×××
Монотонный голос профессора Джун едва слышит, пятидесятилетний бета, долговязый, с длинными пальцами, не по возрасту густой шевелюрой и огромными глазами за толстенными линзами очков в металлической оправе крутится возле электронной доски, рисуя графики и звонким, но поверхностным голосом вещая студентам что-то там про совокупный спрос и предложение, но альфе до всяких этих макроэкономических терминов сейчас как до Луны или с высокой колокольни, — кому как больше нравится — на его телефон безостановочным потоком приходят сообщения от Чимина, который заперся в кабинке университетского туалета и шлёт Джуну гневные письмена с требованиями прийти немедленно и вытащить этот уебанский вибратор из его задницы, потому что самостоятельно это сделать у него не выходит. Дело в том, что они с Паком вместе уже четвёртый год, и около пяти месяцев назад омеге в голову пришла интересная идея разнообразить их сексуальную жизнь, Ким поддержал инициативу любимого, и в итоге: через неделю к ним пришла целая коробка игрушек для взрослых на любой вкус и цвет. Заказывали они через интернет, и поскольку никто из них прежде ничем подобным не занимался, заказывали всё подряд, денег спустили немеренно, но, кажется, оба остались довольны. Отсюда, собственно, и вибратор в заднице Чимина, который он не может достать, а злой он потому, что волшебное приложение с дистанционным переключателем режима скачано на смартфон Намджуна, который решил побаловаться посреди лекции, проверить, сработает ли с расстояния в три аудитории между. Ну да, побаловаться решил один, а в штаны чуть не спустил другой: еле дополз до туалета с возбуждённым членом и хлюпающей между ягодицами, стекающей по бёдрам смазкой. Ким поднимается, предупреждает профессора о том, что выйдет, и идёт прямиком, куда назначено, продолжая получать от своего драгоценного угрозы о том, что если альфа не поторопится, он ему яйца оторвёт, и, справедливости ради, ведь реально может. Намджуну почему-то вспоминается день их знакомства: он тогда шёл с дополнительных, было уже довольно темно, около восьми вечера, и шёл он, надо сказать, в наушниках, поэтому не сразу услышал, только потом уже заметил, кучку дерущихся ребят, вернее, картина была следующая: миниатюрный паренёк невысокого роста штабелями укладывает двухметровых альф, отточенными движениями профессионального бойца отправляя одного за другим в нокаут. Джун подбежал “на подмогу”, когда с наглецами было покончено, и обомлел: перед ним стоял его истинный с упомрачительным ароматом черёмухи. Потом уже, при более близком общении, Ким узнал о том, что Пак с детства занимается тхэквондо: у его отца собственный спортивный клуб, посвящённый этому виду борьбы, успешно процветающий в центре Сеула и с филиалами в ещё двух небольших городах Кореи, но тоже недалеко от столицы. Намджун подходит к двери, в нос мгновенно ударяет скопившийся тяжёлым облаком по обратную её сторону аромат феромона Чимина, а в голову — ревнивая мысль о том, как это нехорошо: у его омеги предтечное состояние, и любой альфа может найти его таким; хотя Намджун сам виноват — сам издевался над парнем минут сорок минимум, так что время пожинать плоды (очень сладкие плоды, стоит озвучить). Он входит и по запаху находит нужную кабинку, трижды стучит согнутыми костяшками пальцев, слышит щелчок замка и когда видит перед собой то, что видит, натурально начинает чувствовать, как у него едет крыша. Чимин с растрёпанными волосами, прилипшими ко лбу платиновыми прядями, розовыми пятнами на щеках и шее, искусанными и блестящими от слюны губами сидит с зажатой в зубах тканью одежды, на крышке унитаза, полностью перепачканной выделяющейся из его задницы смазкой, и самозабвенно себе надрачивает, лаская собственные соски и тихонько постанывая. Но это ещё полбеды. С этим ещё можно справиться, хоть и с трудом. Но одна маленькая деталь, и Джун, сам себя не помня, с оглушительным стуком захлопывает дверь, подхватывает омегу под бёдра, меняет их местами и остервенело впивается пальцами в упругие половины. И этой деталью, сорвавшей тормоза ко всем хуям собачьим, становится кружевное бельё в составе тонюсеньких стринг и полупрозрачного лифчика без поролона, всё это время скрывающееся под одеждой Пака, всё это чёртово время, с самого утра, три пары подряд. — Малыыыш, это как понимать? — хрипит Намджун, облизываясь и растягивая гласные. — Как это понимать, м, мой сладкий? — повторяет вопрос, хлёстко прикладываясь ладонью к чиминовой заднице. — Я хотел тебя порадовать… — бормочет под нос и стонет, чувствуя чужие пальцы у своего входа. — Порадовать, значит. А что бы мы делали, если какой-нибудь нехороший альфа увидел тебя, м? Твою