Знаешь, Мэри, в моей голове звери
Они бы тебя съели, если бы я разрешил.
***
Что такое страсть? Страсть, разрушающая все на своем пути; как цунами накрывающая волной беспросветной тьмы и необузданного желания обладать; не знающая доводов рассудка и голоса совести, морали, принципов и взглядов на мир. Страсть, в одно мгновение подчиняющая всю твою жизнь незыблемому закону: человек — все еще пленник своих первобытных инстинктов. И не убежать. Не отвертеться. Не закрыть глаза. Не спрятаться от животного желания впиваться зубами, оставляя следы себя на чужом теле; не просто целовать, а с ума сходить от вкуса губ и языка; царапать кожу до красных отметин; чувствовать всем естеством другого человека. Так не должно было быть. Но так случилось. Они случились. Впервые встретившись в клубе, они сразу друг другу не понравились. И дело было даже не в том, что Кир на дух не переносил блондинок, которых жизнь щедро одарила всем, чего только могли пожелать юные девицы, а в том, что он на дух не переносил именно эту блондинку. Василиса Никольская была воплощением всего того, что он ненавидел в девушках. Избалованная самовлюбленная когда-то королева школы, а сейчас и университета, считающая, что к ее ножкам в очередных новеньких балетках от Chanel должны нести цветы, сердца и кошельки, весь вечер вызывала в нем одно желание — послать куда подальше. Кир знал этот типаж девушек наизусть. Донельзя скованные на деле, но жаждущие, чтобы за ними бегали, ухаживали, и, вот же смех, чтобы их завоевывали, пока они будут чинно попивать свой приторный латте где-нибудь на Патриках в Москве — все эти однотипные Барби из обеспеченных семей так и нарывались на то, чтобы им продемонстрировали фак. Василиса не была «не такой». Проблема крылась в том, что она как раз была именно «такой». Невысокая, с миловидной кукольной внешностью, в тех самых балетках от ебаной Chanel, в вечных беленьких рубашках и твидовых юбках. С той лишь разницей, что говорила она в тот вечер очень мало. Но этого хватило, чтобы понять: девушка — та ещё заноза в заднице. Тогда, в мае, сидя ночью в vip-ложе его клуба, куда привела её Карина для знакомства со своими друзьями и со своим парнем, коим и был тогда Кир, Василиса то и дело отодвигалась подальше от любого, кто пытался к ней подсесть. Морщила нос в ответ на предложение угостить коктейлем и пила исключительно, мать его, латте. Латте. В ночном клубе. Кир едва сдерживался, чтобы не выставить эту портящую всем настроение девицу за дверь. Она держалась особняком, смотрела на подругу с долей беспокойства, а в её словах было слышно забавное, какое-то отчасти материнское волнение за свободную и раскрепощенную Карину, которая была душой их компании. Все началось с того, что Кир вышел на улицу. Чмокнул Карину в щеку и покинул столик. Звонил отец. Он предупредил: с понедельника начнутся рейды правоохранителей по портам. Нельзя привозить дурь до субботы. В общем-то, ничего нового или неожиданного. Очередные проверки перед разгаром туристического сезона. Василиса, видимо, вышла подышать воздухом, ведь в клубе шманило потными телами, дымом от кальянов и испарениями спиртов, коими Кир не чурался разбавлять алко. Да, Никольская не зря не притронулась ни к одному коктейлю. Но очень-очень зря прошлась до запасного входа и решилась подслушать его разговор с отцом, а после — с продавцом. То был конец мая. Самое начало периода белых ночей. Кир заметил ее боковым зрением, когда ходил туда-сюда, разговаривая по телефону с поставщиком травки. Ему не было смысла скрываться или прятаться. Когда отец — главный прокурор города, а мать — известная всем глава благотворительного детского фонда, что спонсировался за счет сети тех самых клубов Воронова, страх перед общественностью и законом отступает семимильными шагами. Да и никого на улице не интересовали его разговоры. Разве что кроме мелкой подружки Карины. Проблем от нее ждать не стоило, но и лишних сплетен хотелось бы избежать. Кир был уверен в том, что легко убедит девчонку принять верное решение — ничего она не слышала. Он сделал вид, что направился в сторону улицы. Обошел здание. И застал ее на том же самом месте — судорожно набирающую кому-то сообщение. Недобрая улыбка предвкушения растягивала четко очерченные губы, когда Кир почувствовал: азарт вскипает в крови, гоняя по венам сладостное предвкушение. Азарт всегда будоражил его похлеще экстази, травки, порошка — любой дряни, что он ввозил в клубы. Кир любил игры в кошки-мышки. Он дал ей возможность (точнее, время) отправить сообщение получателю. А после вышел из своего укрытия. Неровный асфальт. Шорох его шагов. — Уже уходишь? — Подходя непозволительно (для нее, наверняка, непозволительно) близко Кирилл отнюдь не шепотом задает вопрос. Вопреки его ожиданиям, девушка не вздрагивает и не отскакивает. — Нет. — Она неторопливо разворачивается. Складывает руки на груди. Задирает подбородок, чтобы хоть как-то заглянуть ему в глаза, а не в солнечное сплетение. Кир, не стесняясь, рассматривает девушку с ног до головы. Она будто в какой-то лицейской форме. — Ждешь кого-то? Василиса не отходит. Чуть склоняет голову к левому плечу. Сталь спокойствия в ее голосе кричит ему — не на ту нарвался. — Да. Но Кир знает этих заносчивых Барби наизусть. Он вальяжно облокачивается о кирпичную стену клуба плечом. Из кармана брюк достает пачку сигарет и зажигалку. — Тогда, позволь, я составлю тебе компанию, чтобы ты не скучала. — Подкуривая, совсем немного затягивается. Вкус кислой вишни и остро-сладкой гвоздики на языке. Облако сизого дыма в воздухе. — Спасибо, но это необязательно. — Она демонстративно машет ладошкой, хоть серое облако до нее и не долетело. — Мне не скучно. Мимо проходит шумная компания подвыпивших ребят. Он молча провожает их взглядом. Затягивается еще раз, ловя себя на мысли, что было бы забавно выдохнуть табачный дым в ее милое самоуверенное личико. Стоит компашке оказаться вне зоны слышимости, Кир продолжает: — Молодой девушке не следует оставаться одной на заднем дворе клуба. — Еще один выдох. Еще один скрещенный взгляд его глаз цвета крепкого черного кофе и ее — по-кошачьи зеленых. — Можно нарваться на что-то такое, что тебе очень не понравится. — Например, я могу узнать, что парень лучшей подруги продает наркотики в своих клубах? Кир теряет дар речи на пару секунд от ее прямолинейности. Слабоумие и отвага? А в следующую — сардонический фальшивый хохот оглушает их закуток, отлетая от стен бывшего завода, ставшего теперь пристанищем самых потрясающих ночей в городе. Он смеется. А она ждет. Ждет, когда Кир под ее взглядом едва не давится последним смешком, ведь прямо перед ним открывается поразительная картинка. Она смотрит на него как на второсортное дерьмо. Взгляд изучающий — так выбирают тушки мяса за прилавками магазинов. Интересно. Забавно. Возбуждает. Кир прочищает горло. — Допустим. — Снисходительно улыбаясь, он снова затягивается. — И что собираешься делать? — Думаешь, только твой отец способен на многое? Это что, вызов? За тридцать лет жизни это — самый беззубый вызов, который ему бросали. — Думаю, да. — Если ты не оставишь Карину в покое, клянусь, ты окажешься за решеткой. Ещё раз. И твой папочка тебя больше не вытащит. Охуение. Откуда она, черт побери?.. А Василиса подходит к каменному парапету лестницы, ведущей вниз, — к черному входу. Ловко запрыгивает на него, усаживаясь. Закидывает ногу на ногу, отчего плотный твид ее мини задирается слишком высоко. — Хочешь проверить? Она расстегивает пару верхних пуговиц рубашки, делая декольте чуть более открытым. Не настолько, как он привык видеть на девчонках в клубе. Но достаточно, чтобы в свете майской ночи рассмотреть ключицы. Изящную линию шеи. И мелькающее — кто бы сомневался! — белое белье, когда она якобы невзначай меняет позу. Убирает ногу с ноги. И просто скрещивает лодыжки. Она его соблазняет?! Нет. Она предлагает. Бесплатный сыр, значит? О-о! Как же ему это нр-равится! Выброс дофамина в кровь в тот момент, когда он и сам этого не ждал: ведь это не покер. Не гонки. Не капли экстрима. Но чистейший всплеск его любимого ощущения. О, Кир знает это чувство предвкушения наизусть. Да, дофаминовая зависимость — его маленькая слабость. Чертов гормон, на котором он плотно сидел, проснулся, когда Воронов смотрел на безобидную девчонку, сидящую