Он искренне любит ее за это.
Воздух горячий и липкий, летнее солнце светит на черепичную крышу и проникает через оконное стекло на кухню. Пол потерт от времени, а стены покрыты пятнами от многолетнего пристрастия его отца к курению. Он пахнет чистыми простынями и мылом для мытья посуды с ароматом лимона. На скрипящем деревянном стуле лежит стопка свежевысушенного сложенного белья в плетеной корзине. Пальцы царапают ткань. Это кажется реальным. Слабое жужжание привлекает внимание Аластора, когда он начинает обдумывать свое непонятное положение на кухне — сидит он или стоит? Он не может сказать. Он не уверен, почему не может сказать, но это кажется нормальным. Он чувствует себя нормально. Когда Аластор наконец поднимает голову, он видит свою мать, стоящую над раковиной. Вода из-под крана льётся на грязную посуду, которую она моет. Гудение исходит от нее. Это запоминающаяся мелодия, которую он сразу узнает. Мэкки Нож, скорее всего, версия в исполнении Эллы Фицджеральд. Его мать всегда любит хорошие песни Эллы Фицджеральд. Ее гудение внезапно прекращается, когда хлопает входная дверь. Аластор поворачивается и видит, как вбегает его отец. Когда он пытается пошевелиться, он не может. Он как будто приклеен к стулу — полу?Рука поднята. Чайник на плите издает пронзительный свист. Аластор моргает.
Он всегда был в подвале? Сейчас сыро и воздух холодный. Даже замерзающим. Он видит, как дыхание вырывается из его губ, но когда он поднимает руку, его рука выглядит расплывчатой. Тоже кажется нечетким. В его ушах щекочет слабый шорох, но он, кажется, не может понять его источник. Такое ощущение, что оно приближается со всех сторон и шепчет ему. Шум усиливается и вскоре переходит в крик. Мольбы? Он не может понять, что говорят, но слышит отчаяние в тоне. Он узнает в голосе своего отца, но говорит другой человек, спокойный и собранный. Он звучит молодо. Слишком молодо. Аластор был слишком молод.
БАХ!
Он поворачивается как раз вовремя, чтобы увидеть, как его отец падает на землю с пулевым ранением прямо посередине лба. Он чувствует тяжесть в своих руках, пытаясь почувствовать ее, прежде чем посмотреть вниз. Пистолет. В частности, пистолет его отца. Он обычно запирал свое оружие в этом самом подвале, прямо в металлическом ящике напротив Аластора. Это было, когда он был жив.«Что ты наделал?!»
Снег хрустит под ногами. Когда он вышел на улицу? Он слышит женский крик, прижимая руки к ушам. Это не останавливается. Это громко. Так громко. У него кровоточили барабанные перепонки? Его пальцы проводят по ушам, но кажется, что это пустая помеха. Никакой крови. Никакой кожи. Ничего. Крик прекращается. Снег окровавлен, красные пятна пронизывают чистую, ослепительную белизну. Чья это кровь? Какой ужасный беспорядок. Внезапно вынужденный убрать этот беспорядок, он роет лопату под легким снегом.
Но откуда у него лопата? Почему сейчас такой сильный снег?
Влажная грязь. Он весь в грязи и смотрит вниз на вырытую им шестифутовую яму. Он окружен лысыми кипарисами и вздымающимся испанским мхом. Когда он моргает, труп его отца лежит в грязной яме. Что ж, некогда медлить, ему, наверное, пора закончить начатое. Он медленно заполняет дыру. Кто-то смотрит.БАХ!
