сладость лета

      и всё же он уснул, а проснулся от тепла пальцев на своём плече и тихого, но настойчивого шёпота ласковым и каким-то даже женским голосом:       — просыпайся, миш, — говорил это, конечно же, ваня. миша открыл один глаз и посмотрел на парня, заботливо треплющего его за плечо. — вставай. ладно, миш?       — сколько время? — сонно протянул миша. он завернулся поплотнее в плед: в комнате с открытыми окнами было прохладно. солнце лило свои белоснежные лучи на профиль вани, и выглядел он как ангел, призванный на ковёр к всевышнему. на свету его глаза были почти голубого цвета. миша поймал себя на том, что слишком уж пристально смотрит на друга, и зажмурился, как будто отгонял наваждение. а ваня и правда походил спросонья на грёзу.       — пол седьмого, — ответил ваня, довольный, и принялся копаться в чемодане, стоящем в ногах его кровати.       — и куда ты в такую рань собрался? — пробормотал миша, не вылезая из-под живительно тёплого пледа. если бы можно было, он бы весь день пролежал так, только вот уже через час-два жара разыграется так, что даже кондиционер едва спасёт.       — на море! — восторженно ответил ваня. и звучал он так, будто это само собой разумелось, будто они каждое утро чуть свет ходили на море.       — холодно, — категорически буркнул миша, когда ваня потянул его за плед снизу. правда, на пару мгновений пальцы вани касались его щиколотки, и, чтобы найти нужную мысль и реализовать её в речи, ему потребовалось время.       — ты двигайся, и согреешься, — посоветовал парень.       он встал напротив шкафа-купе с зеркальными дверями и взъерошил себе волосы, потом чуть пригладил, потом уложил прядь, которая торчала, как хохолок попугая.       — красивый? — спросил он, обернувшись к мише, который по-прежнему кутался в плед и только кое-как разлепил глаза.       о, он был безумно красивым. в лучах утреннего солнца это солнышко сияло ещё ярче и грело ещё теплее, и волосы, лежащие на глазах, и реснички, и сами глазки, и нос, и губы, и розовые щёчки, и изгиб шеи, и прелестные округлые плечи, сильные, но всё ещё довольно узкие — всё нравилось мише настолько, что и словами не передать. а ванечка просил его сказать всего одно слово. миша смотрел на него и думал о том, что не хватит всей жизни, чтобы объяснить ему, насколько же он красивый. просто ангельски, божественно красивый. и одновременно демонически привлекательный, так, что мишу почти физически тянуло к нему.       — нормальный, — ответил он, поворачиваясь на другой бок.       — встава-а-а-ай! — ваня приземлился на его кровать и принялся шатать его из стороны в сторону, смеясь и наверняка улыбаясь самой своей открытой улыбкой. миша старался лишний раз не смотреть на него, потому что каждый раз просто взгляда не мог оторвать.       — встаю, встаю, — пробормотал он, потягиваясь и садясь в кровати. он спал в футболке и шортах, и футболка задралась, открыв живот, а шорты, наоборот, сползли, и теперь он, чувствуя это, чуть стеснялся подниматься, чтобы ваня не увидел его в несколько неприличном положении. он быстро подтянул шорты и одёрнул футболку и зашагал сразу к ванной, чтобы поскорее умыться холодной водой и прийти уже в себя.       глядя на себя в зеркало, он вспомнил вдруг вчерашний разговор перед сном. спросонья всё казалось ему обычным, не изменившимся: и ваня, и он сам, и их общение. но ведь не могло случиться так, что всё и правда не изменилось. теперь, когда между ними так осязаемо стоял тот, кто нравился ване, его возлюбленный. странно было, что они об этом так и не поговорили нормально, но, думал миша, разговор, скорее всего, ещё впереди. может, вечером или после обеда, когда они снова останутся одни. ведь не может быть, чтобы ваня просто сказал это ему и больше ни разу не поднимет тему, которая теперь так сильно мишу занимала. и с одной стороны, ему хотелось бы поговорить об этом, но с другой… лучше бы ваня никогда не упоминал больше ни о каком парне, ведь теперь злость вперемешку с ревностью и безысходностью сжирала его изнутри. да он подраться был готов с этим парнем, и был уверен, что выиграет. и тогда ваня достанется ему!       с другой стороны, миша понимал, как глупы подобные рассуждения, которые на самом деле ни к чему не ведут. ведь он ване не больше, чем друг, такой же, как эти пацаны с футбольной площадки, и надеяться на то, что ваня будет с ним откровенен и по-особенному честен — просто глупо. но миша был ужасно глупым, и, глядя в зеркало себе в лицо, он понимал, что злость его на расплывчатую фигуру некоего ваниного возлюбленного настолько сильна, что он готов даже на самого ваню ругаться, кричать и применить силу, только бы узнать побольше о том, кто же он такой, и тогда… тогда миша что-то ему сделает. наверное. по крайней мере, решимости у него сейчас было хоть отбавляй. он несколько раз плеснул в лицо холодной водой и вскоре понял, что готов выйти и столкнуться лицом к лицу с ванечкой и его влюблённостью, которую миша упорно не хотел принимать.       