на парапете у заднего входа в его клуб. — Рискни, — тем временем милым голоском продолжает соблазнять Василиса. — Подойди. И я упеку тебя за решётку быстрее, чем ты думаешь. Неплохо. Но он не двадцатилетний сопляк со спермотоксикозом. Не так быстро. Предвкушение хочется растянуть как можно больше. И её самоуверенность, и угроза, и знание его маленькой тайны — да, пришлось покуковать за решеткой пару месяцев… Нужно отдать должное, вызывает сомнения. Наслаждаясь открывшимся видом, Кир лишь ухмыляется. — А мы похожи больше, чем ты думаешь, Василиса. — Нет. — Нет? — Больше, чем думаешь ты. Той фразой именно она дала ему толчок. Той фразой Василиса начала игру, в которую он с удовольствием ввязался. Игра вовсе не закончилась, когда выбежавшая из клуба Карина так и не дала им завершить занимательный разговор. Когда Василиса, как ни в чем не бывало, спрыгнула со своей импровизированной скамьи и, не прощаясь, потащила подругу подальше от него. К парковке. А Кир запомнил. Василиса Никольская. Одногруппница его девушки. Двадцать один год, должно быть. Или около того. И, самое главное, от чего даже он присвистнул: у девчонки — или у кого-то, кто купил ей тачку, — превосходный вкус. Дьявольски интригует! — Пап? Привет еще раз. Porsche Panamera. А048ТН. Попроси своих коллег узнать — кто владелец.***
Экран светится от пришедшей только что смс-ки. «Васе очень плохо, нам пришлось уехать. Прости, что так и не попрощались нормально. Я приеду после пар в понедельник в гости 😉» «Ничего. Передавай подруге, чтобы поправлялась. Но в понедельник неплохо бы извиниться за обломанную ночь, да?) ПС. Кажется, я ей даже благодарен за облом — ты всегда превосходно извиняешься». Отправить. Жаль, только извинения будут не от мелкой лживой виновницы. Это было бы феерично. И все же… Кто она?***
В этот период ночи плавно перетекают в раннее утро. Кир не замечает, как засиживается за ноутбуком до предрассветного часа. В его пентхаусе — пустота и тишина. Он уехал сразу после того, как Карина прислала смс. Кир шерстит по сайтам, развалившись в кресле за огромным овальным обеденным столом. Итак. Никольская Василиса Николаевна действительно была владелицей тачки, помяв которую обычный человек мог бы продать печень. Образно выражаясь. Или нет. Смотря как помять. А вот Никольский Николай Демьянович — ее отец — имеет возможность не распродавать себя на органы, а обеспечивать дочери новенькие игрушки. Один из самых именитых и дорогостоящих адвокатов России в девяносто девяти процентах случаев успешно закрывал порученные ему дела. А сопровождал он только крупных заказчиков. Клиентами были исключительно юридические лица. Сложных, спорных и точно неоднозначных экономических дел у этого адвоката в портфеле больше, чем бутылок виски в баре у Кира. Николай Демьянович — сущее наказание для отца Кира. Хотя, судя по всему, иногда прокурор и адвокат находят общий язык. Как правило, язык хрустящих зеленых купюр понятен всем. Иначе этот звёздный адвокатишка не закрывал бы столько дел успешно. Еще и Председатель коллегии. Хм. Все интереснее и интереснее. Адвокат. Прокурор. И их закусившиеся детки. Забавная штука — жизнь.***
В понедельник Карина не приезжает. «Вася купила нам билеты в СПА. Это был сюрприз, прости, я сама не ожидала. Не скучай там без меня». Эта сука обламывает ему потрясающий секс второй раз. «Что за СПА?» «В Репино, отельчик. Лови локацию. Знаешь его?» Где?! За городом? А поближе, блин, ничего эта овца не нашла? Кир не понимает: Василиса сказала подружке что-то про наркоту? Или нет? Настучала папаше? Че-е-ерт. Карёк, ну где ты ее откапала?!***
Во вторник Карина сообщает, что они остались в отеле еще на сутки — Василисе тут хорошо работается над дипломным проектом, а Карина сходит с ума от массажей. Никольская — ее фея-крестная. Ночью Кир отключает телефон. И цепляет одну из своих девочек go-go. Трахается с блондинкой в подсобке, кончает. Но злость его не отпускает. Отпустит — когда он вернет себе свою Карину. И заткнет рот дочке адвоката. Наверное. Все чаще и чаще в голове крутятся мысли о Василисе, мать его, Никольской. Особенно мысли о том, как именно он хотел бы заставить ее замолчать.***
