А звери мои, ночью
Рвут кожу и плоть в клочья
И каждый их клык заточен
Играют на струнах жил.
***
Ка-а-а-к же она его ненавидела! Всем сердцем! Разумом! Каждой эфемерной частичкой души! Осознанно! Да, Василиса очень, о-очень четко понимала, какие чувства испытывала к Кириллу Воронову. Но вот ее тело… Ее тело с мозгом было не согласно. Какая-то дрянная её часть считала, что Кирилл красив. Невероятно красив. Все ее органы чувств будто сходили с ума, когда он оказывался близко. Все началось… Когда? Точно не в злополучную ночь в клубе. В ту ночь у нее просто голову повело от ублюдка. Наверное, в далеком сентябре?.. Да, скорее всего. В начале сентября. Кирилл ведь был прав, когда говорил, что она приехала в клуб подготовленной. В начале осени какой-то папин партнер праздновал свадьбу за городом. Прекрасная невеста. Веселые гости. Уютный камерный отель. Реки шампанского и горы цветов. Торжество лоска, роскоши и шика. Церемония регистрации на свежем воздухе. Это была самая красивая свадьба, которую только видела Василиса. Родители часто брали ее с собой на подобного рода светские мероприятия: дни рождения, свадьбы, ужины — и ей было, с чем сравнить. Вася увидела его вовсе не «случайно». Увы, случайностью даже не пахло. В тот вечер Кирилла сложно было не заметить: среди всех гостей он выделялся так, как среди множества разноцветных драгоценных камней сияет идеальный прозрачный бриллиант кольца Tiffany. Наплевав на цветовую палитру дресс-кода (все гости были в бежевом и пудро-розовом) и строгие требования к классической одежде, Кирилл приехал к середине мероприятия, когда многие изрядно опьянели. Заявился такой веселый, яркий, сверкающий — в самой простой белой футболке и каких-то полуспортивных штанах! Высокий. С волосами цвета меди, цвета ярчайшего заката, золота, огня и страсти. Со взглядом, что напомнил ей о горячем шоколаде. С улыбкой проклятого Бонда! И с какой-то девушкой Бонда в обнимку. Кирилл был чертовски красив. Словно любовно выточенный умелым скульптором Аполлон, блин, Бельведерский двадцать первого века! Сюрприз жениху от него — торт со стриптизершей. Сюрприз невесте — торт с двумя стриптизершами. И все… Все вдруг поменялось. Кирилл прибыл с заходом солнца. Кирилл привез с собой другую ночь. Ночь, которую Василиса успела увидеть лишь краем глаза (мама вызвала ей такси и отправила домой). Ночь, когда слетели маски благопристойности и заботы о репутации. Ночь, где, наверняка, она могла бы отдать душу в танце самому Дьяволу. Бал Сатаны, однозначно, Вася представляла совсем не так. Но и тот, кто правил этим балом, меньше всего был похож на Зло из сказок. Никольская запомнила: Кирилл Воронов. Самый привлекательный мужчина и, кажется, самый неподходящий для нее. Мужчина, который вскружил ей голову одним лишь фееричным появлением на той свадьбе. А после Василиса сделала все, чтобы только узнать о нем побольше. И лучше бы она этого не делала. Началось с того, что Кирилл оказался сыном прокурора города. Вася слышала пару раз, как папа клял их прокуратуру, когда не мог найти нужные ниточки, за которые хотел подергать. Но это была лишь верхушка айсберга. Сначала Василиса нашла парочку старых публикаций в СМИ о том, что прокурор посадил своего же сына за решетку и назначил ему исправительные работы. Статья УК 228.1. Сбыт наркотиков в помещениях, используемых для досуга… Срок от пяти лет… Но… Это было четыре года назад. А Кирилл явно пребывал в местах не столь отдаленных. УДО? Кто-то сидит за него? Чем он вообще занимается? И вот тут — пустота. Нет ИП с таким ФИО в Петербурге. На сайте по проверке контрагентов для бизнеса нет учредителя с таким ФИО в Петербурге. Он будто невидимка. Он ничего не делает? Нет, бред же. Тот, кто ничем не занят, не гоняет на Aventador. Ее помешательство набрало обороты в октябре, когда Василиса решилась спросить отца о «том молодом человеке со свадьбы». — Зачем тебе? — Ну… — Василиса. Он что, проявляет знаки внимания? Хах. Если бы. Он ее даже не видел. — Нет, но я подумала… — Держись от него подальше. — Почему? Разве он не из твоей… ну, твоего круга общения? — Упаси Бог, Василиса! Выкини его из головы! У тебя четвертый курс в разгаре! Кто-то хотел начать стажироваться в этом твоем… Как его?.. — Да, пап. Хорошо. Она промолчала о том, что уже начала стажироваться в любимом российском бренде дизайнерской одежды. Ведь это было совсем не важно. Куда важнее было узнать, что же не так с этим Кириллом? Папа же сам летом намекал, что, может быть, ей стоит обратить внимание на какого-нибудь достойного молодого человека. Как-то раз отец даже ляпнул что-то вроде: «тебе что, девочки нравятся?» — Василиса тогда едва не подавилась рисом. А все потому, что ей никто особо не нравился; отношений она, не в пример сверстницам, не заводила. Знакомить же отца с тем единственным мальчиком, с которым они встречались весь её одиннадцатый класс и первый курс уже смысла не было. Были, конечно, ещё несколько мимолетных свиданий, какие-то невзрачные ухаживания… Но никто не не цеплял. Все, о чём Вася думала последние года два, — как закончить универ и уехать куда-то далеко, где никто ее не знает. Но Кирилл, блин, её зацепил… На ее же голову. Осень закончилась тем, что Василиса так ничего и не нашла. Кирилла она больше не видела — его образ медленно мерк. Серел, как хмурое небо Питера. Пока в январе Карина не показала фото ее нового парня. И не рассказала, что ухажер тесно связан с несколькими ночными клубами и, кажется, барами: то ли управляющий, то ли владелец, то ли его друг — владелец… Теперь уже сложить два и два не составило труда. И в тот момент, когда Василиса, сидя за ноутом, осознала, кто такой Кирилл Воронов, она возненавидела себя. И его. И всех-всех-всех. Ведь если она — самая обычная девчонка — смогла понять, что именно происходит в мире, где правит Кирилл, то и другие (в том числе такие, как ее отец) тоже все понимали. Понимали. И закрывали глаза. Делали вид, что никто ничего не знает. А он… Он продолжал улыбаться, глядя на нее с фоток в Инсте Карины.***
