А ты по-настоящему сама Любила ли, как боги, нисходящие с ума? Но в этом ли их есть вина? Любовь всему божественному противоестественна.
© Pyrokinesis, "Легенда о Богине Гроз"
***
– Где сейчас твой собственный сын? Где А-Чэн?! Неутолимая, ослепляющая ярость комом застряла в горле. Цзыдянь отозвался на ураган её чувств россыпью фиолетовых искр, змеёй заскользил вокруг запястья, разворачиваясь смертоносным кнутом. Одним его ударом Юй Цзыюань могла бы испепелить едва прикрытого рваньём человека на циновке, уничтожить за то, что тот посмел нарушить покой её дома. Жалкий бродяга, ничтожество, предатель, сбежавший из ордена с беспутной девкой – о, она вдоволь наслушалась сплетен со дня своей свадьбы! Мрачная тень следовала за Цзян Фэнмянем всюду, как за ней самой следовали Иньчжу и Цзиньчжу, но если её служанки были преданы ей с самого детства, то тенью её мужа были бесчисленные слухи о том, как его любовница променяла его на слугу клана Цзян. И Цзян Фэнмянь ещё имел наглость заслонить собой того, кто покрыл его позором! Как будто Юй Цзыюань стала бы тратить на нежильца духовные силы, которые могли понадобиться её единственному сыну. Её А-Чэну, которому ещё даже не исполнилось шесть. Стоило только подумать, что это она, она оказалась настолько никчёмна, что подчинённые ей адепты упустили кумо, позволив мерзкой твари устроить логово в постыдной близости от резиденции Великого ордена, к горлу подступила желчь. Немыслимый позор отвратительно горчил на языке, острые скулы горели, будто ей надавали пощёчин. Хозяйка Пристани Лотоса! Как она посмотрит мужу в глаза, если с детьми… если с А-Чэном что-то случится? Как она будет смотреть в глаза А-Ли, блестящие не слезами, а сталью, когда дело касалось её младшего брата? Об их разочарование огненные волны её ярости разбивались, бессильные, оставляя только парализующий страх. – Госпожа Юй, глава Цзян, – Цзиньчжу, неслышно выступившая из темноты двора, поклонилась и коротко покачала головой в ответ на загоревшиеся бессмысленной надеждой взгляды. – Маленького господина Цзян нет в Пристани Лотоса, но эта отыскала его следы у реки. Они обрываются ниже по течению. – А-Ли, - тон мужа, обращённый к дочери, был привычно ласков и мягок, но пальцы его побелели на рукояти меча, и Юй Цзыюань действительно хотелось бы знать, от чего: от тревоги за единственного сына или горя по неверному слуге. Есть ли предел его прощению? Его нелюбви к ней? – Когда ты в последний раз видела брата? – Мы играли в прятки у дальней беседки, – пусть щёки А-Ли ещё блестели от слёз, она уже успела взять себя в руки, и взгляд её, обычно робкий, ласковый и нежный, теперь был пронзителен и твёрд. Может быть, ещё удастся вырастить её достойной заклинательницей? Юй Цзыюань задумалась бы об этом, если бы кровь не грохотала у неё в ушах тревожным колоколом, заглушая все звуки и мысли. – Эта никчёмная дочь не заметила, что брат вышел за границу защитных талисманов поместья. Это было меньше сяоши назад. Цзян Фэнмянь мучительно нахмурился, сжав пальцами переносицу, бросил потемневший взгляд на израненное тело человека, незаметно испустившего свой последний вздох. Решительно посмотрел на переминавшегося с ноги на ногу Лю Цао. – Собирай старших учеников. Вылетаем через цзы. «Слишком долго», хотелось бы сказать Юй Цзыюань. Для её мальчика счёт шёл уже на мяо. Кумо любили селиться близь озёр Юньмэна, но встречались редко. Достойная добыча для любого заклинателя, они несли смерть одиноким путникам, пожелавшим