Безумцы землю ногами крутят
Truckdrivers
«Делай, что должен, и будь, что будет, безумцы землю ногами крутят», — нонстопом зудело в голове всю следующую неделю. После совещания тире камин-аута Руневского майор Гром часа полтора избивал старый, ещё отцовский мешок, пока тот вместе с крюком не вылетел из потолка. Это Игорь посчитал весьма символичным и завалился на диван отсыпаться. Спать, когда можно, а не когда хочется, научился ещё в армии и до сих пор на эту способность не жаловался, а потому ночная прошла вполне бодро и слегка тревожно. Полночи составлял план, как разговорить Рому и узнать что-то кроме имени. Ещё полночи мотался по выездам, подремал на диване у Прокопенко часа полтора и мрачной тенью выполз к обеду своей стандартной смены. Дубин только сочувственно посмотрел тогда, скрылся, а потом принёс кофе из будки напротив. Бодрящий пол-литровый стакан, а не кислую мочу из их машины. В понедельник группу опять вёл Карпенко, и Игорь убеждал себя, что ёрзает на стуле из-за этого мужика, а не потому, что ждёт, что Рома явится, хоть и с часовым опозданием. В пятницу все, казалось, выговорились, поэтому начало недели встретили совсем тухло и вяло, но Катя как-то робко заикнулась, что, возможно, мужчины ей не очень нравятся. Игорь кожей чувствовал, как напряглись женщины в группе и какие сальные мысли были у остальных мужчин. Природа, чтоб её. Дарвин, наверное, всё же ошибся, и от животных люди ушли совсем недалеко. Когда Гром совершал подобные открытия, осудить или поддержать его мог только призрак отца, с которым подросток делился всеми переживаниями. Так что всё прошло почти безболезненно. Игнат, правда, от неожиданности прописал прямой в челюсть, когда Игорёк, устав отказываться от свиданок с девулями, решил посвятить друга в тайны души своей. — Игорь, ты с нами? — Что? — встречаться взглядом с врачом было неприятно. Опять эти зрачки-крючки. — Мы все поддержали Катю, остался ты. — А, да, Катюх, это… сильно. Катя, до этого напряжённо смотревшая на Игоря, которого считала самым мрачным и потенциально опасным в их коллективе не-психов, робко улыбнулась. Не ожидала, да? Игорь ответил кривой ухмылкой. Потом всё как обычно: проводил Оксану, покурили у её арки, обменялись многозначительными взглядами, в который каждый вкладывал что-то своё и чужой читал как хотелось, а не как надо было. Игорь дождался, когда Окс зажжёт свет в комнате, пошёл к себе, поскользнулся, чуть не подвернул ногу, напугал кота. Метров через триста опять поскользнулся, уже приготовился к черепно-мозговой. — Эй! — кто-то поймал его перед самым падением. — Блин, спасибо, от души! — Игорь кое-как поднялся, стряхивая с джинсов налипшую грязь и мокрый снег. — Рома? А, ну да. Почему бы и нет? Ведь это ж судьба, Игорёк. Рома держал его за локоть и смотрел куда-то в шею, но не в лицо, и как будто не рад был этой встрече. — Неожиданно, да? Я в магазин вышел, смотрю, летит кто-то, а это ты. Вот так встреча! Игорю показалось, что тараторит пожарный слишком быстро и нервно. Майор осторожно двинул рукой, показывая, что его можно выпускать. Эффект неожиданности всколыхнул какие-то другие гормоны, потому что сейчас получалось смотреть на Рому и думать. — Ты чё не пришёл сегодня? — А я не знал, что по понедельникам тоже группа, — взгляд парня бегал от шеи к подбородку и обратно, но не выше. Это показалось странным. — Ром, нормально всё? — Да чёт распереживался, что ты тут грохнешься насмерть. Ну, не ты конкретно, а просто человек. Да, нормально, — он стянул свою синюю шапочку, растрепал чёлку и наконец поднял взгляд. — Чего усмехаешься? — глаза у Ромы какие-то лисьи, как будто и правда с насмешкой. Игорь