День ее двадцатидвухлетия начался с утреннего звонка научного руководителя — и не за тем, чтобы поздравить, а за тем, чтобы сообщить: на следующей неделе все выпускники организовывают предпоказы своих коллекций. Нужно было подтвердить дату прогона. И все бы хорошо, но Василиса так и не продумала до конца оформление своего подиума. Все идеи казались скучными, банальными, изъезженными. Поэтому точно назначенная дата своеобразной предзащиты едва не ввергла ее в панику. Потом был завтрак. Очень ранний завтрак в полупустом ресторане. Будить Карину Вася не решилась. А если учесть тот факт, что накануне вечером Карина была на свидании с ним и не прибежала в слезах, не сыпала в сторону Никольской справедливыми обвинениями… Значит, Кирилл ничего ей не сказал. Значит, они провели очередную чудесную ночь. Ревновала ли Василиса? Ответить на вопрос было сложно даже самой себе. С одной стороны, никакой влюбленностью тут и не пахло. Она не была влюблена в этого человека как, например, в своего первого парня. Она прекрасно понимала, кто он и что он. Отношений с таким Кириллом Вороновым хотелось бы меньше всего. Но с другой… Всегда есть проклятая другая сторона. Карина здорово подпитывала ее воображение, порой делясь интимными подробностями. И Василиса… Скрипя зубами, она признавала тот факт, что ей хотелось хоть раз побыть на месте подруги. Всего один раз. Это осознание ее медленно убивало. Сжирало мозг, душу и нервы. А в ту ночь в клубе… Боже, Вася ведь искренне оттягивала это чертово знакомство! Карина приглашала потусить в их компании уже месяц. Василиса умело сливалась. Но воспаленный мозг в какой-то момент подкинул идею как убить двух зайцев одним выстрелом. То, как она себя повела у дверей клуба, и её саму ввергало в тихий ужас. Но этот аромат (когда Кирилл подошел к ней со спины слишком близко, она впервые узнала, чем он пахнет; и тогда к его образу добавился еще и его запах) вскружил голову. Он не был легким. Не был сладким или горьким. Это была дикая странная смесь всего: и сигарет, и туалетной воды, и его тела… Василиса ненавидела себя. На что она вообще надеялась? Но в тот миг показалось, что план мог выгореть. Она заранее написала Карине, что хочет уехать. Знала же, что не сможет смотреть подруге в глаза. Но Карина ее нашла. Прибежала. И поехала домой с ней. Василиса Никольская была ужасной подругой. И осознание того, что она сейчас испачкана в той же грязи, что и все в мире Кирилла, окончательно добило ее. Поэтому Вася бежала сюда. За город. В любимый тихий отель. А этот черт нашел ее и здесь. Воспользовался ее минутной глупостью и слабостью. Как могла решить Василиса, что теперь делать? Как могла выбрать верный ответ? Он готов был оставить Карину в покое. Но каким образом?! Бросить ее, сказав, что он переспал с ее подругой?! Или продолжать эти недоотношения, упиваясь влюбчивостью Карины? И что, что, блин, из этого — меньшее зло?! А когда официант за завтраком принес ей маффин с горящей свечой и поздравил их дорогую гостью с Днем рождения, Василиса едва сдержалась, чтобы не скинуть тарелку с десертом со стола. Ведь рядом с пирожным она увидела открытку от «гостя, который вчера заказал этот завтрак, но предпочел остаться неназванным». «Необязательно любить то, что вызывает в тебе бурю эмоций. Я вот не люблю розы. Но вечно их покупаю. С Днем Рождения, Василиса. Не проеби этот день не с теми и не так. И год. И вообще всю жизнь».***
Последний день мая выдался на удивление теплым и ясным. Уже совсем по-летнему припекало солнце; его лучи заботливо ласкали обнаженную светлую кожу; легкий ветерок приносил на пляж аромат одуванчиков; чистая голубая лазурь высокого неба над головой казалась странно досягаемой — только руку протяни. Белоснежный песок напоминал на ощупь мальдивский; огромный подогреваемый инфинити-бассейн манил прозрачной водой, а удобный шезлонг — мягкой накидкой. Плавать было лень. Василиса просто лежала, загорала. Вполуха слушала тихие голоса отдыхающих, переплетающиеся с фоновой джазовой музыкой и плеском воды, когда кто-то нырял в бассейн. Карина вот-вот должна была вернуться с подарком, а пока… Можно бесконечно наслаждаться тишиной и умиротворением. Вася сладко потягивается. — У тебя что, пунктик на белые шмотки? — Весёлый голос Кирилла Воронова врезается в сознание. Глаза распахиваются. Яркий свет, однако, заставляет на пару секунд зажмуриться. До ушей доносится характерный звук: он устраивается на соседнем шезлонге. — Уверен, что да. И много у тебя… м-м… пристрастий? Василиса резко садится, спуская ноги на песок, собирается высказать ему все, что думает