Представить тот эффект, что дает человеку выброс дофамина в кровь, очень легко. Вы пришли в кино. Темный зал. Вы в толпе. И в то же время один. Рядом на кресле никого. Может, билет не купили. Или кто-то жутко опаздывает. Рекламные ролики закончились. И вот, наконец-то, первая сцена фильма. Вдруг вы чувствуете — ваша рука случайно задевает не пластик подлокотника, а живое, теплое, настоящее. Вы вздрагиваете и поворачиваете голову. Тот самый опаздывающий сосед — рядом. И смущенно вам улыбается. И тут происходит необъяснимое. Организм запускает цепочку приятнейших, будоражащих тело реакций: сердце учащённо бьётся, вас бросает в жар, но пальцы при этом холодеют; и вот вы также смущённо отводите взгляд. Предвкушение расползается по вашим венам равно как парфюм соседа ядовитым облаком проникает в легкие. Булгаков описал это так: «Любовь выскочила перед нами, как из-под земли выскакивает убийца в переулке, и поразила нас сразу обоих!». Это сладко-острое чувство — возбуждающее, щекочущее нервы. Предвкушение — когда ты только готовишься. Выйти к доске, абсолютно ничего не зная о теме задания, ведь произнесли твою фамилию. Выйти на освещенную софитами сцену, не видя зрительского зала, ведь в этой постановке ты — солист. Нажать до упора педаль газа, как только обратный отсчет закончится, ведь на кону гонки — собственная тачка. Спрыгнуть с тарзанки, когда полетишь над синей гладью озера, ведь не прыгнуть нельзя — лучше упасть в воду, чем раскачаться и врезаться в дерево. Когда вот-вот впервые поцелуешь девочку, но прямо сейчас чувствуешь лишь ее дыхание. Когда через секунду впервые узнаешь, какого трахнуть девушку в рот, но сейчас она только неумело расстегивает твою ширинку. Когда узнаешь, как это — бросить. Смотреть на их реакции. Впитывать их эмоции. Но самое главное — чувство, что ты всегда испытываешь за секунды «ДО». До всего этого. Что чувствовал Кир, садясь за руль в вечер среды и забивая в навигатор адрес отеля? Чистейшее, сладкое возбуждение.***
Конечно, Карина рада его приезду. Ее легкое шифоновое платье развевается от бега к нему навстречу. Она обнимает его и жарко целует прямо на парковке. Она влюблена. Ей приятно, что он соскучился и приехал. С Кариной хорошо. Легко. Было хорошо всю зиму и весну. Карина — то, что он искал в девушках. Она веселая, яркая, энергичная и до ужаса в него влюбленная. Она еще больший любитель экспериментов в постели. Он даже не спал ни с кем, кроме нее, все это время. Ну, не считая прошлой ночи. Она — первая, с кем Кир завяз в полугодовых отношениях. Он знал, что рано или поздно это закончится. Знал, что в какой-то момент очарование влюбленности сойдет на нет. А вместе с ним потухнет тот огонь страсти и вкуса к жизни, который он искал в людях. Он всегда тух. Кир тушил их всех. Выпивал до дна. Но ничего не мог изменить. Да и хотел ли? — Поужинаешь с нами? — Карина, в руках которой пышный тяжелый букет красных роз на длинных ножках, улыбается и искрится. Розы. Кир ненавидел их запах — разве от него не хотелось чихать? Они вонючие, колючие и донельзя опошлённые массовой культурой. Пусть и красивые. Розы вызывали в нем смешанные чувства. Как и черный Panamera на парковке для постояльцев. — С удовольствием. Твоя подруга к нам присоединится? — О, Вася, скорее всего, спит. Она сидела за ноутом всю ночь и полдня. — Хм. Я думал, вы приехали отдохнуть. — Ну… Да. В ее понимании это — отдых. С перерывами на бассейн и массаж. — Знаешь, что? Твоя подружка буквально украла тебя у меня. Хочу знать, с кем имею дело. — Улыбаясь, он следует за девушкой. Майский ветер раздувает ее темно-русые прямые длинные волосы и доносит до него аромат цветов. — Ревнуешь? — Еще бы. — Не нужно. Мы с Васей как сестры. Так что тебе не о чем беспокоиться. — Какие-то слишком разные сестры… — Я сказала «как», Кир. Мы просто очень давно знакомы. — Расскажи побольше. За ужином Кир узнает, что знакомы девушки со школьной скамьи. Точнее, с гимназии. Сидели за одной партой. Дружили. И, оказывается, Вася не всегда была той самой Барби и королевой школы. Кажется, она скорее находилась по другую сторону баррикад. Гадкий