Девочка с флейтой

      Иннокентий, человек слова, и на следующий день приехал к семи утра. Он снова взял тандем, снова повез Эраста кататься по зимней Москве.       Только в этот раз Фандорин долгую велосипедную прогулку не осилил: его начало укачивать едва он сел в седло, да и голова с самого утра была сильно загруженна. - И-Иннокентий, п-пожалуйста, остановимся. Мне нехорошо, - сдался Эраст на третьем повороте.       Фон Эверт-Колокольцев немедля послушался. - Тут какое-то кафе, давайте сядем? - Обеспокоено предложил он.       Эраст Петрович отрицательно помотал головой, представив себе, что если сейчас в нос еще и ударит запах еды, то его уж непременно вывернет наизнанку. - Тогда стойте тут, я зайду куплю вам стакан воды, - отозвался Иннокентий и исчез.       Через пол мгновения вернулся, и в руки Эрасту лег бокал с водой, в которой, разумеется, было несколько капель раствора, что уже добавлялся в кофе.       Эраст пил маленькими глоточками, выпил половину, вернул бокал Иннокентию. - С-спасибо. П-похоже не выйдет сегодня п-прогулки. П-простите. - Ничего страшного, думаю, вам нужно домой. А хотите, я останусь, пригляжу за вами?       Фандорин отрицательно помотал головой. - Спасибо, но не нужно. В-вам работать надо. И у м-меня есть М-Маса.       Иннокентий понятливо закивал. - Видимо, завтраки вне дома и вне привычной диеты вам не на пользу. Но я могу поискать японскую кухню на ужин. - Н-не стоит, - все же проявил твердость характера на удивление слабо соображающий Эраст Петрович. - М-Маса обидется. Уж свою-то кухню он з-знает. В-вы придете и уйдете, а м-мне иметь с ним обиженным дело.       Иннокентий рассмеялся понятливо и проводил явно недомогающего Фандорина, проявил наглость, наказав Масе отпаивать господина чаем, ушел.       Однако, сидеть и отпаиваться чаем у Фандорина намерений не было. Решив не менять свои тёмно-синие шерстяные брюки и в тон фрак, поскольку Пожарский их еще не видел, Эраст Петрович собрал подуставшую после ночной прогулки Ленно и вышел на улицу снова.       Собака недовольно поворчала, но покорно потрусила по снегу, ведя хозяина в полицейский участок, где Фандорина ждало немалое разочарование: Пожарский только что отбыл в дом казначея Его Императорского Величества.       Оставленный как раз на случай визита Эраста в полицейский участок молодой констебль Иванов, едва увидев вживую легенду московского сыска, ахнул и поспешил ввести Фандорина в новые детали дела. - Глеб Георгиевич раскрыл Духовика! - В восторге рассказывал полицейский. - Мы вчера с ним всю ночь сидели, дела ворошили. И вы не представляете, что нашли! Духовик, он же Леонтий Матвеевич Гальпирин, воспитывался в приюте леди Эстер. В том самом "Азазель", который вы в одиночку раскрыли! Нам с шефом так повезло, что он начинался на "А". Там на одно "А" коробки три было.       "Мы с шефом", врезалось в память Фандорину. На секунду темнота снова обрела очертания Ивана Францевича. Шефа. Он больше никого так не называл.       А молодой констебль продолжал. - Александр Власович Трубецкой вчера приезжал, вещдоки опознавать. Все-все флейты школе принадлежат! Уму не постижимо, правда? У них полгода такие дорогие вещи по одной пропадали, а они даже не обратились в полицию!       Молодой констебль от восторга едва не кричал, стоя перед самым Фандориным, но Эраст Петрович слышал его как будто откуда-то из далека. Будто через какой-то купол, который постепенно, вдох за вдохом накрывал его. - Д-Духовика не арестовали? - Собравшись с силами, поинтересовался Фандорин. - Нет, Глеб Георгиевич считает, что так просто мы его не найдем, - признался констебль с ноткой разочарования. - И с-сейчас он?.. - Уехал в дом Усмановых. Господин казначей телеграфировал, что у его супруга в состоянии дать показания.       Фандорин кивнул. - К-как в-вернется, п-передайте, что я заходил.       Констебль горячо закивал, пожал руку консультанту особых поручений, и будучи под изрядным впечатлением от встречи, даже не догадался спросить, куда Фандорин намеревался пойти.       А у Эраста Петровича были соображения, где искать Духовика. Ленно потянула его в сторону Остоженки, где, подобно "Скрипичному ключу" располагался и пансионат для гениальных сирот.       Фандорин, удостоенный чести работать с Бриллингом, как никто другой знал, Азазелец однажды, значит Азазелец навсегда. Где еще скрываться преследуемого преступнику, как не в отчем доме?       