Тёмный принц - Ваниморе

— Во мне есть какое-то искожение'' — Дикий, отчаянный голос из прошлого. — ''Сделай это для меня! Мне это нужно!'' Маэдрос в Тирионе, так давно. Воспоминания и слова были ясны, как пламя; пламя, как медь волос его брата, на бледном лице, когда он говорил. На фоне закрытых век Маглора образы ожили, он вошел в них; он снова был там. _____________________________________________ — Меня не волнует, что говорят законы! Ты не искажон. Не проси меня об этом!'' — Он нежно положил руку на обнаженную спину Майтимо. — ''Как одна боль может облегчить другую боль?'' — Ты еще не можешь понять таких вещей, Канафинвэ. Это может облегчить боль фэа и голод хроа – на время''. Гладкий голос принадлежал их отцу. Макалауре обернулась и увидела, что Феанаро смотрит на них обоих с неисчислимой улыбкой. — Атар,'' — начал он, а затем его глаза были захвачены и подчинены тем огненным драгоценным камням, которые затмевали свет Деревьев. Он обнаружил, что у него перехватывает горло. — Валар вместе с нашим народом создали законы.'' — Феанаро взял пояс с мечом, который Маглор бросил в сторону, пропустил его между пальцами, прежде чем поднять руку и перекинуть волосы Майтимо через плечо. Его голос был интимным, почти нежным, когда он провел рукой по спине старшего сына. — Но они нас не понимают. Мы не их творения. Мы дети Эру. Они не знают, какой огонь горит в нас, они не знают наших желаний, они не знают наших потребностей''. Казалось, аура пронизывала всю его плоть, венец света, окрашенный в любой другой цвет, даже в самый глубокий черный цвет. — Верно, Неляфинвэ?'' — Его голос был похож на мурлыканье. — ''И поскольку агония находится в твоем феа и распространится на каждую частичку тебя, ее необходимо очистить, прежде чем она коснется всего и расцветет темным цветком в разуме и теле. Ты узнаешь, Канафинвэ, что иногда боль души можно излечить только болью тела. Даже Валар,'' — последнее слово было презрительным. — ''Не поймут этого''. — Атар,'' — Макалауре обрел голос, но это была всего лишь нить. Сила, окружавшая Феанаро, удерживала его неподвижно, и он вздрогнул, когда плеть обрушилась на спину его брата. На светлой коже тотчас же появился красный волдырь. Другой расцвел, когда он ударил снова. Удары не были мягкими, они наносились с силой и в то же время с контролем, что каким-то образом шокировало Макалауре больше, чем если бы его отец в ярости хлестал Майтимо. Лицо Феанаро было суровым, даже спокойным, если бы не огонь его глаз. В них был гнев, но он не был направлен на Майтимо. Макалауре никогда не видел настоящего насилия, только грубую игру в спаррингах, и тогда он увидел, на что способен Феанаро, даже он сам. В этом теплом саду он сразу почувствовал ледяной холод. Кожа отслоилась от кожи, обгорелая и истекая кровью, и он закричал: — ''Отец! Больше не надо!'' Ремень упал еще раз, и тогда Феанаро отбросил его. Подойдя к Майтимо, он пробормотал: — ''Ты твердо решил, что твои чувства ошибочны, и поэтому, какова бы ни была их правда, они съедят тебя, Неляфинвэ. Итак, пусть эта боль на время даст тебе немного покоя. Ты гораздо храбрее, чем можешь себе представить.'' — Он поцеловал влажные медные волосы и повернулся к Макалауру. — ''Возьмите его к себе, присмотрите за ним''. Я его вообще не понимаю. Знаю ли я его вообще? Подумал Макалаур, подходя к Майтимо. — Обопрись на меня,'' — прошептал он. Феанаро взял пояс, протянул кожу между пальцами и, слегка отстраненно нахмурившись, посмотрел на кровь, окрасившую его белую кожу. — Я не могу допустить, чтобы ты был слабым, Неляфинвэ, но я понимаю тебя лучше, чем ты думаешь. Я люблю тебя, и эту черно-пылающую звезду огня и желания, я хорошо знаю, как она может грызть и поедать одного... Ты получишь то, что желаешь, когда увидишь, что для тебя нет другого пути. Или для него.'' — Он посмотрел на белые стены и башни. «Что с нами происходит? Моя жена отворачивается от меня, как от нечистого существа. Это не та женщина, которая так радостно со мной спала, а кто-то совсем другой, холодный, как снега Таникветиля. только один. Наш огонь в этом месте угасает. Так не должно быть. Я не позволю этому быть так! Ты слушаешь, Манвэ, Варда? Я не позволю этому!» Он повернулся и пошел прочь. _______________________________________________ Макалауре помог своему брату пройти через ходы в дальнем крыле дворца, которое его