Гори
ГУДТАЙМС
Абсолютно скучная неделя закончилась утром в пятницу, когда Димка попросил съездить с ним на опрос свидетелей. Игорь, которому давно уже хотелось размять кости, подорвался тут же, на ходу допивая кофе и застёгивая куртку. В четверг в дежурку поступил вызов от бдительных жильцов, что из квартиры напротив доносится ужасный запах, дверь никто не открывает и вообще соседа не видели уже неделю. Участковый, достучавшись до заспанного консьержа, выяснил, что квартира сдаётся, хозяин, к счастью, жил недалёко, приехал быстро и помог проникнуть в помещение. Из коридора на полицейских и невольных понятых в виде пенсионерки-консьержки и молодящегося бизнесмена напал липкий и сладкий запах человеческого разложения, и на кухне быстро нашли тело жильца. Маклашевский Олег Иванович, сорока шести лет от роду, в пижамных штанах и белой майке сидел за столом лицом в плесневеющую и гниющую яичницу. Приятного аппетита. Дальше дело за малым: вызвали бригаду, зафиксировали место, забрали тело. И всё. Подавился мужик, задохнулся, умер — отличный аргумент, почему не стоит жить одному. Но судмедэксперт заметил вкол на шее, в крови — остатки какого-то вещества, и вот дело из бытовухи перешло в уголовку. Дима поехал опрашивать соседей и Игоря позвал почти из жалости, что тот уже который день бумажки туда-сюда перекладывает. Грома, занятого Мессией, от остальных дел берегли по личному распоряжению генерал-полковника Прокопенко. Игорь, особо не рассчитывая на приключения, сложился в Димин Форд Фокус. Ожидания не оправдались, и это Игорь понял сразу же, стоило им подняться на этаж: печать на двери была сорвана. Дима тут же достал табельное и заслонил собой Грома, который как всегда таскался с пустой кобурой. На раз-два зашли в квартиру. Просторная трёха в историческом центре — жирновато для юриста средней паршивости, и одно это казалось подозрительным. На осмотр помещения ушло минут десять, пока они как на учебке по очереди выглядывали из-за углов и сканировали комнаты. Как прошляпили лоджию, для Игоря — загадка. С другой стороны, какой идиот вешает плотные шторы в пол на балконной двери. Короче, Игоря огрели по голове чем-то тяжёлым, но не достаточно, чтобы повалить на пол. Завязалась потасовка. На неожиданно тесной кухне развернуться было негде: боками и локтями Гром собрал все углы, пока крутил подозреваемого, а Дима стоял с пистолетом на вытяжку, не рискуя стрелять в идиота-убийцу. То, что они поймали преступника так быстро, можно было бы считать везением, не будь этот Гриб (серьёзно, фамилия такая у мужика) таким придурком. Игорю даже стыдно было ставить подпись под рапортом, потому что идиотизм же. Алексей Александрович Гриб, уроженец Беларуси, с помощью Олега Ивановича Маклашевского отмывал не очень-то большие, но достаточные для съёма трёшки в центре второму и безбедной жизни первому, денюжки, заработанные на игорном бизнесе. Когда Гриб под давлением Дубина начал признаваться, даже не попросив адвоката, Игорь проникся к Димке уважением — мальчик повзрослел! Вон как громко лает и больно кусает. Грому даже показалось, что сейчас они выйдут на целую сеть, но нет, сообщником у Гриба был тот самый Маклашевский, он же, со слов задержанного, всё и придумал, а Гриб так, помогал немножко. Со слов товарища Гриба, Маклашевский его то ли обманул, то ли подставил — мутно всё, понял Игорь, — и Гриб от подельника решил избавиться. В общем, ерундовое дело, карикатурное просто, да только у Игоря после него трещина в ребре, сбитые руки и шишка на голове, которая болела больно. Но поздно пить боржоми, если почки отказали. В любой другой день он бы даже ушёл со смены раньше и пошёл лежать-спать, но не в пятницу. В пятницу — группа, его основное задание. В пятницу Рома обещал пойти с ними с Оксаной. В пятницу, — закончил свою мысль Игорь, — Рома. На группу Игорь почти опоздал, кряхтя и поскальзываясь, добрался от здания управления до ДДТ под весёлый плейлист, и ровно под бодренький биток и