отдохнуть у тенистого пруда или водопада. Четыре сотни лет демонического совершенствования требовалось ничтожному пауку, чтобы научиться оборачиваться пленительной красавицей и пристраститься к человеческой плоти. Кумо предпочитали смертных мужчин: даже слабое золотое ядро было способно сжечь в крови заклинателя их мерзкий яд. С чего паучихе заманивать в свои сети мальчишек? Пусть А-Чэн и сын саньжэнь ещё не успели сформировать свои ядра, разве были они подходящей добычей? Слишком маленькие, слишком слабые, не способные утолить голод твари. Или та, пресытившись грубым мясом крестьян и купцов, решила отведать что-то более нежное? Юй Цзыюань почувствовала, как к горлу тошнотворной волной подступает удушливый страх. Стылый, наполненный влагой ночной ветер бил в лицо, под ногами проносились лотосовые заводи и опустевшие к ночи причалы. Цзян Фэнмянь вёл адептов к дому целителей Лю, неподалёку от которого его мёртвый слуга оставил свою жену, и Пурпурной Паучихе до жалящих искр перед глазами хотелось схватить его за грудки, стянуть с меча и прошипеть, глядя в глаза: кого, кого ты ещё надеешься спасти?! Поступи она так, они потеряли бы больше цзы. Да и женщину, чьё белоснежное ханьфу в темноте наступающей ночи сияло, даже пропитавшись кровью, уже никто не смог бы спасти. Цансэ, ученица легендарной Баошань-саньжэнь, что одевала плотью белые кости, умирала медленно, зажав страшную рану на горле и цепляясь разодранными пальцами за кору ивы. У ног её, пронзённая мечом, валялась чудовищная псина размером с лошадь, её клыки, обнажившиеся в последнем оскале, почернели от крови. Трупы ещё семи тяньгоу виднелись дальше, на тропе, ведущей к реке. Стиснув зубы, Юй Цзыюань не могла не признать, что Вэй Чанцзэ и его жена были сильными заклинателями: раненые, с ребёнком на руках, они сумели продержаться против стаи яогуаев достаточно, чтобы почти добраться до лекаря. Должно быть, кровопотеря и истощение духовных сил от использования талисманов сыграли с ними злую шутку: на лёгкую добычу польстилась оголодавшая кумо, наверняка без труда заманившая несмышлёного мальчишку подальше от родителей. И одного ребёнка твари показалось мало. Поэтому она пришла за А-Чэном. – Сэ-мэй! Имя, сорвавшееся с губ Цзян Фэнмяня с несвойственным ему надрывом, ударило Юй Цзыюань в спину. В этом оклике было то, о чём молчали служанки, когда отводили взгляд от тогда ещё совсем юной хозяйки Пристани Лотоса, помогая ей готовиться к первой брачной ночи: близость, недозволительная для мужчины и женщины, не связанных узами брака. Этот оклик, слишком громкий и отчаянный для её тихого, невыносимо сдержанного мужа, разорвал пелену прожитых лет, как рисовую бумагу, обнажая неприглядную правду: в ту ночь вовсе не с её лица он хотел бы стянуть алую вуаль. Юй Цзыюань думала, что похоронила это унижение в прошлом. Иногда ей казалось даже… Саньжэнь рвано схватила ртом воздух, когда пальцы Цзян Фэнмяня прижались к её запястью, вливая ци; мутный от боли взгляд нашёл его и вспыхнул требовательно, настойчиво – узнаванием. – Мой муж, – Цансэ-саньжэнь не попыталась привстать: все её силы уходили на то, чтобы протолкнуть слова сквозь растерзанное горло, но взгляд держал крепко – не отвести глаз. – Он..? – В Пристани Лотоса, – поспешно отозвался Цзян Фэнмянь. Гуево лживое милосердие! Судя по тому, как ссутулились его широкие плечи, он постепенно осознавал то, что Юй Цзыюань поняла, едва взглянув на раненую заклинательницу: её духовные меридианы были разодраны в