ступил чуть в сторону и закурил. Учительница литературы как-то сказала, что терпеть не может, когда курильщики дымят в лицо прохожим, и с тех пор всегда старался ограждать несчастных зожников от своего тлетворного влияния. Рома мялся рядом, переступая с ноги на ногу. Гром заметил, что на нём лёгкие, не по погоде, кеды. Ну, иди ты в свой магазин уже? — Ты рядом где-то живёшь? — инициативы от Ромы майор не ждал, а потому даже не скрыл удивления. — Оксану провожал, — сигарета заканчивалась вместе со временем, которое прилично было тянуть на двоих. — О! — Не-не-не! — тут же поднял руки Игорь и даже улыбнулся. Интересная реакция. — Это не то, что ты думаешь! — Почему? Она красивая, — Рома снова натянул свою шапку и шмыгнул носом. — Слушай, ты шёл бы уже? Замёрзнешь. — Мне туда, — Рома махнул в ту же, что и Игорю, сторону. — Пойдём, и тебя провожу, — майор спрятал потушенный окурок в пачку, чтобы не мусорить на и без того грязной улице. Оттепель никогда не красила хмурый Петербург, обнажая следы зимнего неуважения горожан к культурной столице. И жмуров. Но об этом думать совсем не хотелось. Магазин восстал буквально за поворотом, однако добраться до него по обледеневшему тротуару оказалось тем ещё приключением. Рома скользил в своих кедах и то и дело крепко цеплялся за Игорев бомбер, отчего тот жалобно хрустел и скулил, намекая на свой весьма преклонный для утеплённой кожанки возраст. — В пятницу будешь? — буквально отцепляя от себя Рому, спросил майор на крыльце пятёрочки. Рома кивнул. — С нами пойдёшь потом? — Рома опять кивнул, на что Игорь показал большой палец, а потом отдал честь, щёлкнул каблуками и бодро поспешил домой. Так и решилась проблема «войти в контакт с объектом».ХХХ
До пятницы всё было относительно спокойно. Горожане, видимо, в конец обалдевшие от ситуации на улице и уставшие от серости и черноты были как сонные мухи и не злодействовали, потому все эти дни Игорь провёл в управлении, закрывая хвосты и подшивая протоколы в папки. Руневский лишний раз старался не попадаться Игорю на глаза, и это было заметно, но Гром уважал чужое личное пространство. Он бы на месте Саши вёл себя так же. Дубин, который в их расследовании был только на подхвате, носился по своим делам и пропадал то на выезде, то в допросной, поэтому у Игоря было достаточно времени, чтобы повариться в собственном болотце. Вариант был один — без вариантов. Подставляться как Саша он не будет, но и обозначить свой интерес считал нужным. Стадию заламывания рук и томных вздыханий Игорь миновал ещё в пубертате, а во взрослой жизни предпочитал действовать наверняка. Да — да, нет — нет. Кто бы что в его семье не говорил, а от настоящих чувств Гром никогда не бежал и не прятался. Да, не с его профессией, не с его характером и вообще хорошо бы не с ним, но если так случилось, зачем себя ломать. Сейчас, конечно, нужно просто выстроить контакт. И желание это, судя по всему, взаимное. Потом, когда дело закроют, можно будет уже и прямо заявить о своих намерениях. Развернут его — ладно, пусть проходит свою терапию и живёт спокойно. А если не развернут? Значит, притруться как-нибудь. С профессиями и характерами. Живут же люди как-то вместе. Живут же. От размышлений о будущем Игорь плавно перешёл к воспоминаниям прошлого, которое за прошедшие пять (шесть?) лет заросло мхом. Тогда всё казалось ярче и острее, но при этом мельче, что ли. Настоящее, безусловно. На фальшивку Игорь бы и не клюнул и не стал бы распаляться, но всё время им чего-то не хватало. Друг друга, времени, свободы. Нерва им не хватало с Женей. Ругались чаще, чем мирились, спорили по каждой мелочи и бодались лбами как бараны. Но