«Изящна причёска,
Веер в тонких пальчиках -
Юная майко.
С тайным замыслом взгляд
Рисунком танца полон».
Деревянный гребень мягко прошёлся по чёрным волосам, что переливались в свете лампады. Юнги сидел на коленях, поджав пятки под ягодицами, и слегка морщился, когда наставница снова слишком туго затягивала причёску. Из зала за ширмой доносились приглушённые басистые голоса и смех, нагоняя всё больше волнения. Юнги прятал в широких рукавах вспотевшие ладони и мысленно повторял все шаги, которые и без того были заучены до идеала. — Почти готово, — негромко сказала женщина, потянувшись к полочке, чтобы ухватить серебряную шпильку, но рука Юнги остановила её, протягивая палочки. — Что? Снова эти палочки? Майко, ты выступаешь перед почётными господинами, генералами и служащими императора, не будь так опрометчив. — Если их не будет в моих волосах, то о выступлении можете забыть. Безусловно, Юнги понимал, что позволяет себе слишком многое, дерзя наставнице, но также понимал, что она получит за него нешуточные деньги, если он заинтересует кого-то высокопоставленного. Для чайного домика, находящегося на грани разорения, круглая сумма пришлась бы как никогда кстати. Сестрица недовольно цокнула языком, но всё же взяла из рук майко красные, пошарпанные от времени палочки и небрежно вонзила их в волосы. Белила неприятно стягивали нежную кожу на лице, Юнги чувствовал тяжесть макияжа, но продолжал двигаться в такт струнам сямисэна, слегка улыбаясь уголками губ, играясь с веером на радость зрителям. Он знал возможности своего тела, поэтому изящно выгибался в пояснице, небольшими шажками шагая в такт музыке. Искусство танца Юнги далось не сразу, сестрица вечно ругала, а другие ученицы высмеивали его угловатые движения, в которых не хватало женственности. Хоть он и был омегой, которые априори считались верхом изящества, в первую очередь он был мужчиной, пусть и намного слабее других. Ради достижения своей цели Юнги днями напролёт читал, постигал все секреты обольщения, а по ночам, когда все спали, выходил на задний двор чайного домика и пытался вспомнить, как его отец упражнялся с мечом. В его детских глазах отец всегда был вершиной мужества, Юнги с замиранием сердца наблюдал за грациозными движениями Араты и мечтал научиться так же. Танец отца с мечом запомнился так ясно и отчётливо, что маленький мальчик, только потерявший родителей, без проблем вспомнил всё, что запечатлела его цепкая память. Не было ни одной ночи, когда бы Юнги не сбегал на задний двор. Его не останавливали ни ливень, ни снег, ни промозглый северный ветер. День за днём оттачивая выверенные движения, он достиг совершенства. Со временем Юнги научился совмещать в себе мужественность и изящество. Он представлял на месте веера длинную острую катану, что сталью блестела в свете свечей. Играясь с ней на сцене, он производил неизгладимое впечатление. Уже там, в чайном домике родного города, за право первой ночи с ним готовы были платить немалые суммы, но сестрица-наставница берегла его для особого случая. Музыка закончилась, Юнги стоял посреди зала, прикрывая лицо веером, и прислушивался к шёпоту зрителей. Его танец настолько поразил богатых господинов, что те замерли на минуту, приходя в себя. Госпожа с сестрицей-наставницей сидели за столом посередине, довольно улыбаясь, и что-то тихо говорили мужчине, который восседал рядом с ними, не отрывая взгляда от майко. Юнги знал, что ему следовало давно уже покинуть место выступления, но одеревеневшие мышцы не давали ему двинуться. Глаза жадно впились в этого мужчину. Худощавый, высокий, с ледяным взглядом. Тем самым, который Юнги видел каждую ночь в своих снах. Именно его он уничтожал с безумной улыбкой на лице. Звон пиалы, упавшей на пол, вывел Юнги из ступора — часто проморгавшись, он поспешил уйти. Сердце бешено колотилось в груди: он столько лет мечтал встретиться с этим мужчиной, представлял, как скажет ему слова, которые оберегал в душе, будто ценное сокровище, но совершенно не ожидал, что встреча произойдёт так скоро. Усевшись на циновку, Юнги часто дышал, пытаясь взять себя в руки. Его глаза не мигая смотрели на огонь лучины в углу комнаты, считая капли падающего на