утенок, значит, подружился с прекрасным лебедем? И Карина вытащила утенка на свет божий? От того ли теперь Василиса так пасет подругу? Детская привязанность? Хм. Кир очень хорошо понимал это чувство. Его лучший друг, который с восемнадцати лет жил на две страны и прилетал в Россию в основном только летом и под Новый год, вызывал в нем те же чувства, что, кажется, испытывала Никольская к Карине. Когда-то именно Вик стал тем самым лучом света в безрадостном детстве. Именно Вик показал, что такое — вкус жизни. Красота. Азарт. Страсть. Восхищение. Вик был чем-то сродни наркоте. К его манере видеть мир и ощущать жизнь легко было пристраститься. Кир и пристрастился. А Вик уехал. В тот год Кирилл открыл для себя увлекательнейшее занятие — поиск вдохновения и предвкушения. Но если Виктор был тем, кто заряжал людей вокруг своей жизненной энергией с полуслова и лишь одного взгляда, то Кир стал чем-то другим. Полной противоположностью другу. Ведь ничто так не будоражит кровь, как выкрученные на максимум эмоции, когда жизнь — переполненная чаша ощущений. Киру были доступны все виды развлечений, какие только мог пожелать человек. Оттого-то они и не прельщали его. Алкоголь, вещества, деньги, девушки, игры, экстрим — он искал и искал. И нашел. Дофаминовый наркоман — вот, кто он. И, кажется, только что Кир снова почувствовал: кровь будоражит предвкушение. Когда в ресторан при отеле, где ужинали в основном постояльцы, вошла заспанная Василиса. В свободной легкой рубашке и светлых шортах. В бежевых сланцах очередного именитого бренда. Зашла. Остановилась в проеме меж стеклянных дверей, утопающих в декоративной зелени. И — он готов был поклясться — из всех присутствующих она сразу же выцепила взглядом именно его. Не зря же недовольно поджала губы. Но уже в следующий миг, когда Карина обернулась и помахала ей рукой, Василиса прервала их зрительный контакт. Догадка, родившаяся в его мозгах, попахивала сумасшествием, но что, если?.. Что, если он окажется прав? Никольская, естественно, села на диванчик рядом с подружкой. И Воронову оставалось только спровадить Карину. Игра продолжилась.***
— Салат с теплым сыром и карамелизированной грушей, пожалуйста. — Что-то еще? Может фреш или наш фирменный морс? — М-м. Айс-латте. Официант забирает меню и, вежливо улыбаясь девушке, уходит, оставляя их наедине. Золотые лучи закатного солнца заливают камерный ресторан с панорамным видом на территорию отельного комплекса. Ухоженные газоны, неспешно прогуливающиеся по узким дорожкам постояльцы и синева Финского залива на горизонте, тихое мелодичное звучание саксофона — все это должно успокаивать и расслаблять. Василиса принципиально смотрит только в окно, барабанит пальцами по белой столешнице. Кир едва открывает рот, как она вдруг, все также глядя в окно, сухо задает вопрос: — Что ты здесь забыл? Он улыбается. Уверен — боковым зрением она заметит. — Приехал к девушке, вообще-то. — Ненадолго же тебя хватило. — Что? Василиса наконец-то разворачивается к нему лицом. В ярком закатном солнце ее глаза сверкают тем зеленым оттенком, что напоминает ему о молодой траве. О свежих, омытых питерскими дождями листьях на липах. О Ее Величестве Весне. — Боялся, что я расскажу ей? — Она закидывает ногу на ногу под столом. Качает стопой. — Или так приспичило? Она волнуется. Хорошо. Очень хорошо. Воронов усмехается. Облизывает губы. И смотрит на нее, едва сдерживая улыбку. — Не заметила, чтобы я как-то смешно пошутила. — Растерянность, которую девушка отчаянно пытается скрыть за самоуверенностью, все же проскальзывает в голосе. Кир отвечает не сразу. Откидывается на мягкую спинку стула. И теперь уже очаровательная улыбка расцветает на его губах. Он и так позволял ей вести слишком долго. Смена карт, милая. — Я не уточнял, к какой именно девушке приехал. От него не укрывается, как Василиса замирает на непродолжительное время. В ее глазах лишь на миг что-то мелькает, но она тут же отводит взгляд, моргая. Открывает рот. Но ничего не произносит. Ядовито усмехается — только вот его больше не трогают ее ужимки. Что же. Ладно. Кир бросает взгляд на наручные часы — бег механических стрелок слишком быстр. — Давай