Фандорин рассчитывал проверить свою догадку, а затем сообщить Пожарскому, чтобы тот смог взять Духовика под белые руки с чистой душой.       "Азазель" располагался сразу за домом-музеем Тургенева, не доходя до Зачатьевского монастыря.       Фандорин замедлил шаг, чтобы не свернуть ненароком в Хилков переулок.       Громадную территорию пансионата раскупили разные конторы и магазины, но Эраст Петрович, помнящий жуткий подвал, в котором взорвалась леди Эстер вместе со всем архивом своего детища, не сомневался: азазелец найдет уголок, где еще сохранилось что-что от его альма-муттер.       Совсем рядом, в каком-то жалком полуметре от него грохнул выстрел. И поводок, до этого натянутый как струна, мертвенно обвис. Фандорин похолодел, замерев и даже не пригнувшись. - Л-Ленно? - Дрогнувшим голосом позвал он.       Никто не отозвался.       Эраст Петрович рухнул на колени, прямо в снег, вслепую зашарил руками в замшевых перчатках по земле, пока не нащупал вытянувшееся собачье тельце. - ЛЕННО! - Закричал кто-то нечеловеческим голосом, будто его рвали изнутри.       Эраст Петрович даже не понял, что это был его собственный вопль, разнесший обычную текучку улицы. Не слышал топот людей, вздохи изумления и испуга. Не слышал городовых. Он не слышал вообще ничего.       Из-под повязки катились кровавые дорожки слез. Зажав рану на боку собаки, куда вошла пуля, Фандорин стоял на коленях в снегу, один посреди снежной улицы и не реагировал ни на какие попытки его поднять.       Пожарский не собирался ехать к Усмановым. До показаний жены казначея ему, признаться, уже не было дела, его теперь всецело интересовал Фон Эверт-Колокольцев и обращался ли он когда-нибудь в "Азазель". Если да, то через кого?       Однако, когда пришла телеграмма от Гаврилы Кондратьевича, волей-неволей пришлось менять планы.       "Надеюсь, им есть что сказать, и это что-то действительно важно", скрепя сердце думал Глеб Георгиевич по дороге к родителям убитой девочки.       Клавдия, в этот раз без едких комментариев, провела его к Её Светлости.       Марина Геннадьевна Усманова полусидела-полулежала в кровати, глядя ничего не выражающим взглядом перед собой. Подле одной стороны её кровати сидел седовласый плюгавенький доктор. По виду еврей евреем. Гаврила Кондратьевич располагался по другую сторону, пил кофе.       Пожарский окинул взглядом всю картину, решая что-то для себя. Быть может, вовсе он и не теряет время, как ему думалось по дороге. - Вы мне телеграфировали, что ваша супруга готова дать показания, - без приветствий напомнил Пожарский.       Сесть ему не предложили, и любезности к и без того не доброму утру это не добавляло. - Вообще-то я хотел бы сообщить о краже, - Внезапно подал голос безымянный доктор.       "О краже?", поразился мысленно уровню наглости Пожарский. "Так пришли бы ножками в участок и написали бы заявление. Чтобы сообщить о краже, вы пригнали меня посреди дела?"       Однако, внешне Глеб Георгиевич ничем себя не выдал. - Как вас зовут, сударь, и кто вы? - Поинтересовался он. - Василий Натанович Гофман, - представился доктор. - Я семейный доктор Усмановых.       Чувствуя себя каким-то констеблем, Пожарский тем не менее, достал блокнот и ручку, пометил "Гофман - доктор Усмановых". - Госпожа Усманова ваша единственная пациентка? Насколько мне известно, вроде бы таким заслуженным профессорам приписываюсь много пациентов.       Доктор приосанился.       "Покажите мне хоть одного человека, кто не падок на лесть", хмуро подумал Пожарский. - Нет, я обслуживаю чуть ли не всю московскую знать, - не без гордости ответил доктор. - Но госпожой Усмановой занимаюсь больше других. Так вот, я бы хотел заявить о краже. - Что украли? - Сегодня недосчитался одного пузырька ушных капель. - Василий Натанович полез в чемоданчик, и вынул пузырек, копия того, что носил во внутреннем кармане сюртука Иннокентий Фон Эверт-Колокольцев. - Серьезная потеря, - не удержался Глеб Георгиевич.       Но доктор только утвердительно кивнул. - Вы смеетесь, а препарат опасный, если использовать не по назначению, - заметил он. - Он предназначен для закапывания в уши, чтобы снять отек. Но сам по себе, не имеет ни цвета, ни вкуса, ни запаха. Если его использовать не местно, а системно, можно полностью отключить центр Брока, что, в свою очередь ведет к полной его афазии. - А теперь еще раз, но по-русски, - попросил изрядно нахмурившийся князь.       