сладость лета

      наутро он подумал, что всё было сном. не могла явь быть такой непонятной, такой блестящей и волнующей, не могло в его жизни произойти что-то настолько восхитительное и трепетное, такое животворное, такое живое само по себе, по своей природе. он не верил, что ваня мог и правда поцеловать его ночью, да ещё после этих слов: “миш, я хочу поцеловать тебя”. всё это было нереальным. лиминальным, переходным из сна в реальность, на границе бывшего и не бывшего, случившегося и не случившегося, на пороге в мир грёз. и миша как-то особенно отчётливо ощущал эту мысль: “ничего не было. не было никакого поцелуя”. всё пригрезилось, всё показалось.       и ваня утром был таким же, как всегда, только от его прикосновений и взглядов миша смущался больше, краснел сильнее. его лицо не переставало пылать, и он надеялся оправдаться жарой в комнате, но ваня, как назло, включил кондиционер, так что в комнате было прохладно, а щёки у миши всё горели, наливаясь теплом от каждой ваниной фразы, от каждого его движения. у миши как будто все чувства обострились и стали направлены на одно: на созерцание вани.       — завтрак через десять минут, — сказал ваня, проходя мимо его кровати без футболки и ладонью касаясь мишиных стоп, торчащих из-под одеяла.       — эй! — фыркнул миша, и всё его тело пронзила длинная игла возбуждения. ваня без одежды, такой открытый и превосходный, и его тело такое бледное, совсем не загоревшее, и веснушки на плечах, и поцарапанный локоток, и тонкие, но крепкие пальцы…       — вставай, пора собираться, — рассмеялся ваня, натягивая майку с принтом ракушек. — мамы нас заждутся, ты же знаешь, они придут раньше всех.       — и что, нам из-за них торопиться? — обиженно протянул миша, вытаскивая из-под одеяла ноги и свешивая их с кровати.       — да, миш, придётся, — улыбнулся ваня, глядя ему в глаза. в этом взгляде была какая-то интимность, то, что указывало на особые отношения между ними двумя, но миша не доверял своим догадкам, а потому не поверил в эту интимность и решил, что он только напридумывал себе всякого. после такого сна — ещё бы!       он умылся и в этот раз старался не смотреть на себя в зеркало, потому что и так чувствовал, что лицо горит, а руки от волнения дрожат. ему не хотелось видеть доказательства своего смятения. он думал теперь только о том, как поскорей бы привести себя в порядок и скрыть свидетельства странного сна, который так взволновал его. даже… возбудил.       — миш, я ухожу! — крикнул ваня из комнаты, и миша понял, что простоял у раковины, умываясь, уже несколько минут.       — иди! — крикнул он в ответ, но, конечно, в шутку. ему не хотелось бы, чтобы ваня шёл без него, и такую шутку миша себе позволил потому лишь, что знал, что ваня поймёт.       — у тебя минута, копуша! — произнёс ваня в щель двери.       — кто?! — вспыхнул миша.       — копуша, — ответил ваня и от двери отошёл, так что продолжать с ним диалог было невозможно, и всё же миша чувствовал, что общаются они теперь как будто иначе. не так, как раньше. ваня как будто вновь открывался ему, доверял новые грани своего характера, и миша не понимал пока, нравится ему это или это его пугает.       они вышли из номера и спустились на цокольный этаж, где располагалась столовая. у дверей, ещё закрытых, их ждали мамы, которые расцеловали их так, будто не видели минимум несколько недель. миша фыркнул и вытер щёку, по которой мазнули мамины губы, и тут же подумал о том, что если бы ваня поцеловал его хотя бы в щёку, он был бы счастлив, но пока в реальности между ними был только тот ненастоящий поцелуй, когда ваню на него опрокинули волны. не мог же он и правда верить, что тот странный будоражащий сон был реальностью.       а отношения вани с мамой были совсем другими: они могли обниматься, целовать друг друга, гладить по голове и плечам, даже держаться за руки. миша начинал, смотря на них, понимать, почему ванечка такой тактильный и открытый, и почему, в отличие от него, миша такой мрачноватый и замкнутый. он, правда, не был таким в средней школе, но что уж думать о тех временах, если теперь всё по-другому. он больше не был дерзким капитаном футбольной команды. нет, теперь он был просто — миша. без регалий и признаков.       на завтраке они сидели напротив, и под столом ноги вани нашли мишины и переплелись с ними, но, когда миша посмотрел на друга, тот опустил взгляд в тарелку и больше не поднимал, и выглядело всё так, будто это произошло случайно, но для случайности длилось слишком долго, и миша никак понять не мог, о чём думает ваня, когда делает такое. ведь их не только могли заметить, их наверняка и заметили. кто-нибудь за соседними столиками, просто посмотрев в их сторону, мог увидеть, как они сидят, словно парочка, обнявшись ногами. это было волнующе и страшно, снова ваня как будто приоткрывал ему больше и больше себя, а миша не знал, как такой дар принять.       