Коричневые пеликаны беспокойно каркают и летают над головой в сером небе. Аластор бросает лопату, его глаза метаются вверх, и он оказывается лицом к лицу с оленем. Олень спокойно смотрит на него. Он делает шаг ближе, проходя по уже полностью засыпанной могиле. Он закончил это? Должен был. Он протягивает руку, ощупывая грубые рога, пораженный тем, что олень наклонил свою голову вниз и позволяет ему это сделать. Он отступает, когда красные глаза оленя пронзают его. Тень начинает появляться из грязи, поглощая оленя. Темные когти разрывают его плоть, и он издает мучительный вопль. Тьма принимает форму, пожирая оленя. Кровь сочится из безжизненного животного, когда тень смотрит на Аластора с полным ртом капающей, сырой мякоти оленины.Б̚АХ!̏
Выстрелы приближаются, но Аластор застыл на месте. Тень окутывает его, ползая вверх по телу. Это странно утешительно, приглашая его во тьму. Предлагаемая альтернатива — яркий, подавляющий свет справа от него. Это не так заманчиво. Чудовищная фигура вырастает из тьмы и света, с здоровенными рогами и внушительной осанкой. Грозная, желтоватая ухмылка расплывается на ужасающем «лице» монстра, едва выходя за край. Аластор настолько мал по сравнению с огромными размерами чудовища, стоящего перед ним и терпеливо наблюдающего, когда оно протягивает к нему открытую тонкую руку с когтями, острыми, как ножи.«Давай заключим с̑д̽е̓лку»
БА̚Х!***
Внезапный вдох воздуха, глаза Аластора распахиваются, его расширенные зрачки мечутся по сторонам. Где он? Он пытается встать, но морщится от боли, стиснув зубы, когда стягивает одеяло. Он одет в больничный халат. Его ладонь прижимается к животу, шипя от жжения. — Ал? Он смотрит в сторону. Вокс протирает глаза, подавляя зевок, и встает со стула. Он медленно приближается к нему, дружелюбно улыбаясь. — Ты наконец проснулся. Как ты себя чувствуешь? Аластор не отвечает, протягивая руку, чтобы потереть лицо. После мгновения воспоминаний на губах Аластора появляется легкая усталая улыбка. Он приходит в замешательство, когда ощупывает свои запястья, понимая, что на них нет наручников. — Подкупил начальника полиции, — Вокс объясняет, садясь на край кровати, — ты... действительно напугал меня там, понимаешь? — Я не собирался этого делать, — наконец говорит Аластор. — Я знаю. Глаза Аластора поднимают взгляд на часы, в ушах звенит тиканье. Учитывая дневной свет на улице, он может сделать вывод, что сейчас 4 часа дня. Его разум кажется затуманенным. Вокс внимательно следит за ним. Аластор понятия не имеет, какие муки пережил Вокс, пока он был без сознания. Он выглядит таким уставшим. Аластор также понятия не имеет, что Вокс часами сидел, сгорбившись над унитазом, кашляя и хрипя, а из его горла текла рвота. В его голове снова всплывают образы разрезаемой шеи Валентино и крови – крови было так много. К моменту прибытия Хаска и Ниффти он был весь в крови Аластора и Валентино. Отчетливый запах обжигает его разум, затмевая воспоминания о его первом поцелуе с Аластором. Теперь, когда он думает о поцелуе, он видит только безжизненное тело Валентино. Он убил человека на глазах Вокса, и хотя этого человека Вокс ненавидел, он все равно оставался человеком. Живым человеком. Хуже всего то, насколько гладко и беззаботно он это сделал, как будто делал это раньше. Делал ли он это раньше? Нет. Вероятно, нет. Никаких других вариантов не было, им пришлось вызвать скорую помощь, если у них была хоть какая-то надежда на выживание Аластора. Даже Ниффти не смогла его вылечить. Теперь он сидит на больничной койке рядом с Аластором, и между ними царит оглушительная тишина. Вокс первым нарушает тишину, неловко ерзая: — Я знаю, что ты только что проснулся, но можем ли мы поговорить об этом? — О чем именно поговорить? — Вокс теребит большие пальцы. Он нервничает, различает Аластор. — Ты... ты знаешь, — Вокс делает