Тёмный принц - Ваниморе

Ваниморе тренировался, и за ним наблюдали и Мелькор, и его отец. Он привык к тому, что Валорон ждет его, дорожил временем, проведенным вместе, даже несмотря на то, что его юное тело закалялось под опекой. Он относился к своей обиде философски, поскольку это означало, что он мог быть с эльфом, слушать его слова, чувствовать внутренний жар гордости, когда он доставлял удовольствие своему учителю. Но в этот день Валорон отсутствовал. Там ждал один из Балрогов. Глядя на демона, чья тьма распалась, обнажая глубины угольного света, сердце Ваниморе похолодело; страх коснулся его, как дыхание. — ''Где мой учитель?'' — спросил он с пересохшим ртом и запрокинул голову. — От него больше никакой пользы, юнец, — сказал Готмог со стороны. — Твое дальнейшее обучение начинается здесь.'' Что? Он...? Он мертв? Ярость, не похожая ни на что, что он когда-либо испытывал, взорвалась в Ваниморе. Оно взорвалось внутри него, было неконтролируемым, и он не желал его контролировать. Он хотел убить. Он подпрыгнул, даже когда говорил, подхваченный всепоглощающей кровавой волной ярости, его движения были быстрее, чем ожидал Балрог; изящное пятно, которое вращалось, когда он поворачивался, его меч нанес порез, из которого на песок пролилась красная ихор. Приземлившись, как кошка, он поймал опускающийся меч на свое лезвие, мышцы сомкнулись, напряглись от усилия, пока он не выпустил его. Это внезапное движение вывело Балрога из равновесия. Он споткнулся вперед, когда Ваниморе поднялся на ноги позади него, и одним движением перерезал основание ног демона. Рев вырвался из огромного горла. — Принятие физической формы означает, что тебе могут причинить вред'', — выплюнул он с яростным триумфом. Балрог получил подколенное сухожилие. Из его ран шипела дымящаяся кровь. Ваниморе заставил себя смотреть на Готмога, его собственные глаза светились красным пламенем, отражая внутренний огонь демона. Он долго выдерживал взгляд, а затем вышел из ямы. ''Ты!'' — крикнул он одному из троллей-охранников. — Отведите меня к камерам для рабов! Я бы хотел посмотреть, что сделали с эльфом!'' Он ужесточался по отношению к этому выводку, даже к самому Готмогу, его ненависть смешалась с юношеской, высокомерной властью, поскольку он начинал понимать, что они у него действительно есть; не над Сауроном, конечно, и не над Готмогам. Но он был полезен. В определенной степени он мог отбивать уколы. — Из твоего близнеца получится более послушный раб, — прогремел Готмог. Ваниморе повернулась к нему лицом. — Что ты сказал? — Его тон понизился до гробовой тишины. — ''Проси Господина, Раб!'' — ''Я спрашиваю тебя, Готмог!'' ''О, ты повернешься ко мне лицом, ничтожество! Я, убивший Феанора и Фингона, верховных королей нолдор, которые возглавляли в битвах легионы, и убил родню твоей матери, прежде чем ты стал чем-то большим, чем мысль в уме Саурона? Ах, я хотел бы сломить тебя, Раб.'' Он навис над Ваниморе, и огненная тень скрыла его из виду, за исключением двух горящих фиолетовых глаз. — Спросите Господина. — Приглушенный смех. — Я считаю, что он в одной из камер для рабов. С твоим... другом. Ваниморе выругался, выбегая из ямы, направляясь туда, где на каждом углу на него вырисовывались ужасные статуи троллей, погребенных в живой скале. Он помчался к лабиринту камер, где размещались рабы, трудившиеся в печах и кузницах Ангбанда, и протиснулся мимо великих орков-охранников, бросавших на него красные взгляды в адском мраке. Он никогда здесь не был раньше и не знал, куда идти. Он развернулся, когда дверь с грохотом распахнулась. — Раб, ты хочешь поговорить со мной?'' В пылающем гневе Ваниморе вырос страх. И если я буду