять юношу, в точности знали, что было для парня хорошо, а что — нет), а потому, что они всё ещё были парой. И потому, что Сону любил Рики. Потому что парень хотел избавиться (и избавить Нишимуру) от рук обеспокоенной матушки, подарив парню день из прежней жизни.       Сону отчаянно желал показать, что ничего не изменилось. Сону отчаянно нуждался в том, чтобы Рики в это поверил.       Вероятно, именно поэтому, придерживая юношу за локоть, они вырвались из такси вечером восемнадцатого числа, наконец покинув отель и отправившись к побережью. Изначально Сону желал отправить их на остров. Проделать это оказалось сложнее, чем парню думалось. И всё же, кажется, небольшой прибрежный город с золотым песком под ногами, ярким солнцем днём и мерцающим небом ночью над головой был всё ещё хорошим решением.       С сумкой на одном плече наперевес, сплетая тонкие пальцы с длинными пальцами Нишимуры, чувствуя и игнорируя жжение от чужих перстней на собственной коже, Ким вёл их по парку, точно следуя проложенному маршруту. Ступая по вымощенной тропинке, они много говорили, и Сону готов был поклясться, что всё ощущалось привычным. Привычным для них. Привычным в их отношениях.       Возможно, Киму не следовало так много думать об этом. Эта мысль пришла уже в отеле, заставив забеспокоиться, не принял ли он обличие тех, кто слепо жалел и только и делал, что пускал комментарии о том, как на самом деле было бы лучше. Это не давало заснуть. Ядовитая мысль терзала сознание до самого утра, пока ответ не пришёл с крепкими объятиями и негромким «спасибо» прямо в ухо этим утром.       Сону всё делал правильно.       Когда на город стали опускаться сумерки, Ким вывел их из парка, уверенно шагая к шумящему побережью. Влажный воздух пробрался под футболку, холодя живот, и Ким постарался удержаться на ногах, когда те подкосились. С негромким смехом, рвавшимся из груди, юноша прочертил носом по песку, выпустив тёплую ладонь из своей. Рики подхватил его веселье, останавливаясь рядом и протягивая раскрытую ладонь вновь, ожидая, что парень схватится за неё и перестанет лежать на влажном песке. Не стоило уточнения, что у Кима были другие планы. Юноша схватился двумя руками за ладонь Нишимуры и потянул того на себя, буквально заставив с криком упасть в его объятия.       Сону смеялся. Рики, цепляя зубами губу, расходился раскатистым смехом в ответ, расставляя пальцы, щекоча по рёбрам. Ким извивался, словно змея, поднимал руки в воздух в знак капитуляции и смеялся так громко, чуть пинаясь и вдавливая пальцы в крепкое плечо, пока Рики всё несвязно что-то говорил (юноша не слышал, то ли из-за своего громкого смеха, то ли из-за чуть сдавленного голоса парня).       — Я сдаюсь! — вдруг закричал Ким, когда лёгкие запекло от нехватки кислорода, а горло засаднило из-за звонкого смеха. — Сдаюсь и требую переговоров, — не переставая смеяться, Ким чуть сильнее надавил на щекотавшие его руки, отлепляя юношеское тело от себя.       — Переговоры, значит? — залепетал парень, упирая руки в песок по обок от тёмной макушки Кима.       Сону осторожно кивнул, вглядываясь в ровные черты лица и громко сглатывая. А после резко дёрнулся, оставляя краткий поцелуй на розовых губах, что растянулись в улыбке. Нишимура подался вперёд, словно требовал настоящего поцелуя, но Ким лишь дёрнул головой, заставляя пухлые губы опуститься на его щёку. Рики гортанно кратко зарычал, когда губы растянула ухмылка, а в чуть поблекших глазах заплясали черти, стоило тому обхватить руками маленькое, почти что кукольное личико Сону и впиться аккурат в губы, целуя вовсе не нежно и неловко. Нишимура надавливал своими устами на губы Кима, подцеплял те зубами, чуть царапая, и целовал почти что жадно. Проводил пальцами по щекам, оставляя на них песок, с тихим причмокиванием целовал розовые губы, пока парень под ним не закинул руки на его шею, подаваясь вперёд, целуя в ответ.       