о его пребывании здесь. Но он быстро затыкает ей рот одним своим видом. Взор зеленых глаз невольно прикипает к полуобнажённому мужчине. Это… Это просто… Кирилл наверняка замечает, как ее взгляд скользит по его торсу. Ниже. К шортам… нежно-розового цвета?! Но на золотистой, едва тронутой неярким загаром коже подтянутого живота этот цвет смотрится неплохо. Ткань заканчивается чуть выше колен: дарует прекрасный обзор на поджарые икры. Кирилл улегся так, будто он тут — царь и бог всего отеля! Полулежит, скрестив лодыжки и подложив согнутую в локте руку под голову. Даже не глядит в ее сторону. Смотрит в небо, закуривая. А на крохотном столике между их шезлонгами валяются темные очки, пачка сигарет и золотая зажигалка. — Я почти чувствую, как ты облизываешь меня взглядом. — И как он не захлебывается в этом своем море самодовольства? — Ты, кстати, тоже ничего. Но купальник лучше бы выбрала раздельный. И какой угодно, только не белый. Он выпускает дым после первой затяжки. А Василиса все пялится и пялится на резинку шорт, что, по ее мнению, опущена слишком низко. Шлюх и их развязных покровителей здесь не жаловали: ни голыми задницами в нитках, ни мужскими достоинствами у бассейна не светили. Бога ради, это почти неприлично. Но еще больше неприлично представлять себя сверху. Не под ним. А на. Сначала получить свое. А потом неплохо бы придушить! От фантазии — нет, отнюдь не от того, как она его придушит — по спине, несмотря на жаркий полдень, пробегают ледяные мурашки. — Хотя, надо отдать должное… — Он перекатывает голову по спинке шезлонга, отчего и так растрепанные пряди(будто Кирилл вовсе не расчёсывался с утра) падают на лоб; рассматривает ее грудь. — Что это? Balmain, да? Надо отдать им должное за это… — Указательным и средним пальцами он держит сигарету. И не торопясь проводит фильтром по своей груди вниз, имитируя глубокий вырез на ее купальнике. Это уже слишком! Василиса прочищает горло. И наконец-то находит в себе силы посмотреть на самодовольную рожу Воронова. — Это велнес-отель. Здесь нельзя курить. Ох, брависсимо! Она ведь собиралась сказать именно это! — А где можно? Кирилл наслаждается происходящим, демонстративно затягиваясь. — Не здесь. — Ты сегодня поразительно веселая для именинницы. — Как, кстати, ты уз?.. — Да уж. Глупый вопрос. — Не отвечай. Василиса снова откидывается на свой шезлонг. Тяжело вздыхает. Пытается найти взглядом любого молодого человека, способного отвлечь ее от мыслей не о том мужчине. Но все они — не те. Не он. Не выходит задержать взгляд ни на ком… Вот вроде ее ровесник-блондин… Но в сравнении с тем, кто лежит рядом, ему словно красок не хватает. Вот парень-шатен… А рядом с ним девушка. «Можно подумать, в случае с ним тебя этот факт останавливает». — Черт. И куда стряхивать пепел? Да, вообще-то! Должен останавливать. «Должен. Но ты же едва не запрыгнула на него. Так что очень-то похоже…» — Че ты такая хмурая? Василиса молчит. Сглатывает. «Ладно, ладно. Мысли и фантазии — не в счет». Это всего лишь внутри ее головы. Не такая же она дрянь, да? — Слушай… Хотел спросить… Ты же в клуб приехала, заочно меня зная. Я, конечно, неотразим и все такое, но с трудом верю, что за пару часов знакомства такая как ты вдруг обнаружила, что не против потрахаться на досуге. Значит… Ты меня уже знала? Мы где-то виделись? — Кирилл. — М? — Что ты тут делаешь? — Ты уже вчера спрашивала. — Что ты тут делаешь сегодня? — Отдыхаю. — Он отмахивается от вопроса, тут же переводя тему. — Хочешь, прямо сейчас подниму тебе настроение? О, к ним прямой походкой направляется девушка в униформе отеля. Вот сейчас Василиса и повеселится! — Нет необходимости. Я и так в ожидании шоу. — Губы расплываются в довольной улыбке, когда Кирилл следит за ее взглядом и тоже видит сотрудницу отеля. — Думаешь, меня турнут отсюда? — Надеюсь. — Смотри и наслаждайся. — Дьявольская улыбка расцветает на его лице. В руках уже бычок, который он спустя секунду кладет в протянутую стеклянную пепельницу. — Молодой человек, извините, но курить на территории СПА запрещено. Вам будет выписан штраф. При повторном нарушении мы будем вынуждены прервать ваш отдых на нашей территории. Кирилл усаживается на своем шезлонге и смотрит снизу вверх на девушку. — Зачем вам пепельницы? Держите для таких нарушителей как я? Надо отдать должное, девочка выглядит более-менее уверенно. — У бассейна не курят. Пепельницы для домиков. Вот это она зря… Воронов выпрямляется. Бросает взгляд на Васю, следящую за представлением. — Для каких домиков? — Учтиво-вежливый голос Кирилла явно действует на сотрудницу отеля успокаивающе. Гость не возмущается, не ругается, не угрожает стандартным «вы знаете, кто я». Девчонка потихоньку сменяет строгость на милость. — За корпусом отеля есть отдельно стоящие домики. Вы можете арендовать любой свободный. На территории домика можете курить. Кирилл улыбается Васе и подмигивает. — Видишь? Со всеми можно договориться. И снова обращается к девушке: — Подскажите, пожалуйста, как забронировать дом? — Подходите на стойку рецепции в главном холле. Администратор обязательно подберет подходящий для вас вариант. Я могу проводить вас, если необходимо. Или показать дома сейчас… Из тех, что не забронированы… — Не стоит, но спасибо. Я подойду к админу минут через пять. — Вам спасибо за понимание, — девушка