отец занимал, когда был в Тирионе. Оказавшись в покоях Майтимо, он заставил его лечь лицом вниз на кровать. «Ничто не стоит этой боли». Он нашел мазь, которую они использовали для порезов и синяков, полученных на тренировках, и аккуратно намазал ею спину Майтимо. — Это не?" – спросил его брат, но его голос был надломленым – и в буквальном смысле – и от напряжения. Макалауре покачал головой, но оставался рядом с Майтимо, пока его лицо не выравнилось и он погрузилось в сон. «Отец прав. Я непонимаю этого». Прежде чем выйти из комнаты, он поцеловал брата в лоб. — Атар?'' Он последовал за возвращающейся тенью Феанаро по коридору, вниз по неглубокой лестнице в комнату, куда мало кто входил без приглашения. Свитки лежали на полках, их катушки были отполированы после длительного обращения. На одном столе стояла частично законченная скульптура, на другом лежали замысловатые звенья из белого и красного золота, а на скатерти из белого бархата были разбросаны ограненные аметисты, а вокруг них - инструменты. Палантир, идеально круглый, словно выточенный из куска цельной струи, сидел на своей круглой подставке, кружась в цветах. Феанаро стоял у длинного окна с кубком вина в руке. Он выпил и отложил в сторону. В нем всегда было такое ощущение беспокойной энергии, как будто он не мог оставаться неподвижным, за исключением тех случаев, когда его ум был сосредоточен на какой-то задаче. Он повернулся, и, глядя на горящий взгляд его глаз, Макалаур сказал: — ''Атар, я присмотрел за ним. Сейчяс он спит.'' Феанаро кивнул, подошел к приставному столику, налил вина и протянул сыну чашку. — Пей,'' — приказал он, и Макалауре почувствовал, как прохлада окатила его горло и принесла некоторую ясность в его разум. — Знаешь ли ты, отец?'' — Черная бровь Феонора поднялась. — ''О его любви к Финдекано.'' — Конечно, знаю.'' Макалауре ахнул. — ''Но... он думает, что ты будешь стыдиться его, считать его извращенцем''. — Стыдно, что он желает другого мужчину?'' — Феанаро коротко рассмеялся. — ''Ах, Канафинвэ, разве ты никогда не желал ничего, что выходило бы за рамки наших Законов?'' — Валар прекрасно знают, что мы превосходим их! Они знают, что в великих землях за морем мы действительно будем сами себе хозяевами и создадим свои собственные законы!'' — Он повернулся и пошел обратно к окну. — Как я сказал Неляфинвэ, они нас не понимают! Это Силы, но в них нет огня, который вложил в нас Единый. Они завидуют этому и ограждают нас мелкими законами и обычаями, которым они сами следуют. Они знают, что мы можем изменить лицо Арды! И поэтому они держат нас в узкой стране, в ревнивом Свете, который они удерживают от Средиземья и сковывают нас, пока огонь не выгорит из нас, и мы не станем бледными отражениями их. , без страстей и желаний, дрейфующих сюда, обогащающих свою землю, своих слуг". — Он закружился скрывая лицо в облаке волос, он стал похож на обнаженное пламя. — Но мы не их слуги! Эру создал нас. И он зажог в на негосимое пламя! Если мы останемся здесь, он погаснет, по крайней мере, они на это надеются! И я не позволю этому случиться!" У его сына перехватило дыхание, когда Феанаро подошел к нему. — Нам суждено быть свободными и палать, а разве я не горел за запретные вещи? Конечно, я понимаю Майтимо, как же я мог не понимать? Все вы — мои сыновья.'' — Мы твои и последуем за тобой куда угодно!'' — заявил Маглор. — ''Ты знаешь это – во Внешние Земли, если именно туда ты хочешь нас повести''. — Для нас еще не пришло время открыто бросить вызов Валар, вот почему этот Тюремный Ворон из Мандоса полезен, поскольку он знает как пользаватся оружием и вести войну''. — Феанаро отослал самого могущественного из всех Айнур лишь взмахом одной руки. — Но время приближается — наше время, Канафинвэ, и мы покинем это место. Тогда мы изобретем свои собственные законы и будем жить так, как захотим''. — Его руки сомкнулись на плечах Макалауре. — ''Неляфинвэ увидит, что в его желаниях нет ничего плохого. Он мой сын; плоть, кости и дух''. — Его глаза были великолепны и ужасны в своем сиянии. — Ты еще не можешь понять его и почему я бичевал его, чтобы заставить его еще раз подумать о боли. Ты узнаешь, потому что я в тебе, но никто никогда не заставлял тебя пылать.'' — Он притянул Макалауре ближе. — ''Разве ты никогда не смотрел на изгиб шеи, изгиб губ, красоту тела и не желал уткнуться в жаркое тепло