жест над шеей, имитируя режущее движение. — Ах, он — голос Аластора пронизан презрением. — Ага. — О чем тут говорить? Вокс делает глубокий вдох: — А как насчет того, что ты перерезал ему горло и смотрел, как он умирает? — Он ушел из твоей жизни, не так ли? — Аластор быстро отвечает. — Да, но... я имею в виду, я не хотел убивать этого парня. Аластор фыркает, как будто находит это забавным. — Почему нет? — Почему нет? — Вокс повторяет на высоком тоне, сбитый с толку поведением Аластора, — потому что ты не убиваешь людей просто потому, что они мудаки! Тогда Вокса ждет довольно неприятный сюрприз. — Что ты сказал начальнику полиции? — небрежно спрашивает Аластор. Почему он так спокойно относится к этому? Вокс хмурится: — Что это была самооборона, но... — Тогда вот что это было. — Он уже был без сознания, Аластор, — Вокс все больше расстраивается, стоя, откидывая волосы назад, — а как насчет того, как легко ты это сделал? Ты даже не колебался! Ты- — Он причинил тебе боль и чуть не убил меня. Я не обязан был колебаться. Откуда такое внезапное желание защитить его? Ты сам сказал, что он заслужил смерти. — Да, он это сделал, но это не значит, что это должно было быть сделано нашей рукой! — У меня от этого разговора болит голова, — Аластор потирает переносицу, тяжело вздыхая, — он мертв. Нам больше нечего обсуждать, так что давайте покончим с этим. — Но- — Вокс, — выражение лица Аластора мрачное и нечитаемое, но оно достаточно предупреждает, что Воксу следует отступить. — Верно... — внутренности Вокса продолжают бурлить, вопросы, оставшиеся без ответа, гложут его. Аластор обдумывает реакцию Вокса. Если он так относится к смерти Валентино, что он скажет о трупах в морозильной камере? Если Вокс защищает Валентино от убийственной руки Аластора, то он, скорее всего, защитит и безымянных тупиц, с которыми он покончил. Ранее растущая идея о том, что Вокс может смотреть в другую сторону или даже принять его таким, какой он есть, быстро рассеивается, и Аластор остается чувствовать себя пустым. Пустым, но решительным. Он знал, что так и будет, поэтому ни капельки не удивился. — Где Хаск и Ниффти? — спрашивает Аластор, садясь, не обращая внимания на боль, пронзившую его живот. — Хаск с Энджелом в другой комнате. Судя по всему, Вал сильно его ранил, но они не могли позволить себе медицинскую помощь, в которой он нуждался, поэтому я предложил помощь, — Вокс пожимает плечами, — в благодарность за помощь нам. Нам. Как горько-сладко звучит это слово, исходящее из уст Вокса. — А Ниффти? — Думаю, она снаружи, приставает к медсестрам за шприцами. Я не знаю. Она какая-то... — Да, это определенно так, — Аластор усмехается, не давая Воксу закончить предложение. — Я должен проверить ее. И убедиться, что она не причиняет слишком много хаоса, — Вокс приближается, чтобы поцеловать Аластора. Аластор тут же отводит голову, сжимая руки Вокса и удерживая его на расстоянии. — Что ты делаешь? — Я, э-э... целую тебя? — Я помню, как мы договорились только об одном поцелуе. Я не твой красавец, чтобы прикасаться к этим губам, когда тебе заблагорассудится. — Даже после всего, через что мы только что прошли? — усмехается Вокс, отступая назад, скрестив руки на груди. — Ты сможешь сделать этот выбор после того, как мы посетим мой дом. Это хороший знак: несмотря на убийство Валентино, Вокс все еще хочет его поцеловать. В сердце Аластора загорается очень, очень слабый проблеск надежды. Однако он быстро это раздавает. Он предпочитает гораздо более реалистичный подход. На лице Вокса появляется огорченное выражение, и он смотрит в сторону. Не говоря больше ни слова, он выходит из комнаты. Аластору иногда кажется странным, как он находит человека, которого обычно считал жалким и нуждающимся, столь привлекательным. Он никогда не поймет в этом смысла. Он ненавидит не понимать этого. Он