Вместе мы едины 1: Распутать узлы

Тилль боролся с желанием ходить из угла в угол, заменив бесполезные телодвижения на грызение ногтей. Те уже слегка крошили на заусенцах. Все дело было в том, что когда они с Паулем вернулись, в квартире было пусто. Флаке сказал, что снова пошел гулять, и пожелал ему удачи. Олли уехал к семье, и Тилль понятия не имел, куда смотались Рихард и Шнайдер. Пауль сказал, что сам с ними свяжется. Так что Тиллю только и оставалось, что сидеть без дела и ждать в неизвестности — две вещи, которые он ненавидел делать больше всего на свете. Осознание того, что он боялся собственного счастья, все еще не отпускало его. Рационально Тилль всегда догадывался, что отказывал себе в счастье. А вот эмоционально… Будучи мазохистом, Тилль наслаждался болью. Страдания были связанны с творчеством, иногда, буквально. Он истекал кровью над своими дневниками, избивал себя до тех пор, пока не мог больше двигаться. Тилль горел на сцене бесчисленное количество раз, и самые лучшие стихи у него получались тогда, когда ему было плохо, и он был в глубокой депрессии. Боль дарила талант — по крайней мере, Тилль чувствовал ее влияние. Боль была его близким другом, седьмым участником их группы, тем, что превращало их шестерых в СЕМЬю. Вдруг его телефон зазвенел. Тилль посмотрел на экран: там светилось сообщение от Пауля. «Дум и Риш снова бухают. Пытался вбить в него толк. Он сказал, что зайдет к тебе после» Тилль стукнулся лбом о телефон. До чего же бесполезно! На часах даже не было пяти вечера! И ни Шнайдер, ни Рихард не обладали достаточным самоконтролем в потреблении алкоголя, поэтому Тилль сомневался, что увидит кого-либо из них, пока они не упьются в усмерть. Он написал Паулю: «Пожалуйста. Просто скажи мне, кто это был». Тот ответил через секунду. «Прости. Я не могу. Но, если он не поговорит с тобой сегодня, я притащу его к тебе за шкирку завтра утром. Хорошо?» Тилль вздохнул. Другого он и не ожидал. «Хорошо». Какое-то время он раздумывал написать Флаке и поделиться тем, что произошло, но потом решил, что не будет прерывать его прогулку. Если Флаке уходил «подумать», обычно он не отвечал ни на какие сообщения. Он высоко ценил время, которое мог провести в одиночестве, поэтому обращался к телефону только в экстренных случаях. Тилль кинул телефон на подушки и поднялся с кровати, приняв решение все же ходить из угла в угол. Ему нужно было занятие! Иначе ожидание грозило превратиться в настоящую пытку. Может… Может, Тилль мог написать и Рихарду, и Шнайдеру? Узнать, как у них дела?… По крайней мере, так он будет понимать, насколько много времени осталось до того, как они опьянеют в зюзю. Или… Или один из них мог признаться ему в смс. «Какой же ты дурак», — подумал Тилль про самого себя. Конечно, никто не собирался признаваться ему по смс, но это не снижало его отчаянного желания написать им обоим: «Это ты трахнул меня в задницу?». При этом Тилль понимал, что решать такие вопросы по смс было ужасной идеей. Так что… Пусть ожидание и убивало его, разговор лицом к лицу стоил того. Тилль схватил телефон с кровати и, не глядя напечатал: «Хей, ты в студии?», а потом, не думая, отправил сообщение и Рихарду, и Шнайдеру. «Вот это я идиот», — Тилль покачал головой, но ничего не смог с собой поделать. Шнайдер ответил сразу же: «Не-е-е-е. Квиз. Тема: Металл! В баре за 45! Рихард жжет!» Ну, конечно, Рихард выигрывал. О нем можно было сказать много всякого, но никто бы не стал отрицать той почти скучной скурпулезности, с которой он относился к музыке. Рихард ответил чуть позже, и его ответ содержал: «ЯВСЕХНАГНУЛВ БА РЕ» Стало быть, он был уже пьян. При этом степень опьянения не влияла на его интеллектуальные возможности. Тилль был уверен, что Рихард с легкостью выиграет в любой викторине по любому жанру музыки. «Удачи», — написал Тилль им обоим. Значит… Значит, пришло время подготовиться к разговору. Если выяснится, что это был Шнайдер, то… То их ждал открытый и откровенный разговор о границах, о важности коммуникации, и о том, что именно привело их к ситуации, в которой они оказались. Они бы нашли общий язык достаточно быстро, поскольку Шнайдер практиковал много кинков — Тилль