крохотную, покрасневшую дырочку, — шепчет в самое ухо, заставляя Чима прижиматься щекой к плечу, потому что щекотно, но в большей степени — потому что слишком горячо становится под кожей, слишком быстро бьётся от этих слов сердце и слишком сильно возбуждает; шепчет и продолжает массировать подрагивающее, мокрое от обильно выделяющейся жидкости колечко мышц. — твой маленький, истекающий желанием член, м? — заменяет руку Пака своей, начиная вторить его движениям, отчего омегу конкретно штырит и окончательно ведёт в каком-то направлении, далёком от трезвомыслящего. — Тогда бы мне пришлось вырвать ему его глаза, а? как думаешь, мой хороший? — Н-не надо? — Не надо? Правда? А что надо? — вводит палец по самые костяшки, проталкивая вибратор глубже, задевая простату и выгибая таким простым действием позвоночник омеги дугой. — В-возьми меня… — Взять тебя? Прямо сейчас тебя взять, м, солнышко? Скажи мне, чего ты хочешь? — дразнится и кусает дёргающийся кадык, оставляя свежую метку на белой коже среди остальных, почти побледневших или только начавших заживать, оттягивает ткань стринг и отпускает, и та с ярким шлепком ударяется о промежность Чимина, от чего он крупно вздрагивает и тоненько взвизгивает, расширившимися от удивления глазами пытаясь сфокусироваться на самодовольном лице виновника его мини – инфаркта. — Хочешь, чтобы я сорвал с тебя эту блядскую рубашку, — дёргает хлопковую ткань назад и к низу, стягивая узлом сведёные за спиной запястья омеги, вынуждая выгибаться ещё сильнее, мычать ещё громче. — сквозь которую дохуя лишнего видно, — проводит большими пальцами по рядам выпирающих рёбер, давит на затвердевшие от холода и возбуждения, скрытые за сеткой красного кружева соски, следит взглядом за всеми реакциями Пака, приподняв подбородок и прикрыв веки, ловит их на лету, вдыхает вместе с кислородом. — и оттрахал твою очаровательную, ненасытную до приключений задницу, м? — проводит языком по зубам и впивается проявившимися клыками в плечо омеги под его надсадный, безрассудно громкий и несдержанный стон. С чужого члена на брюки Джуна падает белёсая капелька предэякулянта, Чим тихонечко скулит, опирается связанными ладонями о колено альфы и размашисто, не отрывая собственного заплывшего похотью взгляда от пронзительного и пристального напротив, трётся о бугорок в паху, чувствительной головкой задевает шероховатую поверхность толстовки, надломленно мычит, оставляя на одежде в районе живота небольшое влажное пятнышко. Ким опускает и поднимает глаза обратно к лицу Чимина. — Кому-то не терпится? —И-извини… —Всё в порядке, но мы и правда заболтались с тобой. Целует, требовательно подминая губы Пака под свой темп, толкается внутрь, сплетая их языки, скользит кончиком по нёбу и дёснам, оттягивает нижнюю и отстраняется, разрывая тонкую ниточку слюны, что беззвучно лопается, на секунду повисая в воздухе и тут же исчезая без следа. Ему самому невтерпёж: в штанах болезненно давит, напряжение достигло того неприятного предела, когда вопрос об умышленном оттягивании удовольствия уже не стоит: надо брать и брать прямо сейчас. Шире раздвигая скользкие от естественной смазки ягодицы, к среднему пальцу в подрагивающем и сжимающемся от долгожданных ощущений заднем проходе омеги добавляет второй — указательный, разводит на манер ножниц, одновременно оглаживая и растягивая тёплые и мягкие изнутри стенки, и сильнее давит вибратором на простату, а вводя ещё и третий — безымянный палец, сметает последние остатки выдержки Чимина, доводя его до оргазма. Его истинный — эталон красоты, но Намджун на Библии поклясться может: в мгновения достижения им пика, он превосходит самого себя сразу на несколько пунктов и выглядит просто бесподобно. —В-вытащи его наконец… — хнычет обмякший на его груди Пак. —А мне показалось, тебе было хорошо. — усмехается, целуя в висок. — Но если ты настаиваешь… —Я хочу только тебя внутри, без посторонних предметов, понимаешь? Сил не хватает, но Чим находит их, чтобы снова принять вертикальное положение и заглянуть в глаза альфы, сейчас наконец выражающие то, что нужно: голодный блеск, смешанный с оглушающим зовом инстинктов. Превосходно. А болтать, и правда, хватит. Ким виртуозно справляется с игрушкой, отбрасывает её в сторону, ни полсекунды не заботясь о том, сколько она стоила, забивая на всё, заталкивая голос разума в самый дальний из самых дальних ящик, забывая решительно обо всём, и о необходимости контрацепции в том числе, равно как и о повышенной вероятности наступления беременности во время предвечного состояния, резко, почти грубо, на грани безжалостности, насаживает Чимина на свой предварительно освобождённый от мучительной тесноты брюк член, насаживает сразу