***
Скрипят колеса дилижанса. Шайрская лошадь, запряженная в упряжь, натужно вздыхает, понурив голову и покорно идет, волоча за собой карету. Шумит река, стрекочет саранча в высокой траве. Сзади к карете привязан Гермес и скучающе опустив голову, идет следом за экипажем. Дорога пыльная, но уже не такая жаркая как в полдень. Солнце уже катится ближе к горизонту по чистому небосводу без единого облака. Альберта из дремы вырывает кочка, на которую наехал дилижанс, скрипнув колесами и качнувшись. Юноша трет глаза и выглядывает в окно, разглядывая прекрасный вид… Там, в степи, ближе к Толл Триз они охотились пару дней назад. Собака, рвущая визжащего зайца до сих пор перед глазами Альберта и он не понимает почему. Почему? Почему эта несносная псина снится ему ночами и преследует везде. Ведь она добродушная сука, это просто ее работа — загонять добычу. Она же борзая. Но… Альберт отвлекается от своих мыслей, ловя взглядом ранчо Бичерс Хоуп. Он слышит вдали мужские голоса, доносящиеся с ранчо. Лай пса. Собака… Рвет визжащего зайца? Или же рвет визжащего человека? Альберт трясет головой, потирает массивную переносицу пальцами и вздыхает со всей тяжестью. Что-то происходит, определенно. Но что? Непонятно. Альберт последние дни был потерян в своих мыслях глубже, нежели обычно. Папенька посчитал, что лучше бы ему отдохнуть в Строберри. Свежий влажный воздух пойдет ему на пользу, так считает Тавиш. Поэтому отправляет его в этот, с позволения сказать, курортный городишко, чтобы он мог отвлечься от своих мыслей и погулял по зеленеющим свежим лугам. А через четыре дня ему было наказано возвращаться домой и снова браться за обыденные дела. Дилижанс поворачивает направо и пересекает неглубокую реку. Альберт высовывается из окна и стучит кулаком по двери дилижанса. — Том! Милейший, как долго нам еще ехать? — Еще час или два, — Бубнит в папиросу кучер, хлопая вожжами кобылу по бокам, — Что, притомились, господин ДеГрут? — Я в порядке, спасибо, Том. Просто поинтересовался, — Альберт улыбается кучеру, хотя тот и не смотрит на него, а затем садится ровно в дилижансе, нервно трет собственные колени и его улыбка перерастает в нервный оскал. Что ему делать в этом захолустье? Там ведь нет ни салуна пристойного, ни театра… Тьфу, даже гулять по этой грязи тошно! Ничуть не лучше Валентайна, хотя там-то хоть развлечения есть. А здесь что? Лесопилка, рыбаки, конюшня с какими-то клячами да почта. Чем тут заниматься? Альберту крайне неприятна эта затея отца, но он повинуется, как и всегда. У него нет выбора. Нет возможности ослушаться. В окнах проплывают пейзажи, зеленеющие рощи и поля. Наконец слышится шум бурной реки. Они прибыли в Строберри. Кучер спрыгивает с козлов на грязную чавкающую дорогу и подходит к двери дилижанса, открывая ее. — Прошу, господин ДеГрут. Вот ваш отель. Комната уже забронирована, вам выдадут ключ. Через четыре дня мне приехать за вами? Альберт спускается из дилижанса по ступеньке и слышит, как под его начищенными сапогами чавкает влажная грязь. С омерзением морщит нос, озираясь по сторонам. — Нет, я сам приеду. Не волнуйся, — Альберт обходит дилижанс и отвязывает Гермеса, под уздцы отводя его к отелю, — Возвращайся домой, Том, отдыхай, — ДеГрут махнул Тому и кучер кивнул, бросая бычок от папиросы на землю. Он забирается на козлы и встряхивает вожжами. Лошадь, всхрапнув, тащит дилижанс вперед по дороге и затем скрывается в лесной чаще. Альберт озирается по сторонам снова, щурясь от солнца. Поют птицы, ржут лошади где-то вдалеке, со стороны конюшни, кудахчут куры, разговаривают люди тут и там, неторопливо ездят повозки… Относительно быстрого и головокружащего Сен-Дени или Блэкуотера здесь все так умиротворяюще спокойно и тихо. Где-то женщина стирает на доске вещи, где-то рабочий пилит доску, где-то кучер грузит в повозку продукты, чтобы отвезти их в другое место. Альберт стоит и смотрит на это все, как не от мира сего. Все здесь такие простые и едва ли не сонные мухи. Никуда не спешат, ни о чем не переживают. И воздух здесь влажный, густой, холодный. Альберт привязывает коня около отеля и заходит внутрь. Здесь все обставлено чучелами зверей, что уже обыденно для Альберта — в его поместье есть целая комната для охотничьих трофеев его отца. — Добрый день, сэр, чем могу помочь? — Вежливо улыбается Альберту администратор. Альберт отвлекается от рассматривания зверей и снимает свою шляпу, вальяжно проходя к человеку. — Милейший, на меня арендована комната. Альберт ДеГрут. — А, мистер ДеГрут! Вы так скоро подоспели! — Заулыбался администратор, рыская по ящику стола в поисках ключа, — Конечно-конечно… вот, держите. Ключ от вашей