И тогда, когда привычные бабочки запорхали где-то в груди Сону, Рики оставил лёгкий поцелуй на потрескавшемся краешке рта юноши, а после рывком отстранился, запустил руки под прогнутую спину, и поднявшись на ноги, вместе с Кимом на руках, с слабым хихиканьем, вдруг сказал:       — А теперь кому-то пора искупаться.       Глаза Кима округлились, стоило словам прозвучать, и юноша задёргался на крепких руках, вжимаясь в белую футболку на теле парня, словно считал, что если и пойдёт под воду, то только с Нишимурой. Рики стащил сумку с острого плеча, бросил ту на песок и кинул на неё свой сотовый, зашагав к несколько бушующим волнам, ориентируясь больше на слух и слабые его очертания, которые не сильно чётко, но всё же видел.       Нишимура опустил Кима в воду под громкий хохот, вскрикивания и чертыханья, когда серость сумерек заменилась синевой ночи. Сону что-то громко кричал, хватаясь за плечи юноши, пока тот, вновь подхватывая того на руки, — скорее, тот сам оказывался на них, повиснув на шее, когда кричал, что вода до чего ледяная, — крутился вокруг своей оси, выжидая момент, чтобы снова податься навстречу волнам.       — Эй, — колотя кулаками по твёрдой груди, лепетал Ким, смахивая холодные солёные капли с лица. — Ты играешь не по правилам! — взвыл юноша, когда ушей настиг беззаботный хохот парня.       — А кто это первым начал? — и пусть Сону не видел, он был уверен: парень заломил бровь и, склонив голову, уставился рассеянным взглядом на его лицо.       Ким потянулся ко впалым щекам и острым скулам, оставляя серию коротких влажных поцелуев на них, пока парень протяжно не застонал, подкинув тело юноши в воздухе, дабы поудобнее распределить вес, а после с широкой улыбкой на лице понёс мокрого Сону на берег, к валявшейся на песке сумке и единственному полотенцу в ней. Ким накинул то на плечи юноши, копаясь в тканевой сумке, чуть подрагивая от холода, пока парень не ухватился за края плотного цветастого полотенца и не обернул руки вокруг плеч Кима, прижимая его дрожащее тело к своему горячему.       Сону шумно выдохнул, прислонившись головой к груди, пока отчаянно цеплялся за края футболки Нишимуры, клацая зубами. И чувствовал горячие ладони на своей спине, что ощущались почти что клеймом.       И Сону не заметил, как они оказались на песке. Как Рики, высушив полотенцем намокшие волосы, оказался лежать на его бёдрах. Не заметил Ким, как пальцы стали перебирать тёмные пряди, убирая те с щёк и лба. Не заметил, в какой момент по телу разлилось такое теплое спокойствие, что, смешавшись с приторным удовлетворением, потекло по венам, заставляя бабочек запорхать в животе с новой силой. Сону почти не мог в это поверить.       А потом трепетными движениями пальцев Сону потянул края белой футболки вверх по торсу, почти не зная, делал ли он всё правильно. Рики поднял на него туманный взгляд, Ким опустил голову, вырисовывая круги на выпирающей тазовой косточке лежащего на его бёдрах Нишимуры. Юноша затаил дыхание, и пришлось почти что заставлять себя поднять глаза на мерцающее мириадами ярких звёзд небо, и, шумно сглотнув, рассеянным взглядом наблюдать за почти чёрным небом. Впервые звёзды не мерцали так ярко, как Нишимура помнил. И впервые это было вовсе не потому, что теперь он видел лишь слабые очертания очень ярких светил.       Всё дело было в Ким Сону, парень уверен. Всё дело было в юноше, что собирался с мыслями, прежде чем, обхватив двумя ладонями голову Рики, опустил губы на его, сместил его тело на растелённое на песке полотенце, перекидывая ногу, чтобы нависнуть сверху.       