Грешники

      Тень его фигуры чёткими очертаниями упала на стену. Я закрыла глаза и продолжила мысленно обращаться к Богу. Молитв не было, Деосы отрицали заученные тексты для обращения к божественным силам. Один из принципов веры — это искренность.       Стена грелась под моими вспотевшими ладонями. Руки Сукуны упали на мои плечи, я вздрогнула и начала шевелить губами всё, что только приходило в голову. Любую мысль я пыталась превратить в молитву.       Он снова развязал кимоно — его голое тело коснулось моей открывшейся поясницы.       — Ты так и не поменяла запах геля для душа. Всё тот же кокосовый аромат. Он идёт тебе, — сказал Сукуна, и я начала сбиваться с мыслей. Его руки скользнули по спине к бокам. Он положил ладони под грудь и слегка впился в кожу ногтями. Сквозь тонкую ткань футболки он смог причинить мне лёгкую боль. — Прекрати. Тебя всё равно никто не слушает.       — Думаешь, что Бога не существует? — спросила я и открыла глаза. Я уставилась перед собой в стену не моргая. На минуту я потерялась в пространстве, даже присутствие Сукуны больше не имело значения.       — Конечно, не существует. В мире не существует ничего чистого и святого. Даже животные совершают так называемое зло. Например, дельфин может насиловать человека. Лев может убить не своих львят. Бога нет, потому что он выступает воплощением идеала и созидателем всего сущего. Ему было бы по силу искоренить хотя бы часть того «зла», которое есть в мире. Есть только моя сторона и ваша, человеческая. Причём наши стороны одинаковые, просто имеют разные воплощения. Почему ты решила, что я и есть зло, если люди не намного лучше меня?       — Потому что ты причиняешь мне вред.       — Я сделал тебя особенной, Рина, — в его голосе я услышала улыбку. — Благодаря мне ты прикоснулась к тому, о чём люди спорят веками. Перед тобой открыты все тайны мира, а ты всё ещё считаешь меня абсолютным злом. Не думала пересмотреть наши отношения?       — У нас нет никаких отношений, — я развернулась и толкнула его в голую грудь руками. — Ты мне противен с самого первого дня нашей встречи. Я не устану повторять тебе, что ненавижу тебя.       — Бедная Рина лишилась серой скучной жизни с жалкими друзьями, как грустно… Твои слёзы мне надоели. Ты можешь хотя бы раз подарить мне свою улыбку? Вот бабушке ты улыбаешься. А я чем хуже?       — Ты конченый ублюдок. Тебе хочется только в лицо плюнуть.       Сукуна резко приблизился ко мне и схватил рукой за щёки. Его пальцы больно сдавили кожу, я тяжело засопела через открытый рот. Я смотрела внимательно на его татуированное лицо, его ярко-красные глаза, блестящие от гнева в свете гирлянд.       — Плюй, если не боишься последствий, — почти шёпотом процедил он сквозь стиснутые зубы. Он обнажал клыки. Я увидела их и вспомнила, как Сукуна кусал меня ими в порыве личного удовольствия и издевательств надо мной.       И я действительно плюнула ему в лицо, вложив в свой поступок всю свою ненависть, весь свой гнев, что накопились за то время, что я снова видела Сукуну.       Сукуна отпустил моё лицо, прикрыв глаза. Его желваки напряглись от гнева, я услышала скрип его зубов. Тыльной стороной ладони он вытер лицо.       — Ты изменилась, Рина. И мне ни капельки тебя не жаль.       Он размахнулся и лёгким движением ударил ладонью по моей щеке. Удар получился такой силы, что меня отбило к кровати. Я ударилась о неё ногой и упала на пол. По щекам катились горячие слёзы, которые солью стягивали кожу. Я пыталась реветь беззвучно, но всхлипы снова и снова вырвались из горла против моей воли. Тело тряслось от ужаса и внезапного холода в конечностях. Душу словно сдавили и вывернули наизнанку. Меня тошнило, хотелось кричать и жмуриться так сильно и отчаянно, чтобы навсегда потерять способность видеть.       — Богу молишься?! — упав передо мной на корточки, закричал он и схватился снова за моё лицо. Я заплакала ещё сильнее, когда его рука встряхнула меня до боли в зубах. — Молись сколько влезет, сука, тебя буду слышать только я. И никто тебя не спасёт, — последние слова он прошептал у моего лица, прижавшись щекой к моей щеке. Он почти прорычал их, обдавая кожу горячим дыханием.       Я горела изнутри, давление грозилось раздавить болью и писком в ушах мою черепную коробку. Тело напрягалось, в животе то и дело стреляло от режущей боли. У меня было точно также в четырнадцать лет во время сильных истерик, когда Сукуна издевался надо мной в очередной раз.       — Спасение в тётке ищешь? В своей бабке? Да они сдохнут раньше, чем ты докажешь им, что я существую. Тебе никто не поверит, поняла меня? Поэтому будь умницей, — он издевательски посмеялся и приложил обе руки к моим щекам. Он поцеловал меня в кончик носа, и я зажмурилась. Я почувствовала себя снова грязной, будто прокажённой, запятнанной абсолютным злом, от которого я не могла сбежать. Хотелось отмыть тело жёсткой губкой с мылом на десять раз, чтобы избавиться хотя бы от ненависти к себе. — Просто слушайся меня и делай так, чтобы я мог наслаждаться тобой сполна. Будь такой же милой, испуганной, плачущей, непокорной, кричащей… Я прощу тебе твой плевок, но во второй раз не сдержусь и накажу тебя. Ты помнишь мои наказания? — спросил он с невинной улыбкой и уткнулся своим лбом о мой лоб.       Я согласно покивала.       Наказания Сукуны имели градацию, и я сразу же поняла ещё с первой нашей встречи, что его никогда не стоило злить.       За мелкие провинности Сукуна любил завязывать мне глаза и кусать за внутреннюю сторону бёдер до крови. Количество укусов невозможно было предугадать, всё зависело от его настроения. Так я однажды оскорбила его, назвав «идиотом». Со временем на оскорбления он перестал обращать внимания, ему начинал нравиться мой детский гнев, так как ему доставляло удовольствие наблюдать за тем, какой жалкой и беззащитной я становлюсь перед ним.       За провинности покрупнее он мог душить и применять психологическое насилие в это же время: говорить, какая я жалкая, снова и снова напоминать мне о матери и её преступлении, о той луже крови, что я вытирала со слезами на глазах, о моей никчёмности, о том, что я бесполезная и никому не нужная. Со временем эти слова действительно въедались в мой мозг. Например, такое наказание он мог применять, когда я обманывала его. Он чуял мой обман, как собака-ищейка, а я снова и снова попадалась на лжи. Со временем я научилась говорить ему только правду.       И самое серьёзное наказание — это насилие с применением и удушья, и мерзких, разрушающих меня изнутри слов, и укусов. И кусал он меня уже куда угодно, даже в выступающие кости. Например, ключицы. И эту адскую боль забыть почти невозможно. Такое наказание я могла получить за непослушание и сопротивление. К ним Сукуна отказывался привыкать, а я не могла не сопротивляться ему, за что платила сполна.       Следы от удушья никогда не было видно, а кусал он меня только в те места, которые всегда скрывались под одеждой.       И даже сейчас я проявила не просто сопротивление, я впервые унизила его настолько сильно, что могла ненароком создать для самой себя какой-нибудь четвёртый вид наказания, самый жестокий, которое я даже не могла представить.       — Хочу посмотреть на тебя, — сказал Сукуна. Он начал вставать и тянуть меня за собой. Я послушно вытянулась на ногах, всё ещё умываясь слезами и стараясь не плакать слишком громко. — Раздевайся.       Желание закричать снова зародилось где-то между рёбрами. Тело и разум разрывались между двух огней — подчиниться или воспротивиться. Моё хрупкое, маленькое внутреннее «я» кричало, оно забилось куда-то в самый тёмный угол, стараясь избежать тяжёлого выбора. Я боялась пожалеть о каждом своём решении. Я знала, что я в любом случае окажусь в ловушке.       Я стянула через голову футболку и замерла. Я прикрыла глаза, руки не хотели подчиняться моему мозгу.       — Ну же, — нетерпеливо прошептал Сукуна и вцепился в резинку моих штанов. — Полностью, хочу увидеть тебя всю.       