любили, это точно. Просто не умели оба. Придумали себе каждый, как должно быть, а друг другу не рассказали. Так и грызлись, как собаки, пока окончательно не разругались и не разбежались как в море корабли. Женя вроде в Германию уехал, в свободную Европу, а Игорю и тут всегда хорошо было. Зачем кому-то показывать себя и свои отношения? Счастье любит тишину, и, видимо, дедом Игорь уже родился, раз уже в двадцать с небольшим предпочитал давить диван в короткие минуты передышки между беготнёй по городу, протоколами, отчётами и залечиванием ран. Мысли опять перескочили на признание Руневского. Горькое оно такое было, как сам Константиныч. Как будто Саня знает уже, что ничего не получится, а внутри всё равно не держится, наружу просится. Игорь присвистнул — сам себе удивился. Надо же, внутри-то он любёночек ласковый.ХХХ
Питер
БЛЭЙЗЕР
Рома, напуганный как раненый воин, до пятницы переживал встречу вечером в понедельник. Переживал, пережёвывал и не сглатывал никак, срыгивал это чувство обратно. Когда стало понятно, что случайный спасённый — тот самый мужик из группы, Ильин напрягся. Глаза прятал, зрительного контакта боялся и не отпускал при этом. Как будто случится что-то страшное, если Рома его отпустит. Как будто он Макса опять в ту машину отпускает. Как будто был вариант не отпускать. Питер, знакомый Роме только по фильмам и рассказам, виделся местом почти магическим. Город, возникший искусственно и по чётко продуманному плану, в месте, совершенно не пригодном для жизни простых смертных, оказался обителью Сатаны: серый, грязный, тяжёлый от пыльного камня повсюду и придавленный свинцовым небом, которое, очевидно, ввело санкции на солнце ещё до того, как это стало мейнстримом. Огромный город, в котором никому нет дела ни до чего — гигантский мастурбаторий , где люди взаимодействуют друг с другом, потому что так давно принято в обществе, а не потому, что это действительно кому-то нужно. Сначала, правда, показалось, что это просто проявление культуры — не жри лишнего, не заёбывай ближнего. Но уже через месяц Рома понял, что бесконечный ветер и вечная сырость буквально вымораживают людей изнутри. Остатки школьных знаний по истории не разбавляли сложившееся впечатление яркими красками, а бессмертное напоминание в виде сколотых стен и мемориальных досок по всему центру давили сверху гранитной плитой. Роме в городе было страшно и холодно. Греться хотелось хотя бы обо что-нибудь, об кого-нибудь, но самым солнечным воспоминанием были рассказы про Шустова, участником которых Ильин давно уже себя ощущал, и потому план полечить душу здесь, а не в Москве, оказался план-капкан. Когда всю жизнь боишься показаться слабым и не оправдать чьих-то ожиданий, учишься всегда продумывать план отступления. Рано или поздно такой образ мышления должен был довести до точки невозврата, и Рома понял, что сейчас он именно в этой точке. Дальше либо в пропасть, либо медленно и больно выкарабкиваться в нормальную жизнь. Там, в прошлой, осталось что-то хорошее, но в двадцать пять жизнь заканчивается только внезапно, а жить-то Ромка как раз любил. Живым быть хотелось, настоящим. Видеть настоящее, чувствовать настоящее, не бежать с оглядкой на чужое мнение и чужое «должен». Сказать легко, подумать — тоже. Поверить как? Надо повзрослеть. На пятничную встречу Рому гнал липкий страх открыться в первую очередь себе самому, поэтому, когда он вошёл в ярко освещённую комнату, не сразу понял, что пришёл первым. На месте их куратора сидела незнакомая женщина лет пятидесяти, которая, услышав скрип двери, подняла на вошедшего взгляд: — Здравствуйте, — на откидном столике у неё лежали бумаги, которые