Грешники

      Стол пестрил едой. Пришлось открывать окно, чтобы избавиться от вкусных запахов. Свежий воздух помогал свободно дышать, а мыслям — не путаться. Родственники шумно разговаривали, бутылки с алкоголем пустели одна за другой, а градус веселья только повышался.       Я никогда даже не смотрела в сторону алкоголя. Страх потерять контроль над своим телом засел у меня глубоко в мозге. Наверное, я бы получила очередную паническую атаку, стоило бы кому-то начать спаивать меня насильно.       Здесь собрались муж тёти, дядя по линии отца, единственная бабушка, три тёти, не считая той, что меня воспитывала, и их маленькие дети, которые бегали у стола и уже были готовы снести весь дом своими играми. Я не любила шум. Он мешал мне прислушиваться к голосам и к собственным ощущениям.       Привычка оборачиваться на резкие шумы всё ещё осталась. Я ненавидела собственное имя. Когда я слышала его, пыталась сохранить безэмоциональное выражение лица, а на самом деле всей душой желала закатить глаза, тяжело вздохнуть или попросить называть как угодно, только не «Рина». Потому что Он любил моё имя и произносил его как личную молитву. Хотя в демоне и не было ничего святого.       Я смеялась над шутками дяди. Он настойчиво пытался сосватать меня с сыном своего начальника, утверждая, что он вообще красавчик, уважает женщин, не курит, не пьёт и занимается спортом.       — И раз он такой хороший, тогда почему он не женат в свои почти тридцать? — я усмехнулась и посмотрела на дядю. Его щёки покраснели от алкоголя. Я сделала глоток кислого яблочного сока.       — Ждал тебя, красавицу! — он посмеялся. — Совсем большая стала, Рина. — Я снова вздрогнула где-то внутри себя. Дядя крепко обнял меня. — Помню тебя ну совсем крошкой. Помнишь, как в детстве ты любила яблоки из сада бабушки? Ты их ела тоннами!       — Ну не прям уж тоннами, — бабушка, которая была трезвее всех родственников, посмеялась. Она сидела рядом с дядей и неспешно пила вино.       Мне хотелось уйти. Как бы мне порой не было смешно и как бы сильно я не любила свою семью, я не могла находиться в большом скоплении людей. Этот неразборчивый гомон давил на уши, лёгким всё больше и больше не хватало воздуха. И, конечно же, пьяные лица… Десяток пьяных лиц будто давал мне понять, что я лишняя в этой комнате.       — Не торопи Рину. Пусть поступит сначала в университет, отучится, найдёт работу, построит карьеру, — начала заступаться за меня бабушка. Я была благодарна её прямолинейности и открытому нраву. Они с тётей были очень похожи. — Куда ей замуж?! Ей только сегодня восемнадцать исполнилось! Да и то она даже не родилась ещё!       — А во сколько она родилась? — спросил дядя и глянул на настенные часы — минималистичные квадратные с коричневой рамкой. — Днём же, нет?       — Нет, в двадцать три часа и пять минут, — ответила бабушка. — Я прекрасно помню, кто когда родился. Вон, маленький Дэйчи — в пятнадцать сорок, его неугомонная сестричка — в шесть утра ровно…       — Да я понял, понял, — дядя отмахнулся. — А до одиннадцати часов-то осталось минут десять. — Дядя снова глянул на часы, затем на меня.       — Ты очень похожа на маму, — его губы тронула лёгкая улыбка, и он грустно вздохнул.       — Не порти вечер, пожалуйста, — бабушка ударила ладонью по его плечу, нахмурившись. — Не хватало ещё вспоминать плохое. На всех нас похожа. Рина, ты — наша душа, мы тебя очень-очень любим.       — И я вас люблю, — я улыбнулась. В горле встал ком. Я грустно усмехнулась, вытирая слезу, которая неожиданно выступила на глазу. Я взяла себя в руки. — Пойду умоюсь.       Я не хотела ждать точного времени своего рождения. Я каждый раз вспоминала маму, от чего день рождения снова и снова превращался в пытку. И я была рада, что этот день подходил к концу. Скоро на город опустится ночь, скоро наступит другое число, но ничего не изменится. Только внимание ко мне со стороны родственников станет меньше. Я снова вернусь к своей затворнической жизни, снова засяду в комнате, буду читать книги и вязать, буду залипать в соцсетях и смотреть сериалы.       