не может он никого любить. он же — ваня! просто ваня, который так мише дорог и так им лелеем. миша чувствовал себя почти родителем, чей ребёнок вдруг покидает родное гнёздышко. только всё это было в метафорическом смысле.       он вышел из ванной освежённым и почувствовал прохладу на ещё влажном лице. окна по-прежнему были открыты, из них доносилось утреннее щебетание птиц и шум ветерка в кустах и низких тоненьких деревьях. ваня сидел на кровати в плавках и менял пижамную футболку на рубашку с принтом с марихуаной. “интересно, знает ли он, что у него рубашка с наркотиками”, — подумал миша, потому что ваня казался ему невиннейшей душой, которая вся — свет солнца и блеск звёзд. и сказать ему сейчас было бы так неловко и не вовремя…       — ты только тепло не одевайся, — посоветовал ваня, вполоборота глядя на мишу, пока застёгивал рубашку. под ней виднелась бледная кожа на его груди, и миша сглотнул, с трудом отводя оттуда взгляд. — потом разогреется.       миша не блистал стилем, а потому выбрал ту же футболку, в которой ходил прошлым вечером.       — почему тебе приспичило идти так рано? — спросил он, пока переодевался.       — но там же такая красота! — ответил ваня так, будто это само собой разумелось. — никого нет, мы будем почти совсем вдвоём на всём пляже, и чайки, и волны, и вода должна быть ещё совсем прохладной, и, может, получится увидеть парочку медуз…       миша удивлённо и взволнованно вскинул брови:       — медуз?! ты же в курсе, надеюсь, что они могут тебя нехерово так ужалить?       — да знаю! — рассмеялся ваня. но они такие милые, пока плавают метрах в трёх от тебя, ты поймёшь, когда увидишь!       миша фыркнул на него, как пёс, который не совсем понимал увлечений и стремлений своего хозяина, но вынужден был сопровождать его в любой авантюре. хотя миша, конечно, не должен был. просто отказать ване казалось ему невозможным.       и они вышли на улицу, где утро только разгоралось, а солнце ещё не пекло так невыносимо, как в дневное время, и отели только начинали просыпаться, и люди выглядывали в окна, и мир казался огромным и неизведанным, и хотелось всё увидеть, всё понять, всё почувствовать. миша думал даже, что мог бы взять ваню за руку, и их пальцы сейчас, в такой момент, переплелись бы и сцепились бы навсегда, и всё было бы как надо. никакого “парня”, который ване нравится. никаких чувств, кроме огромной любви, которую миша питал к ване. никаких переживаний, ведь всё так легко и так правильно. только вот рука почему-то всё не поднималась, и до самого пляжа они дошли рядом, но ни разу не соприкоснулись даже случайно. глупо, глупо, глупо всё это.       кроме вани, пока они шли, миша подумал ещё кое о чём. мамы проснутся, пойдут к ним, чтобы позавтракать вместе, а их в номере не окажется, и на ресепшене им, наверное, скажут, что “да, два мальчика ушли час назад и сдали ключ”, и мамы с большой долей вероятности не пойдут их искать, а сядут завтракать одни, только вот телефон ни он, ни ваня не взяли, так что дозвониться им не получится. они по сути отрезаны от остального мира, и это так волнующе и ощущается, будто они сбежали вдвоём из дома.       у миши никогда не было желания сбежать из дома, да и причин как таковых не было, но теперь, когда он шёл чуть позади и видел ванину узкую спину, тонкую шею, растрёпанные волосы, длинные бледные пальцы, он думал о том, как было бы прекрасно остаться только с ним. одни во всём мире, только друг для друга, единственная поддержка, единственная опора и единственная любовь. не верь никому, сердце моё, кроме меня. не говори ни с кем больше пары минут, не открывай нашего местоположения, никогда не задерживайся на своей подработке в закусочной, никогда не зови никого в гости и сам не ходи, не трать слишком много денег, трать, душа моя, если тебе так хочется, а я заработаю, и скоро переедем поближе к горам, к морю, к солнцу, а пока поживём на холодной стороне, погреем друг друга ладонями, дыханием, объятиями по вечерам. ведь только мы есть друг у друга, и больше никого. ах, как прекрасно было бы сбежать вместе.       — я посижу, а ты плавай, — сказал он, усаживаясь на камни. они не взяли с собой даже полотенец, отправились налегке. и теперь миша опустился на прохладные камни и хотел уже совсем устроиться, когда ваня остановился рядом с ним и категоричным тоном воспротивился:       — нет, я без тебя в море не пойду.       — вчера только так без меня побежал. — миша закатил глаза. он по-прежнему не любил воду и смирялся с этим неизбежным злом потому только, что здесь был ваня. и всё же ему хотелось оставаться сухим. он ведь даже плавки не надел, хотя после вчерашнего инцидента ему следовало быть осмотрительнее.       — а ты обиделся? — взволнованно спросил ваня, усаживаясь рядом с ним на корточки. — ну прости, прости меня, я как-то даже не подумал… миша с улыбкой поспешил успокоить его.       — да всё в порядке, горе ты луковое, — он с трудом сдержался и не назвал ваню “солнцем”, хотя это слово так и рвалось с губ. — пойдём.       пару шагов к морю по тёплым камням они прошли рядом, а когда волны тронули пальцы на их ногах, ваня ухватился за локоть миши и прижался к нему боком, как будто миша был намного сильнее и мог бы защитить его от прихотливой стихии. и, странно, но миша и сам почувствовал себя сильнее, и это было приятно и волнующе. они зашли в море по пояс — ваня в одних плавках, а миша в шортах, и гладкие камни гладили им ступни, а невысокие волны накатывали до самой груди. всё было хорошо. сейчас, здесь, всё было так, как мише хотелось, и хотя воду он не любил, он любил ваню, и ваня был с ним и не отпускал его руки даже когда опустился в воду по шею.       — я поплыву, — предупредил он прежде, чем всё-таки мишу отпустить.       — давай. я постою здесь.       — тебе совсем не нравится море, да? — спросил ваня с сожалением в голосе.       — не нравится. но я побуду здесь, чтобы ты не потерялся, — миша протянул мокрую ладонь и растрепал ване волосы.       он стоял там и наблюдал за тем, как ваня плавал и нырял, и, пока на пляже почти никого не было, ему казалось, что они одни во всём мире. вот это огромное море, глубокое и страшное, отталкивающее, а он так легко купается в нём, бесстрашный и радостный его мальчик, его солнышко. правда, уже не его. влюблённый в какого-то парня, ваня казался ему ещё прекраснее от своей недостижимости. нереализованные чувства так и лились через край. мише ещё никогда так сильно не хотелось жить эту жизнь, быть, существовать, как теперь, когда единственная причина его жизнерадостности была влюблена в другого.       он и на мгновение не допускал мысли о том, что ваня может любить его. зачем же тогда он стал бы признаваться ему в чувствах так неловко и так невовремя? да и не мог ваня любить его, мишу, ведь он был просто мишей, а ваня наверняка мог бы влюбиться только в кого-то невероятного, кого-то, кто дарил бы ему новые эмоции, яркие, неудержимые. а что мог ему подарить миша? то утро в поезде, когда ваня впервые попробовал курить? бесконечные переживания и страхи? да ничего он ване дать не мог, очевидно же. поэтому ваня любит другого.       только вот — кого? кандидатов было несколько, и всё же миша не мог поверить в то, что ване нравится кто-то из их общих знакомых. не светленький, потому что он довольно пассивен, а возлюбленного вани миша представлял активным и деятельным. не ресничка, потому что он слишком раздражал мишу, и ваня иногда говорил о том, что ресничка слишком зациклен на старшем брате. и не этот гиперактивный шибздик, потому что с ним ваня вёл себя категорически дружески, не проявляя ни грамма чрезмерной нежности, которую позволял себе, например, с мишей. судя по всему, влюблён ваня был в того, кто никакого отношения к их общей компании не имел, и от этого задача вычисления его пассии становилась ещё сложнее. может, они гуляли вдвоём, когда ваня не выходил гулять с мишей? или виделись в школе? или даже просто переписывались? чёрт возьми, почему это так сложно?!       размышления, выдернувшие мишу из реальности, прервал ваня, вынырнувший из-под воды прямо перед ним, лицом к лицу. мишу окатило волной брызг. ваня находился так близко, что перед глазами плыло, так, что миша мог различить каждую крапинку на его радужке. тёплое ванино дыхание тронуло его щёку, вода была так глубока, прямо как чувства, в которых миша тонул, глядя на его прелестное личико. “если бы он был моим”, — думал миша, а руки вани искали его руки под водой и вновь хватались, как будто он боялся утонуть. — “если бы он был моим, я бы всё отдал ради его счастья. только бы видеть его улыбку”. волна качнула их навстречу друг другу. губы миши на мгновение прикоснулись к ваниной щеке, а ванины — к его скуле. это не было поцелуем, это было случайное соприкосновение, но миша почувствовал себя так, будто самая смелая его мечта сбылась. их первый и последний поцелуй он будет помнить всю жизнь. и никого никогда не сможет полюбить так же, как ваню — в этот момент он чувствовал именно так.       