клочья клыками тяньгоу, как и у Вэй Чанцзэ. Никакое вливание ци не помогло бы её исцелить. – Он рассказал, что оставил тебя под ивой. Здесь ты решила показать нам, как научилась ловить водных гулей голыми руками, помнишь?.. Юй Цзыюань не хотела, чтобы эта картина вспыхнула у неё перед глазами, будто выжженная на сетчатке: не ведающая стыда юная саньжэнь, с лукавыми огнями в смеющихся глазах прыгающая с ветви ивы в реку, и два молодых заклинателя, в шоке, волнении и смущении застывших на берегу. Она не хотела представлять, какой была Цансэ, когда выбралась из воды: хохочущая своему успеху, распалённая охотой на гулей, в насквозь мокром белом ханьфу, облепившем её тело, будто вторая кожа. Привкус уксуса на языке отдавал тиной. Умирающая саньжэнь улыбнулась так лучезарно, будто последняя для неё ночная охота была не иначе как фестивалем плывущих фонарей. Её окровавленные пальцы дрогнули, потянули из рассыпавшихся волос яркую алую ленту, заскользили по атласу, в пару штрихов вырисовывая корявые иероглифы, как на талисмане. – А-Ин, – выговорила она, требовательно глядя на Цзян Фэнмяня. Юй Цзыюань и окружавших их адептов она будто не замечала. – Лента при-х-ведёт к не-му. Только пос… пе-ши! Тёмная кровь уродливо стекала по её губам и подбородку. Ладонь, закрывавшая рану на горле, бессильно упала; Цзян Фэнмянь дёрнулся, отчаянно прижимая пальцы к её открытой шее, но Цансэ только слабо улыбнулась. Её затуманенный, медленно стекленеющий взгляд остановился на Юй Цзыюань, ярко-красные губы шевельнулись, что-то шепча, и алая лента взметнулась, оплетаясь концом вокруг её левого запястья. Требовательно потянула на тропу, ведущую к реке. Светлая улыбка застыла кровавым росчерком на помертвевшем лице Цансэ-саньжэнь. Стылый ветер с реки пробирал до самых костей. Алая лента сжимала запястье так требовательно, будто призрак Цансэ вселился в неё и теперь впивался в руку Юй Цзыюань окровавленными пальцами. Прежде она не слышала о подобных талисманах, но слава ученицы Бессмертной не просто так гремела по всему Цзянху, если на пороге смерти той удалось найти способ указать на местонахождение сына. Смешно. Будучи госпожой Великого ордена, могущественной заклинательницей, одним взглядом осаживающей глав кланов на советах в Безночном городе, Юй Цзыюань всё же не могла с ней сравниться. Оказаться худшей матерью было даже больнее, чем ненавистной женой. – Цзян-тансюн, Юй-шиму, – подлетела на мече юная Цзян Нэньцзяо, коротко, но почтительно поклонилась. Фиолетовые ленты, вплетённые в её чёрные косы, тревожно бились на ветру, тонкие губы были искусаны до крови. Она приходилась Цзян Фэнмяню танмэй и нравилась Юй Цзыюань чуть больше прочих родичей: ответственная, упорная, способная держать удар и колко отвечать на несправедливые обвинения. Именно поэтому утром та спрашивала с неё за провал на ночной охоте строже, чем с остальных. Должно быть, девочка всё ещё винила себя. Глупо. Они уже договорились о её помолвке и ждали первое свадебное письмо со дня на день, но в глазах Юй Цзыюань даже лучшая её ученица была всего лишь неопытной девчонкой, терявшейся, когда приходилось следить за всем сразу. Если кто и был виновен в том, что упущенный яогуай теперь угрожал жизни её единственного сына, то только сама Юй Цзыюань. Она вскинула подбородок, позволяя ученице говорить. – У притока реки есть грот, который эти недостойные ученики не проверяли прошлой ночью, – нахмурившись, призналась Цзян Нэньцзяо, комкая пальцами подол сиреневого