комнаты. Если что-то понадобится — говорите! — Спасибо, — Альберт давит на лице вежливую улыбку, но едва поднимается по порогам наверх, в свою комнату, разочаровано вздыхает и бросает на кровать саквояж. Он выходит на балкон, опирается руками на перила и закуривает трубку, — Да, здесь не то… Совсем не то, чего я хотел. И сапоги замарал… И лошадь вся в грязи… — Он смотрит с балкона вниз на Гермеса, — Мне не хочется здесь находиться, но это всяко лучше, нежели в золотой клетке. Он долго курит и смотрит куда-то вдаль. Размышляет о том, чем бы ему заняться в эти четыре дня настоящей свободы, которой он так страстно желал. Ну, по крайней мере, ему кажется, что это свобода. Иллюзия выбора. Всего четыре дня. И что ему эти четыре дня делать в Строберри?***
Альберт проводит день в раздумьях, пытается писать стихи, но все не то, все не так, не получается. Он вновь выходит на балкон, сбрасывая с кровати на пол комки бумаги с неудачными попытками писать стихи. Закуривает трубку, прочитывая четверостишье. Не знает как продолжать. Может так и оставить? Да ну! Что за китч! Все не то, все не так! Бездушно, бессмысленно! Ну что это? Что это такое? Вы только прочтите этот вздор и поймете, что автор на деле — круглый дурак! В разговоре с круглым дураком и зацепиться не за что!Вдали луна взойдет, серебристым светом зальет, Проливая свет на старый город забытый. И тогда в сердцах пробудится древний миф, О ночи, что сплетает века и судьбу людей.
Альберт сердито комкает бумагу и бросает бессмысленный комок с балкона. Нет. Так никуда не годится. Нужно вдохновение, нужны силы, нужно ощутить свободу, чтобы писать о ней… Через несколько минут Альберт торопливо спускается вниз по ступеням заснувшего отеля, застегивая находу сюртук. Он выбегает на улицу, чавкая сапогами по грязи, топчет свою же только что выброшенную бумагу с недописанным стихом. Он бежит, полы сюртука развеваются позади него, подобно флагу, воинственно поднявшемуся над кавалерией, чавканье грязной дороги под его сапогами в тишине города звучит, отражаясь от деревянных стен домов. Он бежит, придерживая шляпу на голове, не зная усталости, приоткрыв пухлые губы, пересохшие на холодном ветре, выдыхает клубы пара, как лошадь. Наконец добегает до конюшни, распахивает ее двери и бежит к Гермесу. Жеребец дремал стоя, прислонившись носом к двери денника, как вдруг эта самая дверь распахивается и лошадь перепугано всхрапывает, тараща глаза и задирая голову. — Это я, мой друг, это я! — С улыбкой шепчет Альберт, похлопывая жеребца по шее. Гермес возмущенно закладывает уши к шее и будто по-человечьи щурит глаза, хрюкая носом. На него впопыхах надевают уздечку и выводят из денника без седла. Альберт находит подходящий ящик, подводит к нему лошадь боком и с ящика запрыгивает на голую спину жеребца. Она горячая и гладкая, под бедрами ощущается иначе, чем седло. Ощущается… Как свобода. Когда даруешь кому-то свободу — освобождаешься и сам. Теперь Альберт понял. Без уздечки он не решится ехать один в поле, но без седла… Кажется, готов попробовать. Пускай Гермес и норовит, и горяч, но пусть тогда выпустит этот пар! Альберт разворачивает лошадь и пускает его вскачь. Гермес вытягивает шею и трясет головой, возмущаясь, что его разбудили и заставили скакать черт пойми куда, в поле, куда-то ночью. Но Альберт счастлив. Он подгоняет лошадь, смеется и когда они оказываются в поле, полном цветущих люпинов, где трава, взволнованная ветром подобна серебряным волнам вьется под ногами жеребца, озаряемая блеском луны, Альберт тотчас же бросает поводья из рук, расставляет руки и громко смеется. Лошадь скачет так быстро, что ветер закладывает уши, бьет по лицу, но ласково, будто играючи. Альберт кричит, смеется, плачет, хлопает лошадь по шее руками, а каблуками сапог пришпоривает его. — Быстрее, Гермес! Я хочу доскакать до луны! — Кричит в эйфории он, взвизгивает и представляет, будто летит над полем, пока лошадь уносит его все дальше от Строберри. Альберт позабыл про осторожность и ему стоит благодарить Господа Бога, что ему повстречался не медведь или пума… А кое-кто, пожалуй, похуже. Но, есть плюс. Он хотя бы не разорвет его плоть на части, как собака, которая рвала зайца. В один момент эйфория резко обрывается, когда Альберт чувствует странное прикосновение к своим рукам, будто что-то хлопнуло его по плечам. Что это? Альберт открывает глаза, замыленные пеленой слез, а затем ощущает на своей талии резкий захват. Веревка туго затянулась, сдавив внутренние органы, а затем его резко сдергивают с лошади. Он больно падает на спину, весь воздух вдруг вырвался из легких, не вдохнуть. Альберт лежит и смотрит на ночное небо, обсыпанное