Вот только я закончила школу в этом году. Тётя ждала, когда я подала бы документы в университет, а я не могла переселить себя. Я слишком настрадалась в школе. Надо мной издевались, хоть уже и не так много в последний год. У меня не было друзей, кроме Мегуми и Нобары, с которыми мы практически не виделись в последнее время. Но мы успели посидеть в мой день рождения в кафе. Они подарили мне альбом с нашими общими фотографиями.       Я зашла в ванную комнату, посмотрела на своё отражение. Карие глаза сегодня были более живые, чем обычно. Я взяла расчёску и расчесала тёмно-русые волосы. Не так давно я постригла их до простенького прямого каре с чёлкой в виде лёгких длинных прядей.       Шторка ванной дёрнулась, её петли еле слышно скрипнули о перекладину. Я вздрогнула и обернулась. Я практически не слышала родственников, которые шумно разговаривали на первом этаже.       В этот момент я вообще перестала что-либо слышать.       — Ну нет, нет, нет, — запротестовала я с нарастающей паникой.       — С днём рождения, Рина. Я скучал.       Демон встал с края ванной и пошёл ко мне. В четырнадцать я была не намного ниже, чем теперь. Поэтому он казался для меня даже сейчас всё таким же слишком высоким, устрашающе опасным. Я ощущала себя ничтожной и жалкой пылью рядом с ним.       Я толкнула дверь в ванной и выбежала в коридор. Я не могла позволить себе спуститься к остальным, поэтому не придумала ничего лучше, чем убежать в собственную комнату.       Сердце набатом било в ушах. Я тяжело и часто дышала, со лба тёк ледяной пот. Кончики пальцев похолодели, я больше не могла контролировать собственное тело, из-за чего всё сильнее и отчетливее ощущала панику. Голова кружилась; стены будто сужались, чтобы раздавить меня.       Я вбежала в комнату и захлопнула дверь. Я села к ней спиной, спрятала голову руками и стала качаться взад и вперёд.       — Уйди, уйди, уйди, — как в бреду повторяла одними губами. Я не моргала, широко распахнутыми глазами смотря в пол. Пальцы до боли сжали волосы. Боль помогла мне снова почувствовать собственное тело.       — Рина, — произнёс он. Его пугающая тень спрятала меня от всего мира, в котором мне не было спасения. Я резко подняла голову и увидела, как он садится передо мной и тянет вперёд руки.       — Сукуна, умоляю, — я захныкала и снова опустила голову вниз. — Ты говорил, что я что-то значу для тебя, тогда просто уйди. Уйди! — я закричала в полный голос и замахала руками, не глядя куда бью.       — Но я только пришёл, — ничего не понимающе и невинно сказал он. Его горячие руки упали на мои ноги. — Ты так изменилась. Стала взрослее. Ты знала, что я обижен на тебя? Ты хотела избавиться от меня.       Его руки сжали мои ноги. Я подскочила и побежала в сторону шкафа. Я была готова рвануть куда угодно, лишь бы оказаться от Сукуны как можно дальше.       — А я делал ставки на то, что твоя грудь точно вырастит. Я, конечно, скучаю по прошлой Рине, но и эта меня более чем устраивает, — он улыбнулся, а его глаза, как прежде, сверкнули красным.       По щекам текли слёзы отчаяния и ненависти. Из горла, которое уже так давно не болело, пытался вырваться знакомый крик ужаса и боли. Я застыла, отдавшись полностью сильной дрожи в теле.       Его лицо, что никак не изменилось, в отличие от меня, напомнило мне о тех ужасах, что я испытывала рядом с ним. Я слишком привыкла к сладкому одиночеству, и я не могла поверить, что это чудовище из адских, самых глубоких пучин вернулось ко мне снова.       — Я ненавижу тебя, — процедила я сквозь зубы. Я резко потянулась руками к таблеткам, которые стояли на моей тумбочке. Я начала сыпать целые горсти таблеток в ладонь, не осознавая, что творю. От приступа безысходности и отчаяния я была готова на что угодно.       Моя рука решительно потянулась ко рту. Сукуна оказался передо мной и ударил по руке. Я вскрикнула и упала на кровать, когда он толкнул меня. Я прижалась животом к кровати. Руки Сукуны прижимали мои запястья. Он сел на колени по обе стороны от меня.       — Сразу же упала в мою любимую позу. Какая умница. Ещё помнишь, — он упёрся бёдрами в мои ягодицы.       — От-пус-ти! — закричала я и стала дёргаться. — Не хочу я, не хочу! Хоть раз, хотя бы один раз послушай меня! — Я отчаянно закричала с каким-то страшным рыком. Горло снова начало болеть.       Дверь в комнату открылась, и Сукуна отпустил меня. Он встал и отошёл в сторону. Он всегда так делал раньше, когда ко мне кто-нибудь приходил.       — С тобой всё хорошо? — спросила бабушка и сложила руки в замок перед грудью. Я всё ещё лежала на животе. Я резко повернула голову к бабушке и посмотрела на неё горящими от слёз глазами.       — Да, а что такое? — высокими нотами сказала я и с дрожью в голосе прокашлялась. Я села на край кровати. — По телефону говорила просто…       Бабушка наклонилась и собрала в руку несколько таблеток, разбросанных по полу. Я широко распахнула глаза и уставилась на её руку не моргая. Лицо бабушки, которое до этого сияло от счастья, стало более морщинистым, стало грустным.       — А это?..       — Я тут психанула просто и случайно рассыпала банку с таблетками. Я всё уберу, бабушка. Не волнуйся.       — А кто держал тебя?       — Ч-что? — заикаясь, спросила я и приложила очень много усилий, чтобы не посмотреть в сторону Сукуны.       — Ты просила тебя отпустить, я услышала это, когда подходила.       — А… А… — я открывала рот и снова закрывала, не зная, что придумать. — Это был парень один. Со школы. Я давно уже умоляю отстать его от меня.       — Парень? — услышала я злой голос Сукуны и сглотнула. Я прикрыла глаза, чувствуя, как к горлу снова подступает ком.       — Пожалуйста, береги свои нервы, — бабушка подошла ко мне и отдала собранные с пола несколько таблеток. — Мы все за тебя очень волнуемся. — Она осмотрела мою комнату от пола до потолка. — Спускайся, мы тебя ждём.       — Только успокоюсь немного и обязательно спущусь, — я постаралась выдавить из себя улыбку, но из-за слёз рот только странно перекосило. Я опустила взгляд на руки, которыми я перебирала таблетки.       Бабушка кивнула и вышла из комнаты, бросив ещё пару взглядов.       — Твоё поведение, Сукуна, приведёт к тому, что меня снова положат в больницу. И ты снова потеряешь меня, — стальным, но всё ещё дрожащим голосом сказала я. — Тогда будь так добр, прекрати издеваться надо мной. Хотя бы ради себя самого. — Я повернула в его сторону голову.       — Я не могу поверить, что ты не скучала по мне. Ты даже не кричишь от восторга. Ты не видела меня около четырёх лет, и теперь вот так угрожаешь мне? — он говорил спокойным голосом, глядя на меня сверху вниз. — Глупое дитя.       Он дёрнул за пояс кимоно, и оно расслабилось на его плечах.       Я слишком хорошо знала его тело. Оно было сильным, чересчур идеально выточенным для человека.       — А что, если я и правда плод твоего воображения, Рина? — Он расслабил плечи, и кимоно скатилось на изгибы его локтей и предплечья. Он стоял передо мной почти полностью обнажённый и ждал, когда я посмотрю на него. Но я смотрела в сторону. Слишком много болезненных и расплывчатых воспоминаний возникало из-за его тела.       — Что, если я — просто галлюцинация, твоя… Как там сказал врач? Шизофрения.       Я отрицательно покачала головой.       — Тогда откуда у меня раны?       Сукуна улыбнулся. Он сел передо мной на корточки и осторожно взял за запястье мою руку.       — У тебя всегда были острые ноготки. Ты легко могла поцарапать ими себя сама. А человек, у которого больная душа, способен на многое, даже вырвать себе печень.       — Нет. Я не могла этого сделать, это точно не я. Ты настоящий, я это знаю.       — Откуда? Тебе кто-то рассказывал про меня? Ты слышала обо мне хоть от кого-то? Хотя бы одна человеческая тварь помогла тебе справиться со мной по-настоящему? Хоть кто-то избавил тебя от меня?       — Избавили меня от тебя таблетки. И я могу снова вернуться к ним…       — Милая моя Рина, я сомневаюсь, что это сделали именно таблетки, — он улыбался, я чувствовала это в его голосе. — Признаешься, наконец, что скучала?       — Никогда. Потому что я не скучала по тебе, Сукуна. Я ненавижу тебя, потому что ты испортил мою жизнь.       — Вот как, — он по-детски надул губы и с наигранной невинностью хмыкнул. — Давай я всё исправлю, что скажешь?       — Нет. Я знаю, что ты опять играешь со мной. И я хочу, чтобы ты прекратил. Пожалуйста… Ты только всё рушишь.       — Как скажешь, — его пальцы зацепились за резинку моих клетчатых красных штанов, которые я любила носить дома. Он провёл по коже пальцами под ней. Я зажмурилась и тяжело задышала.       — Не трогай меня, — прошептала я и отвернулась в сторону. Я понимала, что просить не было смысла, но я пыталась бороться, даже если это не могло мне помочь. Если бы я сдалась, я возненавидела бы саму себя за слабость, к которой я была так близка.       — Рина, — прошептал Сукуна и наклонился, чтобы заглянуть в мои глаза. Я снова отвернулась и посмотрела за спину. — Почему ты отворачиваешься? Неужели ты не услышала в первый раз, как я говорил, что соскучился по тебе? И я обижен, помнишь? Ты обязана загладить вину передо мной.       — Нет, — я оттолкнула Сукуну от себя. И как он может утверждать, что он нереален, если я ледяными руками почувствовала адский жар его кожи, если я услышала, как его рука с грохотом упёрлась об пол.       Я подскочила на ноги так быстро, как только могла. Я подбежала к двери, толкнула её и стремительными шагами спустилась по лестнице в гостиную, где меня ждали гости. Пришлось натянуть на лицо самую притворную на свете улыбку, на которую я только была способна. Я научилась ей ещё в четырнадцать, когда родственники обвинили меня в том, что Сукуну я придумала и никакого демона на самом деле не могло существовать.       — Рина, ну пожалуйста, ты же знаешь, как сильно мне не хватало тебя, — он пытался угнаться за мной, не задевая людей вокруг. Я не понимала, как у него так ловко получалось не касаться никого около себя. — Побудь со мной хотя бы до полуночи.       Я не отвечала ему: для этого я и убежала вниз к остальным.       — Рина, как ты, в порядке? — спросила бабушка и положила руку на моё плечо. Я согласно кивнула, улыбаясь.       Она повернулась к столу.       — Так, я только что сюда положила нож. Не видела? — спросила бабушка и покачала головой из стороны в сторону. Я подняла взгляд и увидела, как Сукуна, улыбаясь, замахивается ножом на бабушку. Я знала, что он ради своей тайны не станет причинять кому-либо вреда, но в моменте я испугалась так, будто бабушка вот-вот умрёт.       Когда Сукуна брал в руки какие-либо предметы, они становились невидимыми. Это почему-то не распространялось на живых существ. Так, например, он никогда не брал в руки нашу кошку, которая боялась его. Она словно чувствовала его присутствие в доме и всегда обходила меня стороной.       — Нет! — закричала я и выставила руки вперёд от испуга. Сердце пропустило удар, когда Сукуна опустил руку и засмеялся.       — Рина, да что с тобой?! — вскрикнула бабушка. — Снова эти галлюцинации?       — Нет, бабушка. Просто… Вот нож! — я показала на край стола, протянула мимо бабушки руку и взялась за рукоятку ножа, который только что держал Сукуна. — Я просто испугалась, что он сейчас упадёт тебе на ногу. Совсем на краю лежал.       — Не пугай так больше, сведёшь меня с ума так скоро совсем.       — Не надо нам вторую сумасшедшую в доме, — я нервно посмеялась, стараясь не смотреть поверх плеча Сукуны, который настойчиво продолжал кружить вокруг бабушки.       Я почему-то снова вернулась к молитвам, о которых забыла в четырнадцать лет после того, как Деос бросил меня в психиатрической больнице и больше не вернулся. Тогда же я разочаровалась и в Боге. Но почему я снова ощутила укол веры, с которой боролся мой внутренний скептик? Наверное, я снова начала искать хоть в чём-то спасение.       Впервые я увидела Сукуну ровно в четырнадцать лет, также на свой день рождения. Я тогда задула свечи и загадала найти лучшего друга, который никогда меня не бросит и всегда будет рядом. Я старалась не связывать своё желание с появлением демона, но накануне этого дня произошло более страшное событие, которое повлияло на мою жизнь.       