Казалось, сердце Кима пропустило пару ударов, когда раскрытые широкие ладони легли на бёдра, поглаживая поясницу. Сону шумно выдохнул в губы Нишимуры, чувствуя бегущее по позвоночнику электричество. Юноша замер на мгновение, сглатывая подступивший к горлу ком, коснувшись через несколько секунд вновь своими потрескавшимися губами мягких уст Рики.       Ким заёрзал на чужих бёдрах, когда руки потянули белую футболку вверх по торсу, заставляя ту волнами собраться на груди у горла, когда горячую кожу стал холодить рвавшийся со стороны волн ветер. Нишимура шумно втянул воздух, когда Ким с причмокиванием пухлых губ отстранился лишь для того, чтобы выпрямиться в спине и поднять взгляд на чуть порозовевшие щёки на лице Рики.       Вероятно, начни парень говорить что-то, то Сону бы отлепил от своих бёдер нежные ладони и, раскрасневшись, убежал бы к воде. Но Нишимура молчал, впившись взглядом в черты лица, которые, быть может, плохо видел, но до чего хорошо представлял. Поэтому Сону не убегал. Поэтому остался сидеть сверху на его бёдрах, цепляясь пальцами за плотную белую ткань на груди Нишимуры, пока, проведя языком по потрескавшимся пересохшим губам, не прильнул к открытой межключичной ямке с влажным жарким поцелуем.       И Нишимура готов был поклясться, что губы Сону ощущались на коже прекрасным клеймом.       Ким вёл дорожку от шеи вниз, прикрывая глаза то ли из-за стыда, что колючим электричеством бил по коже, то ли из-за запаха Нишимуры, смешавшимся с запахом на побережье, что проникал в его нос и наполнял лёгкие при столь близком контакте к открытой кожей. Никогда раньше Сону этого не делал. Никогда раньше Нишимура на этом не настаивал. И всё же что-то заставило Кима решиться. И он не был идиотом, чтобы погружаться в самокопание и оценку ситуации сейчас, нависая над бёдрами Рики, собираясь отдаться тому целиком и полностью.       «Не стоило скрывать, — думал он, пока ряд длинных ресниц подрагивал на слабом ветру, а ладони Рики растирали кожу на его боках. — Не стоило так долго медлить. Чего толку? — вопрос жёг горло. — Моё сердце всё равно останется в его руках. На самом деле, это должно было произойти уже давно».       И Сону больше не сомневался.       Юноша заёрзал на бёдрах, чувствуя упирающееся в его ягодицы нишимурено возбуждение, цеплял зубами нижнюю губу, с причмокиванием (чуть более пошлым, чем Ким мог себе представить) опускал губы на вздымающуюся грудь, осыпая ту поцелуями. Рики чуть дёрнул туловищем, вдавливая пальцы в нежную кожу на бедре, и Сону чуть вскрикнул, когда парень вдавил короткие ногти, оставляя розовые полоски.       А потом Ким остановился у груди. Замер над розовым соском, рассматривая тот, пока ладонь легла на рельефный живот, а пальцы стали водить по нему круги. И Нишимура готов был поклясться: он буквально видел, как крутились шестерёнки в голове юноши, прежде чем тот не запорхал пальцами над кожей его живота, медленно, почти нерешительно провёл по груди, казалось, еле касаясь подушечками кожи, пока, в конце концов, не опустил раскрытую ладонь на колотившееся в груди сердце.       Видь Рики чётче, смог бы заметить лёгкую улыбку на розовых губах. И всё же, юноша уверен, она там была — растянула припухшие губы, возможно, заставляя щёки немного покраснеть. Нишимура не видел, но знал Сону настолько хорошо, что вполне мог представить.       И всё же Сону собирался отрицать, что его лицо приобрело багровый оттенок, собирался отнекиваться и утверждать, что это всё из-за жары. И вовсе не потому, что его рука лежала на груди Рики, а сам парень уставился на не скрытый под одеждой сосок, как на чёртово произведение искусства. Сону не признается, но будь кто-то рядом (парни бы сошлись на мнении, что в данной ситуации они оба были бы против снующих по пляжу прохожих), точно бы указал на то, как блестели карие глаза и вовсе не из-за скопившейся в них влаге.       