звездами, а затем над ним нависает мужская фигура в шляпе. Он наклоняется к юноше и хлопает по щеке. После этого Альберт снова может вздохнуть. Аристократ пытается подняться, но его хватают за плечи и не дают убежать, тянут за веревку на талии и поднимают на ноги грубым рывком. — Сэр… Кхм… — Альберт сбивает с голоса сипатость после падения, тяжело дышит и отряхивается, пытаясь убрать веревку с себя. Лассо падает вниз и Альберт одной ногой остается в петле, что лежит на земле, — Зачем вы это сделали? Кто вы? — У Альберта стынет кровь в жилах, ведь лицо его собеседника закрыто маской… Как у бандита. Он достает револьвер и наставляет на Альберта, от чего тот испуганно вскидывает ладони вверх, уставившись в дуло смерти глазами. — Я никто, приятель. И звать меня никак. Не забивай этим голову. Давай-ка ты пожертвуешь мне содержимое своих карманов и мы разойдемся, идет? И не дергайся, сукин сын, иначе я тебя пристрелю! — М-м… — Альберт запинается, его губы дрожат, он не сводит глаз с револьвера, — Милостивый Господин, я… У меня с собой нет денег… У меня ничего нет… Прошу, отпустите меня. — Ты… Агх, проклятье! — Юноша пихает Альберта вбок, убирает револьвер в кобуру и сматывает лассо, закидывая его на карабинчик седла своей лошади. Рыже-пегий пейнтхорс заинтересованно смотрит на стоящего неподалеку перепуганного Гермеса, — Вали отсюда, недомерок, я тебя отпускаю… Время на тебя еще тратить, пф. — Постойте-ка… — Альберт всматривается в глаза грабителя, — Вы… Мы с вами раньше не встречались? Нет? — Нет, не думаю… — Голос парня звучит знакомо и в его темно-карих глазах блеснула тень неловкости и неуверенности. — Нет, точно, я слышал где-то ваш голос. Мистер Марстон? — …А ты тот надоедливый фигляр, который что-то вынюхивает про мою семью? — Раздраженно рычит парень и сдергивает с себя маску, показывая лицо. Это Джек! В преисподнюю всех, это точно он! Альберт улыбается и щеки его розовеют. — Постойте! Джек, я хочу поговорить с вами! Очень жаль, что мы оказались в такой неудобной ситуации, но я не сержусь, ни в коем случае! Я здесь не для того, чтобы читать вам морали, я здесь, чтобы узнать… Знаете ли вы Джона Марстона? — Господи, — Джек устало закатывает глаза и закуривает сигарету, вальяжно опираясь рукой на седло своей лошади, — Что тебе нужно от него? — Я хочу узнать первое: жив ли он, и второе: сможет ли он поделиться со мной рассказами о своей лихой юности. Если дважды да — это самый настоящий праздник для меня! — …Ты… — Джек трет глаза рукой и смотрит на Альберта, — Зачем тебе это? — Чтобы написать о нем поэму, конечно же! Видите ли, господин Марстон, я страстно люблю писать стихи, но мое вдохновение давным-давно покинуло меня! Ничего не выходит! Но от одной мысли об этом… бандите, без обид, мне сразу становится так… волнительно! — Альберт широко улыбается и заводит руки за спину, выставляя грудь колесом. Джек долго, мучительно долго буравит его мрачным взглядом. Но Альберт не перестает улыбаться ему, хотя уже и не так весело, как до этого. — То есть… Ты хочешь написать поэму о моем отце? Это чертовски странно, приятель. — Именно! — Альберт артистично щелкает пальцами в кожаных перчатках и кивает, его глаза блестят в свете луны, а лицо, аристократично бледное, розовеет и он чувствует, как ветер волнует его волосы — шляпу то он потерял при падении! Джек долго думает, а затем качает головой. — Черт. Даже не знаю. Ладно, так и быть. Я свожу тебя к своему отцу. Но не сейчас. Сначала спрошу желает ли он вообще с тобой говорить. Я думаю, что он скажет «нет», но посмотрим, — Джек берется одной рукой за рожок седла, второй рукой за заднюю луку, ставит ногу в стремя и забирается в седло. Альберт невесело хмыкает, глядя на юношу. Что-то в его взгляде взволновало Альберта, но он не понимает что конкретно. Что-то… что укололо в самую душу. — Встретимся ли мы еще? — Встретимся. Будь в Строберри завтра. — Спасибо, сэр! Большое! — Кричит Альберт вслед Джеку, когда тот пускает лошадь карьером и уезжает в сторону Блэкуотера. Альберт стоит и смотрит ему вслед, опустив руки. Он весь грязный, без шляпы, волосы его растрепались и нелепо падают на лицо и развеваются на ветру. Уже успокоившийся Гермес подходит к нему, низко опустив голову и тычет в руку теплым носом, шумно вздыхая. Он опаляет горячим дыханием руку человека в перчатке. Альберт смотрит на голую спину высокого жеребца и понимает, что забраться обратно будет нелегко. Но не теряет веры в себя. Юноша хватается за гриву лошади и с небольшого разбега пытается запрыгнуть, но едва не падает. И так несколько раз. Все бестолку. По щекам Альберта текут позорные слезы, он не в силах забраться