Что за манера сыпать медицинскими терминами, разговаривая не с коллегой?       Доктор поморщился дилентантизму полицейского. Видимо, не привык, чтобы люди так прямо заявляли о своем невежестве. - Центр Брока отвечает за речь и слух. Это участок коры головного мозга, расположенный в задней нижней доли. У правшей в левом полушарии, у левшей, соответсвенно в правом. Человек с афазией центра Брока не только не слышит звуки, он еще не способен связно разговаривать. Очень серьезное осложнение.       Пожарский невольно застрочил в блокноте быстрее. - Препарат используется экспериментально. Марина Геннадьевна согласилась быть одним из добровольцев в рамках клинического испытания препарата.       "Видимо, жизнь ей совсем не дорога", отрешенно подумал Пожарский, которого вдруг охватила тревожность. - Этот препарат нельзя купить в аптеках. Он есть только у меня и еще двух клиницистов, проводящих испытания. И вот, прости господи, исчез один пузырек у меня. - Доложил доктор. - Дело это конфиденциальное и крайней важности. - Вы уверены, что не разбили и не оставили его.. м-м в аптечке? - Без особой надежды поинтересовался Пожарский.       Одного взгляда доктора было достаточно для исчерпывающего ответа. - Когда обнаружили пропажу? - Сегодня. Собирался закапать Марине Геннадьевне уши из нового пузырька и не обнаружил его в портфеле.       Пожарскому стоило усилий контролировать свой сердечный ритм. Он обратился к Гавриле Кондратьевичу. - Учитель музыки, господин Гальпирин, еще здесь?       Казначей отрицательно помотал головой. - Еще позавчера вечером отбыл. С виду был очень грустный. Зашел со всеми попрощался... - С вами тоже? - Перебил казначея Пожарский, обращаясь к его супруге.       Марина Геннадьевна слабо кивнула. - В котором часу он заходил? - Должно быть, около шести.. или.. - женщина слабо повернула голову к своему лечащему врачу. - Василий Натанович, когда вы меня капали? Он еще вас выйти просил, чтобы попрощаться со мной один на один. - В пол седьмого, - откликнулся врач и побледнел. - Быть не может! Я... я оставил свой портфель. Ведь вышел совсем ненадолго... Ваше благородие, думаете, он украл? Но зачем? Откуда ему знать, что это за пузырек и зачем он?       Пожарский, чей чин уже давно относился к превосходительствам, жестом показал прекратить сыпать вопросами и снова обратился к казначею. - Вам знаком некий барон Фон Эверт-Колокольцев? - Поинтересовался он, всей душой надеясь, что человеку государственному известна вся московская знать. - Иннокентий Викторович-то? - Удивился вопросу Гаврила Кондратьевич. - Ну, разумеется, мы знакомы. Очень примечательный молодой человек. В семнадцать лет унаследовал огромное состояние в виду ужасающих обстоятельств. Дом его семьи, его дяди Александра, в котором давали бал в честь его кузины Елизаветы Александровны, был взорван неизвестными террористами. Он получил огромное состояние и титул, оставшись единственным в роду. Все думали, что прокутит он деньги, ан-нет, молодой человек что надо. И гимназию закончил, и дом отремонтировал. И, не поверите даже, взял мальчишку-сироту на попечение.       Пожарский весь напрягся, вытягиваясь в струну. Мальчишку-сироту. - А чем он вообще занимается? Часто в свете бывает?       Гаврила Кондратьевич покачал головой. - Вообще не бывает. В доме своем он явно не живет. Дом отремонтирован, счета всегда оплачены, но там никого нет, кроме прислуги, чтобы дом поддерживать. Мне, как казначею, известно, что он финансирует много общественно-значимых проектов, связанных с поддержкой сирот. Агентство, опять же, учредил. - А мальчишку, что взял на попечение, как звали, не скажете?       Казначей задумался, почесал нос. - Леонид Маркович... нет, сейчас подождите. У него еще фамилия была такая странная. Как не русская. Не то еврейская, не то вовсе английская. - Гальпирин? - Подсказал Пожарский.       И казначей остолбенел. - Точно! О мог бог! Гальпирин!       Последний раз взглянув на весь триумвират, Пожарский сухо поблагодарил за помощь следствию и отбыл в участок. Кстати вспомнилось давешнее предложение Фандорина скинуть тяжелую шубу и по-молодецки пробежать. Чуял Глеб Георгиевич, вот-вот так и сделает.