Моя мать была ужасным родителем. Она часто бросала меня ради своей личной жизни, и я порой не видела её месяцами. В наш дом пришёл очередной её ухажёр, с которым они в тот вечер сильно поругались. Мама убила его кухонным ножом в порыве ярости, и я увидела тогда этот момент, запомнив слишком отчётливо, но ненадолго.       Пол был в крови. И не просто под мужчиной растекалась всего одна лужа. С маминого лица стекали густые капли, они же попали на диван, на кофейный столик, за которым я любила рисовать, пока смотрела мультфильмы.       Мама в тот день подбежала ко мне. Я помнила, как она села на корточки, сжала слишком сильно моё лицо кровавыми руками и стала испуганно, настойчиво повторять мне:" Я люблю тебя, Рина. Никому не говори, слышишь? Никому не смей говорить об этом".       Я даже не кивала ей в знак согласия. Я ничего не ощущала к этой женщине. Находясь словно в другом мире, ничего не ощущая, будто я превратилась в робота без эмоций и чувств, я помогала ей оттереть кровь с ламината и мебели. Я больше ничего не помнила. Постепенно воспоминания перетекали в туман, а после — в неизвестность, в зияющую пустоту. Меня словно ударили по голове, и у меня случилась амнезия, которая стёрла из памяти все дни до моего четырнадцатого дня рождения.       В итоге маму посадили в тюрьму.       И вот сегодня, в свой восемнадцатый день рождения, спустя целых четыре года, я стояла в окружении родственников, которые любили и ценили меня. Я знала, что они всегда были готовы мне помочь. Знала, что могла на них положиться. Но в то же время понимала, что их некоторые консервативные и скептические взгляды не могли позволить им меня понять. Признаться честно, будь я на их месте, и, даже не имея консервативных взглядов, тоже бы не смогла понять человека, который мучается от некого демона по имени Сукуна. Знала бы хотя бы тётя, что он позволял себе даже насиловать меня… Знали бы родственники, сколько сценариев боли и страдания я пережила с ним, пока находилась рядом несколько месяцев, пока не легла в психиатрическую лечебницу.       Может, родные и не должны были этого знать? К восемнадцати годам я начинала осознавать, насколько эта борьба была непосильной. Я восхищалась четырнадцатилетней собой. Быть ребёнком и вытерпеть столько страданий… Я пыталась брать с неё пример. Я была обязана бороться ради неё.       Сукуна, как и моя мать, много что запрещал мне. Сначала я лишилась всех знакомых мужского пола, а затем меня покинули и сами подруги, и знакомые среди девочек, считая меня странной. Я могла закричать посреди урока, могла случайно начать разговаривать якобы с самой собой. В мире ещё не нашёлся и вряд ли смог бы найтись человек, который понял бы меня.       Я боялась каждого своего дня рождения и именно сегодня почему-то наивно думала, что Сукуна не придёт по мою душу. Но он пришёл снова, завладел мной, снова взял под контроль всю мою жизнь и мои чувства. Он был моим кукловодом, от которого я не могла избавиться.       Богу, в которого я верила в четырнадцать лет, было принято молиться стоя у стены: якобы ты смотришь в пустоту. Он отвечал обычно только тем, кто видел перед собой лишь темноту, и голая стена была символом этой темноты, этого тупика, в котором застряла душа страдающего.       И вот даже теперь, когда родственников внизу осталось не так много, я поднялась в комнату и стала молиться. Мне было непривычно делать это в полном одиночестве и при свете жёлтых гирлянд под кроватью, которые служили мне ночником. Я чувствовала себя глупой и по-настоящему сумасшедшей.       — Рина, — я услышала голос Сукуны, но продолжила от чистого сердца мысленно рассказывать богу о своих проблемах, приложив к стене руки. — Я и так сделал тебе одолжение, что не появлялся все четыре года в твоей жизни. А теперь дай мне, чего я так сильно желаю. А? Ну… Рина…       Я больше не могла слушать поток мыслей, который был обращён Богу. Уши слушали Сукуну, а душа молилась о спасении.