бояться его всегда, я ничего не буду делать... никогда, я буду тем, кем меня называл Готмог: ничем. ''Ты — ничто'', — издевался Мелькор. — О чем ты меня спросишь? Рука, подобная холму, опустилась на одно плечо и заставила Ваниморе встать на колени. — О твоем близнеце? Или о твоем друге? Глаза пламени и черноты смеялись над ним. отступил бы от тебя в ужасе, если бы знал, кто тебя породил.'' Он указал на дверь позади себя, и затем мимо него пронеслись мантии, которые всегда пахли металлом и огнем. Ваниморе встал, с пылающим страхом и отвращением в глазах, плечом открыл дверь. Факел затрещал в кронштейне, отбрасывая тусклый, танцующий свет, как будто он тоже засмеялся при виде лежащего на каменном полу испорченного человека. Здесь не было ничего утешающего; в покоях Ваниморе было достаточно мало, а здесь вообще ничего, хотя некоторые рабы использовали для ношения старую одежду, зараженную паразитами и грязную. Валорон лежал на животе, его длинные волосы промокали следы на спине, в слабом свете кровь на его бедрах казалась соломой. Сын Саурона многому научился за время пребывания здесь. Он знал, что эльфы, которых взяли силой, погибали. Большинство рабов здесь подвергались пыткам, плохо питались, но с ними редко играли, если только их полезность не иссякла. Но он... мой друг. Как можно мягче он перевернул Валорона на спину и произнес его имя. Эльф вздрогнул, вздрогнул, поднес руку к лицу. ''Нет!'' — Это я, — прошептал Ваниморе. Серые глаза распахнулись. Они были в агонии, изранены душой. ''Ваниморэ?'' ''Да мой друг.'' — Феапольда, — пробормотал умирающий эльф. — Назови меня так в последний раз. Так меня назвал в Тирионе мой господин Майтимо, сын Феанаро. Это Фаэрбол, в этих вот землях». — Это подходящее имя, Феапольда, ибо дух твой действительно силен. Ваниморе почувствовал, как у него перехватило горло. «Пожалуйста, будь сильным ради меня. Пожалуйста, сражайся, не дай... ему одержать победу над тобой!'' — Разве ты не видишь? Моё тело сильное, но... Он Сила, он вторгся в моё тело и душу. Я должен пройти в Залы Ожидания, чтобы меня судил Намо, поскольку я Изгнанник и вне милости Валар». — Значит, они так же жестоки, как Он? — воскликнула Ваниморе. «Разве нигде нет милосердия?» «Должно быть…» Глаза с длинными ресницами снова закрылись. — Ты должен попытаться сбежать отсюда, прежде чем Он… — Его голос затих, а через мгновение снова повысился. ''Останься со мной?'' Глаза Ваниморе горели слезами. «Феапольда...» Он подумал о своем близнеце, словах Готмога и Мелькора, ледяное отчаяние охватило его, но он кивнул, притянул к себе Феапольду, чувствуя холод своих рук. «Расскажи мне о своем доме…» Он ощутил невидимое и злорадное наслаждение со смертью Феапольды и склонил голову. Слёзы потекли из-под ресниц. Найди покой, друг мой, найди Свет за пределами Тьмы. И Ваниморе плакал, стоя на коленях в камере для рабов Железного Ада. __________________________________________ Звуки празднования громом разносились по пещеристым ямам и залам Ангбанда. Нарготронд пал; царство Финрода, погибшего в Тол-ин-Гаурхоте при исполнении своей клятвы помочь Берену. Глаурунг Золотой, отец драконов, которых вырастил Моргот, выпустил и убил, сжег и разграбил. И Моргот был доволен. Падение Нарготронда было связано с проклятием. Саурон взял Ваниморе на Тангородрим, чтобы увидеть Человека, привязанного к каменному трону. Его глаза были наполнены железной волей и ужасом перед тем, чему он был вынужден стать свидетелем, поскольку он был проклят видеть все глазами Мелькора. Это был Хурин Талион из Людей Дома Хадора, и он был схвачен в Фен Сереха, твердо стоя на своем, позволяя воинству Гондолина исчезнуть в горах. Мелькор