блюдце масла. Воспоминания нахлынули холодной рекой: тёмный двор, звуки мечей, разрывающих плоть, отчаянный крик матери и предсмертный стон отца. Кислый вкус крови, что появился на губах, вызывал тошноту, и Юнги опустил голову на колени, пытаясь отогнать от себя эти неприятные картины. Дверь тихо прошуршала, и в комнату вошла госпожа. Она широко улыбалась, заложив руки за спину, и с нескрываемым восторгом смотрела на Юнги. — Идём, мой мальчик. — Низкий, прокуренный голос звучал донельзя довольно. — Тебе следует познакомиться со своим будущим данной. Юнги покорно поднялся и прошёл вслед за женщиной. В зале было шумно; после выступления просторное помещение наполнилось гулом басистых голосов и тихим смехом других гейш. Юнги же терзали сомнения: в тайне он надеялся, что его невинность купит тот убийца с ледяными глазами, но в то же время отчаянно этого не хотел. Он не сможет вытерпеть на своём теле руки, что были испачканы кровью его родителей, но ради мести пойдешь и не на такое. В любом случае он не видел своей жизни дальше, после того как его единственная мечта исполнится. Казалось, Юнги готов принять даже смерть, это его не смутит. — Познакомьтесь, господин Изао, это Юнги, — госпожа отошла в сторону, заставив Юнги вновь столкнуться с ненавистными глазами. Он сглотнул вязкую слюну, сжал похолодевшие руки, но всё же нашёл в себе силы опуститься на колени и упереться лбом в пол. — Рад встречи с вами, господин Изао, — осипшим голосом выдавил из себя Юнги. Мужчина басисто рассмеялся, довольно смотря на молодого омегу. — Что ж, — произнёс он, поднося к губам пиалу с выпивкой, — я доволен своим выбором, мой сын достоин такого подарка. Слова Изао заставили Юнги удивлённо вскинуть брови и потерять на секунду смиренное лицо. — Вы правы, господин, — мягким голосом ответила госпожа. — В наше время мужчин-омег днём с огнём не сыщешь, вашему сыну несказанно повезло. — Я надеюсь, что ваша драгоценность не окажется бракованной. Не будь на лице Юнги плотного слоя белил, все бы увидели, как яростный румянец залил щеки. Его всегда поражало то, что в подобных заведениях невинность обсуждалась как что-то обычное, потерявшее свою сокровенность, будто это товар, который выгодно можно спустить на торгах. — Разумеется, я сама лично проверяла, майко невинен, как первая капля росы на листе вишни. Юнги продолжал сидеть, склонив голову. Он всеми силами пытался сохранить невозмутимое лицо и удержать руку, что так страстно желала вынуть палочки из высокой причёски и вонзить их в ненавистные глаза. С каждой секундой это желание становилось всё сильнее и сильнее, грудь часто вздымалась от подступающей волны ярости, посторонние звуки давили на виски, заставляя жмуриться от навязчивых мыслей. Перед глазами снова мелькали обрывки старых воспоминаний: тёмный двор, обеспокоенное лицо матери и раскатистый грудной смех. — Майко! — Юнги вздрогнул и поднял глаза на наставницу. — Ты что, меня не слышишь? — прошипела она сквозь зубы, приблизив своё лицо к Юнги. — Разлей чай, где твои манеры. Он коротко кивнул и схватил небольшой чайник с подставки. Руки мелко дрожали, но Юнги собрал всё своё мужество в кулак. Господин Изао о чём-то беседовал с госпожой, изредка кидая взгляд на мальчишку-омегу, который за весь вечер не поднял на него глаз. Что-то смутно показалось ему знакомым в этом лице, но за свою долгую жизнь, наполненную многочисленными встречами, он повидал немало людей, образы которых постепенно смешивались в голове, поэтому не придал этому большого значения. Вечер становился громче, вокруг поднимался шум от перебравших алкоголя господ. Юнги продолжал сидеть не двигаясь, мало вникая в разговор. Он медленно скользил пустым взглядом по залу, мысленно усмехаясь, как несколько пиал саке делали из людей животных. Взгляд наткнулся на крепкие бёдра, Юнги поднял голову и увидел перед собой статного альфу, который остановился перед их столиком. — Госпожа, познакомьтесь с моим сыном, — Изао широко улыбнулся. — Отец, — юноша склонился в поклоне. — Господин Изао, не зря всё же люди судачат о красоте вашего наследника, — жеманная улыбка исказила губы женщины. — Госпожа, — юноша поклонился и ей, широко улыбнувшись. Плечи