слова: «Я бы, с удовольствием тебя бы, научил тому, чему не учат в школе», — распахнул дверь, ища глазами Рому. «Я горю», — уже вынимая наушники, одними губами повторял Игорь. «И ты гори», — повторял заученный текст, вешая куртку. «Ничего лишнего не говори». Сел напротив на последний свободный стул. Только потом заметил на месте Карпенко Журавскую, облегчённо выдохнул и растёкся болящим телом по стулу. ЮБ, как за глаза называла куратора группа, и через месяц отсутствия осталась верной себе и сразу же попыталась доколебаться до Грома с вопросами о личном. В отличие от Карпенко, она только делала вид, что позволяет подопечному уйти в молчанку, на деле же придумывала им занятия и активности, которые бы так или иначе выколупывали сущности. Тригернула помаленьку всех, раскачала их пчелиный улей и дальше как царица-матка наблюдала и анализировала, как детишки в песочнице играют. Игорь тоже пытался анализировать: как Оксана, как остальные, как Рома. Анализировать Рому с профессиональной точки зрения почти не получалось, потому что больная голова выключалась из работы и просто хотела отдыхать, а Игорь хотел видеть и слышать, как Рома смеётся. Шуршаще-мурашуще, как ворох листьев под ногами. Игоря этот смех и мягкая улыбка вынуждали чувствовать себя слабым и почти подчинившимся обстоятельствам, которые как всегда сильнее нас. Но всё пошло в пешее эротическое, когда Катя опять показала зубы. Как кошка, забилась в угол и шипит. На других нападает, за больное задевает. Всегда такой была или только после смерти своей Эли? Как людей по-разному калечит прошлое. Журавская, как всегда, спасла ситуацию, переключив своих великовозрастных детей на другой вид деятельности, и Игорю стоило больших усилий не морщиться от боли, когда ловил остальных. Но когда падать пошёл Рома, рефлексы всё решили за него. Защищать. Он даже Оксану так бережно и крепко не ловил, хотя должен бы был. Как сам падал, не помнил, не фиксировал. Поймали и спасибо. Потом поиграли в детскую версию правда или действие, где все действия заканчивались на «обними того, кого захочешь». Игорь обнимал Оксану, а правду выбирал раз через пять и признался, что в детстве боялся бабайки. Даже рассказал историю, как дядь Юра пошёл в туалет, а маленький Игорь увязался за ним. Отец пытался Грома остановить, говоря, что там бабай, а Игорь всё равно полез и уже через минуту бежал к отцу с воплем «БАБАЙ!» Член половозрелого мужчины произвёл на двухлетнего пацана неизгладимое впечатление. До сих пор, если честно, производит. Неловкость в середине встречи была заглажена положительными впечатлениями от финала, и все собирались домой в относительно стабильном и спокойном настроении. Игорю хотелось, чтобы Юлия Борисовна чаще выходила в группу Каразиной, чтобы Алина училась получать тепло от посторонних людей. Видит бог или кто там всех судит, что этой девчонке это нужно. Иногда Алину было даже жальче, чем Оксану — та хотя бы взрослая состоявшаяся девка. Алинке же едва исполнилось восемнадцать, когда она связалась со своим уродом, который втянул её в свою группировку и чуть не убил собственными экспериментами со взрывчаткой. Насколько Игорь понял, тот и женился на ней только для того, чтобы она не могла давать против него показания на суде. Не пришлось: он от того эксперимента умер, а изуродованную девочку откачали, реанимировали, спасли зачем-то. Восьмой год между жизнью и смертью ходит теперь неприкаянная. Восемь лет. Почти треть жизни. — Гром? — так зовёт его только Оксана в группе. Игорь опять отключился. — М? — он подал девушке пальто. — Рома сказал, что внизу будет ждать, — в голосе слышался вопрос, и Игорь вспомнил, что не предупредил Оксану. Некогда было. — А, да, вы соседи, предложил ему вместе пойти, — они уже спускались на первый этаж, и майор на ходу закладывал сигарету, наплевав на запрет курить на территории детских учреждений. Оксана что-то хмыкнула, но обсуждать не стала, только вцепилась Грому под локоть и потащила