смущенно улыбается Кириллу, — и хорошего отдыха. Она только собирается уйти, как Воронов подхватывается; не обуваясь, встает на песок. — Девушка, подождите, пожалуйста! — Да? И за пару шагов оказывается за спиной у Василисы. Опирается локтями о поднятую спинку шезлонга, наклоняется и весело шепчет на ухо, задевая кончиком носа щеку: — Что на счет секса на пляже? Цепочка реакций запускается мгновенно. Горячие мурашки. Сжимающие подлокотники пальцы. Кульбит сердца — и падение(с таким радостным свистом!) в желудок. Тело охватывает приятный жар, и этот жар — он будто печет под кожей изнутри. Фантазия услужливо рисует картинку в голове. Боже, помоги ей! Но Бог явно был в этот момент чем-то занят. Или он просто давно уже предпочитал не обращать свой взор туда, где мелькал Кирилл Воронов. — М-м? Хочешь? — Кирилл говорит (скорее мурчит, как довольный кот) тихо — так, что сотрудница отеля, скорее всего, слов не разбирает; его дыхание щекочет ухо; а смысл слов доходит только тогда, когда Кирилл чуть отодвигается от ее лица и произносит уже громче: — Принесите, пожалуйста, один «Секс на пляже». И запишите на тот же номер, на который выпишите штраф. Вот дура! Дурадурадура! Он просто издевается. Смеётся. Развлекается. В ту ночь… Она сама себя предложила. А он явно дал понять, насколько сильно —ни насколько — в этом заинтересован. Пусть она и ляпнула про угрозу… Вряд ли его бы так сильно это напугало. Все, что Кирилл вытворяет сейчас — сегодня и вчера — просто его способ поглумиться. — Хорошо. — Девушка кивает, но Василиса едва ли может сфокусировать взгляд на ней. Никольская догадывается, как они с Кириллом выглядят со стороны: домик, коктейль, эти его прикосновения к её щеке… — Спасибо. Буду через пару минут у стойки. — И снова наклоняется к ее макушке, теряя всякий интерес к девушке. Носом легко-легко трется о голову. У нее сейчас случится сердечный приступ, серьезно. Но нет сил отодвинуться. Нет сил послать. Потому что ей в жизни не было так приятно, как сейчас. Так хорошо, так… Василиса едва заметно сжимает бедра плотнее. Жаль, с мурашками ничего сделать нельзя. — Ты что, бронируешь дом, чтобы курить тут? Проклятье! Она задает вопрос, чтобы… отвлечься от своих ощущений? Или чтобы дать себе и ему повод задержаться так хоть на минуту? — Почему нет? — Он все еще(и правда подобно довольному, объевшемуся сливок коту) трётся носом о волосы, дышит в макушку. И Василиса чувствует, как его пальцы легко касаются верха шеи под волосами. Быстро пробегаются по затылку, чуть надавливая, круговыми движениями массируют кожу головы. — Нравится? Она едва успевает себя остановить, чтобы не откинуть голову назад. Именно его вопрос помогает ей держаться. Помогает злиться. — Почему бы просто не уехать? Его запах сейчас без примеси туалетной воды. Но все еще кружит голову сладостью гвоздики и горечью табака. — Я хочу покурить тут. И покурю. С головы рука снова опускается вниз, обхватывает шею, разминает. Лучше, чем массаж в этом чертовом СПА. Кажется, открой Никольская рот — ничего связного она не скажет. Сама замурчит. Поэтому Василиса лишь сжимает губы. — Знаешь, что еще хочу? В могилу ее свести. Лишить подруги. Лишить последних нервных клеток. Лишить спокойного сна. — Ума не приложу. — Больше себе под нос, чем в ответ ему, бубнит Василиса. — Так что на счет секса на пляже? — Не люблю алкоголь. — А я не про алкоголь. Василиса резко оборачивается — он убирает руку. Но не отодвигается. Зря это она… Сантиметров десять между их лицами — а у нее выходит смотреть только на губы. Кирилл все еще стоит, облокотившись на спинку руками. — Что-то я не заметила, чтобы ты был на него готов у клуба… Он молчит пару секунд, будто выискивая в глазах ответ на неозвученный вопрос. И, кажется, что-то находит. Брови взлетают вверх, когда Кирилл удивленно-весело спрашивает: — Ты что, обиделась? Я тебя… задел отказом? — Нет. — Василиса отворачивается. — Эй, ну ты чего? Хочешь, чтобы я извинился? Кирилл, судя по интонации, едва сдерживает хохот. Она жмурится изо всех сил. — Отойди. Пожалуйста, отойди сейчас же. Удивительно. Но он выполняет просьбу. Обходит шезлонг. И останавливается у ее ног. Садится. — Домик для свидания. Вчера я ничего ей не сказал. Сегодня — попытка номер два. Что мне делать? Рассказать правду или продолжать ее?.. Он играет бровями вместо того, чтобы закончить фразу. — Ты — монстр, Кирилл. — А ты? Ты понимаешь, что с некоторых пор она мне стала безразлична и тянешь резину. Это же тебе решать: можешь сидеть вечером в номере и во всех красках представлять, чем я с ней занимаюсь, зная, что я при этом чувствую. А можешь дать мне отмашку — и все закончится. Кирилл встает. Еще раз рассматривает ее с ног до головы. — Для Карины закончится. — Ты меня шантажируешь. Кирилл улыбается и перед тем как уйти весело бросает: — Скажи, что тебе не нравится. Мы же похожи больше, чем я думаю, да?***