даже на лошадь! Что бы сказал отец, если бы видел его сейчас?.. Ничего?.. Стыдливо отвернулся бы?.. Сказал, что это не его сын? Альберт прислоняется к плечу жеребца лбом и вытирает слезы с щек, жмуря глаза. Тогда Гермес низко опускает голову и отходит от Альберта. Юноша так и стоит, пока лошадь обходит его сбоку, подходя сзади. — Я понимаю, Гермес… Извини, что я пнул тебя по боку несколько раз… Прости, дружище, — Альберт вздыхает и вдруг чувствует, как между его ног просовывается голова лошади. Он испуганно замирает, когда конь начинает поднимать его на своей шее. Юноша вцепляется в затылочный ремень уздечки, боясь шлепнуться опять на землю. Но он не падает, а лошадь все выше поднимает голову. Наконец Альберт скатывается на спину жеребца по его шее вниз. Он замер, в шоке глядя на затылок жеребца. А лошадь, как ни в чем ни бывало, отжевывает трензель в своем рту и фырчит носом, потряхивая головой. — Гермес… Ты самый настоящий друг, — Альберт хлопает лошадь по шее и улыбается, — Спасибо тебе! Я и не знал, что ты так можешь! Какое же умное создание, ну надо же… — Альберт обнимает лошадь за шею, обхватывая его бока ногами. Жеребец никак не реагирует внешне, но издает глухое «гугуканье», одобряя похвалу от хозяина. Альберт едет в сторону Строберри легкой рысью, все думая над произошедшем ночью. Как было легко и свободно и как легко эту свободу отобрали во мгновение ока… Так оно и в жизни? Эйфория всегда сменяется такой сильной подавленностью? Интересно, как долго оно продлится…***
Следующим утром Альберт сидит на крыльце отеля и пьет кофе, читая свежую газету. Кто-то подъезжает на лошади к отелю. Спешивается. Альберт не прислушивается, внимательно вчитываясь в текст газеты. Шаги следуют вверх на крыльцо по скрипучим ступеням. Чужая кожаная куртка скрипит и бряцают шпоры на сапогах. Он останавливается прямо перед Альбертом. Юноша поднимает голову от газеты и тут же откладывает ее, улыбается и вскакивает со своего места. — А, господин Марстон! Доброе утро, — Альберт артистично приподнимает свою шляпу, слегка кланяясь и протягивает руку Джеку. Джек молча пожимает ему руку и кивает, касаясь полей своей шляпы. Затем озирается по сторонам и вздыхает. — Ну что, пойдем, покатаемся. Поговорим. — Мы можем поговорить здесь, присаживайтесь, прошу, — Альберт указывает на кресло напротив того, в котором сидел. Джек качает головой отрицательно. — Не, лучше в седле. Давай, поехали. Это разговор не для лишних ушей. Тут их много. — Чтож, если вы настаиваете… — Альберт с тоской глядит на недопитый кофе и идет следом за Джеком. Они садятся на лошадей и выезжают из города, расслабленой рысью двигаясь по дороге в сторону Блэкуотер, — Так, а теперь мы можем поговорить? — Альберт тормозит Гермеса до шага и это же делает Джек. — Да, теперь можем. Так вот. Мой отец сказал, что его интересует это «интервью» только если ты заплатишь. И не пять долларов жалких, а приличную сумму. У тебя шмотки дорогие, могу предположить, что ты не из местных. Ты откуда? — Ох, это долгая история… — Покороче давай, — Джек усмехается и приглаживает усы. Он смотрит на Альберта из-под шляпы и его взгляд пронизывает до сердца. Темно-карие глаза впиваются в серо-голубые очи Альберта. Темные брови нависают над глазами, а легкая ухмылка тонких розовых губ блестит из-под густых усов юноши. Его взгляд не такой, как ночью. Он какой-то игривый, будто завлекающий и подстрекающий сотворить какую-нибудь шалость, вроде привязать лягушку за лапку ниткой и покружить или напугать соседскую козу, чтобы она замерла и упала как деревянная игрушка на спину, растопырив ноги. Альберт сглатывает слюни и неловко отворачивается, прочищая горло кашлем. — Хорошо. Я живу в доме, недалеко от Блэкуотер. — В доме? — В… Ну, в поместье, — Альберт смеется и его смех, такой легкий и свободный звучит будто бы дорого. Да, смех. Как у богатых людей. Джек хмыкнул, выгнув бровь. — Неужели? И что у вас там в поместье есть? — Охрана, — С игривой улыбкой говорит Альберт, глядя боком на Джека. — Ах ты жук, — Джек понял намек и покачал головой, — Ладно. К делу. Так ты сможешь заплатить? — Смогу. Но я бы хотел задать конкретно вам один вопрос. — Ну давай, — Джек закуривает и бросает сгоревшую спичку в траву, затягиваясь сигаретой. Альберт наблюдает внимательно за его движениями, рассматривая его всего. Его нос с горбинкой, густые усы, сильные волосатые руки, цепкие пальцы, широкие и высокие скулы, прищурые глаза, длинные волосы по плечи, такие густые и красивые. Альберт улыбается ему искренне. — Вы свободны? — Что? — Ну… Вы свободны? В своем выборе каждый день. Что поесть, что надеть, куда поехать, где гулять и чем