после они пошли к морю. ваня напрочь отказывался купаться без миши, а мише уже не было так тяжело зайти в воду, он даже чувствовал это в некотором роде своим долгом. следить за ваней, быть рядом, незримо оберегать его. если бы он начал тонуть, миша бы спас его, миша был бы первым, кто заметил, потому что он не спускал с вани взгляда. иногда он думал о том, как они выглядят со стороны. заметна ли его бесперспективная и горячая влюблённость? может, в глазах или в движениях? или в том, как сильно бьётся под кожей сердце?       — миш, а ты никогда не хотел покрасить волосы? — спросил его ваня, когда они шли назад в отель, чуть вдалеке от мам, которые о чём-то весело болтали.       — не особо, а что? я даже не думал… — произнёс он и впервые задумался. конечно, не всю голову, но, может, кончики он был бы не против покрасить в фиолетовый, синий или зелёный. немного панка в эту серую жизнь (хотя рядом с ваней жизнь вовсе не была серой).       — а вот я смотрю на тебя и думаю: зайти в магазин и купить тебе голубую тонику, и вечером покрасить тебя, — ответил ваня, и в его глазах блеснули искорки заинтересованности, за которые миша всё мог бы ему простить и позволить. хоть в радугу его разукрасить.       — прямо здесь? — спросил миша, хотя внутри себя он уже поддался идее вани и готов был красить волосы.       — ну, в номере. только надо осторожно, чтобы там ничего не испачкать. хорошо, что полотенца и так синие, на них краска не заметна будет.       миша улыбнулся.       — а ты уже всё продумал, тараканчик мелкий! — он потрепал ваню по голове, и тот рассмеялся.       — ну, у тебя такие волосы светлые, грех не задуматься! — оправдался он. как-то сами собой их руки переплелись, и ваня взял мишу под руку, прижавшись к нему боком. это положение оказалось таким правильным и комфортным, что миша даже не заметил этого, а когда обнаружил руку вани на своей, они уже подходили к отелю, и парень отпустил его, бегом поднимаясь по лестнице к дверям. внутри было живительно-прохладно, и миша сладко поёжился, ощущая на спине и руках ветер из кондиционеров.       — мам, мы перекусим и кое-куда сбегаем, — говорил ваня чуть впереди, останавливая женщину, которая уже заворачивала к лестнице до комнат.       — хорошо. деньги нужны? — спрашивала его мама.       — рублей двести, — отвечал ваня, и миша понимал, зачем ему эти двести рублей и, странно, но он с нетерпением ждал этого.       они поднялись в комнату, но так и не остались наедине — мамы пришли к ним в комнату с чипсами и колбасной нарезкой. у вани в холодильнике лежал хлеб, так что для составления бутерброда из имеющихся ингредиентов соприкосновение матерей с сыновьями было необходимо. а миша был даже рад: после странного сна — а теперь он не сомневался в природе того поцелуя — он не мог спокойно смотреть ване в глаза. и эти переплетающиеся под столом ноги… и эта рука на его локте…       все вместе они съели по паре бутербродов и немного чипсов, миша выпил пару глотков колы, а ваня спрайта, и, взяв у мамы вани две сотни бумажными деньгами, они вдвоём пошли искать в кабардинке магазин косметики.       вообще-то нашли они его довольно быстро, он располагался прямо рядом с продуктовым, в который они ходили пару дней назад. а вот найти внутри магазина нужную краску оказалось гораздо сложнее. миша ходил между рядов и упорно не замечал стенда с краской для волос, а ваня пошёл искать консультанта и искал его вплоть до того момента, когда миша позвал его, крикнув “нашёл!”       — так-так, — протянул ваня, садясь на кроточки у полочки с разноцветной тоникой. — есть голубой, а есть тёмный синий. тебе какой ближе?       миша сел рядом с ним так, что их колени соприкоснулись, и он почувствовал, как щёки стремительно краснеют.       — голубой. наверное. тебе-то как кажется, какой мне больше пойдёт?       — повернись-ка, — попросил ваня.       его ладони легли мише на щёки, мягко поворачивая голову. мишино лицо запылало, а голова слабо закружилась. живот свело сладкой судорогой. ваня был так близко, почти так же близко, как во сне, когда миша чувствовал на щеках и губах его дыхание, а его глазки-океаны затягивали в себя, не отпуская.       — у тебя такие голубые глаза, — произнёс ваня, — как небо. ясное такое летнее небо. тёплое и глубокое.       и, когда миша уже хотел что-то ответить, ваня схватил с полки голубую тонику и поднялся, оставив краснеющего мишу внизу, на корточках. и пошёл к кассе.