она до этого изучала. — Я, наверное, ошибся? — Вы Роман? — новичков в группе больше не было. — Я Юлия Борисовна, мы меняемся группами время от времени, это тоже часть терапии. Присаживайтесь, пожалуйста, скоро все подтянутся. Рома на этот раз выбрал место слева от женщины. В прошлый раз он сидел напротив Карпенко, и это было не очень комфортно. Психолог сложила все листы в папку и обернулась к Роме. — Хотите поговорить наедине? Я ознакомилась с заметками Сергея Игоревича о вас, но предпочитаю составлять личное впечатление. — А что про меня написал Сергей Игоревич? — Рома даже вытянул шею, стараясь разглядеть что-нибудь сквозь мутный прозрачный пластик папки. — Почему вам это важно? — Роме такая дистанция через «вы» понравилась. Вроде бы тебя хотят услышать, но не очень при этом наглеют. Рома пожал плечами. Потому что если там что-то уже есть, этому надо попытаться соответствовать? — Я не знаю, что вам сказать. — Ну, например, как вы стали пожарным? — женщина поднялась и отошла к столу с титаном и кофейником. Теперь она стояла спиной к Ильину, и ничего не мешало Роме быстро схватить папку и подглядеть, что же там про него. Рома этого делать не стал. — Людей спасать хотел, — это правда. Он действительно хотел делать что-то настоящее и важное, а не бестолково просиживать зад и перебирать бумажки. Юлия Борисовна обернулась через плечо и тепло улыбнулась. Эта статная, высокая и чуть полноватая женщина с короткой стрижкой очень к себе располагала, и Рома ответил на её улыбку. — Можно же делать что-то менее опасное для жизни? — она оперлась о край стола и помешивала сахар в кофе. — Можно. Но на моей работе результат виден сразу. Ты либо справился, либо нет. Психолог немного помолчала, цепко разглядывая молодого человека перед собой. — Как считаете, вы справляетесь? Никто до этого не задавал такой простой вопрос. Ответ казался Роме очевидным — да, конечно, он справляется, он же и правда спасает людей. Но почему-то ответить утвердительно не получалось. Он неуверенно кивнул. — Что заставляет вас сомневаться? — женщина снова вернулась на своё место рядом с Ромой. — Не знаю. Я товарища потерял в первый вылет, — она кивнула и коротко посмотрела в сторону бумаг, давая понять, что это в них зафиксировано. — Вы сделали что-то, что привело к его смерти? — ауч, как хлёстко. И при этом совсем не жестоко, как казалось на первой сессии. Может, потому что она женщина. Или потому что они сейчас здесь вдвоём. — Я спутник потерял, — Рома заметил смятение на лице психолога, — телефон спутниковый. Он один на группу для связи с центром. Я девушке своей звонил и, когда заметил огонь, с перепугу уронил его в воду. — А если бы связь была, ваш коллега бы выжил? — Нет. Мы разделились, он эвакуировал детей на вертолете, там, в общем… Юлия Борисовна поднялась, налила воды из кулера и поставила стаканчик перед Ромой. — Спасибо, — первый глоток отозвался болью из-за кома в горле, но со вторым стало легче, с третьим — лучше. — Он сам решил остаться на земле. Вертолёту не хватало мощности, и выбирая между своей жизнью и жизнью остальных, Макс выбрал детей. — Скажите это ещё раз. Рома не сразу понял, что хотела от него женщина. — Про Максима, — подсказала она. — Что он сам это выбрал? — Да. Только в утвердительной форме. — Максим сам это выбрал, — простые по форме слова вызывали напряжение во всём теле. — Что он выбрал, Роман? — Максим сам выбрал умереть, — почти шёпотом. Как просто, оказывается. Как всё просто. Из коридора послышались шаги и голоса, и Юлия Борисовна развернулась к дверям. — Повторяйте это каждый раз, когда почувствуете, что сомневаетесь, — сказано это было мимо и с улыбкой, будто бы адресованной входящим, но Рома знал, что она — только для него.ХХХ