ханьфу. – Он находится слишком близко к Пристани Лотоса, но лента указывает в ту сторону. Юй Цзыюань отрывисто кивнула, сжав рукоять Ваньгэ. По Цзыдяню заскользили искры: кнут чувствовал гнев хозяйки и отзывался на него. Слева раздался твёрдый властный голос. Потребовалось лишнее мгновение, чтобы понять, что он принадлежал её мужу: – Рассредоточиться. Лю Цао, скройте свою ци, проберётесь по воде. Найдите детей. А-Цзяо, зайдёте с воздуха. Выманите тварь из грота. В тихом голосе звучала сдерживаемая сила реки, сметающей города. Цзян Фэнмянь расправил широкие плечи и будто стал ещё выше ростом, во взгляде его всегда ласковых глаз появилась незнакомая сталь. Притихшие адепты поклонились и развернули мечи, скрываясь в зыбкой ночной темноте. Юй Цзыюань раздражённо дёрнула уголком рта и кивнула Цзиньчжу в сторону группы Цзян Нэньцзяо. Давно понимавшая её без слов прислужница молча направила свой кинжал за ними вслед, прикрывая спины. Юй Цзыюань и Иньчжу отослала бы за Лю Цао, но девушка, выросшая подле неё в горах Мэйшаня, плавала хуже адептов Юньмэн Цзян. Лицо мужа в лунном свете казалось бледнее и резче, светлые глаза стали совсем чёрными. Он был хорош в отцовском гневе, он всегда был хорош, но Юй Цзыюань только горделиво подняла подбородок, не желая смотреть на него снизу-вверх. Достаточно. Насмотрелась в годы своего девичества, словно заворожённая сдержанной силой и безмятежностью великой реки в безветренный день, тем, как мягкая улыбка юношеских губ смиряла гнев её матери и старших сестёр. Кто бы сказал тогда, что, окунувшись в эту реку, она найдёт лишь гниющих гулей! – Ты же не думаешь, что я буду стоять в стороне?! Во взгляде Цзян Фэнмяня мелькнуло удивление. – Моей госпоже не следует беспокоиться. Кумо не так важна, как жизни детей. У них осталось слишком мало времени до того, как действие яда станет необратимым. Если адептам удастся выманить тварь из грота, не отвлекайся на неё: иди за лентой. Я сделаю всё, чтобы удержать кумо снаружи, пока вы не вытащите А-Ина и А-Чэна. А-Ин. Одно это слово наполняло Юй Цзыюань ядом, от которого её кости должны были бы рассыпаться пеплом. – Просто убей её! – прошипела она, чувствуя жалящие укусы искр Цзыдяня на коже, и резко направила меч над тёмными зарослями, за которыми скрылась Цзиньчжу. Листья деревьев, мокрые от ночной росы, хлестнули её по лицу, оставляя на щеках холодную влагу. А-Чэн плакал, когда прибежал к ней этим утром, и она шлёпнула его ладонью по губам, чтобы успокоить. Что он хотел ей рассказать? Луна отражалась в чёрных водах реки. Холодный ветер рассыпал по зеркальной глади рябь, волны с тихим шелестом накатывали на каменистый берег. Золотое ядро Юй Цзыюань было достаточно мощным, чтобы даже в лютый мороз она не чувствовала неудобства, но сейчас мерзкие мурашки рассыпались по плечам сотней крошечных пауков. Слишком тихо. Ночь казалась ясной и безмятежной, в воздухе не было ни следа се-ци. В такой близости от резиденции Великого ордена её и не должно было быть, и всё же прямо сейчас жизнь наследника висела на волоске от смерти. Яд кумо действовал медленно, но разъедал тела изнутри, и спустя пару шичэней у жертвы не оставалось ни единого шанса на спасение. Всё, что находили после, – сухие шкурки в коконах паутины. Красавицы-кумо высасывали из своей добычи не только внутренности, но и душу. – Где этот гуев грот?! Из-за правого плеча подлетела Иньчжу, прищурившись, указала во тьму, туда, где волны лизали отвесный берег. Юй Цзыюань напрягла