на чистоту. У нас минут пятнадцать, пока Карина готовится к чудесному свиданию. Василиса вскидывает подбородок. Ее растрепанный пучок светло-пшеничных волос напоминает ему о полупрозрачных золотистых нимбах, что окружают головы святых и ангелов на коллекционных полотнах художников ушедших эпох. Но Кир уже практически уверен — перед ним вовсе не ангел. Точнее — падший, порочный, почти соблазнившийся запретным плодом ангел. Нужно лишь подтолкнуть ее к этому падению. А падать вдвоем будет куда веселее. — Переживаешь за нее, да? — Теперь Кир наклоняется над столом вперед. Будто собирается поделиться секретом. А Василиса снова не отстраняется. Ровная осанка, прямой взгляд, едва заметное покачивание ногой под столом — натянутая струна ее нервов пусть неотчетливо, но проявляется во всем. Ее самоконтролю можно позавидовать: даже дыхание остается ровным. Но вот глаза… Глаза говорят ему слишком много. Она не может не рассматривать его. — Когда рядом такие типы как ты, да. Есть повод. Кир упирается руками в стол. Чуть приподнимается и нарочито тихо, так мягко, как только может, спрашивает: — И именно поэтому ты решила взвалить на себя тяжкий груз той, с кем я ей изменю? Секунда. Две. Уверен, в ее глазах он видит их. Вспотевших, запыхавшихся, движущихся в унисон и загнанных, словно породистые лошадки на скачках. Ведь ему, мать его, не может все это казаться! На третьей до Василисы доходит смысл. — Что?! — Звонкий девичий голос звучит чуть громче, чем положено в таком заведении; она все же отшатывается так резко, что стол трясется. — И давно у тебя галлюцинации?! О-о. Какая бурная реакция! То, что нужно. Кир и сам шумно выдыхает. Даже не заметил, что переставал дышать. Черт, как хорошо. Словно чистый кайф по венам. Он снова откидывается на спинку стула, пока она смущенно озирается по сторонам: ведь в такого рода ресторанчиках публика не приемлет столь бурное проявление эмоций. Будь она проклята, эта публика с ее манерами. Ибо только что он словил чистейшее наслаждение, которое, уверен, Василиса ему — о, Кир исключительно про этот лаунж, мать его, ресторан — больше не подарит. — Ну, ладно. Так и быть. Давай попробую еще раз. Ты ехала в клуб, заранее зная, с кем встречается подружка. Собственно, поехала ты вовсе не знакомиться со мной. Хотела подставить? Ты отлично подготовилась. Знала про наркоту еще до подслушанного разговора. И знала: мне насрать. Ни один клуб не зарегистрирован на меня. Я в них — никто. Официально меня там нет — и этим ты меня не прижмешь. Зато домогательство… О, в свете последних тенденций и моей, — он прочищает горло, — репутации… Тебе бы легко поверили. А тут еще и камеры. Ты ведь не подошла ко мне, предлагая себя. Ты ждала, когда в объектив зайду я, да? А дальше, — Кир пожимает плечами, — дело техники. Вот и все, сучка. Можешь ничего не говорить. К ее счастью, после его охренительно долгой речи приходит официант. Ее холодный кофе в высоком бокале с бумажной трубочкой опускается на стол. По запотевшему стеклу ползут капли воды; кубики льда еле слышно звенят на дне; пышная шапка из взбитых сливок, украшенных тонкими нитями карамельного сиропа, выглядит так, что хочется съесть ее ложкой. Он дает ей время прийти в себя для следующего раунда. Стоит Василисе перевести дыхание, как Кир продолжает: внимательно наблюдая за выражением и без того обескураженного лица, он набирает на средний палец немного сливок. И подносит руку к губам. Сладко. И да. Сироп карамельный. И ни капли отвращения на милом личике. Пусть Василиса сидит, не шелохнувшись, пусть все еще тщательно — просто мастерски, если уж быть честным — скрывает истинные эмоции, Кир их чует. Видит. Видит совсем немного — на миллиметры — приоткрывшиеся розовые губы. Видит, как румянее становятся — нет, не щеки — кончики ушей! Собранные волосы явно не способствуют ее защите. Видит, как она смотрит на его губы. Просто смотрит. О, дорогая, я знаю этот взгляд. И давно ли, интересно, ты борешься сама с собой? Поэтому бежала из города? — Интересный способ ты выбрала… — Не встречая сопротивления ни в речах, ни в мимике, ни в эмоциях, он снова набирает сливки средним пальцем. — Какая