случайно узнавал о каждом из них… В конце концов, было не удивительно, что именно Шнайдер мог интересоваться тем, что Тилль предлагал в своем объявлении. Так что… Они поговорят и посмеются. Может, поначалу им будет немного неловко, но через пару дней они все забудут. Разговор со Шнайдером совсем не беспокоил Тилля. А вот Рихард… Желудок Тилля прилип к позвоночнику. Он не хотел разговора с Рихардом. Между ними было слишком много невысказанных проблем, навсегда погребенных под грузом прошлого. Они дразнили друг друга, раздражали друг друга и вели себя так, будто их головы были по шею в заднице, что чуть не лишило их группу будущего. Но даже это не могло сравниться по масштабу со ссорой, которая произошла, когда они попытались вступить друг с другом в отношения. «Ссора», пожалуй, было даже вежливым словом. «Тотальное уничтожение всего любящего и душевного внутри» подходило намного больше. Тилль понял, что воспоминания о прошлом нахлынули на него против воли, и решил не сопротивляться им. Воспоминания о той ночи все еще беспокоили его. Они были в самом первом туре, когда все у них было по расписанию, в том числе и потребление кокаина, «лечение» алкоголем и беспорядочный секс с таким количеством женщин, что не хватало пальцев рук и ног, чтобы посчитать. Тилль и Рихард заключили что-то вроде договора — и уже на этом этапе можно было понять, что отношения между ними вовсе не были здоровыми. За несколько недель до той злосчастной ночи, они по пьяни поделились симпатией к телам друг друга, и… Все. Они флиртовали, сыпали комплиментами, а однажды даже поцеловались, прежде чем выйти на сцену. Тогда отношения не привлекали Тилля. Ему претили верность или моногамия. У Рихарда тоже не было большого опыта в выстраивании отношений — хотя иногда ему удавалось сходиться с другими людьми на несколько месяцев. После того, как они признались друг другу в симпатии, между ними все поменялось. Флирт только усиливался, и они начали ходить вокруг да около, в попытке определить, что между ними происходило. Прикосновения, улыбки и поцелуи походили на отношения, но они признали, что между ними что-то было, намного позже. Они так и называли это. «Что-то». Наверное, именно тот разговор и был ошибкой? Они никогда не проговаривали вслух, что хотели друг от друга. Они просто слепо наслаждались тем, что между ними происходило. В какой-то момент то, что доставляло им обоим удовольствие, закончилось. Верность не была сильной стороной для них обоих. Тиллю было плевать, с кем он спал, и он знал, что Рихард относился к сексу похожим образом. Но при этом, каким-то образом, они постепенно начали ревновать друг друга, хотя при этом между собой не зашли дальше кратких поцелуев… Тилль даже не сразу понял, что ревновал. Он утопил себя в наркотиках, алкоголе и женщинах. Все больше и больше он предпочитал прятаться от Рихарда, если они оказывались на одной и той же вечеринке. Тилль просто хотел, чтобы неприятное ощущение в груди исчезло так же тихо, как и началось. Рихард же… Рихард выражал ревность совсем по-другому. Он преследовал Тилля на каждом шагу, пытаясь совратить его, флиртуя с ним и требуя его внимания ежесекундно. Когда это не сработало, он начал мстить, убеждаясь, что Тилль виделся с каждым человеком, с которым Рихард спал или ходил на свидания. Он всегда глубоко и смачно целовал их у всех на веду. Почему-то он думал, что, если Тилль будет ревновать еще сильнее, то это приведет к тому, что они просто поговорят о своих желаниях, и все вернется в норму. Однажды ночью Рихард написал ему сообщение, что хочет встретиться и серьезно поговорить. Тилль тут же принял решение уйти с вечеринки. На жалкие пять минут он был счастлив. А кто бы на его месте не был? Рихард справился со своим желанием вызвать в нем ревность! К тому же, Тилль знал, что тот был в активном поиске серьезных отношений, и он позволил себе надеяться, поверил в то, что у них все будет хорошо. Да, поначалу ему было неловко из-за того урагана эмоций, которые он испытывал при виде Рихарда. Но в тот момент, когда он получил от него сообщение, все стало ясно. Тилль был влюблен. Тилль смотрел на сообщение от Рихарда, и все больше убеждался: его