Карина подходит через минуту. В ее руках — небольшая крафтовая коробка, перевязанная белоснежными и ярко-зелеными лентами. — Столкнулась с Киром на входе в холл, а он какой-то… Не в духе, кажется. Не в духе? Он-то? — Ляпнул про стойку регистрации и унесся. Неужели что-то натворил, и его теперь выпроваживают? — Если бы. Но, кажется, его тут прописывают. — Ты о чем? — Да так… Курил здесь. А ему только штраф впаяли и все. — Черт. Сейчас начнется вселенское разбирательство… Василиса никак это не комментирует. Ибо Воронов, судя по всему, отнюдь не настроен на «вселенское разбирательство». — Ладно, фиг с ним! У Кира семь пятниц на неделе. Взрослый мальчик, сам разберется, да? — М-м. Ну да, наверное… — Держи! Это тебе! Василиса берет в руки протянутую коробочку. — Давай-давай, открывай… Я так старалась. Подбирала! А когда Василиса видит те самые солнцезащитные очки, которые давно хотела, и бежевый шелковый платок к ним, все, чего ей хочется в этот миг — нырнуть в бассейн вниз головой. Карина не заслужила ее кислой мины. А потому Никольская искренне, из последних сил, до жгучих слез сжимает подругу в объятьях, безостановочно бормоча «спасибо».***
Когда официант приносит коктейль к их столику, Василиса вежливо поправляет молодого человека: — Вы немного ошиблись. Коктейль был заказан для нее. — И, мягко улыбаясь, кивает на загорающую рядом Карину. — Кажется, Кир решил извиниться за грубость в холле. — Карина тоже улыбается. А Вася, глядя на нее, совсем не понимает… Это она сейчас зря сделала или нет? Скорее бы закончился проклятый день. И месяц. И весна. Ведь летом все всегда проще.***
Такого окончания дня Василиса ждала меньше всего на свете. Точнее, не ждала совсем. Он был последним, кого хотелось бы видеть у входа в свой номер. Он прибежал в двенадцатом часу. Он стучал в дверь как сумасшедший. Взъерошенный, в тех же плавках и с паникой в глазах. Сбивчивое «Карина, морепродукты, отправила сюда…» Но Василисе хватило пары секунд, чтобы понять. Вот же блин! — Она сказала, адреналин у тебя. Без «Скорой» можно обойтись. Времени выяснить, как этот придурок умудрился накормить Карину морепродуктами, не было. Хватая шприц, — Никольская хранила пару в машине и в сумке, зная об особенности аллергии Карины, — Вася выбежала за Вороновым, даже не переодевшись. Все, чего ей хотелось — убить его! Но сначала нужно было вколоть подруге адреналин и не допустить распространение отека Квинке на ее горло.***
— Я же не знал! Они бегут по тропинке в сторону злополучного домика. Кирилл впереди. — Вы вместе полгода почти! Как ты мог не знать?! Как вообще?.. Бежать в шлепках неудобно. Еще и халат надо придерживать, чтобы не сильно развевался. — Я завязал ей глаза… — Ты — самый настоящий дебил! В жизни не встречала… — Ты можешь заткнуться и бежать быстрее?! — Как вообще в таком отеле они не удосужились иметь аптечки в домиках?.. — Ты мне скажи! Это же твой любимый отель, да?!***
Уютный деревянный А-фрейм домик. Невысокий. С панорамным остеклением. Сосны, дорожки из опилок и много-много гирлянд-лампочек. Маленький бассейн на территории, огороженной небольшим забором. Стол с накрытым ужином у бассейна. Вид на Финский залив вдалеке. И никого, кроме них двоих. Никольская сбито дышит после быстрого бега. Поправляет легкий халат, посильнее запахиваясь. Оглядывается. — Где Карина? На самом деле она уже понимает: никакой Карины тут нет. Кирилл на расстоянии вытянутой руки — и он больше никуда не торопится. Вот же… Как же правдоподобно сыграл, гаденыш! — С Днем рождения, Василиса. Василиса усмехается. Кидает шприц на столик и разворачивается к выходу. Шаг. Два. Три. Его рука на талии. Резкий разворот. Ее ноги больше не чувствуют земли. Звонкий девичий взвизг. И он падает спиной в бассейн, утаскивая ее под воду.***
Шум в ушах оглушает. Кажется, они плывут под водой… Воздух! — Дыши. Все хорошо. Кирилл держит ее. Крепко прижимает к себе, когда они выныривают. Успокаивающе гладит по лопаткам сквозь мокрый халат и шепчет на ухо: — Только не брыкайся. Не делай меня импотентом. Василиса трясется от холода(видимо, этот бассейн без подогрева) и кашляет, длинные волосы липнут к лицу. Вода в глазах, ушах, носу — от неожиданности хлебнула. Она сама так сильно хватается за него, что на руках Кирилла наверняка останутся синяки. Чувствует пальцами ног пол — они подплыли к противоположной стороне бассейна. — Так, шагай-ка на порог. И вот теперь уже не так глубоко. За его спиной мелькает знак «Нырять запрещено». Думать о том, что он мог разбить свою дурную голову, падая спиной вниз, не хочется. Но она все равно думает. — Т-т-ты… — Зубы стучат, и инстинктивно Василиса жмется к нему всем телом. К теплу, что исходит от Воронова как от солнца. Лбом прижимается к его груди. — Ид-д… — Ну хватит уже. Заладила одно и то же. Я просто сэкономил нам время и приблизил то, что все равно случится рано или поздно. И вот они шагают: Василиса — спиной, на носочках, вода уже едва достает до груди. Кирилл подталкивает её к стене бассейна. Лопатками и затылком она чувствует твердость плитки. Он останавливается в сантиметре от ее тела. Убирает от ее лица мокрые волосы, заводя их за уши. Рыжие пряди — капли с них падают ей на лоб — липнут к его лбу. — Что ты так упираешься? Сама же хотела. Тем более… Я тебя не съем. Ей тоже дико хочется отвести волосы от его глаз, но Василиса лишь сильнее сжимает пальцы на плечах мужчины, не разрешая своим рукам лишних движений. — Зато я бы тебя точно съела с потрохами. Кирилл ухмыляется. Черт! Она вовсе не в том смысле, о котором подумал он. — Видишь? Ты тоже меня хочешь. Просто в извращенной манере. То под камерами, то в весьма жесткой форме. Его ладони ложатся на поясницу, пальцы комкают халат. А его шуточки в