***

      и вот они, наконец, остались наедине в комнате отеля. сердце у миши билось так сильно, что почти пробивало рёбра, а щёки пульсировали. ваня же вёл себя так же, как обычно, но всё-таки немного по-другому. было что-то в его повадках и движениях, в его взглядах, что свидетельствовало о том, что между ними что-то неуловимо изменилось. как если бы ваня знал о том сне с поцелуем и не был против! но ведь даже предположить такое было бы опрометчиво и слишком смело…       — так, наклони голову вперёд, — попросил ваня, расправляя мишины волосы.       миша наклонил. волосы скользнули по его щекам, а шея оголилась, и он почувствовал ванино дыхание на своей коже. это было странно, ведь он сидел на стуле, и ванино лицо должно было оставаться выше. он замер в ожидании и вдруг ощутил лёгкий поцелуй на шее, между прядями волос. он даже не сразу догадался, что это именно поцелуй, и, если бы не звук, подумал бы, что это просто прикосновение пальцев.       — ты ведёшь себя так, будто не хочешь обсуждать то, что было ночью, — прошептал ваня, склонясь к его уху. миша вздрогнул и резко обернулся, глядя ему в глаза. ночью? но ведь ночью в реальности ничего не было! только сон, странный, слишком смелый сон!       — мне не приснилось? — спросил он робко, чувствуя, что умрёт, если ваня ответит, что пошутил. что всё это было не сном, но его шуткой, развлечением.       — не приснилось, миш! — рассмеялся ваня, обнимая его за плечи. — мы поцеловались, а потом ты уснул. такой смешной! я всю ночь глаз сомкнуть не мог от волнения, а ты сопел под боком, как котёнок.       миша почувствовал, как на глаза набегают слёзы смешанного облегчения и восторга. он обнял ваню и притянул его себе на колени, и уткнулся лицом ему в грудь, и слышал сердце, которое билось так же громко, как его собственное, и чувствовал и понимал, что всё в порядке, это был не сон, не сон! ему хотелось прыгать и кричать, и, может быть, даже драться, настолько много в нём теперь было энергии, которая не находила иного выхода. он принялся тереться головой о ванину грудь и плечи, и ваня смеялся и покрывал мелкими поцелуями его макушку.       — а ты боялся мне сказать? — спросил он, гладя мишу по волосам.       — ну, боялся, — ответил миша, думая, что ваня посмеётся над ним. это ведь так глупо.       — а я боялся, что ты передумал, — сказал вдруг ваня, и руки его переместились мише на щёки, поднимая его лицо повыше.       — не передумал. и не передумаю.       и ваня быстро, как будто всё ещё опасаясь последствий, склонился к нему и оставил на его губах лёгкий поцелуй.       — мне теперь можно так делать, — довольно промурлыкал он, и мише захотелось покрыть всё его тело поцелуями. такими же маленькими и беглыми, лёгкими, но обжигающими.       — сколько угодно, — кивнул миша и сам потянулся за новым поцелуем.       а волосы они покрасили, и даже, к общему удивлению, не испачкали номер.