чувства были взаимными. Они с Рихардом всегда обменивались карточками от отеля, поэтому у Тилля был свободный вход в его номер. Он взлетел на нужный этаж по лестнице. Щеки горели, а сердце бешено билось где-то в горле… На секунду вынырнув из воспоминаний, Тилль гулко сглотнул. Горло полоснуло дикой болью. Он нервничал точно так же, как и в тот момент, когда открыл дверь Рихарда своим ключом… Внутри номера было двое мужчин. Они лежали на кровати, абсолютно голые. На тумбочках стояли бутылки с виски, разноцветные бонги, зеркала с готовыми дорожками, и даже упаковки со шприцами. Тилль замер с открытым ртом. Рихард сразу же заметил его и пьяно улыбнулся. — Тилли! — он поманил к себе рукой, — Ты пр-шел! Пр-ходи! Я хотел спросить у тебя кое-что важное! Рихард был в тотальном угаре, и это было видно даже с расстояния нескольких метров. Его глаза были черными. На полу у кровати валялись пустые бутылки пива и использованные иглы. — Рихард… — Тилль попытался произнести слова вслух, но горло не слушалось. Он никогда не видел своего друга в таком состоянии. — Что… Что с тобой? — Авввв, Тилли! Иди к-мне, ну! Вопрос же! — Рихард продолжал настаивать, а потом перекатился на кровати, чтобы подойти к нему поближе. Его партнер, кем бы он ни был, засмеялся, смущенный и помахал. Тилль даже не взглянул на него. — Тилль! — Рихард попытался перестать смеяться и принял серьезное выражение лица, но с каждым произнесенным словом начинал глупо хихикать. — Не окажете ли Вы мне честь, Герр Линдеманн… Ик!.. Вступить в горячий тройничок со мной и этим молодым человеком? — он шлепнул незнакомого мужчину по заднице, и тот поиграл ягодицами. Тилль медленно покачал головой, все еще не приходя в себя. — Я… Поверить не могу… Я… Честно, я… Я просто не могу поверить… — его взгляд не мог оторваться от использованных игл. — Риш… Ты поклялся, что не станешь употреблять ничего тяжелее дорожек… И… Что это? — он указал на пустые этикетки от шприцов. — Героин? — Да какая разница?! — Рихард махнул рукой, — Сладкий, ты бы и не такое попробовал, если бы я попросил тебя, не так ли? Тилль почувствовал тошноту, подступившую к горлу, едва лишь услышал обращение «сладкий» в свою сторону. Но еще хуже ему было от того, что Рихард пытался… Что? Унизить его? Пристыдить? Заставить ревновать? — Рихард, я… — Тилль продолжил бормотать. Его нижняя губа тряслась, и он понятия не имел, что хотел сказать. Он глубоко вздохнул и выдал первое, что пришло в голову. Тилль произнес то, что вертелось у него на языке весь путь до отеля, — Я люблю тебя. Он увидел, как глаза Рихарда почернели еще больше. — Что ж… — тот будто даже протрезвел на короткий момент, — вот это ты попал, да? Если ты не хочешь разделить со мной эту прекрасную задницу, то… нам не о чем разговаривать. Тилль крепко сжал кулаки. Его мысли беспокойно бегали в попытке отыскать нужные слова — хоть что-то, что заставило бы Рихарда одуматься, отрезветь хоть на секунду. Но ничего не приходило в голову. Рихард отвернулся от него и вернулся к своему спутнику. Он слепо махнул в сторону Тилля. — Не хлопай дверью, когда будешь уходить, сладкий, — с этими словами Рихард начал тереться о другого мужчину, все еще смеясь и шлепая его по заднице. Тилль опустил голову и тихо вышел из комнаты. У него ушло три недели, прежде чем он смог снова заговорить с Рихардом. И еще больше, прежде чем он смог остаться с ним наедине. После этого инцидента их отношения более-менее выровнялись. Но боль все еще жила в груди. Она была такой же сильной и прожигала изнутри, как в ту секунду, когда он увидел шприцы у кровати Рихарда. И каждый раз, когда Тилль вспоминал о той ночи, он будто заново проживал все, что произошло тогда. Сейчас же… Его глаза защипало, и Тилль раздраженно потер переносицу. Если Рихард… Если это был Рихард, то разговор не понравится никому из них. Тилль взял телефон, чтобы отвлечься и заодно проверить время, и был удивлен увидеть два сообщения от Шнайдера. В первом было написано: «Рихард выиграл и сбежал с какой-то девчонкой. Сказал, что вернется поздно ночью. Он не был так уж пьян, так что я его отпустил. Я возвращаюсь». А второе сообщение выглядело просто: «Надо поговорить».