Сону прильнул к подрагивающим губам, сминая те настолько нежно, насколько мог, почти боясь, что его действия могут причинить боль. А потом, шумно выдохнув, провёл языком по алой губе, ведя рукой чуть вниз, пока не надавил большим пальцем на розовый сосок, а стон из чужой груди не прозвучал прямо в его губы.       Рики забрался руками под футболку, и его ладони стали блуждать по твёрдой спине. Пальцы нежно проходились вдоль позвоночника, порхали над разведёнными лопатками и касались задней стороны шеи, когда Ким, зажав сосок меж указательным и большим пальцем, чуть скрутил тот. Невольно ладонь скользнула в тёмные волосы, потерялась в мягких прядях, а после оттянула те у корней, когда давление на алые губы лишь усилилось.       Неосознанно Ким заёрзал на месте, тяжело дыша. И дело было не в поцелуе. Всё было в Нишимуре — черти! — Рики под ним, что однажды сломал его мир, разрушил выстроенные стены самоконтроля и сейчас собирался сделать это вновь. И отличие было лишь в том, что теперь для Сону это было, казалось, больше, чем он позволил бы себе пережить.       Отстранившись от манящих губ, Ким слабо клюнул парня в кончик носа, пока не подался чуть назад, чтобы опустить уста на место под сердцем, а после втянул другой сосок в рот, ведя по шершавой коже языком, и со звоном кольца опустил руку на пряжку ремня, поднимая взгляд. Рики шумно выдохнул, хаотично стараясь набрать полную грудь необходимого кислорода, когда юноша, не проронив и слова, вдруг опустился к его груди и стал выводить влажные круги по чувствительной коже.       Стон сорвался с губ почти неожиданным (больше для самого Нишимуры, чем отчего-то сильнее заёрзавшего на бёдрах Сону), и Ким, скорее, ощутил его сильной вибрацией в груди, нежели услышал в самом деле. А после улыбка тронула искусанные губы.       Юноша уверил себя в том, что делал всё правильно.       Сону был бы самым настоящим дураком, если бы вдруг сказал, что ему не нравилось, как реагировало тело парня под ним: табун мурашек бежал по молочной коже с каждым его прикосновением, как жар (Ким уверен) расходился по телу с каждым лёгким поцелуем, оставленным на груди. И был бы таким же дураком, если бы не осознавал: его тело в той же мере отзывалось на нежные прикосновения Нишимуры. И — черти! — до чего же правильно это ощущалось.       А когда Сону вдруг отстранился, упирая ладонь в песок, а второй крепче цепляясь за пряжку, показалось, парень в самом деле услышал лёгкое хныканье (пусть, возможно, это было лишь игрой его воображения — на самом деле, это не имело значения). Он наклонился к блестящей от его слюны груди и, подняв взгляд, вытянул губы, а после резко подул на нежную чувствительную кожу, пока юноша под ним не выгнулся в спине, сильнее вдавливая пальцы в его затылок.       Киму потребовалось все его силы, чтобы не захихикать, видя, как исказились черты лица Рики, как закатились глаза, а с губ сорвался тихий стон. На самом деле, кажется, парень отдал бы многое, лишь бы вновь взглянуть на такого Нишимуру: спокойного (парень вряд ли бы согласился с этим сейчас), беззащитного и обнажившего все свои эмоции. Казалось, втянутый через раздутые ноздри воздух зарезал лёгкие, когда Рики вдруг сильнее ухватился за тёмные волосы на затылке, потянул парня на себя, а после вдруг резко накрыл своими губами ранку в краешке рта Сону, проводя по ней языком и жадно впиваясь в красные припухшие губы, вовсе не беспокоясь, что, возможно, от их поцелуев на розовой коже останутся тёмные синие пятнышки. Если так, то это достойная цена за те чувства, что разбушевались в груди.       Эмоции — нет, это был Сону! — бушевали где-то глубоко в сознании, и Рики впервые за последнее время сказал бы, что не ощущал страха. Что-то тёплое расходилось по венам от самого сердца, и Нишимура готов был поклясться: сейчас он ощущал именно то, что охватывало всё его тело, стоило уставиться взглядом в яркое ночное небо с мириадами крохотных звёзд. Отличие было лишь в том, что в этот раз Сону стал его яркой звездой среди непроглядной темноты.       