С меня словно стекала грязь вперемешку с ледяной слизью, от которых хотелось отмыться. Я смотрела вниз, на его руки, которые тянули к коленям клетчатые штаны.       Я вспомнила его первое насилие надо мной. Можно ли это было назвать сексом? На такое у меня даже не поворачивался язык.       На мне в тот день были махровые жёлто-красные носки в полоску, которые почему-то всегда смешили мою бабушку. Она говорила, что в них я похожа на европейского новогоднего гнома. Лёгкая бледно-красная рубашка, которую он порвал на мне… И домашние серые штаны.       За окном в тот день шёл снег, где-то во дворе можно было разглядеть моего снеговика, которого я укутала тогда в свой старый полосатый шарф и надела ему старенькую коричневую пушистую шапку.       Воспоминания разрывали на части изнутри. Я спустила с плеч лямки бежевого матового бюстгальтера, развернула застёжкой к себе и отщёлкнула её.       Сукуна стягивал с меня нижнее бельё, а картинки из прошлого болезненно всплывали перед глазами снова и снова.       — Боишься? — спросил он и провёл рукой по моей щеке. Я вздрогнула и отвернулась. Мой взгляд упёрся в пол. — Такая робкая.       Мысленно я умоляла его заткнуться.       Его руки сжали мою грудь. Я ощутила, как его прикосновения неприятно обожгли кожу.       — Стала такая женственная, — он улыбнулся в мою щёку и поцеловал у виска. — Я чувствую этот запах… От тебя несёт страхом. Ты вспоминала обо мне, Рина?       — Да сколько можно? — прошептала сорванными, высокими нотами я и разревелась с новой силой. Я буквально упала на колени и опустила вниз плечи.       — Ты слишком плаксивая сегодня. Мне не нравится, — Сукуна надул невинно губы и сел на корточки рядом со мной. — Тебе не понравился мой комплимент?       — Нет, просто… Мне очень плохо, — я хотела соврать, сказать, что всё нормально, но он сразу распознал бы мою ложь. — У меня день рождения, всё было так хорошо, и… и… И теперь снова ты… Я просто хочу отдохнуть, умоляю тебя, Сукуна. Я сделаю позже всё, что ты скажешь. Просто дай мне отдохнуть, просто уйди хотя бы ненадолго…       — Ладно, — он хмыкнул и вытянулся на ногах.       Я резко перестала плакать и подняла к нему лицо.       — Ладно? — переспросила я, думая, что ослышалась.       — Ну да. Мне нравятся твои слёзы, но чтобы прям такие истерики… Ты как постоянно ревущее дерево. С тобой и говорить невозможно, и сама еле двигаешься. Ты обещала мне следующий раз, запомнила?       Я согласно покивала головой.       — Отдыхай, — он с лёгкой, издевательской улыбкой фыркнул и растворился в темноте. От него лишь развеялся лёгкий чёрный дым, которые не имел осязаемую материю, запах и температуру.       Я расслабленно упала головой на кровать, продолжая сидеть на полу. Я потянулась к таблеткам и бутылке с водой. Я выпила маленькую необходимую горсть таблеток, посмотрела время на телефоне — час ночи.       В эту ночь я всё равно не смогла бы уснуть, а хоть что-то предпринять было нужно.       Я оделась. На улице было минус пять, влажный мороз особенно остро ощущался ночью. Я постаралась бесшумно пройти мимо дяди, который спал в гостиной. Прошла мимо комнаты тёти, у которой осталась ночевать бабушка. Я обулась и вышла.       Тишина и морозный воздух освежили мои мысли. Я глубоко вздохнула и закрыла за собой дверь. Мороз щекотал кончик носа и щёки.       Так как общественные транспорты уже не ходили, пришлось идти пешком. Всё это время я оглядывалась на любой шум, стараясь вслушаться звуки сквозь хрустящий под ногами снег.       А снежинки снова падали, как после моего четырнадцатого дня рождения. Они сыпали с неба спокойной россыпью пушистых хлопьев. Ветра не было.       Иногда я бежала, тело требовало избавиться от энергии, которую выработали адреналин и стресс. Я просто прислушивалась к ощущениям и то спокойно шла, то бежала. Редко по пути попадались прохожие, ещё реже — машины. А страха не было. После появления Сукуны в моей жизни я ещё не встречала никого страшнее, чем он. И меня не пугала даже возможная встреча с каким-нибудь маньяком. Сукуна ощутит, что я в опасности, и не позволит причинить мне вред кому-то другому. Только Сукуна мог вредить мне.       