Группа собиралась шумно. Все друг с другом здоровались, искренне улыбались, увидев на месте куратора Юлию Борисовну, наливали себе чай или кофе, шептались о чём-то своём, дожидаясь остальных и больше походили сейчас на великовозрастных студентов на вечерней паре, а не на разбитых жизнью людей. Почему неделю назад Рома не заметил, что здесь есть не только искусственные свет и тепло? Почему в первый день всё казалось тяжёлым и давящим, а сейчас — всё ещё грустным, но совсем не безнадёжным? Потому что психолог с ним поговорила? Потому что он сам себе пообещал перестать завираться? — Ну что ж, кто хочет начать первым? — ровно в восемь Юлия Борисовна включилась в полноценную работу. — Игорь? Игорь сидел ровно напротив Ромы. Он буквально растёкся на сидении, широко расставив для опоры ноги и закинув голову на спинку стула. На вопрос он отреагировал быстрым вскидыванием головы, и Роме показалось, что это движение причинило мужчине боль. — Не, я пас, — Гром сел приличнее, хотя никто к этому не призывал. Катя вообще скинула кроссовки и сидела по-турецки. — Это входит в привычку и плохую, а от плохих привычек нужно избавляться, — методы Юлии Борисовны отличались от методов Карпенко. Тот как будто бы пускал всё на самотёк, позволяя людям оставлять свои секреты себе. Женщина же тащила, как школьная учительница во время устного опроса. — Как прошла неделя? Игорь потёр шею. Яркие лампы не скрыли, что костяшки у него разбиты почти в кровь. — Как обычно. Работал, тренировался. Все с любопытством наблюдали, как Гром будет отпихиваться от Журавской. Обычно ему это удавалось, но сегодня женщина явно решила взяться за него серьёзно. — Вы разбили руки на тренировке или на работе? Игорь удивлённо посмотрел на свои руки, как будто не знал до этого, как они выглядят. — На тренировке, — Игорь бычил. За несколько коротких встреч эту интонацию Рома запомнил: хрипло и низко, резко. Юлия Борисовна кивнула, что-то пометила в своём блокноте и повернулась к другим. — Катя, Света? Остальные? Мы давно не виделись, расскажите мне, как ваши дела? Говорили почему-то о неважном и мелком. Кто в аварию попал, кто проспал на работу, кто бумажник потерял, а потом нашёл на дне сумки, с которой не ходил как будто бы неделю. Даже шутили. Было как будто легко, и Рома снова почувствовал внутри тугую пружину, готовую лопнуть ярким смехом, когда Катя рассказывала, как они с Элей ездили в Карелию на турбазу и её розовая шуба оказалась совершенно непригодной для северных лесов. — Зато от комаров спасает, — не сдержался Ильин. — Там летом эти твари бешеные просто! — Знаешь, да? — девчонка подалась вперёд и пихнула Рому в плечо. — А то. Основное место моей службы, так-то! Я в первый вылет парашютом за деревья зацепился, висел там как мешок с говном. В шлеме жарко, без него всю шею сволочи искусали. Спасибо коллеге, снял меня оттуда, а то так бы и провисел. Всем явно было интересно послушать истории Ромы про работу, а ему и не жалко. — Да я к ним зелёный совсем пришёл, до этого только в городе работал и с парашютом не прыгал ни разу. Алексей Палыч меня Молодым обозвал, теперь позывной мой, — продолжал задорно Ромка, совершенно не замечая, как внимательно смотрел на него Игорь и ловил каждое слово. — А малины как-то набрали — полные карманы! Девчонок потом на базе угощали. А у меня на неё аллергия, представляете? Никогда не было, а тут живой, настоящей поел и всё — обсыпало всего. Все на вылет, а меня мазями мажут и кашками кормят. — Я бы не смогла, — вдруг как-то тяжело заметила Оксана. — Чего не смогла? — Антон, смеявшийся до