ненавидит терять контроль, особенно над собой. Аластор поднимается с кровати, вытаскивая из руки иглу для внутривенного вливания. Вставая, он позволяет ей упасть на край кровати. Его пальцы ощупывают прикрытый живот, отмечая швы. Ему придется быть осторожным, чтобы они не порвались. — Тебе действительно не следует вставать с постели. Аластор резко оглядывается назад и обнаруживает Хаска, стоящего в дверном проеме. Его губы растягиваются в восторженной улыбке. — Хаскер, — он полностью поворачивается к нему лицом, — так приятно видеть тебя, дорогой друг. — Мм, — Хаск подходит и начинает против его воли перемещать Аластора обратно на кровать. Теперь Аластор понимает, насколько он слаб, когда позволяет Хаску мягко оттолкнуть себя назад. Как раздражает. — Я вполне могу стоять и продолжать свой день... — Конечно, можешь, — Хаск фыркает, подходит к шкафу и достает из него бутылку с водой. Аластор подозревает, что вода на самом деле является водкой, когда видит, что Хаск делает глоток. — Мы не были уверены, что сможем спасти вас вовремя, — бормочет Хаск, вытирая рот рукавом, — Ниффти была почти такой же безутешной, как Вокс. — Ох? — Да, возможно, тебе стоит избегать туалета возле стойки регистрации, — Хаск предлагает бутылку Аластору. Хотя обычно он не является поклонником чистой водки, он был бы признателен за любую форму алкогольного облегчения. Он делает глоток, стиснув зубы от резкого вкуса, прежде чем пропустить его обратно. — Это подло, — он немного кашляет, голос на секунду охрип. Хаск ухмыляется: — Это дешевое. — Тогда, возможно, мне стоит платить тебе больше, чтобы ты смог получить что-то действительно ценное. — Мне нравится дешевое. — Я бы не советовал говорить это в присутствии Энджела. Это вызывает грубый смех Хаска, прежде чем он делает еще глоток. Он учитывает состояние Аластора. Он не первый раз видит его таким обиженным, учитывая характер его бизнеса. Ему обязательно придется сражаться с более сильными мужчинами, и хотя он всегда побеждает, он не всегда уходит невредимым. Хаск знает каждый шрам на его теле в мельчайших подробностях. — Ты ему рассказал? — спрашивает он Аластора. — Я привезу его домой, как только смогу. Хаск гримасничает: — Приготовь ведро и швабру. — Почему ты это говоришь? — Аластор наклоняет голову, поднимая бровь. — Помните, я говорил избегать туалета у стойки регистрации? Твой дружок не очень хорошо переносит такое дерьмо, — Хаск качает головой, завинчивая крышку обратно на бутылку. — Понятно. — Похоже, наша маленькая испорченная семья становится больше, да? — Хаск кладет бутылку обратно в шкаф, — ты, я, Ниффти и скоро Вокс? — Не уверен, что он будет в восторге от такой перспективы. Я понятия не имею, как он отреагирует. — Поначалу, наверное, будет плохо, но он явно в тебя влюблен. Я думаю, что все уладится. — Ого, Хаскер. Я никогда не считал тебя таким оптимистом! — Аластор улыбается. — Да, ну... Он действительно помог с Энджелом, так что я не ненавижу его так сильно, как всех остальных. — Всегда приятно получить твое одобрение. Для меня это значит целый мир, — он саркастически усмехается. Хаск смотрит на него и стонет: — Только не проебись, ладно? Кто, черт возьми, знает, найдешь ли ты в этом мире кого-нибудь еще, кто вынесет твой больной бред. Прежде чем Аластор успевает ответить, вбегает Вокс с Ниффти под мышкой и тяжело хлопает дверью. Он дико смотрит на Хаска и Аластора. — Она чуть не зарезала ребенка! Что за хуйня?! — Я давала ему лекарство! — Ниффти держит шприц со странной жидкостью внутри и дьявольски хихикает. Вокс смотрит на нее широко раскрытыми глазами, как будто она сумасшедшая. — Что за хуйня!? — повторяет он уже более резким тоном. — Он прекрасно справится, — Хаск устало улыбается Аластору, замечая, что тот смотрит на Вокса любящими глазами. Аластор в полном восторге.***