до основания, выбивая из чужих лёгких воздух, жмурясь от физического наслаждения проникновением внутрь вожделенного тела и от сотрясающих замкнутое пространство тесной туалетной кабинки ласкающих слух звуков. Чим идеально узкий, идеально мокрый, идеально подготовленный для него, и если бы Джун мог выбирать свою смерть, непременно бы захотел испустить дух в моменте, когда будет трахать своего истинного, потому что высшего счастья, чем это, испытать точно невозможно, а на тот свет отправляться всяко лучше преисполненным лучшими эмоциями. Он продолжает двигаться в нём с необузданным остервенением, продолжает метить нежнейшую кожу, покрывая её плотным, таким, чтобы несколько дней потом не сходил, слоем своего запаха, таким, чтобы ни один другой альфа, кроме него самого, даже подумать о том, чтобы приблизиться к его омеге на расстоянии пушечного выстрела, не смел. Только Джун имеет на него право: Чим носит его метку, и когда-нибудь в будущем будет носить под сердцем его ребёнка, остальные — должны знать своё место, и если это будет необходимо, Джун любезно укажет им, где оно. Чимин сильнее сжимается, и Намджун догадывается, так же по сбившемуся окончательно дыханию и дрожащим бёдрам, что тот скоро кончит. Ким сам на грани — спустя несколько толчков он начинает замедляться и уже собирается выйти из Пака, поскольку вовремя вспоминает про отсутствие презерватива, а так же про их обоюдную неготовность брать ответственность за новую жизнь, когда тот вдруг хватается под его коленной чашечкой и в противовес действиям своего альфы насаживается обратно, и насаживается слишком глубоко, опасно глубоко. — Чим, что ты… — шипит сквозь стиснутые зубы, сжимая чужие бёдра, впиваясь подушечками, пытаясь приподнять, ощущая… — Чим, какого хуя ты... — Я хочу сцепку… — бессвязно бормочет и закатывает глаза, запрокидывая голову назад, когда чувствует горячую сперму внутри себя и набухающий в противоречии удовольствия за всеми мыслимыми пределами и такого же уровня боли узел. — Как же пиздато… — Солнце, бляяять… не здесь же... — из груди рвётся утробное рычание, как отражение смеси злости на неуместную небрежность и, можно сказать, безалаберность Чимина и иррациональной, не менее неуместной и не менее безалаберной потребности сохранить происходящие с их телами настолько надолго, насколько позволит позаботившаяся об их физиологии природа, потому что слишком хорошо, слишком будоражит, слишком переполняет чувствами и слишком качественно подкармливает внутреннего собственника, ибо узел альфы — это высшая, после метки, степень доверия омеги, это важный шаг в любых отношениях, им ни в коем случае нельзя разбрасываться попусту, это очень близко, это очень интимно. — Да, Джун-и, как же давно я этого хотел, о боже… Голос ломается, Чимин не в состоянии сдерживать свои реакции: обильно кончает, пачкая одежду Намджуна, утыкается сначала носом, а потом вгрызается в место зарубцевавшейся метки на его пахучей железе, и снова изливается на ни в чём не повинную, но оттого не менее пострадавшую, толстовку, которую, скорее всего, придётся выбросить, поскольку отстирать такое получится, наверняка, только в химчистке, а светить их личной жизнью перед кем-то как-то не хочется. Ким ничего не отвечает, но омега и без того прекрасно всё понимает, когда альфа кончает следом за ним, после того, как маленькие клычки напоминают о наличии подтверждения нерушимой связи с одним единственным человеком на его шее. Узел спадает только через время, за которое оба успевают словить ещё по одному крышесносному оргазму и измарать всё на свете, в связи с чем обоим приходится экстренно отмываться (хотя бы как-нибудь), отпрашиваться с оставшихся пар и топать домой, по дороге к которому они, кажется, не в коей мере не удовлетворённые, а лишь распалённые и раздраконенные потрахушками в школьном туалете, занимаются сексом ещё раз на заднем сиденье машины Джуна, а потом продолжают это замечательное действо и в их квартире, на всех горизонталях и вертикалях, догадываясь о том, что, судя по всему, гон и течка у обоих, как обычно, совпали и как раз сейчас переходят в самую изматывающую, но и самую ахуительную стадию, но не обращая на это слишком много внимания. И не обратят ещё ближайшие две недели, до одного чудесного утра одного чудесного дня, когда Пака скрутит над унитазом в той самой кабинке, в которой произошла из первая за четыре года отношений сцепка, и когда сделанный в попыхах, трясущимися руками тест не покажет две полоски. Чим расплачется, а Намджун будет старательно его успокаивать, и себя заодно, приговаривая, что всё у них сложится, получится и вообще будет лучше, чем у всех остальных. И будет, конечно же, будет.×××