Рики был счастлив. Это стоило признать.       А потом Сону пальцами подцепил ремень, разобрался с полупрозрачной пуговицей и зыкнул ширинкой на чужих штанах, отстраняясь от лица Рики, готовясь почти бить того в плечо, если тот соберётся поцеловать его вновь — Ким был слишком разгорячён (не настолько, чтобы этого не признавать) и потерян в бушевавшем под кожей урагане чувств и эмоций, чтобы позволить себе остановиться лишь на поцелуях. Сону считал, что здесь, на пляже, они и без того зашли далеко, чтобы остановиться на этом.       Ким провёл тёплой ладонью по плоскому животу, пока не скользнул под ткань, ныряя пальцами и под резинку трусов, наблюдая за тем, как Рики вонзил зубы в нижнюю губу, напрягая челюсть. Нишимура протяжно замычал, а Ким с неожиданностью для себя охнул (тихо, но парень, кажется, услышал), когда накрыл ладонью возбуждённый член и прильнул губами к шее, желая угомонить бешено колотившееся в груди сердце. Они не трогали друг друга раньше, — и опять же, всё дело было лишь в том, что Нишимура не настаивал — и Сону не знал, чему удивлялся больше: тому, что вдруг решился на всё это, или тому, что Нишимура позволил.       Юноша не думал много, когда, вдруг сдёрнув чужие штаны чуть вниз по ногам, прильнул к розовой ушной раковине, целуя краешек и цепляя зубами мочку, выбивая из груди младшего очередной очаровательный (а Ким именно так и думал) протяжный стон, что эхом отдался словно внутри его головы.       Задыхаясь, он выпрямился, отодвинувшись чуть назад только для того, чтобы провести пальцами по розовой блестящей головке и оставить на выпирающей тазовой косточке короткий мокрый поцелуй.       Казалось, если бы можно было сойти с ума от одних прикосновений, Рики бы сделал именно это: отдался бы безумству, желая ощутить эти чувственные, манящие губы Ким Сону на своём члене, не зная, было ли это больше, чем он мог просить.       И Ким собирался дать ответ на так и не прозвучавший вопрос.       Тяжело дыша, не зная, чувствовал ли парень головокружение из-за всего происходившего и собственного безрассудства (за которое потом он не собирался винить себя) или из-за вдруг нахлынувших чувств — не стоило говорить, что там нашлось место и для ядовитой вины, что горечью осела на языке, но Сону не собирался об этом говорить — Ким, уставившись в немигающие глаза, провёл рукой вниз по органу, чувствуя под пальцами вздувшиеся венки. Электричество прошлось вдоль позвоночника и вниз, стоило сильнее надавить на уретру и размазать блестевшие в слабом лунном смету капельки предэякулята по розовой головке чуть задёргавшегося члена Нишимуры.       На мгновение Рики показалось, что парень слишком пристально наблюдал за тем, что делал: следил за каждым движением, словно лишний шаг грозил смертью. Вероятно, из-за этого, подавшись вперёд, он опустил свою ладонь на раскрытую на своём животе руку Сону, что пальцами надавливала на рельефный пресс, а после двинулся вверх к его одеждам, буквально чувствуя на себе непонимающий, возможно, Рики бы даже сказал, смущённый взгляд.       Слова вертелись на языке, и всё же Нишимура их так и не озвучил, предпочитая бессвязным речам (а, ощущая ладонь Кима на своём члене, он вряд ли смог бы заговорить о чём-то другом, помимо того, что желает ощутить на эрегированной плоти чужие губы) вполне прямолинейные действия. И, вероятно, поэтому, вцепившись в пуговицу на синих джинсах юноши напротив, стараясь справиться с ней и не послать всё к чертям собачим, вырвав её вместе с куском плотной ткани, он сделал то же, что и очаровательный Сону несколько ранее — скользнул под кромку трусов, опуская пальцы на подрагивающую плоть.       