Энджел сидит на больничной койке и читает журнал. Он бы убил ради курения, но эта сука медсестра уже конфисковала его пачку. Он сварливо перелистывает страницы и, наконец, со стоном отбрасывает книгу в сторону. — У тебя все в порядке? — он быстро смотрит на Хаска, который подходит, и на его губах расплывается улыбка облегчения. — Спасибо, блять. Ты принес... — Я же говорил тебе, я не буду тайком приносить тебе сигареты, — Хаск фыркает, придвигая стул ближе и садясь. Он берет выброшенный журнал, просматривает пару страниц, прежде чем решает, что это не в его стиле, и откладывает его на прикроватную тумбочку. — С тобой не весело. Энджел дуется: — Наконец-то я почувствовал вкус свободы, и это не разлагает мои легкие? Здесь даже нельзя устроить праздничный трах. — Ты правда никогда не был в больнице, да? — Хаск посмеивается, — кроме того, ты слишком ранен, чтобы раздвигать ноги перед кем угодно. — Они раздвинуты только для тебя, детка, — подмигивание. Хаск закатывает глаза. — Как поживает наше любимое маленькое фрик-шоу? Он собирается выплеснуть мне кишки? — Если быть честным, похоже, он не особо заботился о тебе. Его взгляд только на... — Воксе? Бля, спасибо Воксу за это, — хихикает Энджел, прежде чем посмотреть вниз, играя ногтями, с серьезной улыбкой, — он знает, что я знаю? — Что он кровожадный убийца? Нет. Не знает. — Он не против, что я об этом знаю? Хаск обдумывает это. Аластор – очень замкнутый и недоверчивый человек, и маловероятно, что он будет слишком рад, если Хаск раскроет его секреты кому-то, с кем он не знаком. Хаск стучит по колену. — Я не знаю, — признает он, отмечая обеспокоенность Энджела его ответом, — нам не обязательно говорить ему сразу. Возможно, если Вокс останется здесь, мы сможем заставить его смягчить удар. — Что, мы теперь его используем? — Энджел ухмыляется, — я не ненавижу эту идею. — Я бы не сказал, что используем его. Он кажется порядочным парнем. Кроме того, у вас двоих есть кое-что общее. Он стал такой же жертвой насилия со стороны Валентино, как и ты. — О, отлично, мне не терпится пообщаться с ним по этому поводу! — Энджел изображает радость, размахивая руками, — нам будет так весело! — Да ладно, тебе, вероятно, понравится его компания больше, чем ты думаешь. Черт, я не нахожу его таким раздражающим, как думал. — Ты дерьмовый лжец. — Ладно, он может сильно раздражать. Но он хороший парень, я это точно могу сказать. Прямо как ты. Энджел вздыхает, опускаясь на кровать. — Да, да. Продолжай говорить о том, какой я «хороший парень», — он использует воздушные кавычки и ворчит, — просто показывает, как мало ты обо мне знаешь. Он натягивает одеяло на лицо. — Не начинай хандрить, — Хаск приближается. Когда он стягивает одеяло, он целует Энджела в нос, — мы говорили об этом. Я уже знаю все твое дерьмо. Важно то, как ты уйдешь от этого. После ухода Валентино у тебя появился чистый лист, и что ты собираешься с ним делать? Энджел никогда не думал об этом таким образом. Что он теперь собирается делать со своей жизнью? Он мог сделать что угодно. Он мог быть кем угодно. Наконец-то он мог полностью быть с Хаском и не чувствовать себя использованным кем-то другим или обязанным кому-то другому. Его улыбка смягчается, когда он кладет руки на щеки Хаска, который улыбается ему в ответ. Он тянет его вниз, сжимая их губы вместе. Когда они расстаются, Энджел выдыхает дрожащий вздох. — Я собираюсь любить тебя. То, как он это говорит, отличается от того, что было в других случаях. За этими словами чувствуется настоящее облегчение, как будто он наконец чувствует себя свободным от своих цепей. Он наконец-то сможет поделиться своим недавно освобожденным сердцем с Хаском. Он сломан, беспорядочно склеен скотчем, но это его. Это все его дело, и он может раздавать его, как ему заблагорассудится. — Этого достаточно, — Хаск мурлычет, — Этого вполне достаточно.