жертвенность! С ума сойти! А знаешь, что? Я ведь могу сделать то, что ты так хочешь. Прямо сегодня. Мог бы, вообще-то. Хоть прямо сейчас. Пригласи она его в номер. Или номер может снять он. Никольская сглатывает. Конечно, ей нечего сказать. Понимает ли она, что ее раскусили? Да, возможно. Готова ли она признать поражение? Конечно нет! Боже, как же он этим упивается! — О чем… — Василиса так старается! Изо всех сил старается взять себя в руки, — …ты? — О свидании, на которое Карина сейчас собирается. Хочешь? Знаешь, что я ей скажу прямо во-от за тем столиком на террасе? Тебе понравится. — Кир усмехается, наблюдая за ней. Черт, он сам возбуждается от игры больше, чем предполагал. У него были самые лучшие девушки. Всех их Кир считал прекрасными. Даже те девицы, что соглашались на обслуживание клиентов в привате с продолжением, были особыми нимфами в его понимании. Почти как куртизанки Венеции. Они дарили удовольствие мужчинам и женщинам — и это уже дорогого стоит. И уж лучше они, чем те, образец которых сидел сейчас прямо перед ним, сгорая от стыда за свое скромное плотское желание. Будто переспать с ним — все равно что сознаться в убийстве младенцев. Да. Дочери адвоката, способного разрушить за свою девочку всю его теневую сеть бизнеса, у Кира еще не было. И вот же подарок судьбы: не она для него, а он для нее — запрет! Сотни «нельзя» в ее голове наверняка жалят измученный навязанными догмами мозг. — Ну так что? Рассказать, чем именно я поделюсь с твоей драгоценной подружкой? — Ты больной. — Признаюсь, что мы переспали. А ты же так беспокоишься о ней… — Что?.. — Ну-у. В ту ночь на тебе было белое белье. Я точно запомнил. Запомнил родинку. Вот здесь. — Чуть оттягивая круглый ворот белоснежной футболки, он дотрагивается до своей кожи над левой ключицей. — Запомнил, что после этого тебе было так плохо. Нет, прости. Та-а-к хорошо. Ещё бы. Я очень старался для тебя, Василиса. Ты знала, что способна кончить два раза за двадцать минут, если я сменю член на язык? Ее руки дотрагиваются до бокала с ледяным кофе. Она резко придвигает стакан к себе. Но тут же, словно обжегшись, отпускает. Ее щеки пылают ярче цветов мака; холодные ладони тут же прижимаются к — Кир уверен — горячей, нежной (навязчивое желание прямо сейчас провести по ее щеке языком едва не подбрасывает его со стула) коже; взгляд совсем потерян, как у закинувшегося очередной таблеткой экстази придурка-самоубийцы: глаза блестят, ведь омуты черных зрачков теперь похожи на черные дыры. Она часто моргает. Она сбивчиво дышит. Она, наконец-то, теряет самообладание. — Я… Это неправда… Это все… фантазии… — Да что ты говоришь? Разве ты не этого добивалась? Хотела ещё и под камерами, да? С ума сойти… А знаешь, что? Я не против. Давай, вперед. Готов даже получить уголовку за мнимое насилие. Но вот только на том видео, поверь, ты будешь явно не на стороне невинной жертвы. Кир резко замолкает. Василиса дергается, когда к их столику подходит официант. Она убирает руки от лица. Прячет ладони под стол. Смотрит, как перед ней сервируют ужин. Ее салат. Идеально начищенные нож и вилка в мягком бумажном конверте. Пожелание приятного вечера от парня в форменной рубашке. — Расслабься, Василиса. Я не такой козел, каким ты меня считаешь. Она бросает на него взгляд, от которого тон его речи меняется. Глаза слишком сильно блестят. Что ж. Да, мог передавить. Киру сложно понять, в какой момент нужно тормозить. — Откуда столько ненависти в мой адрес? Она достаёт вилку. Понуро переворачивает куски какой-то травы, кубики мягкого сыра, дольки груш. Препарирует и изучает содержимое тарелки так тщательно, что, вот интересно… С какой тщательностью она бы изучала его тело? Кир не ждет от нее ответ на свой вопрос. Она испытывает не ненависть. Хотя, может и ненависть. На себя, вероятнее всего. — Ты убиваешь людей, — тихо бормочет Василиса, глядя на свой разноцветный яркий ужин. — Ты подсовываешь им все это… Детям. — Детям? — Да. Ты даже не заботишься о том, чтобы при входе не пускали тех, кому не нет восемнадцати. — Не моя вина, если они подделывают документы или договариваются с охраной. Я не убиваю. Они успешно