этого, чуть не забрызгал женщину слюной. — Если бы мой муж по полгода в лесах пожары тушил. С ума бы сошла от тревоги. Перед глазами Ромы снова всплыла картина с похорон, где он в первый и последний раз увидел вдову Шустова. Как она вообще там? Где она? Всю весёлость тут же сдуло, стало стыдно, что четверть часа до этого они тут смеялись и болтали, а где-то там растёт ребёнок без отца, потому что папаша у него решил в героя играть. — Пожарные, военные и менты, — поддакнула Катя. — Мама всегда говорила, что это худшие профессии для ухажёра. Игорь от этого замечания стал совсем хмурым и мрачным. Он по комплекции был скорее длинным и сильным, чем крупным, но когда смотрел вот так — становилось не по себе. Сразу хотелось спрятаться и извиниться за что-нибудь. За то что дышишь, например. — Ой, Игорь, прости! — Катя тут же прикрыла ладошками рот. Рома непонимающее посмотрел на него. — У него отец был— — Кать! — Гром подался вперёд. Расстояние между ними было приличное, не достал бы никак, а всё равно девушка вжалась в спинку стула. — Мы здесь все одинаковые! — странно нападать, стараясь слиться с обивкой сидения, но Катя как-то умудрялась. — Нам всем больно, но мы делимся, а ты сказал один раз и наложил вето. Зачем таскаешься тогда сюда, раз не хочешь лечиться? За Оксаной приударить пытаешься? Любишь слабых подбирать? Теперь уже Оксана гневно посмотрела на девушку, и Рома снова почувствовал горечь, которой пропитана эта комната. Полчаса радости кончились. Они все здесь — жертвы своей памяти и своей трусости. — Это было грязно, — говорил он Кате, но смотрел почему-то на Игоря, который удивлённо приподнял брови. Кате явно стало стыдно, но сказанного не воротишь. Повисло неловкое молчание. — Я предлагаю упражнение на доверие, — включилась в работу психолог, которая до этого только наблюдала и делала пометки в блокноте. — Поднимайтесь и раздвиньте стулья, нам нужно больше пространства. Рома знал это задание. На тимбилдингах они регулярно практиковали что-то подобное, чтобы всегда можно было легко перейти из одной группы в другую. Смысл был в том, чтобы встать спиной к остальным и позволить себе падать, пока кто-то не поймает тебя. В пожарке они часто дурили, ловя друг друга у самого пола или подставляя вместо рук маты, но сейчас все реагировали почти моментально, стоило только кому-то чуть отклониться назад. Видно было, как остальным страшно быть не пойманным. Из всей группы остались только Рома и Игорь. — Игорь, теперь ты. Гром, который до этого помогал остальным, но очевидно для Ромы экономил движения, закатил глаза, и уже сделал шаг вперёд, когда Ильин вдруг перегородил ему путь. — Можно я сначала? Не хочу быть последним. Глупое желание, но честное. А Рома же теперь за честность, да? Стоять спиной к безмолвной группе было неуютно. Сомнений не было никаких, но всё равно почему-то нервно, и интересно, чувствовали ли остальные что-то подобное, или это только Ромина особенность. Он сложил руки крестом на груди, как учили в учебке, закрыл глаза и приготовился к мгновению падения. Сильные руки подхватили быстро и бережно, кто-то ещё коснулся его волос, но за плечи его держали крепко и почти собственнически, не подпуская остальных. Рома открыл глаза и запрокинул голову: Игорь держал его почти на весу, как в каком-то танце, смотрел спокойно и беспристрастно, и только пульсирующая на лбу венка выдавала напряжение. Ему больно, очень больно, понял Рома и поскорее постарался вернуть чувство равновесия. Когда ловили Игоря, Рома вместе с кем-то держал замок из рук, но мысленно был уже не здесь. Хотелось поскорее закончить группу, увязаться за Игорем и спросить. Обо всём спросить.