Ким охнул. Громче, чем хотел и мог представить, почти с опаской глядя на вдруг сплетённые пальцы их свободных ладоней. Парень шумно сглотнул, увеличивая давление, пока не почувствовал, как собственные штаны сползли вниз к коленям, а кожу обдал холодный ветерок. Стон сорвался с его губ почти что оглушительным вскрикиванием. И стоило поднять взгляд, стоило увидеть ту ухмылку на алых губах Нишимуры, как вдруг всё происходившее ощутилось… правильным. Как бы неправильно это не звучало.       Юноша упёрся согнутой в локте рукой (пришлось разъединить их ладони, к большому недовольству Рики) во влажный песок рядом с бедром Рики и вдавить ногти в вытянутую руку Нишимуры, буквально отклеивая ту от своего тела, чтобы после, пройдясь языком по пересохшим губам, прильнуть к розовой головке, ощутив солоноватый привкус на языке.       Стоило видеть, как Рики закатывал глаза, с клацаньем сцеплял челюсти и чуть прогибался в спине, чтобы понять: несмотря на отсутствие какого-либо опыта, Сону всё делал правильно. И парень заставил себя принять: что бы не произошло здесь, на пустом пляже под ночным небом, он никогда об этом не пожалеет.       Сомкнув губы и расслабив горло, настойчиво игнорируя боль от саднящих ранок в уголку рта, Сону вёл языком по всей длине, останавливался на головке и целовал паутину вздувшихся вен, слушая и ощущая, как глухие стоны становились всё громче.       Рики пришлось заставлять себя дышать, когда дыхание спирало с каждым причмокиванием и ощущением губ на разгорячённой плоти. Рики пришлось на мгновение пожалеть, что он не видел. Хотел бы он видеть всё так же чётко, как это ощущалось. И всё же Нишимура не собирался зацикливаться на этих ядовитых (казалось, почти буквально) мыслях, пропуская мягкие пряди через пальцы, чуть надавливая на затылок, вовсе не собираясь причинять юноше боль. А после, прикрывая глаза, вдруг приподнялся на локтях, упирая одну вытянутую руку в острое плечо, откидывая голову назад, чувствуя лёгкое головокружение.       Всё дело было в Ким Сону.       Всегда всё дело было вовсе не в звёздах и ночном небе.       Всегда всё дело было в Ким Сону. И Нишимура не собирался с этим спорить. Ни раньше. Ни уж тем более сейчас.       Движения Кима стали резче, стоны Рики — всё громче; настолько, что пришлось на мгновение забеспокоиться, не окажется кто рядом. Однако эти мысли спешили обратиться пеплом, словно их никогда и не было, когда юноша, игнорируя собравшиеся в уголках глаз слёзы, ровно как же и рвотные позывы, взял глубже, надавливая языком на плоть сильнее, изменяя давление.       Из горла Нишимуры вырвалось что-то неясное, когда Сону провёл языком по уретре, и глаза закатились в блаженстве. Сону вдавливал пальцы в шелковистую кожу на бедре, чувствуя, как жар расходился по телу вместе с кровью, и юноша готов был поклясться, что чувствовал, как каждая мышца в теле парня натянулась, словно струна у любимой гитары, когда его язык прошёлся по члену до самого основания, а губы сильнее надавили на эрегированную плоть. И сердце Рики так быстро колотилось в груди, что, казалось, ещё немного, и это начало бы причинять боль. А потом Ким отстранился, поднимаясь на согнутые коленки, и подался куда-то вперёд, к сумке, что-то суматошно ища на дне.       Рики не видел, но звонкого характерного щелчка оказалось достаточно, чтобы понять: Ким Сону всё это время таскался с бутыльком лубриканта, словно и не старался его спрятать (Нишимура не знал: благодарить юношу за то, что он не выбрал одну из плотных прозрачных сумок, выставляя всё содержимое на показ любопытным глазам, или расстраиваться из-за этого). Губы растянулись в лукавой улыбке, а Ким сделал вид, что не заметил.       