заняться. Вы свободны? — Ну… Да, я свободен, — Джек непонимающе смотрит на собеседника, — А что? — Я… Ох, я бы так хотел ощутить эту свободу хоть на денек. Отправиться в путешествие, пойти на прогулку по лесу и не думать ни о чем, писать о чем захочу, делать что захочу… Мне бы так хотелось это ощутить хоть раз. Мое социальное положение не позволяет мне этого делать, к сожалению. — К чему ты клонишь, приятель? — Могу я… Неловко так беспокоить, но могу ли я присоединиться к вам в ваших путешествиях? Хоть на разок! Поглядеть на мир не из окошка дилижанса, а с галопирующей лошади! С револьвером в руке! — Пф… — Джек начинает смеяться и гогочет, запрокинув голову, — О-о, боюсь это тебе не по зубам, белоручка! Такие как ты и дня в лесу не проживут, поверь мне! — Вы меня совсем не знаете, — Альберт с вызовом смотрит на Джека, — Так что, возьмете меня на прогулку? — Уверен, ты даже стрелять едва можешь, — Джек смеется, глядя на Альберта и тот достает револьвер из кобуры, заряжает его, затем прицеливается и отстреливает ветку дерева, мимо которого они проезжали. Лошади вздрагивают от резкого выстрела, ветка падает, а дуло выпускает клубы дыма. Джек спокойно смотрит на это действо и смеется только пуще, — Да разве же это стрельба? Ладно-ладно, ты крутой парень, крутой, спорить не буду, а то не дай бог отстрелишь еще какую ветку! — Прекратите смеяться, я сделал это, чтобы доказать, что умею стрелять. Не обязательно владеть оружием в совершенстве, чтобы быть готовым защитить себя, — Альберт убирает револьвер в кобуру, — Ваше надменное отношение ко мне только укрепляет стереотипы о неотесанности и тупоголовости бандитов и ковбоев. Я же вижу, что вы играете роль передо мной, вы не такой. — Тц! Ты меня не знаешь! — Как и вы меня. Повторюсь, вы меня не знаете, — Альберт улыбается и Джек в ответ лишь хмурится. — Ладно, черт с тобой. Возьму тебя с собой. Только обещай не плакать и не впадать в истерику. Мои «прогулки» не совсем прогулки. Я зарабатываю деньги. И я делаю это жестоко. — О, я готов на любую жестокость, если она приблизит меня к истинной свободе, сэр, — Альберт поправляет шляпу и кивает Джеку. Они долго ехали и наконец притормозили у въезда на ранчо Бичерс Хоуп. Джек повернулся в седле к Альберту и окинул его пристойное одеяние взглядом. — Хм. Ты… Как тебя зовут-то? — Меня зовут Альберт ДеГрут. Неужели я не сказал? — Я не помню, — Джек неловко почесал затылок. Альберт покраснел от ушей и стыдливо отвел глаза вбок. — Боже мой, простите! Где же мои манеры! Ох… Прошу меня извинить. Кажется, я и правда запамятовал представиться! — Или это я забыл как тебя зовут? Тогда мне должно быть стыдно. — Ничего-ничего! Я виноват! Не представился должным образом! — Ладно, все, хватит разводить этот обмен любезными извинениями. Поехали, — Джек и Альберт въезжают на ранчо и спешиваются около дома. Джек озирается по сторонам и замечает мужскую фигуру возле амбара. Зовет Альберта за собой жестом и кричит, махнув рукой, — ПА! Альберт подходит следом за Джеком к мужчине и тут он оборачивается. У Альберта застревает ком в горле. Это он… Это Джон Марстон! Точно он! Шрамы на лице, черные глаза, хмурые брови, грубая щетина, черные волосы, та самая жилетка! Альберт краснеет и не может вымолвить ни слова, пока Джек пожимает руку отцу и хлопает его по плечу. — Что делаешь? — Да вот, — Джон заговорил и у Альберта в ушах застучало сердце от волнения, а в одежде стало тесно и жарко. Стало неудобно стоять, даже существовать. Он не вполне понимает — это страх или стеснение?.. Джон продолжил, ткнув вилами в сено, — Коров сейчас кормить буду. А это кто? — Это мой… знакомый. Альберт, — Джек хлопнул Альберта по плечу и этот хлопок вывел его из транса, в который он случайно провалился. Джон внимательно окинул всего Альберта взглядом, затем почесал щетину задумчиво. Он сверлил взглядом Альберта не более нескольких секунд, словно бы оценивая его, выискивая в его образе что-то… Но после этого он слабо улыбнулся и поднял брови добродушно, протягивая ему руку. Альберт вытянул в ответ свою ладонь, его пальцы едва подрагивают в самых кончиках от волнения. Они пожали руки и Альберт смутился от сильного рукопожатия, — Я о нем рассказывал. Тот самый. — А… Так это ты хотел узнать обо мне? Зачем? — Джон стоял с вилами, опираясь одной рукой на них, а вторую руку положил расслаблено на ремень своей кобуры. Альберт сглотнул скопившуюся слюну и улыбнулся нелепо, краснея. Юноша постарался взять себя в руки. Артистично сняв шляпу и приложив ее к своей груди, аристократ слабо поклонился Джону. — Прошу меня извинить, Мистер Марстон! Должно быть, я просто сильно взволнован нашей с