Спустя долгое время прогулки по ночному городу, я остановилась у ворот небольшого, не слишком яркого здания. Его освещали высокие фонари. Не было ни надписей, ни табличек. Ощутив покалывание в груди от волнения, я потёрла друг о друга руки, одетые в белые варежки, и поднялась по частым ступеням на крыльцо дома.       Он был красно-чёрным, не слишком современным и не особо бросающимся в глаза. На воротах искусные мастера выгравировали тысячи мелких, сложных узоров, которые соединялись в абстрактный рисунок.       Я открыла тяжёлые, высокие двери и вошла внутрь.       Лёгкий свист ветра затих за спиной. Дверь с негромким эхом закрылась за мной. Я вздрогнула, обернулась и снова глянула перед собой.       Длинный коридор с колоннами вёл к двухметровой, если не выше, статуе. Это был мужчина, сидящий на троне с длинной, узкой спинкой. С его остроконечной короны свисала лёгкая ткань, которая прятала его лицо и тело. Сквозь неё скульптор сумел передать еле проглядывающие черты его стройной фигуры, мышц и лица, из-за чего ткань казалась будто настоящей.       В руках скульптура держала перед собой пустую серебряную чашу, которая блестела в свете множества свечей.       Около скульптуры тянулся алтарь. Приходящие сюда люди могли сесть перед ним, положить руки на алтарь и опустить вниз голову, чтобы смотреть будто в стену, в пустоту, и молиться Богу, не смея поднимать глаз на статую. В этот момент бог должен был ощущаться изнутри. Я никогда не понимала этого, я пыталась найти внутри себя это божество, но вместо этого получала лишь тьму, пустоту, молчание, буквально ничего.       С колонн тянулось множество лент до самого пола. Они были белые, с красными узорами, как кайма мантий у Деосов. Пол был каменный, серый, с округлыми и ломанными узорами.       В отличие от храмов тех же буддистов, храм Деосов, поклоняющихся безымянному богу, имел не слишком вычурные украшения и узоры. Всё было выполнено в сдержанном стиле, сейчас он казался даже немного мрачным в жёлтом свете свечей.       Я подошла близко к статуе и посмотрела на безымянного бога, спрятанного под скульптурной тканью. Интересно, у него есть глаза? А если да, то какие они? И куда они смотрят из-под этой ткани?       Я пришла сюда, чтобы вновь попытаться найти душевный покой, чтобы хотя бы в храме высшие силы, если они существуют, помогли мне избавиться от чудовища, овладевшего моей жизнью. Я не могла оставаться дома и ждать, когда Сукуна появится снова.       — Обычно перед Богом принято кланяться и мысленно разговаривать с ним, а не смотреть на его скульптуру, — раздался голос, который эхом отразился от пустых стен. Я резко вздохнула и обернулась на звук.       Я широко распахнула глаза, увидев перед собой человека, который пополнил мой список предателей, увидела того, кого я возненавидела четыре года назад.       — Деос Гето?       Я смотрела неотрывно на него, не в силах поверить, что наткнулась на него именно сегодня, именно в этом самом храме. Было ли это подарком судьбы? Или всё того же бога? Или пустым совпадением?       — Здравствуй, Рина, — Сугуру улыбнулся.       Он никак не изменился. Всё тот же парень лет двадцати пяти, не старше. С коротким хвостиком чёрных волос и длинной чёлкой сбоку, которая часто мешалась у его левого глаза.       — Наверное, я должен извиниться перед тобой. И перед нашим Богом тоже, — он на секунду бросил взгляд на статую и вернул взгляд на меня. — Прости меня, Рина.       — Я пришла молиться, а не выслушивать извинения, Деос Гето, — бросила негромко я и подняла взгляд на статую снова. Я просто почему-то наивно желала, чтобы скульптура ожила и заговорила со мной. Я бы не удивилась этому, а была бы только благодарна.       — Ты избавилась от демона?       — Ненадолго. Таблетки помогли, но он вернулся снова. Поэтому я здесь, — бросила я низким тоном. Горло всё ещё болело после криков и напряжения мышц из-за истерики.       — Таблеток? — Гето задумчиво хмыкнул и приблизился ко мне.       — Деосы имеют в своём учении какие-то объяснения таких совпадений? Я про нашу встречу, — спросила я и посмотрела на задумчивое лицо Сугуру.       — Судьба в руках нашего бога, только ему известны планы на наши жизни.       — Глупость какая-то… Неужели демон — это и есть судьба, которую придумал мне Он? — я кивнула на статую и снова посмотрела на неё. — Я не могу быть такой особенной. Такого не бывает.       — Кто знает. Всё может быть, — Сугуру снова улыбнулся и подошёл ко мне ещё ближе. — А сейчас ты расскажешь мне о демоне?       — Мне нечего рассказывать о нём. Просто человекоподобный, розововолосый, с кучей татуировок на лице и теле в виде полос. Не знаю… да бред, — я отмахнулась. Я сразу же пошла в наступление и отрицание своей проблемы, так как привыкла, что люди не верят мне. — Это просто моя шизофрения. Врач предупреждал меня, что я останусь с ней до конца жизни.       — Ты плакала? — спросил он и поднял пальцами моё лицо.       Деос Гето был очень высоким. Я с трудом держала голову поднятой, чтобы рассмотреть его лицо. Он смотрел в мои ноющие после истерик глаза.       — Из-за демона и плакала, — я отдёрнула голову из его мягкой хватки и посмотрела вниз, на свои ноги. — Вы всё также верите мне?       — Конечно, верю, Рина.       — Тогда… Я не буду просить вас изгнать демона, как в прошлый раз. Просто помогите наставлением.       — Всё что угодно, для этого я и стою здесь, рядом с тобой.       — Эту веру я переняла от матери. Она почему-то фанатично верила в безымянного бога, она несколько раз в неделю посещала храмы и молилась, — начала говорить я, поддавшись желанию, чтобы меня кто-нибудь выслушал. Кто-то, кто хотя бы немного сможет понять меня и не отвергнуть. И я не понимала, зачем я снова доверилась человеку, который однажды уже отвернулся от меня. — Я бывала вместе с ней в храмах, также пыталась молиться. Она убила человека, когда я была с ней в одном доме. Я помогала ей оттирать от пола кровь. Её посадили в тюрьму и я больше ничего не слышала о ней. Когда мне исполнилось четырнадцать, демон явился ко мне, ничего не объясняя. Я просто стала его собственностью. Он издевался надо мной, насиловал, унижал, уничтожал мою жизнь. Скажите мне, Деос Гето, — мой голос дрогнул, я собиралась вот-вот заплакать. Я слишком давно не произносила подобного вслух. — Почему? Где я могла провиниться перед богом? — Язык начинало уносить вперёд мыслей, я снова начинала плакать. — Да даже не перед богом, в целом я, как человек, ребёнок, которым я была… Что я такого сделала, что мне приходится так страдать?       Гето положил руку на моё плечо. Через куртку я ощущала только её тяжесть.       — Ничего. Деосы не верят в карму. Ты просто такая, какая есть.       — Но почему именно у меня? — спросила я и закрыла лицо руками. Я уже стыдилась перед самой собой за частые слёзы. — Я не понимаю. Должна же быть причина. В этом мире всё имеет объяснение.       — Иногда какие-то знания могут быть для человека неподъёмными. Они могут стать бременем.       Гето вытер с щеки мою слезу большим пальцем. Я подняла на него взгляд, и он тепло улыбнулся мне.       — Главное верить, Рина. Твою душу ещё возможно вылечить. Главное искать свой истинный путь, искать себя.       — Это всё слишком размыто. Я всё равно ничего не понимаю, — я выдохнула, успокаиваясь.       — Впереди ещё целая ночь. Я готов поговорить с тобой.       — Всё равно домой я боюсь идти. Будто он там ждёт меня. Но хотя в то же время я понимаю, что дело не в доме, а во мне. Он ведь ходит за мной. А с вами мне… спокойнее.       — Рад это слышать, — и снова он улыбнулся, в этот раз более приветливо и широко. — Снимай верхнюю одежду. Я заварю тебе успокаивающий травяной чай, и мы поговорим обо всём, что тебя беспокоит.