Стерев размазанную по губам и вокруг слюну тыльной стороной ладони, Сону с хрустом пластмассовой крышки откупорил бутылочку смазки, шумно вдыхая. И юноша поднёс пальцы, готовый выдавить какое-то (какое?) содержимое, пока Нишимура вдруг не заговорил:       — Позволь мне, — его голос, зазвеневший над ухом Сону (и когда только тот успел сесть?), заставил холодные мурашки побежать вниз по разгорячённому телу.       Ким кратко кивнул, отдавая неудобную пластиковую бутылочку в чужие руки, которые резво — Киму показалось, даже слишком — уложили его животом в низ на влажное полотенце, а после проскользнули под чуть подрагивающее тело и, чуть приподняв, заставив юношу упереть колени в мягкий песок, опустились на частично открытую спину, ведя дорожку от средины позвоночника, а после вниз к копчику, пока не остановились на округлых ягодицах.       Сону тяжело задышал, когда холодный гель коснулся гладкой кожи. А стоило тонким пальцам проскользнуть вниз, остановиться на тугом комке мышц и начать растирать кожу вокруг, сильнее расставляя ноги юноши и заставляя больше прогнуться в спине, как Ким вдруг решил потеряться в этом.       Это было странно. Сону готов был признать. Чувствовать рассеянный взгляд туманных глаз на своей коже в столь интимной обстановке. Это было странно. И всё же пришлось принять, Ким вовсе не желал провалиться под песок, ища там укрытие, когда один из тонких длинных пальцев пробился внутрь, выбивая из груди полукрик-полустон. Сону точно не был уверен, когда желание стало преобладать над страхом (быть может, стыдом), но был уверен в том, что собирался сделать вместе с Нишимурой.       Возможно, Ким так и не поймёт, в какой момент переживания отступили.       Рики, поддерживая рукой плоский живот, сбивчиво дышал и судорожно глотал накопившуюся во рту слюну, пока большой палец растирал кожу вокруг, всеми остатками своего самообладания цепляясь за то, чтобы не акцентировать внимание на том, как — черти! — дрожало тело Кима под его пальцами.       Сону прикусил губу, уткнувшись носом в сложенные руки, и, казалось, был уверен: ещё немного — и его душа покинет чёртово тело, отправившись на сами небеса. Всё дело было в жарких губах, что опустились на его позвоночник, оставляя серию влажных горячих поцелуев на коже, пока Нишимура осторожно добавлял второй палец, а после третий, чуть шипя и хмурясь. Ким вонзил зубы в кожу на кисти, когда очередной стон грозился сорваться с губ почти криком, стоило жару окатить тело и ударить по чувствам с новой силой, заставляя член дёргаться, а всё тело — дрожать от предвкушения. И когда же Рики стал нежно вводить и выводить пальцы, его губы не покидали место на шее Сону, словно юноша старался успокоить (пусть, возможно, всё было вовсе не так).       А потом их сплетённые руки опустились на плотную влажную ткань полотенца, когда Рики задвигал пальцами резче, а слух заласкали новые глухие стоны. И Сону готов был потерять голову. От пальцев внутри себя. От эрегированной плоти, что тёрлась о его оголённое бедро. От собственного возбуждения, что становилось лишь сильнее. И Ким уверен, слова сорвались с губ раньше, чем он успел обдумать их:       — Рики, — потянул он, зажимая меж пальцев ворсистую ткань. — Пожалуйста…       И Сону не нужно было договаривать, чтобы юноша с протяжным стоном, резко развернув парня, уложив того на спину, закинул ногу на своё плечо и, дёрнувшись вперёд, навис сверху, проводя головкой по блестевшей от смазки дырочке. Нишимура подался вперёд, член погрузился лишь на головку, и Ким, вскинув руки, поднеся те к лицу, вовсе не беспокоясь, что те все в песке, чуть вскрикнул, смахивая скопившуюся на глазах влагу.       