вами долгожданной встречей… Мне попала в руки эта сигаретная карточка, — Альберт протягивает ее Джону и тот с искренним удивлением рассматривает карточку, почти что по-ребячески тараща глаза от шока. Он и не знал, что с ним нарисовали такую картинку, — Я решил разузнать что за стрелок изображен на ней, но в библиотеке не нашлось ни одной книги или даже очерка о вас, так что я решил… Пожалуй, я решил написать о вас поэму. Или, хотя бы, небольшое стихотворение. — Поэму? Обо мне? Пф, — Джон отдает карточку Альберту и качает головой, сипло усмехаясь, — Там не о чем писать, приятель. — Но ведь… Ваш опыт уникален. Вы, должно быть, столько всего повидали на своем веку. Вот, к примеру… Как вы получили эти шрамы? Должно быть, история крайне увлекательна! — Ничуть, — Джон смеется сипло и закуривает, — Ничуть не увлекательна. Но история есть у каждого шрама, верно. — Я бы хотел услышать их все, сэр! Я заплачу! — Ну, только если хорошо заплатишь. Если честно, впервые вижу такое рвение у кого-то написать целую поэму обо мне. — Чтож, порой в мою голову приходят удивительные идеи, не скрываю, — Альберт сцепил ладони за спиной и смотрит внимательно на Джона. Он высокий, сильный, крепкий. Несмотря на то, что он ровесник Анны, матери Альберта, он все еще весьма силен. — Ладно, я расскажу тебе историю про свои шрамы. Так и быть. — Сколько вы хотите за эту историю? У меня с собой есть деньги, но их, должно быть, ужасно мало за такие истории! — Деньги? — Джон непонимающе выгнул бровь, — Да нет, я же просто пошутил. А вообще я попросил Джека привести тебя сюда, потому что хотел посмотреть на тебя, чтобы убедиться, что ты не из Пинкертонов или Бог знает кого еще… — Джон посмотрел на сына и тот неловко прикусил нижнюю губу, отводя глаза вбок. Альберт посмотрел на Джека. — Ох, так… Кажется, вышло небольшое недопонимание. Должно быть, Джек имел ввиду, что мне стоит дать взамен на бесценный опыт хотя бы что-нибудь. Ничего, я в любом случае отблагодарю вас! — Ну да… — Джон нахмурился, — Должно быть это и имел ввиду. — Мгм, — Джек спрятал глаза за полями своей шляпы, кивнув. Джон с Альбертом сели в милой беседке слева от фасада дома и Джон принялся рассказывать историю о своих шрамах, потягивая чашку кофе. — Это было в 1899 году, в мае. Мы едва уцелели все после неудачного ограбления парома в Блекуотер… Мы убегали от законников так далеко, как могли и забрались в горы Гризли. Была жуткая метель, Датч, главарь нашей банды, вел караван наугад и отправил меня и Мику, чтоб его черти драли, на разведку. Мы разделились и вот… Еду я. А кругом — снег. Ничерта не видно. Дышать нечем. Холодно, голодно. И я заблудился. И тут слышу волчий вой… Джон, придерживая шляпу рукой, опускает голову низко, съежившись в седле. Гнедая кобыла опускает голову низко, шумно хрюкая носом от тяжести. Она высоко поднимает ноги, ей неудобно идти по глубокому снегу. Крупные острые хлопья снега летят в лицо, в глаза, ветер поднимает только упавшие снежинки с поверхности заснеженной земли и закручивает их, словно крохотные торнадо, вьюга воет, во мгле ничего не проглядеть и фонарь не спасает. Джон оборачивается, заслышав сквозь вой ветра чей-то еще… Ему кажется? Нет, не кажется! Когда вой прерывается агрессивным рычанием, Джон понимает — это волки. Наконец из темноты на снегу показываются темные мохнатые силуэты. Их глаза блестят в свете фонаря. Джон кричит на лошадь, пришпоривает ее и кобыла так быстро, как только может, скачет прочь. Она жертвует своими последними силами, испуганно визжит, таращит глаза и скачет куда глаза глядят. Она делает все, чтобы спасти и себя, и своего хозяина. Но им вдвоем никак не спастись от голодной волчьей стаи. — И тут я слышу хруст. Мокрый такой… — Джон поморщился и отпил еще кофе, — Одна секунда — и я уже в снегу. А кругом волки воют, бегают вокруг меня. И лошадь ногу сломала! Я думаю — что делать, куда бежать. Пытался отстреляться, но не заметил, как прямо ко мне подбежал волк сбоку… ХРЯСЬ! Джон падает вместе с лошадью в снег. Кобыла жалобно ржет, кровь окрашивает снег, дымится на ледяном ветре. Лошадь мотыляет беспомощно ногами, разбрасывая снег, пытается подняться и снова падает рядом с Джоном. Мужчина испугано брыкается в снегу, отползая назад, пока волки бросаются к лошади. Джон слышит треск кожи, чавкающее бульканье расплескавшейся крови… Кобыла издает звуки, не повседневные для лошадей… Она будто вскрикивает, так жалобно и пискляво, что у Джона от этого визга проступает пот на лбу, несмотря на то, что сейчас очень холодно. По спине скатываются несколько капель пота и впитываются под ремень штанов, пропитывают рубашку под курткой. Джон выхватывает