этот момент не раздражают. Вася только едва заметно горько улыбается, понимая, что должна — обязана! — объяснить: — Кирилл, пожалуйста, послушай… — Подбирать слова сложно. — Давай сейчас одумаемся… Он наклоняется еще ниже — но не целует. Не дотрагивается по-настоящему. Лишь ласкает дыханием уголки ее приоткрытых губ. В этот миг Василиса готова сказать что угодно. Готова извиниться. Попросить забыть. Только бы не делать то, чего самой хочется больше всего на свете. Чувство, что затапливает каждую клеточку тела — непередаваемо. Будто он везде. Руки на ее спине. Тепло его тела почти осязаемо. Дыхание, скрещенное с ее дыханием. Влажный ночной воздух словно пропитывается ими. А вода и вовсе уже не кажется холодной. Скорее приятно-прохладной. — В ту ночь у клуба я ошиблась, сглупила… Прости, пожалуйста. Забудь и… — Но он явно не готов «одуматься, простить и забыть». Ловит кончиком языка ее дрожащий шепот. Проводит по нижней губе, очерчивая контур. Василиса теряет мысль, против воли тихо стонет. В животе так быстро рождаются тяжесть и жар. Ей невыносимо сильно хочется отпустить себя. Хочется обнять. Прижать к себе. Хочется так, чтобы почувствовать всю тяжесть тела на себе. — Один раз. — Его руки с поясницы спускаются ниже. Вода снова колышется вокруг них. — И нас отпустит. — А если нет? — Ну, ты же умная, старательная девочка, да? Так вот нужно постараться, чтобы отпустило. Чертов дьявол! И вот ей уже кажется, что есть доля правды в его словах. И нет сил сопротивляться ладоням, по-хозяйски задирающим халат и сминающим ягодицы. Нет сил сопротивляться тому жару, что пылает меж их телами, — горячее адового пламени. — Я тебя даже не люблю… — Отлично. Это то, что нужно. —Это вовсе не отлично. Это… мерзко. Кирилл усмехается в ответ на ее реплику и отстраняется. Убирает руку с ягодицы. Тихий всплеск воды — и большим пальцем оглаживает ее приоткрытые губы. Верхнюю. И нижнюю. Агатовые зрачки гипнотизируют. Василиса прикрывает глаза, прерывая зрительный контакт. Слушает свое сердцебиение: удивительно, но оно постепенно выравнивается. Они стоят так пару минут, должно быть. То, что он говорит дальше… Это проигрыш. Их общий. Потому что ей нечем крыть. А ему не нужно больше подбирать слова. — Открой глаза, Василиса. Оглянись. Что тут мерзкого? Через пару минут первая ночь лета. Это твоя первая ночь личного нового года. И мы оба этого хотим. Так почему нет? Наверное, это могла бы быть последняя секунда перед прыжком в зияющую тьмой пропасть. Последняя секунда, когда еще можно было обернуть время вспять и не допустить ошибки, которая, вероятнее всего, уничтожит их. Могла бы. Если бы ее пальцы не расслабились на его плечах. Если бы она не дала волю рукам. И вот уже ее ладони — на его шее. Если бы Василиса не чувствовала жилку, выдающую с головой его сходящий с ума пульс; если бы она не нырнула пальцами в его волосы на затылке, несильно сжимая, а он не видел бы в ее глазах море отчаяния. Море, волны которого сотканы из чистейшего желания и похоти. Ее глаза — последнее, что Кирилл успел увидеть, — отпечатываются горящим клеймом в его сознании. Больше нет сил сдерживаться, уговаривать, соблазнять, обещать. Что-то в нем взрывается с такой неебической силой, что Кир впивается в желанные губы, не отдавая более отчета своим действиям. Окончательно с ума сходя, когда Василиса отвечает ему с той же пылкостью, до боли сжимая пальцы в его волосах. А в следующий миг наступает первая ночь июня. И мир, должно быть, полыхает синим пламенем. Его отец, ее отец, Карина; ее неприятие его образа жизни, его неприязнь к ее замашкам — на все плевать. Кроме собственного желания услышать, как она кричит. Не от злости. Не морщась в очередной раз от презрения. Не отворачивая нос от него, как от прокаженного. Все, что будет срываться этой ночью с её губ, вырываться из ее горла — всхлипы, просьбы, мольбы и стоны, крики истинного удовольствия. Один раз. Всего один. А оттого ощущение гораздо острее. Все воспринимается ярче. Кир едва не ловит тот кайф, от которого можно задохнуться. Руки хаотично путешествуют по ее пояснице и заднице. В какой-то момент он рывком развязывает пояс на халате — Василиса сама скидывает с плеч мокрую ткань. Обнаженная, в воде прямо перед ним, наверняка уже готовая, — член дергается от желания поскорее трахнуть ее. Ну, сука, нет! Если это случится один раз, то только так, как хочет он! А Кир хочет не пятнадцать минут порева в бассейне — он хочет всю эту ночь себе. Едва ладони оказываются на ее бедрах, Василиса сама запрыгивает на него. Обвивает ногами торс, руками — шею, а Кир лишь подхватывает легкое тело и с силой прижимает к ноющему паху. Словно пьянея от вкуса сломавшейся девчонки, зацеловывает ее всю: нежные губы, раскрасневшиеся скулы, плечико, тонкую шею, другое плечо — снова и снова, еще и еще. Пока она, на хрен, не взмолится о продолжении! Но пока что Василиса делает то же самое с ним. Сама дергает его за подбородок и языком проскальзывает в его рот. Целует влажно, глубоко — будто упивается его вкусом. Заставить ее быть ведомой, а не ведущей в их игре, кажется, та ещё задачка — Никольская в его руках выгибается, трется мягкой грудью о его грудь, целует так крепко, как никто до этого. Сильно кусает кожу на плече, проводит языком вдоль вены на шее, надавливая. Черт! Ее «съем» было нихуя