Рики затаил дыхание, остановившись на некоторое время, целуя острую коленку запрокинутой ноги, жалея, что он не мог разглядеть, вероятно, раскрасневшееся, но до чего очаровательное лицо Кима. А когда тот вдруг повёл бёдрами, вдавив пальцы в напряжённое плечо, Нишимура опустил руку на плоский живот и стал медленно двигаться. И парень вовсе не знал, звенели ли в тишине прибрежного пляжа стоны Кима, или они стонали в унисон, когда всё внутри не только Ким Сону, но и самого Нишимуры готово было разорваться на миллионы кусочков и раствориться в воздухе. И всё же, казалось, это именно Сону растворялся в нежных движениях Рики сзади и его ладони, стимулирующей спереди, почти неготовый поверить в реальность всего происходившего.       Нишимура стал двигаться резче, Ким подавался вслед его движениям, чувствуя, как всё внутри переворачивалось от сладостного предвкушения желанной разрядки. А потом Ким охнул, лепеча что-то невнятное, когда член, двигающийся внутри, надавил на простату. Сону прогнулся в спине, закатывая глаза и почти задыхаясь, стоило парню повторить это движение вновь, а после ещё и ещё, увеличивая давление ладони спереди, и тело Кима задрожало.       Юноша дёрнулся, обвив рукой шею парня, царапая зубами его губы, пока их языки сплелись в танце, и он готов был признать: подаваясь движениям Нишимуры, он видел блестящие звёздочки в глазах. И дело было вовсе не в небе, на которое тот даже не глядел.       А потом вдруг всё внутри Кима натянулось, словно струна, и юноша с удивлением охнул, не в силах разобраться, что в самом деле чувствовал. И стоило Нишимуре оттянуть кожу у основания члена Сону, как парень, вскрикнув (пугая этим больше самого себя, чем Рики над ним), кончил, пачкая липкой спермой свой живот и ладонь юноши. Ким подался вперёд, обхватывая лицо двумя ладонями, впиваясь в припухшие губы, шепча что-то, от чего румянец пополз вверх по шее и окрасил кончики ушей. Нишимура кончил следом, не останавливаясь в своих движениях, жадно сминая губы парня, только сейчас осознав, насколько сильно дрожало собственное тело.       И стоило юноше осторожно выйти и в нежном жесте положить ладонь на молочную кожу ягодиц Сону, как юноша надавил на его плечи, заставляя парня опуститься на место рядом, а после, выудив из сумки пачку влажных салфеток, обтёр сначала ладонь Нишимуры, а после и самого себя, откидывая несколько грязных салфеток рядом на песок, мысленно обещая, что заберёт их после.       Спустя несколько минут Ким умостил голову на скрытой за футболкой груди, когда парень, положив голову на скрещенные за затылком руки, уставился на ночное небо, словно мог чётко разглядеть его. Ким обессилено провёл языком по губам, глядя на очаровательное улыбчивое лицо.       И Сону почти считал, что это было неправильно: видеть… Рики. То выражение его лица, эмоции, застывшие на нём, и лёгкую улыбку, когда парень видел лишь его силуэт. И эта мысль запекла горло, на мгновение закрутившись в голове. Вероятно, именно поэтому Ким подался вперёд, перекинул ногу через его тело, чтобы, в конце концов, наклониться и вскоре остановиться в десятке сантиметров от очаровательного лица, обхватив то двумя ладонями, пальцами гладя почки ушей и, уставившись аккурат в янтарные глаза, с широкой лучезарной улыбкой на губах прошептать:       — Я люблю тебя.       Сону считал, что, несмотря ни на что, это было единственным, что должно было прозвучать в этот вечер.       — Что бы там ни было, ты мой. Я люблю тебя, Нишимура Рики.       И Рики желал, чтобы последнее, что он увидел, было именно это: яркое лицо Ким Сону и его довольная лучезарная улыбка на лице.       Дрожащими пальцами парень заправил за ухо выбившуюся из чёлки влажную прядь, прежде чем залепетал в ответ:       — Несмотря ни на что, — а после, тяжело сглотнув, опустив ладонь на макушку, чуть похлопывая по голове, вернувшейся на его грудь, добавил: — Я люблю тебя.       Сону считал, что в их истории вечности будет мало.       Рики собирался с этим согласиться.