револьвер, пытается подняться на ноги и убежать, стреляет куда-то себе за спину, даже не понимая — попадает он в кого-то из волчьей стаи или нет. Попытка убежать была провальной, пока он бежит и думает только о том, как бы не провалиться в глубокий снег, что-то тяжелое и горячее сбивает его с ног. Он валится в снег, теряет свой «Маузер» и пытается перевернуться. Когтистые сильные лапы царапают спину, норовят сорвать с него куртку, чтобы дорваться до плоти жертвы, а клыки впиваются в ногу и тащат с силой назад. Штанина рвется с треском, на морду волка брызжет кровь. Джон вскрикивает и пытается ударить зверя. Наконец попадает ему между глаз кулаком и тот разжимает челюсти и отбегает на два шага вбок. Марстон поворачивается влево, собираясь встать, но его снова валит в снег другое животное. Он чувствует только жар пасти, влажное горячее дыхание… Что-то коснулось лицевой части его черепа… Изнутри? Что-то уткнулось ему в скуловую кость… Это был клык, который прорезал кожу и затормозил об кости черепа. Джон не ощущает боли, но слышит, как с бульканьем крови рвется кожа. Что-то цепляет его левое нижнее веко… Это что, клык волка зацепил его глаз? Марстон, в состоянии аффекта, бросается с воплем на животное, чтобы схватить его и придавить своим весом к снегу. Он несколько раз бьет животное кулаком в нос, разбивая волку верхние губы, от чего зверь жалобно взвизгивает и пытается вырваться из хватки человека. Марстон нащупывает нож на своем ремне и бьет волка в загривок им несколько раз. Но животное остается живым, от резкой боли оно брыкается сильнее и вырывается из-под человека, отбегая в сторону, пока кровь окрашивает белый снег. Марстон успевает быстро метнуться на четвереньках по снегу в сторону чего-то черного. Это его револьвер. Он снова стреляет, но уже холостыми. От выстрелов закладывает уши, волки испуганно разбегаются прочь, а Джон тяжело дышит, лежа на спине в снегу. Пистолет он направил вверх. Все замерло вдруг. Только воет ветер, колет прямо под кожу лица, острые снежинки врываются в раны на лице. Лошадь лежит замертво в снегу, ее уже начинает заметать. Сердце бешено колотится в груди, порываясь выпрыгнуть через горло. Наконец, он понимает, как ему больно. Прикасается ледяной рукой к своей коже лица и с ужасом понимает что она разорвана едва ли не в клочья… Марстон слышит вдали вой и, полагая, что волки продолжат погоню рано или поздно, бросает все и бежит, невзирая на раненную ногу… — Кое-как отстрелявшись и распугав их холостыми выстрелами, я бросился бежать. Бросил лошадь, бросил все. И затаился в горах. Сидел там, истекал кровью два дня. У меня была с собой еда, но есть совсем не мог. Больно же. Так вот я и получил эти шрамы. — А как же вы уцелели? — Ну… — Джон вдруг помрачнел, — У меня был друг… нет. Брат. Не родной, конечно, но… Он спас меня. Они вдвоем с еще одним приятелем нашли меня и спасли. Отвезли в лагерь, — Джон затянулся сигаретой и выдохнул дым носом, — Было, конечно… — Ну и царапина же у тебя… — Никогда не думал, что скажу это… Но я рад видеть тебя, Артур Морган, — Джон поднимает голову и смотрит наверх. Артур наклоняется, пытаясь разглядеть Марстона. Хавьер молча смотрит на Джона и лицо его не меняется в выражении. Но в его карих глазах читается сострадание и волнение. Морган спрыгивает на уступ, к Джону, присаживается на корточки и рассматривает лицо товарища. — М-да… Выглядишь не очень, — Артур тянет руки к Джону. Марстон поднимает руки и хватается за пальто Артура на плечах. — Я и чувствую себя так себе… — Его наконец поднимают и тащат наверх, усаживая на выступ. Джон смотрит на Артура теперь сверху вниз, когда руки Хавьера хватают его подмышки и тянут резко назад. Потревожил ногу. Снова кровоточит. Джон морщится, шипит от боли. Артур холодными голубыми глазами смотрит на Джона и немного хмурится в тщательно скрываемом волнении за Марстона. — Пока что не помирай, ковбой… — Ай, ладно. Ты там это… Все записал? — Пытаясь отвлечься от своих мыслей, Джон указал рукой с сигаретой на блокнот Альберта. Тот покивал часто. — О, да! Спасибо большое! Ох, мне неловко вас отвлекать от работы сейчас, мистер Марстон, — Альберт артистично разводит руками, подняв брови и покачав головой, — Но я бы хотел еще больше историй из вашей жизни! Может, мне стоит заехать в более свободный день? — Да ничего, Джек поработает, — Джон улыбнулся, — Так что… Я мог бы рассказать еще историю, — Он закидывает ногу на ногу, — Только вот не знаю, о чем. Столько всего было… — Расскажите что-нибудь… Ну скажем… О вашей жене? Как вы познакомились? — Ох, моя жена… — Джон сразу тепло улыбнулся и взглянул на крыльцо дома так нежно… Альберт