зрение. Чёрную щель грота было бы непросто заметить и днём: свод пещеры поднимался над водой едва ли на ширину двух ладоней. Адепты замерли на мечах над рекой, окружив логово кумо; тонкая фигурка в центре – Цзян Нэньцзяо – сложила ручную печать, и ночь разорвала вспышка талисмана холодного огня: яркого, но неспособного поджечь нити паутины. Юноши по обе стороны от неё окутали себя ослепительным светом энергии ян, притягивающей порождений инь, будто дурман. Следом полыхнула сеть заклинаний, сплетённая сразу пятью адептами, заколыхалась над водой, накрывая куполом ловушки выход из пещеры. Выбравшись из логова, кумо уже не смогла бы скользнуть обратно, скрыться в извилистых подземных коридорах. Цзян Фэнмянь и Юй Цзыюань подлетели ближе, замерли оба, впившись взглядами в тёмный зев грота. Над рекой на мяо повисла напряжённая, неестественная тишина. Мгновение. Другое. О камни с глухим шелестом билась вода. Подчинённый размеренному ритму дыхания воздух срывался с губ адептов облачками белого пара. Пальцы левой руки Юй Цзыюань замерли на нагревшемся ободке Цзыдяня; алая лента на её запястье требовательно тянула вниз, под своды тёмной пещеры. Напряжённое молчание застряло в горле комом, странным привкусом чувствовалось на языке. Тишину разорвал мучительный крик. Они недооценили тварь, с холодным ужасом поняла Юй Цзыюань. Эта кумо была старой, очень старой: число прожитых ею лет, должно быть, измерялось тысячами. Такие древние яогуаи становились переборчивы в еде – поэтому она польстилась на мальчиков с сильной кровью заклинателей. Чем старше, тем капризнее. Умнее. Опаснее. Едва почуяв подвох, мерзавка воспротивилась жажде ян и из добычи сама обернулась охотницей, последовав за тройкой адептов во главе с Лю Цао. Зелёные мальчишки, ещё не получившие имена-цзы, оказались заперты под землёй наедине с древней плотоядной тварью. И её пятилетний сын был где-то там, внизу. Юй Цзыюань бросилась в ледяную воду прежде, чем Цзян Фэнмянь успел произнести хоть слово. Ей понадобилось не больше пары мощных гребков, чтобы вынырнуть под уходящим ввысь сводом пещеры. Потемневшая от влаги лента требовательно тянула вперёд, натирая тонкую кожу запястья, не давала потеряться в кромешной темноте, набросившейся со всех сторон. Рядом раздался плеск, и Юй Цзыюань выставила вперёд Ваньгэ прежде, чем скорее почувствовала, нежели разглядела собственного мужа. Цзян Фэнмянь принял удар на ножны меча, духовной энергией заставил лезвие Цанлуна испускать неяркий голубоватый свет. Замелькали серебристые отблески. Повсюду вокруг тянулись тонкие, но прочные нити паутины. Они сплетались сетью над головами, убегали вперёд, туда, где в неровной тьме угадывался каменистый берег. Оттуда же доносились звуки напряжённого, молчаливого боя, множились эхом: глухой стук шагов, лязг мечей, рваное дыхание сквозь стиснутые зубы. Адепты, посланные на поиск мальчишек, были слишком юны, но ещё держались – на стенах пещеры мелькали блики лезвий. Сзади сдавленно ахнула вынырнувшая из воды Цзян Нэньцзяо. Её неприкрытое беспокойство о женихе в иной момент даже Юй Цзыюань показалось бы трогательным, но теперь раздражение царапало горло, будто рыбья кость. Мощным импульсом духовной силы она заставила Ваньгэ вытянуть её на берег, дёрнула подбородком, посылая вперёд Иньчжу. Ей не требовалось оборачиваться, чтобы знать, что муж ступает за ней след в след. Это выводило из себя, раздражало, грело, дарило надежду, досаду, гнев, и глаза пекло, и оставалось только