Юнги вздрогнули, эта улыбка отдалённо напоминала ту, которую он видел много лет назад во дворе своего дома. Воспоминания удушливой волной снова накрыли его, сдавливая глотку. Стараясь их отогнать, он слегка потряс головой, и бусины на деревянных палочках застучали друг о друга, привлекая внимание всех сидящих за столом. — Майко, — мягко обратилась к Юнги госпожа, — приготовь своему данне наш самый лучший жасминовый чай. При упоминании того, что именно этот юноша коснётся его тела, щёки Юнги вспыхнули под слоем белил. Он часто проморгался, чуть кивнул и, отвесив поклон, поднялся и поспешил удалиться из общего зала на кухню. За сёдзи притаились младшие ученицы. Выходить в зал им было запрещено, но пока госпожа была занята почётным гостем, девицы позволили себе наблюдать за статными господами и сплетничать. Юнги прошёл мимо, не поднимая головы. Ему неинтересно. Его месть близка, она почти у него в руках, и он не видел смысла находить здесь новые знакомства. — Тебе завидует половина чайного домика, — сказала громко одна из учениц, которая, видимо, была чуть смелее всех остальных. Юнги продолжал измельчать в ладонях цветки жасмина, не поворачивая головы. — Сын господина Изао такая выгодная партия. И почему она досталась тебе? — продолжила девушка, будто приняла молчание Юнги за согласие поболтать. — И почему мужчины смотрят на таких, как ты? Будто им женщин мало. Она подошла почти вплотную, Юнги чувствовал её гневное дыхание за спиной. С трудом подавив в себе желание ответить похожей язвительной фразой, он развернулся и широко улыбнулся: — Возьми, — Юнги протянул девушке горячий чайник с жасминовым чаем. — Ступай, развлеки его беседой, прочитай ему свой самый любимый хокку и улыбнись своей лучшей улыбкой. Девица переводила оторопелый взгляд с чайника на лицо Юнги, хмуря брови в непонимании. — Чего же ты стоишь? Боишься гнева госпожи? Ведь ты прекрасно понимаешь, что ничего не зависит тут от наших желаний. — Голос Юнги звенел в тишине кухни. Притаившиеся ученицы напряжённо наблюдали за перепалкой подруги и новенького майко. — Почему ты решила, что мне это в радость? Я просто делаю, что мне говорят. Когда Юнги переступил порог Геона, он уже тогда понял, что будет здесь чёрным пером ворона на заснеженном поле. Но это его не очень пугало. Такие взгляды преследовали его всю жизнь, и сплетницам, наподобие этих, его не напугать. Придерживая двумя руками чайник, он вышел в шумный зал. Кимоно неприятно сковывало движения, гэта не позволяли ему идти быстрее, а это не очень приятное знакомство хотелось закончить поскорее. Опустившись на своё место, Юнги тут же уловил на себе пристальный взгляд сына господина Изао. Юнги не знал его имени, но мог отметить, что госпожа определённо права, когда хвалила его красоту. Тёмно-карие, блестящие в свете лампады глаза отличались от отцовских. В них ещё не было того стального холода и безумия, лишь любопытство и интерес. Юнги налил в пиалу парующий чай, поднял её и протянул альфе, чуть склонив голову. — Господин, — он негромко привлёк внимание. — Ваш чай. — Я думаю, — Изао пригубил саке и довольно улыбнулся, видя, как сын реагирует на майко. — Мидзуагэ можно начать уже завтра. — Как скажете, господин, — согласно закивала госпожа. — Мы всё подготовим. Юнги вскинул смущённый взгляд на юношу и тут же опустил глаза в пол, чувствуя, как жар с новой силой подступает к щекам. Он жил среди гейш всю свою жизнь и в точности до мелочей знал, как это делается. Если честно, в его голове это всегда было пыткой. Юнги не понимал, к чему эти непристойные подробности, о которых потом будут знать все. В его мечтах, помимо мести, всегда был небольшой уголок, где он представлял себя счастливым семьянином, где у него есть супруг и дети. Но видимо, это так и останется недосягаемым идеалом, который с каждым днём будет гаснуть, подобно догоревшей лучине на фарфоровом блюдце.***