не метафоричное! Он так и не узнал, как давно это у нее… Но, кажется, она на нем слегка чокнулась. И это самое заводяще-возбуждающее, что только он мог представить! Ему —ему, бля, а не ей, — сносит крышу! Сносит сильнее, чем от гонки за дофамином! Их поцелуи жадные и требовательные, влажные и глубокие. Светлая тонкая кожа Василисы, чуть раскрасневшаяся после дневного солнцепека, уже сейчас покрывается следами страсти, а она так сладко, так, сука, сладко то ли хнычет, то ли всхлипывает! Ерзает, трется раскрытым лоном о его член, обтянутый плавками, старается поднять себя повыше и потереться об обнаженный торс. Но Кир держит крепко, не пускает ее так высоко — знает, как мучительно сейчас и как до умопомрачения хорошо ей будет потом. Ничего, немного терпения ее не убьет. Но она все еще не уступает. Не дает ему шанса оторваться от своей шеи. Так сильно прижимает к себе, что в какие-то минуты Кир, не сдерживаясь, оставляет ряд болезненных поцелуев-укусов, забив на то, как завтра она выйдет из номера с его метками. Она сама хочет. Сама просит. Все это похоже на схватку. Черта с два он проиграет! Кому-кому, но уж точно не ей! — Есть? Дрожащий голос… Точно, Никольская что-то говорит. А он словно под дурью. Кир с трудом разбирает слова, отрываясь от ее кожи за ушком. — А? Василиса тоже чуть отстраняется. И пусть ее глаза застилает пелена страсти, пусть она вся — в красно-лиловых следах их сумасшедшего желания, пусть ее тело горит и дрожит под его губами и руками, она находит в себе силы сказать: — Презервативы? У тебя же есть? Кир моргает пару раз, соображая, к чему она это. Презервативы. Бля, шутка что ли? — Ты серьезно? — Да, я же… — Девушке явно неловко. Отводя взгляд она быстро произносит. — Я не буду без. Он не готов изречь что-то более остроумное, чем первое пришедшее в голову: — Ты что, ни с кем не спала? «Скажи еще, что ты девственница, блин! Ну вот не надо обламывать весь кайф!» Кир был не готов сейчас засунуть свое желание хорошенько поиметь ее куда подальше. Не готов был высрать из себя нежность, заботу и все вот это… Это вообще не планировалось! Хотя он просто не поверит, что невинная овечка способна на то, что минутой назад вытворяла своим языком и зубами эта девчонка. Удивленно-шокированный взгляд ни о чем ему не говорит. Василиса теряется на пару секунд. — Нет… То есть да… Очень понятно. Вот яснее некуда. Никольская хватает его за подбородок и смотрит прямо в глаза. — Я не девственница. Но это же вообще не при чём. Просто скажи, есть или нет? Ладно, хер с ее тараканами. Как будет настроение, он подумает, что с ними сделать в следующий раз. «Следующий раз». А быстро его переключило с одного раза-то. Хватило только покусаться в бассейне. «Ладно, Василиса. Мы вернемся к этому позже». А пока… — У меня нет. Но есть в доме, в спальне. Пока она отпускает его, спрыгивая. И, хватая за руку, ведет в сторону лестницы из бассейна. Вылезает. Кир с удовольствием, с каким-то странным, едва ли не мазохистским наслаждением смотрит, как она выходит из воды, поднимаясь по ступеням. Он едва успевает шлепнуть по заднице, — потому что не шлепнуть невозможно! У него ладони так и чесались! — Василиса, визжа, срывается с места. — Догоняй, Воронов! И в свете белой ночи, нагая, босая, с порозовевшей ягодицей, облаченная в платье из прозрачных капель воды, с потемневшими волосами до талии, прикрывающими кости лопаток, бежит в сторону дома. И Киру кажется, что он, как законченный наркоман, готов бежать куда угодно, если в точке прибытия его будет ждать доза Василисы Никольской. Льнущая, теряющая от него голову, готовая отдаться где угодно, — и вот уже его эго едва ли не рычит от удовольствия, давясь слюной. Однозначно круче, чем дофамин. Вот это ощущение своей власти над человеком — над такой, как она, — выкручивает его эмоции до запредельного накала. Как меф внутривенно. Кир никогда не тестировал эту дрянь, но знает: соль гарантирует одновременный выброс дофамина, серотонина и норадреналина. Чистейшая эйфория. И вот сейчас Кир ловит себя на мысли, что с дофаминовой иглы готов пересесть на иглу эмоций и чувств Василисы Никольской. Кажется, в ней их целый коктейль. И он не против выпить.***
Небо словно нарисовано пастелью. На полупрозрачном синем полыхает огненно-оранжевый. И не ясно, то ли закат, то ли рассвет. Ночь не темная. Ночь не звездная. Ночь не скрывает обнаженных тел мужчины и девушки, что устроились на двуспальной отельной кровати. Он в ней. Она на нем. И никакой любви. Кирилл сидит, откинувшись на горы маленьких квадратных подушек у деревянного изголовья. Упирается стопами в матрас. А сверху, оседлав его бедра, устроилась Василиса Никольская. Она обнимает его за шею, но руки то и дело путешествуют по телу Воронова, будто стараясь запомнить каждый сантиметр. Она извивается под ласкающими ладонями, прогибается в пояснице, трется животом о его живот. Сама себя ублажает, сидя на его члене. Только вот у нее больше нет сил держать тот ритм, что был вначале. Она ведь устроила тут скачки. Но, кажется, обуздать нужно было не его, а ее. И Кир был готов к тому, чтобы накинуть поводья на свою наездницу. Она снова так близко… Ее мышцы плотнее обхватывают его. — Не!.. — Василиса вскрикивает и строптиво дергается в тот момент, когда Кирилл замирает, насаживая ее на себя сильно, жестко, и