никогда не видел, чтобы мужчина с такой нежностью и любовью смотрел в сторону дома, где находится его жена. Даже не на саму жену! А просто на место, где она находится… Столько в его взгляде нежности и искренней глубочайшей любви, что Альберт даже едва покраснел, смутившись от своих мыслей о том, что Тавиш никогда так не смотрел на Анну. Ни разу в жизни. А Джон с улыбкой продолжил, — Ну чтож, мы с моей женой познакомились в банде. Мне тогда было… Ох, сколько мне было… — Джон задумчиво почесал затылок, сведя брови к переносице, — Двадцать два что ли… Да. А ей было восемнадцать. Ну в общем… Когда я ее впервые увидел, я обомлел. Ты не представляешь, какая она была красавица… Да и есть до сих пор, чего уж там! Когда я впервые ее увидел, я сразу влюбился в нее. — И как? Что вы сделали, чтобы завоевать ее сердце? — Честно? Не знаю. — Вы за ней ведь как-то ухаживали? Ну там… Цветы, подарки, прогулки? — Хм. Да, прогулки были. Эй, Эбигейл, помнишь того олуха, которого мы ограбили на дороге к западу от того городишки, я даже названия не помню? На севере еще! — Прокричал сипло Джон в сторону Эбигейл, которая вышла, чтобы подмести на крыльце. Она по началу напряженно смотрела на гостя, которого прекрасно запомнила. Но, судя по лицу мужа, все было хорошо. Это немного успокоило женщину, поэтому она принялась заниматься своими делами, а в ответ на фразу Джона она только посмеялась тихо. — Да, помню! Ты мне тогда подарил ожерелье, которое было у него в кармане. — Ну вот… Это была самая романтичная прогулка в нашей жизни. Кроме той, когда я сделал Эбигейл предложение. — Ох, вот-вот! Это то, что нужно! Когда это было? — Ну… Это было, когда нашему сыну уже исполнилось двенадцать. Я только построил этот дом и… — Вы сами построили этот дом? — Сыпал вопросами Альберт, раскрывая рот, — Это так… по-мужски! Боже, столько историй впереди! Расскажите скорее все! — Эй, ну! Не перебивай же, — Джон улыбнулся и Альберт смущенно опустил глаза. — Прошу извинить, сэр. — Я же не ругаюсь, успокойся, — Джон откашлялся и продолжил, — Ну вот… Да. В общем. Я тогда только построил этот дом и… — Он рассказывал историю одну за другой, пока не стемнело. И это было не все, впереди было еще столько всего, однако Альберту уже было пора возвращаться в отель. Простившись с Джоном и Эбигейл, юноша подошел к лошади и отвязал Гермеса. Джек подошел к Альберту и хлопнул его по плечу. — Торопишься? — Нет, сэр, — Альберт обернулся к Джеку, еще до конца не развязав поводья, привязанные к коновязи. Джек махнул ему рукой, призывая следовать за собой. Они пришли на холмик с большим деревом, откуда открывался живописный вид с территории ранчо на степь. Джек облокотился на забор и закурил. Они помолчали какое-то время, слушая стрекотание цикад и уханье сов вдалеке. Где-то из леса заурчали сонные горлицы. Через час они все будут спать. Джек посмотрел на Альберта и пихнул его кулаком в плечо одобряюще. — Ты понравился моему па. — Я это понял. Он очень хороший человек. — Неужели? Он же вне закона. — Пускай так, — Альберт посмотрел в глаза Джеку с улыбкой. Юноша хмыкнул, опустив глаза. — Я соврал тебе. Па мне ничего не говорил о деньгах. — Я это понял. — И ты… не злишься? — Ни в коем случае, — Альберт тряхнул головой, закрыв глаза с улыбкой, — Не злюсь. — Можешь звать меня просто Джеком. На «ты». — Хорошо, — Альберт любовался бескрайней степью и улыбался счастливо, — Мне пора ехать обратно, в Строберри… — Можешь остаться у нас. Поспишь на диване, в гостинной. Утром мы с тобой поедем на… ээ… «прогулку», — Джек усмехнулся с прищуром. Альберт обернулся и увидел надгробие. Подошел и снял шляпу в вежливом жесте, внимательно вчитываясь в текст, нацарапанный на деревянном кресте.Дядюшка. Умер в 1911 «Невозможно забыть»
— Кто это? — А… Это Дядька, — Джек подходит к Альберту и кладет одну руку на ремень кобуры, а во второй держит сигарету. — Твой дядя? — Не, просто Дядька. Мы его так звали. Хм… Никто не знал, как его звали, к слову. Даже мой па. Кстати, это именно Дядюшка познакомил моих родителей. Он мою маму привез в лагерь банды, спас ее, вроде как. А потом они с моим отцом познакомились. Ну и вот. — Оу. Как же… Как же у вас интересно сложилась судьба. У всех. Интересно и, пожалуй, весьма трагично. — Мгм, — Джек невесело согласился с Альбертом, затягиваясь сигаретой. — Как он умер? — Думаю, лучше пусть об этом тебе как-нибудь расскажет па. Я не хочу. — Хорошо, извини, — Альберт надевает шляпу и поправляет волосы с улыбкой, — Ну что, покажешь где мне лечь? — Э… Да, пойдем, — Джек идет в сторону дома, а Альберт еще какое-то время смотрит на могилу, кивает и следует за юношей в дом Марстонов.