его хроа или почувствовать, что кто-то владеет тобой, пока ты не станешь его собственностью, и можешь только просить большего?'' Теплое дыхание шептало у его горла, с чувством недоверчивой, зачарованной тревоги Макалауре почувствовал, как его пронзил жар. Он задрожал до самых костей, когда вся сила харизмы Феанаро обрушилась прямо на него. Нет, он этого не чувствовал, и внезапно понял, что его отец хотел, чтобы он постиг голод, который вел его, гнал Майтимо, чтобы он был свободен от невинности, которая побуждала его поддерживать своего старшего брата с безусловной любовью, но также и с безусловной любовью. без понимания. Именно поэтому он не смог поднять ремень на Майтимо; он любил его, но не знал, зачем ему боль. Макалауре никогда не чувствовал внутри себя этой потребности, ему никогда не приходилось бороться с таким принуждением. Нервы его пылали, голова запрокинулась назад, не по его воле, черные ресницы затрепетали. — Теперь ты видишь?'' — спросил Феанаро. — ''Можете ли это чувствовать?'' Из него вырвался стон, когда губы отца коснулись впадины его горла. Зубы нежно царапали его кожу, поднимаясь вверх к его губам, чтобы схватить ее, вторгнуться в них, потребовать... Его стон желания затерялся в поцелуе, который заставил его выгнул спину. Его волосы тяжело упали на усыпанную драгоценными камнями поверхность стола; он услышал, как разлетелись камни. И тогда он ничего не знал, не чувствовал, что хорошо, а что плохо. Все, что он чувствовал сквозь ослеплявшие все взрывы, — это бушующее плямя желания. — Пожалуйста!'' — простонал он, чувствуя, как рвутся шелковые шнурки его туники, стремясь к требовательному рту, к рукам, которые точно знали, куда прикасаться. Туман пота выступил на его лбу. — Пожалуйста, отец!'' — Теперь он был словно в трансе, он жаждал быть сожженным этим открытым пламенем, хотел, чтобы оно поглотило его полностью. — Я мог бы взять тебя сейчас, и ты бы умолял меня остановиться''. — Голос раздался сквозь огонь и свет. — ''Но я бы доставил тебе такое удовольствие, что ты бы умолял меня, чтобы это никогда не кончалось. У фэа и хроа есть свои потребности, Канафинвэ. Теперь ты видишь, почему наши огни не подходят для Амана, что они горят слишком жарко для этих краев?'' Глаза сына открылись, затуманенные тоской, дыхание стало тяжелым, с тяжелым выдохом. Глаза Феанаро заклеймили его душу. — Теперь ты проснулся'', — прошептал он. В шоке, страдая от неудовлетворенной потребности, Макалауре кивнул и отвернулся. Он позволил себе опуститься на полированный мрамор пола, прижавшись лицом к прохладному камню. — Не заблуждайся, думая, что какой-то благочестивый закон не позволяет мне взять тебя, Канафинвэ. Говорят, ты самый нежный, но твоя страсть целиком принадлежит мне. Теперь подумай, кто ты, и что ты мой сын. Со всем соем проявлении.'' Рука на растрепанных волосах теперь была нежной, словно отец утешал своего расстроенного ребенка. Послышался запах ароматного воздуха, и в комнате воцарилась тишина, когда энергия, окружавшая Верховного Принца, исчезла вместе с ним. Его плечи вздымались, Макалауре тихо плакала. Да, Маэдрос, он был прав. Я не понимал, и теперь меня тоже тронул его ужасный огонь, и я знаю... Теперь я знаю. Он внутри каждого из нас. ______________________________________________ — Лично я не чувствую твоей вины вины за это''. Голос заставил его открыть глаза. — Могучий Феанор показал тебе, что значит испытывать желание?'' — Твердый рот изогнулся в улыбке. ''Как тебе повезло''. Кто ты? Что ты такое? Маглор кричал в глубинах своего разума. — Я никто, Макалауре. — Раб неуловимо улыбнулся. — ''Раб. Я ничто.'' ____________________________________________ — Ты присоединишься ко мне в Нуменоре'', — приказал Саурон. — ''Исцели Феанориона и приведи его с собой. Он обещает бесконечное развлечение. Я сделаю его своим шутом, как Мелькор сделал Салганта после падения Гондолина. Мелькор всегда мечтал о феанорионе игрушке''. — Салгант был трусом, и не было никакого удовлетворения в том, чтобы сломить слабоумных. Маглор был ; разрушение его воли принесло бы неомоверное удовольствие и наслаждение.'' — Я так не думаю, отец, я думаю, что это будет... безполезной тратой времени. К тому же, какой-то дурак был не достаточно бдителен, так что вам такая возможность не представится.'' ________________________________________________ Его слова, конечно, ничего бы не значили. Но в это раз все будет иначе. Ваниморе пристально смотрел на Маглора как на любовника. — Никто не знал, что с тобой случилось на самом деле.''