Комната, куда госпожа привела Юнги, отличалась от всех остальных. Она была дорого и богато обставлена, посередине вместо твёрдой циновки — мягкая перина, а така-макуру заменяли аккуратные, расшитые розами пуховые подушки. Юнги замер в проходе, нервно сжимая кулаки, скрытые рукавами. Его кожа пылала ярко-алым цветом, и это не из-за того, что буквально минуту назад он вышел из горячей купели. Юнги боялся и ужасно смущался того, что произойдёт сегодня ночью. Всю жизнь он старался игнорировать этот момент, считал, что просто не доживёт или на него никто не взглянет, но с тех пор, как он переступил порог Геона, события в его жизни потекли бурной рекой настолько быстро, что Юнги попросту не успевал ухватиться за проплывающую мимо корягу, чтобы хоть чуточку задержаться на месте. — Майко, присядь, — отвлекла от мыслей госпожа. — Нужно тебя причесать. Юнги несмело подошёл к невысокому стулу и тяжёлым камнем опустился на него. — Не переживай. — Деревянный гребень прошёлся по шёлку волос. — Все через это проходят. Обряд будет идти семь дней, но всё будет хорошо. И я всё время буду рядом. Взгляд Юнги метнулся к ширме, что стояла в углу комнаты, и прикусил губу. Тот факт, что госпожа будет наблюдать за тем, как его будут лишать невинности смущал ещё больше, но он не смел произнести ни слова. В любом случае у него нет права выбирать. — Ты такой молчаливый, майко, — негромко говорила госпожа, собирая его локоны в пучок на затылке. — Мужчинам такое нравится, но не всегда. Сегодня ты должен быть более снисходителен к сыну господина Изао. Её пальцы аккуратно перебирали волосы, вплетая в них серебряные цепочки. Прокручивая вокруг пучка, госпожа скрепляла их деревянными палочками, без слов догадавшись, что Юнги они дороги. — А могу я узнать его имя? — несмело спросил Юнги, повернув голову к госпоже, когда та поднесла ему медное зеркало. — Конечно, почему нет, — улыбнулась женщина. — Имя твоего данны — Чонгук. Будь с ним ласков, и в будущем он принесёт тебе почёт, майко. А сейчас садись на перину, не время медлить. Юнги чувствовал на себе взгляд госпожи сквозь тонкую бумагу ширмы, лучина в углу комнаты потрескивала маслом, за окном слышался шум засыпающего города, и время, казалось, замерло. Юнги перебирал пальцами полы своего лёгкого халата и чувствовал испарину, выступившую на спине. Когда ноги, поджатые под бёдрами, начали медленно затекать, сёдзи наконец скрипнула, и внутрь вошёл Чонгук. Юнги встретился с ним взглядом и попытался изобразить подобие улыбки, но из-за переживаний она вышла кривой. Он видел, как господин замер в проходе, удивлённо оглядывая его, впервые видя без плотного слоя косметики. Госпожа кашлянула, и Чонгук будто отмер. Он подошёл ближе, опустился на колени рядом с Юнги и слегка улыбнулся. Облегчения его улыбка не принесла, но Юнги почувствовал себя немного уютнее. Госпожа снова кашлянула. Чонгук метнул быстрый взгляд в сторону ширмы, но тут же вернул его Юнги. Альфа несмело ухватил его плечи дрожащими руками и уложил на мягкую перину, разводя ноги омеги в стороны. Юнги прикрыл глаза, часто сглатывая. В голове стоял гул, сердце бешено стучало о грудную клетку, по лбу стекала маленькая капля пота, скрываясь в волосах; хотелось вскочить с места и убежать, но он не смел. Звук треснувшей скорлупы яйца заставил немного вздрогнуть, Юнги приоткрыл глаза и сквозь ресницы наблюдал, как Чонгук выпивает желток и выливает на ладонь белок. Холодная жидкость коснулась бедра, Юнги сжался, а госпожа снова кашлянула. Чонгук развёл сведённые вместе колени и коснулся влажными пальцами промежности. Он размазывал белок тёплой ладонью, слегка касался члена и опускался обратно к сфинктеру, не позволяя Юнги закрыться. Когда к горлу подступил комок и слёзы коснулись пушистых ресниц, Чонгук убрал руки. — Это мидзуагэ, — сипло проговорил он. — Хорошей тебе ночи. Юнги продолжал лежать, крепко смежив веки. Он слышал, как Чонгук поднялся и вышел из комнаты, но не смел открыть глаза. По вискам стекали слёзы, он не понимал, что за чувства разрывают его душу, почему внезапно стал таким трусишкой, но решать это сейчас был не в состоянии. — Ты молодец, майко, — госпожа вышла из-за ширмы и направилась к выходу. — Завтра тебе принесут воду для умывания и еду. Будь готов семь дней провести в этой комнате. Доброй тебе ночи.***