напряжённо вглядываться в темноту, едва разгоняемую отблесками лезвий, чтобы не пропустить подлый удар, не дать чувствам утянуть себя в могилу. Мать всегда говорила, что Цзыюань хуже псины: готова рвать глотки за того, кто лишь мимоходом приласкал её добрым словом. Мать… глава Юй на ласку была скупа так же, как на похвалу дочерям. Юй Цзыюань ненавидела в себе это её наследие. Ей хотелось обнять А-Ли, утешить А-Чэна, так тянувшегося к ним с Цзян Фэнмянем, но руки её оказывались холоднее нефрита, а слова секли больнее, чем Цзыдянь. За годы, прошедшие с рождения детей, она научилась только уходить от них прежде, чем ранит по-настоящему сильно. Разве мог её сын угадать в красавице-кумо плотоядную тварь, если та улыбалась ему нежнее его родной матери? Впрочем, как раз это мерзавке и следовало взять в расчёт: сколько бы тысяч лет ни прожила кумо, в этот миг в пещере не было твари опаснее, чем Юй Цзыюань. … Да, паучиха была стара. Она едва не превосходила ростом двух взрослых мужчин: мощное тёмное тело, покрытое паутиной золотистых узоров, занимало почти весь коридор, не оставляя пространства для манёвра; коготки на ходильных ногах могли бы сравниться с кинжалами Иньчжу и бросившейся ей на помощь Цзиньчжу. Двое учеников валялись на камнях, опутанные серебристыми нитями. Один, согнувшись, натужно кашлял, выхаркивая чёрную кровь, на виске второго влажно блестела открытая рана. Скверно. Ещё более скверно, что из вывернутой под неестественным углом ноги Иньчжу торчал обломок белой кости – лицо служанки мертвенно побледнело; стиснув зубы, она отталкивала от себя Цзиньчжу, рисковавшую запутаться в паутине. Юй Цзыюань яростно втянула невыносимо пропахший мертвечиной воздух. Лишь один из адептов продолжал отчаянно бороться – нелепый тощий Лю Цао, упрямо удерживающий лезвие меча у горла паучихи. Кумо прижимала его к скалистой стене, склонившись женским лицом к самой шее: грива нечёсаных чёрных волос скрывала их, но не нужно было видеть, чтобы понимать: стоит юноше ослабить напор, и собственный меч под давлением яогуая перережет ему глотку. Сколько раз Юй Цзыюань нещадно бранила мальчишку Лю, оставляя после общих тренировок отрабатывать приёмы до поздней ночи! Сколько раз заставляла проводить долгие шичэни за медитацией, накапливая мощь позднего золотого ядра! Видела, знала – из скромного и молчаливого сына целительницы выйдет толк, потому и гоняла сильнее прочих. А муж говорил, она излишне жестока. Искрящий молниями Цзыдянь обвился вокруг шеи кумо, сдёргивая её с упавшего на землю кулем мальчишки. Сжав зубы, Юй Цзыюань принялась медленно наматывать вибрирующий от духовной силы кнут на кулак, беспощадно затягивая петлю на горле твари. Горло было почти человеческим – уязвимым, в отличие от покрытого хитином брюшка, сероватая кожа под Цзыдянем дымилась от ожогов. Кумо бешено дёргала ногами, не то пытаясь выбраться, не то обрушить свод, её безобразное в истинном облике лицо скривилось от невыносимой боли, но Юй Цзыюань, хищно прищурившись, подтянула её ещё ближе, вгляделась в искажённые, чудовищные черты. Острые, резкие, прекрасные настолько, что становились уродливыми. В искрящем свете они казались знакомыми, как знакомо каждому отражение в зеркале. – Посмела тронуть то, что принадлежит мне?! – прошипела Юй Цзыюань, изгибая алые губы в улыбке. Самой мерзкой, какую только можно представить, – уж она-то знала. Кромешно-чёрные глаза кумо, остекленевшие от ужаса, широко распахнулись, её огромное тело лихорадочно