справляются сами. — Ты хоть раз видел последствия того, что продаешь?! — В змеином шепоте, в прищуре, в сжимающих вилку тонких пальцах Кир видит отчаяние утопающего. Кого она пытается вразумить? Не себя ли? — Наркомания, болезни, зависимости, проституция… Ты ломаешь жизни. Ты же… тебя нужно посадить! Почти добрая усмешка. Он почти ей сочувствует. Потому что это — полнейшее фиаско. Просто отложенное во времени. — Мечты о розовом мире — глупейшие мечты. Те, кому нужно, может и не купят у меня. Тогда просто купят у кого-то еще. Это рынок. Рынок, как он есть. Он был и будет всегда. Я занял место того, кто продает, а не покупает. Меня можно сдвинуть. Но ты абсолютно ничего не сделаешь с системой. — Твои рассуждения отвратительны. — Только потому, что они не совпадают с твоими? — Да со всем адекватным миром они не совпадают… Кир снова наклоняется вперёд и резко хватает ее за руку; вилка со звоном падает на широкое блюдо. Он абсолютно спокойно, так, будто делает это не в первый раз, легко сжимает изящные пальцы с короткими ноготками. — Кажется, отвратительны тебе только мои рассуждения. Но не я. Ненависть ведь очень сильное чувство, да? Я вот ненавижу розы. Но я покупаю их каждой. Они, знаешь ли, вызывают такие противоречивые чувства… Знакомо? Он говорит, но не смотрит на ее лицо — только на ладонь в своей руке. Всего мгновение изучает единственное гладкое золотое кольцо на указательном пальце. И подносит ее руку(с удовольствием отмечая, что она и дернуться не посмела) к губам. Не касается костяшек, лишь едва согревает кожу своим дыханием. Выдох. — Не надо. — Василиса чуть сжимает пальцы. Рука ее напрягается. Ведь он видит — мурашки бегут по предплечью. Вдох. — Надо. Потому что мы подошли к главной проблеме… У тебя ничего на меня нет. Но, готов поспорить, даже если будет… Ты ничего с этим не сделаешь. Ее кожа пахнет просто… потрясающе. Кир даже не понимает, аромат ли это ее парфюма или ее самой. Он прикрывает глаза, все же прижимаясь губами к косточкам на руке. Дикое. Желание. Ее… получить. Всю ее. Туманит мозг так, сука, быстро. Так необратимо. — Кирилл… — Она впервые произносит его имя; говорит тихо, почти неслышно, и ему дико интересно, смотрит ли она на него сейчас. «Кирилл». Ничего, он ее переучит. Просто чуть-чуть позже. Василиса попросит сама — Кир уверен в этом так же, как уверен в самом себе. А в себя он верит не на сто — на двести процентов. Последний раз касаясь легким влажным поцелуем ее кожи, он сглатывает. И берет себя в руки. Отпускает девичью ладонь, открывает глаза — теперь и у нее есть возможность прочесть все в черном омуте зрачков, поглотивших карюю радужку. — Васили-и-иса, — забавляясь, тянет Кир. Смотрит на девушку, и, желая ещё немного повеселиться, даёт ей мнимый выбор. — Что будем со всем этим делать, а? Решай. Я все еще с Кариной или уже нет?***
Полночь белеет за окном ее номера. Раскуроченная односпальная кровать. Белоснежный пододеяльник, скользящий по телам мужчины и женщины, которые пытаются отдышаться. Разбросанные по комнате вещи — белая футболка и бежевые брюки, черное длинное платье, белье — свидетели остывающей страсти. Но страсти ли? Кир слишком быстро поднимается с матраса и одевается. Карина нежится в кровати, потягиваясь, как прирученная кошка. — Ещё сутки? — недовольно ворчит Кир. Карина сказала это за ужином. А он все никак не может выкинуть из головы факт, что девчонки зависнут тут еще хрен знает насколько. Ведь Никольская позорно сбежала от него. И у нее явно есть желание остаться в отеле на всю чертову жизнь. А у него уже план был, как достать ее в городе. — Карин, она что, держит тебя в заложниках? — Кирюш, я должна быть тут завтра с ней. Это не обсуждается. — Почему? — У Васи день рождения. — Так вот чем вы тут занимались! Готовили вечеринку? — Не будет никакой вечеринки. — А что будет? — Кир… Ничего не будет. У неё кроме меня нет друзей. И Вася не любит отмечать дни рождения еще со времён гимназии. Так что нравится тебе или нет… И завтра, и, если нужно, послезавтра я буду тут. Мы будем просто отдыхать. — Карин. — М? — Тут же круглосуточная бронь номеров, да? Как думаешь, свободный для меня подберут?