не дает больше двигаться. Крепко обнимает и фиксирует на себе. — Ненавижу… Василиса бормочет что-то неразборчивое в его плечо и трясется. Царапает кожу на голове под волосами, но короткие ногти не особо болезненно это делают. И она едва не плачет. Никольскую колотит от того, что он — который раз — лишает ее необходимой разрядки за миг до. А ему… Ему до болезненного скрежета в зубах, до кипящей и бурлящей в груди злости хочется скинуть ее с себя, снять проклятую резинку и вот тогда уже прочувствовать все сполна. Она же не просто влажная. Бесстыдно мокрая. Разгоряченная. И наверняка такая же нежная, как ему кажется. — Кири-и-илл, — тихо скулит в его вспотевшую шею, и Кир с особым наслаждением, дразнясь, толкается чуть глубже. До самых, сука, яиц в нее. И все равно — не то. — Пожалуйста… Он не замечал в себе садистских наклонностей, но вот с ней… Она нацепила на него ебаный презерватив! И он согласился, потому что хотел ее, как нарик — дозу. Он уступил. А значит, пусть девчонка немного помучается. Но эта боль ей на самом деле нравится — Кир уверен. Как нравится и тот факт, что они все еще вместе, а не разбежались по своим комнатам. — Пожалуйста что? — Одной рукой он держит ее за бедро, другой обхватывает шейку. Заставляет поднять голову с его плеча и посмотреть прямо в глаза. Они влажные и блестят. Как и их потные тела. Кирилл гладит припухшие покрасневшие губы со следами то ли его, то ли ее собственных зубов. Ее рот и его рука… Отлично. Он почувствует ее — так или иначе. И Кир толкается пальцами глубже — Василиса послушно принимает его, не смыкая губ, лишь всхлипывает слегка обиженно. — Да, мне тоже кое-что сейчас не нравится. Но мы оба все равно не остановимся, так? — Три пальца, поглаживая язык и щеку, изучают ее рот. Ей так хорошо? Василиса прикрывает глаза, и Кир думает, что, наверное, не сдержится, если она его укусит. Но девушка лишь сильнее запрокидывает голову назад. Уже не содрогается так, как минуту назад. Что ж. Очередной раунд. Он убирает руку из ее рта и опускает ниже — ласкает место соединения их тел сзади. А она приподнимает слегка задницу и сама подставляется, как мартовская кошка, под его пальцы. Ох, дорогая… Кир внимательно наблюдает за ее лицом, олицетворяющим самое сладкое наслаждение. Сейчас-сейчас. Поглаживая и дразня он подводит средний палец ко входу в разнеженное влагалище и… плавно толкается одновременно членом и пальцем, насаживая ее, растягивая. — Больно же… Он чувствует, как ее тело сопротивляется. Как она пытается слезть с него. — Тш… Расслабься. Ее громкий протяжный стон — Василиса кусает его плечо. — Давай… Готова? Она отрывается от его тела, кивает. Толкнуться резко — и поцеловать, прикусывая нижнюю губу. Ощутить, как она, неосознанно пытаясь вытолкнуть или соскочить, лишь сжимает его теснее. Бля-я-я. Он сейчас сам кончит от такого давления. А палец в ней лишь наполовину. — Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста… — А ты умеешь просить, да? — хрипит Кир и тут же вдавливает палец сильнее, глубже, до самой костяшки. В мягкое, мокрое, такое сука-а-а… И его член на контрасте. Что-то в ней от шлюхи точно есть. Кир сглатывает вязкую слюну, прикрывает глаза, с трудом перебарывая животное желание попробовать… Ну, на хрен! Он не собирается трахать ее языком! Это все злость. Да, точно злость. Она так быстро под него подстраивается! Так дрожит, принимая, так выгибается, стонет не стесняясь, пусть щекой, о которую она трется, он чувствует влагу от нескольких капель слез. Только стоны ее рождают в нем чувство, название которого он еще не знает… Будто лишь он способен даровать такое наслаждение. Будто вознося ее он тешит свое и без того непомерно раздутое эго. И ему нравится! — Попроси еще раз. Неторопливо — почти лениво — Кир выводит и вводит палец, упиваясь тем, как Василиса захлебывается кислородом. Тем, как по члену и руке стекает ее смазка. Тем, как она, не смея больше кривить от него носа, в прямом смысле слова растекается в его руках. — Пожалуй… — Нет, — перебивает, вдруг жаждя услышать другое слово. — Прощение. — Прости. Так легко! Только вот его бесит еще сильнее это ненастоящее извинение. Пустое и фальшивое. Сука! — Знаешь, за что извиняешься? Конечно, она молчит. Только плавно на нем покачивается, скользит вверх-вниз, привыкнув к члену и пальцу в себе. Ну и шлюха же ты, Никольская. — За то, что ты — это ты, — цедит сквозь плотно сжатые зубы Кир. А после убирает руку от ее плоти. Прижимает Василису к груди, укладывает на себя, сползая вниз по кровати, и толкается бедрами вперед. Больше Кир не затягивает, не мучает их обоих — трахает ее сильно, с оттяжкой, то тесно сжимая, то разводя пошире мягкие ягодицы. Прозрачные сумерки хрупки и светлы. И в них не скрыть, не утаить сверкание золотого крестика, что мечется, как маятник, меж лопаток девушки. Цепочка перекрутилась. Крестик трепыхается в унисон ее движениям ровно до того момента, пока Василиса Никольская не кончает на нем с громкими стонами. В забытье они проводят странные пару минут, когда оба молчат. Лишь обнимают друг друга и рвано дышат. А потом Кирилл переворачивает их, укладывая Василису на матрас. Закидывает ее ногу себе на плечо и снова толкается в разомлевшее тело, желая получить свое. И крестик-маятник вновь приходит в движение — только уже меж ее ключиц.