после обеда они отдыхали в номере, и мише ужасно хотелось заговорить об этом загадочном парне, в которого ваня влюблён, только вот при свете дня это казалось просто невообразимым. как прямо в лицо ему сказать: “ты интересуешь меня, я хочу знать о тебе всё, я люблю тебя”. от кондиционера ванины глаза сохли, поэтому они лежали вдвоём поперёк ваниной кровати, поближе к открытым окнам и балкону. и руки их почти соприкасались, но всё-таки — нет, и расстояние казалось непреодолимым, этот дурацкий сантиметр по мягкой простыни. переплести бы с ним пальцы и ничего не говорить. и молча целоваться с ним, пока не зайдёт солнце, так, чтобы щёки и губы ныли от боли, и оба были искусанными и выжатыми, и гладить бы его мягкие, но крепкие бёдра… не его, конечно, не этого вани. воображаемого вани, которого миша не боялся, как огня.       он задремал, а проснулся укрытый пледом, когда в комнате уже вани не было. солнце успело скрыться за горами, и улицу окутывала вечерняя дымка, пахло шашлыками, звучала музыка. слышен был плеск в бассейне и детские визги. он огляделся, как будто ожидал всё-таки увидеть ваню в комнате, хотя по полной тишине понятно было, что парня здесь нет. в коридоре миша постоял немного у своей двери и пошёл в комнату к мамам. ощущалось всё это так, будто он по-прежнему спал и ходил во сне. на скуле ещё ощущался ванин лёгкий поцелуй. он потрогал щёку и потёр её, думая: “мне нельзя привязываться к этому чувству слишком сильно”. это как избавляться от старых вещей. как ни ценишь их, но расстаться с ними необходимо.       он постучался. ему открыла ванина мама, улыбающаяся, как будто только что ей было ужасно весело. в комнате на кровати сидел ваня. они говорили о поступлении в институт, которое скоро мишу ждало. когда он зашёл, друг повернулся к нему и произнёс нежным тоном:       — доброе утро, соня.       спросонья миша хотел было ответить ему “привет, солнышко”, но сдержался снова. и почему это “солнышко” так и лезет из него в последнее время? ведь ничего в поведении вани не указывало на то, что они больше, чем просто друзья. ничего, кроме мелких прикосновений, от которых почему-то веяло лаской. но на прикосновениях нельзя основывать какие-то серьёзные выводы, не так ли? нужны слова, которых между ними с ваней так мало. едва ли они сказали друг другу больше десяти действительно важных слов за сегодня. они ведь просто болтали всю дорогу к морю и обратно, а потом за обедом почти молчали, а потом миша уснул.       — мы как раз говорили о том, куда ты поступишь, — сказала мама. — думали, ты хоть ване сказал, но ты и от него хранишь в секрете свои планы.       миша хотел было ответить, что у него вообще секретов нет, просто из вредности, но тут же на ум ему пришёл один, самый главный секрет. тот, который вообще никому нельзя знать, а уж тем более ване. и он просто фыркнул, бухаясь на кровать рядом с другом.       — ну, что тебя интересует? — спросила мама, пытаясь настроить его на верный лад. а ему об этом говорить вовсе не хотелось, потому что интересовал его вот этот мальчишка, который выглядел таким сияющим, пока мише хотелось взвыть от его красоты. ничего в жизни не нравилось ему так сильно, как ваня. и куда он пойдёт учиться с такими интересами? ваняведение? ванялогия… он крышей едет от всего этого. он будет сдавать физику и профильную математику, так что поступит, наверное, на какую-нибудь энергетику или робототехнику. перспективные направления, только миша не был уверен в том, что хочет этого.       — мы же с тобой смотрели университеты по специальности энергетики, — ответил он, глядя на маму. — в москве.       — так ты собираешься уезжать? — спросил ваня, и в голосе его мише послышалась печаль. конечно, только послышалась. почему бы ване быть грустным из-за мишиного скорого отъезда?       — получается, что так, — ответил он.       — а приезжать будешь? — пробормотал ваня, глядя вниз, как провинившийся щеночек.       — конечно, куда я денусь.       — тогда ладно.       — отпускаешь? — спросил миша, и щёки у него зарделись.       — так и быть, — усмехнулся ваня, поднимая голову.       вечером они гуляли на набережной, глядя на огни недалеко находящегося побережья геленджика и — дальше и по другую сторону — новороссийска. здесь всё было рядом, и это делало место для миши каким-то родным. как в их городе — всё в пяти минутах ходьбы. и ваня здесь. а лучшего миша и желать не мог.       на общем фото с попугаями ваня одной рукой сжимает его запястье. они улыбаются. ласковый вечерний ветер с моря треплет им волосы.