— пробормотал он и поднял правую руку другого, увидев белые шрамы, которые никогда не исчезали. Маглор выдернул его обратно. — Внутри тебя все еще пылает искра былово пламени, и я заставил его снова запылать, Маглор Феанорион. Ты будешь жить дальше... и возненавидишь меня за это''. Однажды он принес арфу. Она была сделана людьми, не с таким искусным и прекрасным мастерством эльфов, но тем не менее это была арфа. Музыка. — Сиграй для меня, пожалуйста.'' Сиграть для него? Маглор поднял голову и встретился с этими блестящими фиолетовыми глазами. В них не было насмешки. Он сжал челюсти и почувствовал, как жар залил его щеки, когда он потянулся за инструментом. Это было единственное освобождение от его мыслей. Почему он не мог освободиться от жизни? Неужели проклятие не позволит ему этого сделать? Расплатился ли он сполна за все эти смерти, за изнасилования и свои нечестивые желания? А потом, однажды ночью, без объяснения причин, ему дали плащ, оружие и рюкзак и повели через большие залы и вниз по бесконечным ступеням туда, где ждали лошади. Ваниморе сел на коня и поехал с ним через пепельную равнину к Удуну и великим воротам, которые распахнулись, когда они оба выехали. Даже после ухода Саурона Мордор оставался местом страха, и сквозь свою жгучую ненависть Маглор почувствовал перемены, когда врата исчезли за ними. Куда они делись? Он не стал задавать никаких вопросов об этом, но голова в капюшоне повернулась к нему, а фиолетовые глаза позабавились. — Я отправляюсь в Нуменор, как мне приказано. А решение куда ты пойдешь, это в твоих руках''. «Что?» — подумал Маглор, рефлекторно дернув поводья скакуна, который закатил яростные глаза и завизжал. — Ты свободен. Я должен был отвезти тебя в Нуменор; его приказы.'' — Он снял капюшон. — ''Он хочет сломить тебя, оставить тебя без ума. И это может занять очень-очень много времени, Феанорион. У тебя великая воля и сила. И против него, если бы он снова заполучил тебя, я ничего не смог бы сделать. Я вижу твою ненависть ко мне, но я вернул тебе волю к жизни, не так ли? А Саурона здесь нет, так что я могу действовать по своим… прихотям.'' — Смех был злобно забавным. — ''Некоторые вещи слишком хороши, чтобы их ломать''. — Он поднял руку в черной перчатке, указывая на запад. — Я снабдил тебя вином, едой, оружием и золотом. Иди, куда хочешь.'' — Он взял поводья жеребца в одну руку. — ''До следующей встречи, Феанорион. Не забывай меня.'' — Пальцы в перчатках приблизились к лицу Маглора. — Не позволяйте ему торжествовать. Живите! Бросьте ему вызов, живя. Будучи свободными.'' — Последняя волна смеха, и копыта лошади перешли в бег, исчезая в темноте. «Ах, Эру, возможно, ты действительно действуешь за пределами моего понимания. Если бы нуменорцы не привели свои армии в Средиземье и не потребовали возвращения моего отца, я был бы беспомощен, чтобы спасти Маглора. Какое прекрасное совпадение. Или чем бы оно ни было? Так или иначе, я никогда не упускаю возможности, оказавшиеся мне на коленях. Я бы не стал видеть в сыне Феанора шута Саурона, сломленного и подавленного, тень того, кем он когда-то был. И теперь он снова горит от ненависти ко мне. Это был единственный способ вновь зажечь это пламя. И это было великолепно. Величественный, элегантный, раб судьбы; жизнь его давно изгнала из него эго и самообман. Он мог заглянуть в свою душу. Он встретил себя и то, что было с глазу на глаз. Он знал, что ему нравится, и не видел причин хоронить такие желания под цветочными эвфемизмами или моральной трусостью отрицания.» Иногда немного поэзии проникало в суровость его жизни, и эта последняя интерлюдия пахла ею. «Я никто, я всего лишь раб.», — сказал он с осанкой принца и воина, всегда одетый в строгое черное. ______________________________________________ Тайна, загадка, которая будет преследовать Маглора тысячи лет. Все в доль побережья звали его. Поэтому Маглор повернул на запад, с трудом веря, что он свободен. Мордор был уже позади него. Он вдыхал ароматы растений и зелени, как человек, жаждущий сладкой воды. И странный ''никто'' действительно был прав: его тело исцелилось, как и его дорогой и потерянный брат Маэдрос, эта тень боли навсегда останется в его глазах.