С тех пор дни для Юнги слились в одно целое. Он ел, пил, умывался тёплой водой, а перед сном к нему приходил Чонгук. Его ладонь с каждым разом становилась всё смелее, пальцы глубже проникли в нутро, подготавливая Юнги к финальному дню. За все эти дни он слышал от Чонгука одну заученную фразу, и ему казалось, что уже почти сходит с ума, но вместе с тем страх перед альфой отступал. Его нежные прикосновения становились приятнее, а фантомное тепло оставалось с Юнги надолго. Он чувствовал непонятный жар внутри, когда пальцы господина проникали глубже, задевая чувствительную точку внутри. Чонгук был нежным и аккуратным, его аромат успокаивал, улыбка Юнги с каждым разом становилась всё мягче, и незримое напряжение между ними постепенно пропадало. На седьмой день госпожа, как обычно, заплетала его волосы в пучок, скрепляя палочками. За эти дни Юнги свыкся с ней, она уже не казалась ему злобной хозяйкой Геона. На самом деле госпожа была очень заботливой. Она рассказывала Юнги много забавных историй, которыми её жизнь была перенасыщена. Женщина поделилась, что сама была когда-то такой же, как Юнги: молчаливой и напуганной, но уверенность к ней постепенно пришла, и со временем она сделала всё, что планировала. Юнги был тоже уверен, что у него всё получится. Ещё неделю назад его бросало в дрожь от мысли, что к нему будет прикасаться Чонгук, но теперь он был даже этому рад. Его данна — сын его врага, чем ближе он к Чонгуку, тем ближе он к своему врагу и тем ближе и слаще его месть. Госпожа погладила его по плечу и, как обычно, скрылась за ширмой. Юнги улыбнулся на скрип сёдзи и вскинул искрящийся взгляд на вошедшего Чонгука. Тот ответил не менее мягкой улыбкой, присаживаясь рядом. Юнги помог разбить яйцо, сам вылил белок на ладони альфы и поднёс к его губам половинку скорлупы, в которой был желток. Чонгук послушно выпил его и сделал то, чего Юнги не ожидал. Он притянул омегу одной рукой за шею, пачкая белком затылок, и прикоснулся к губам несмелым поцелуем. Вторая ладонь опустилась ниже, раздвинула ноги и пальцами проникла в податливое нутро. Они скользили легко, Чонгук целовал алые губы Юнги и медленно опускал его на мягкую перину. Мир вокруг замер, Юнги чувствовал только Чонгука, слышал его дыхание, ощущал его вкус и прикосновения. Тугой узел внизу живота заставлял сжиматься, подаваться бёдрами вперёд и тихо скулить в поцелуй. — Господин! — испуганно воскликнул Юнги, почувствовав, как чужая плоть прикоснулась к сфинктеру. Его тело задрожало, Юнги отчаянно цеплялся за чужие плечи, судорожно втягивая воздух ноздрями. — Будет немного больно, — предупредил Чонгук, медленно двигая бёдрами вперёд, невесомо целуя пересохшие губы. Юнги чувствовал, как чужое возбуждение проникает в него; казалось, ещё немного — и он услышит, как трещит рвущаяся кожа. Страх заполнил его душу, а на глазах выступили слёзы, но мелкие поцелуи альфы немного успокаивали. Чонгук нежно сжимал в объятьях хрупкое тело, между ними не осталось и миллиметра, влажные от пота животы тёрлись друг о друга, и движения становились быстрее. Постепенно режущая боль отступала, и Юнги ощутил, как вдоль позвоночника скользит приятная дрожь, что заставляла глухо стонать в поцелуй. Он ещё никогда не был таким влажным. Течка всю жизнь давала о себе знать лишь болью в животе, но сегодня Юнги впервые почувствовал, что значит быть омегой. Он отпустил контроль, и его аромат пышным букетом магнолий разнёсся по комнате, окутывая пару, страстно сплетающуюся на мягкой перине. Чонгук глотал воздух, жадно водил носом по шее и интенсивнее двигал бёдрами, млея от приятного ощущения узости. С каждым новым толчком Юнги выгибался сильнее, страх и смущение уже давно отступили на задний план. Он отдавался своему данне со всей пылкостью и страстью, что у него были, позабыв обо всём на свете. Он чувствовал лишь крепкие руки Чонгука, ощущал его вкус на своих губах, и это было самой главной целью на данный момент. Сладкий спазм заставил его сжаться, удовольствие тугими волнами прошлось снизу вверх. Наслаждаясь мимолетными секундами, Юнги судорожно выдохнул, чувствуя, как тело Чонгука, нависшее над ним, мелко дрожит. Альфа часто проморгался, потянулся к Юнги за новым поцелуем, но кашель госпожи заставил его остановиться. Он нехотя поднялся и запахнул халат. — Это мидзуагэ. — Его голос дрожал. — Хорошей тебе ночи.