билось, окутанное фиолетовыми молниями, как паутиной, но сорванный шёпот показался почти человеческим: – Пауч-х-их-ха… Сияющий Цанлун пригвоздил её ко дну пещеры. Как отчиталась Цзиньчжу, едва издохла кумо, адепты во главе с Лю Цао всё же успели отыскать коконы. Серебристые нити, тянувшиеся по всей пещере, сплетались воронкой в нише, похожей на грот внутри грота. Сквозь липкие белые волокна едва возможно было разглядеть то, что находилось внутри, и всё же ученики насчитали не меньше семи коконов, окутанных прочной паутиной. Каждый – с человека ростом. В каждом мог быть А-Чэн. Юй Цзыюань представила, как они вскрывают их, один за другим, и находят шкурки, шкурки, шкурки, рассматривают иссушенные останки, пытаясь отыскать… её едва не вывернуло прямо на глазах у зелёных мальчишек; Цзян Фэнмянь избавил их от этого отвратительного зрелища, мягким прикосновением передав ей ци. Тепло его широкой ладони на лопатках смутило, непривычное, и Юй Цзыюань неловко повела плечами, сбрасывая руку мужа. И всё же от его духовной силы, прохладной рекой заполнившей меридианы, стало легче дышать. Посмертный подарок Цансэ-саньжэнь всё ещё стягивал её запястье. Ей не нужно было гадать. Кокон распадался мучительно долго – муж боялся порезать детей. Юй Цзыюань казалось, каждая мяо промедления убивает её сына; в тревожном ожидании она не замечала, как впервые за пятнадцать лет принялась грызть ногти, раздирая заусеницы до крови. Сначала показались липкие тёмные волосы, затем усыпанное родинками ухо, лицо, закрытые, как во сне, глаза… не А-Чэна. Это был не А-Чэн. Юй Цзыюань прошибло холодным потом. Она совсем забыла: талисман Цансэ, начертанный кровью, мог привести только к её собственному сыну, Вэй Ину. Пока они спасали мальчишку бродячих заклинателей, её мальчик мог… его могло вообще здесь не… – Он тут не один, – странным тоном произнёс Цзян Фэнмянь. Цзян Нэньцзяо безмолвно помогала ему, проворно раздирая кокон, и вот уже Юй Цзыюань увидела и сама: мальчишка-саньжэнь, казавшийся спящим, отчаянно цеплялся за второго, помладше, одетого в нарядный цзянский пурпур. Дети сплелись так, что едва можно было разобрать, где чьи руки и ноги, прижались друг к другу лбами, не откликаясь ни на боязливые оклики адептов, ни на настойчивые прикосновения родни. Оба они были бледные, горячие, липкие от пота; у А-Чэна на виске, где кожа была особенно тонкой и нежной, билась голубоватая жилка, с сухих приоткрытых губ срывались размеренные вздохи. Слишком глубокие и ровные для смертельно отравленного ребёнка. Казалось, он просто спит. Её А-Чэн, благоговевший перед отстранённым отцом и прежде душу отдавший бы за нежданную ласку, приник к бродяжке, будто к родному брату, и не отзывался на её требовательный, гневный от ужаса зов. Искры Цзыдяня снова обожгли запястье. Юй Цзыюань задушила кумо, посмевшую тронуть её сына, но ничего, абсолютно ничего не могла сделать теперь, когда А-Чэн был почти у неё в руках. Ничтожество. – Им обоим срочно нужен целитель, – хрипло произнёс Лю Цао за спиной. Он странно выговаривал слова, будто был ранен, но Юй Цзыюань не сумела бы сейчас повернуться и взглянуть на него. – Яд всё ещё… Яд! Одно это слово будто вывело их из глубокой медитации. Юй Цзыюань подхватила А-Чэна, запрыгивая на лезвие Ваньгэ; Цзян Фэнмянь поднял Вэй Ина, призывая свой меч из тела убитой им кумо… Но стоило смуглой ладони бродяжки выскользнуть из цепкой хватки А-Чэна, как глаза детей распахнулись, и пещеры сотряс полный невыносимого страдания крик.