хотел знать, где находится царство Тургона. Это стало для него навязчивой идеей, настолько, что, судя по нескольким словам, которые он услышал, Ваниморе подумал, что он должен бояться этого. Тургон, король Гондолина, был также верховным королем всех нолдор, и шпионы Мелькора шептались, что Хурин и его брат Хуор, умерший в Серехе, были забраны в Гондолин великими орлами и жили там, прежде чем были возвращены своему народу. Но Хурин ничего не сказал своему похитителю, несмотря на то, что на всю его семью была обречена судьба, которая развернулась в потустороннем мире в одной из самых трагических историй Древних Дней. Когда Ваниморе увидел, что Человек может бросить вызов Мелькору, несмотря на годы мучений, он был вдвойне полон решимости сделать то же самое. Не то чтобы была какая-то альтернатива; он сопротивлялся или капитулировал. Среднего пути не было. ____________________________________________ Время пришло. Он предчувствовал это. Он понял это, когда вошел в темную комнату, где стояла его сестра, и был вновь поражен ее красотой в этом месте, где не было ничего прекрасного, кроме святости двух драгоценных камней, которые горели на лбу Мелькора. Она была высокой, ее серые глаза светились, волосы ниспадали до колен. Ее губы были мягкими и покраснели от крови. Но он никогда не видел ее такой одетой. Сокровища были украдены из Нарготронда, и среди добычи было то, что она носила: платье знатной женщины в оттенках синего и фиолетового. На ее голове лежала золотая сетка, нити аметиста и жемчуга свисали с нее, сливаясь с волнами ее волос. — Ваня? — Он прислонился спиной к двери, внезапный глубокий страх сжал его мышцы. — Что это?'' — Лорд Саурон приказал мне носить их. Ее бледное горло шевельнулось, когда она сглотнула. — Сегодня вечером я должен предстать перед… ним, Мастер. Почему? Он сказал... что-нибудь тебе? Она подошла к нему и взяла его за руки, глядя на него снизу вверх, как будто, как он думал, он мог сделать что-нибудь, чтобы предотвратить то, что было запланировано для нее. Ваниморе встретился с ней взглядом, той, которая была так дорога ему, которая, когда он вернулся с тренировки, промыла ему раны, смирилась, чтобы принести ему вина, обняла его, когда он вернулся после того, как увидел смерть Валорона. - Ты доверяешь мне, Ваня? - прошептал он, прижимаясь своим лбом к ее лбу. Не думай, не думай! — Да, ты знаешь, что да, — мягко заверила она его, не добавляя, поскольку он знал, что он единственный, кого она любит. Он был единственным светом в ее жизни. — Ваня, — сказал он, и горло его было набито горячими углями. ''Я люблю тебя. Моя сестра. Моя жизнь. Мой свет.'' Его движение было настолько быстрым, что он понял, что она ничего не чувствует. Он знал это, потому что почувствовал, как связь, так тесно связывавшая их души, мгновенно оборвалась и погасла, как свеча, когда он схватил ее голову руками – и сломал ей шею. Она исчезла, бессильно прижавшись к нему, волосы упали на пол, нежная музыка драгоценных камней звенела, как дождь, сквозь резкий звук его дыхания. Он упал на колени, прижимая ее к себе. «Любимая моя...» Он не мог дышать, не мог видеть, чувствовал поток обжигающих слез по своим щекам. Пустота зияла внутри него, словно рана, обнажая его душу, готовую к агонии. ''Мне пришлось...'' Дверь открылась. Гордость и отчаяние остановили его слезы, как будто он врезался ими в стену. Ты от него в безопасности, Ваня, никто из них теперь не может тебя тронуть. Одна рука подняла его на ноги. Ваниморе стоял неподвижно и волшебно, глядя на своего отца. И тогда Саурон рассмеялся; в звуке слышалось искреннее одобрение. — Либо то, либо другое. Любого из вас будет достаточно."