его поскорее на улицу. Рома топтался под фонарём, втянув шею в куртку и пониже натянув на уши шапку. Игорь чиркнул зажигалкой, отходя к урне на углу здания. — Ща, ребят, я иначе кукухнусь, — Дима ему как-то пытался объяснить, что если всё держать в себе, рано или поздно это больно ударит по всему организму, но Игорь упорно отказывался с этим соглашаться. Разваливался на части от груза ответственности, самостоятельно взаваленного на плечи, и все проблемы личного характера решал перекуром. Дошёл до полутора пачек в день. Рома понятливо кивнул, но носом всё равно шмыгнул, а Оксана, впервые на памяти Игоря, достала собственную пачку сигарет. — А что? — отвечая на его удивлённый взгляд и прикуривая от его зажигалки, спросила девушка. — Это лучше, чем попытки выйти в окно. Она это точно не специально, но Игорь только-только переключился с размышлений о Каразиной, а тут опять. Может, Саша и прав. Надо всех вешать на Алину, искать поскорее этого маньяка и закрывать дело. А потом всем офицерским составом идти в психлечебницу на реабилитацию.ХХХ
Александр Руневский по пятницам в группы не ходил. У его подопечных был график среда-воскресенье, а по пятницам подполковник Руневский лично вёл наблюдение. Намётанный глаз приметил Алину сразу же, как только Саша переступил порог зала, в котором проходило собрание. Потом долго пытался отрефлексировать, что в открытой, дерзкой и ярко улыбающейся девушке так зацепило, и ничего, кроме болезненного блеска глаз, в качестве аргумента привести не мог. Готов был даже отказаться от гипотезы, но Каразина уже через две недели себя сдала — попыталась отравиться таблетками, испугалась, что так умирать очень некрасиво и больно, сама вызвала рвоту и скорую. После этого случая сомнений у Руневского не осталось. Группу он посещал довольно легко, потому что когда-то через это всё уже прошёл и отработал. Нежелание строить отношения после смерти жены не было вызвано страхом или скорбью, он просто не видел никого подходящего и достойного, и никто в его группе, где из женщин была только слишком молодая для него Алина и совершенно не привлекательная (для него, опять же) Юля не должен был сбить этот курс на ответственное выполнение задания. Но Алина, которая сама вдруг спросила после третьей встречи, какой кофе пьёт Александр, а на следующую принесла ему большой стакан капучино, в жизнь ворвалась как скорый поезд Москва-Петербург. Руневский старался держать дистанцию, убеждал себя, что в нём девушка видит ролевую модель отца, которым он мог бы даже быть, если бы они с женой были достаточно глупыми в молодости. Но сдался, когда Алина попыталась броситься под машину. Их, чёрт её раздери, машину, в которой парни вели наблюдение. Шипел Сан Константиныч тогда как гремучка, и молодые летёхи в тот момент готовы были добровольно лишиться прав, лишь бы уйти от гнева подпола живыми. И всё равно до Саши осознание дошло не сразу. Понимание настигло, когда на следующей встрече Алина опять ярко всем улыбалась, а ему принесла уже традиционный капучино, потому что «Саша растворимый не пьёт, у него язва». Девочку, которая каждый день живёт в аду уже много лет, но помнит случайную фразу стареющего сострадальца, захотелось обнять крепко и никогда больше не отпускать. Саша знал, что руки и спина Каразиной в шрамах от осколочной взрывчатки, видел её дело и протокол допроса, знал, что если не Мессия её поймает, то сама убьётся, и всё равно болел всей душой, слушая её на группах или ловя её спину в городской толпе. Она сама дала ему свой номер «если захочешь выпить кофе после работы», ни на что не намекая, ничего не обещая, просто по-человечески даря тепло тому, кто, как ей казалось, в нём нуждался. Но Саша не звонил ни разу, кроме того вечера, когда Алина уже сидела на подоконнике восьмого этажа, свесив ноги на улицу. На удачу позвонил и позвал на кофе, сдерживая дрожь в голосе и стараясь держаться в тени, чтобы она не увидела его на проспекте под окнами. Если бы не это, он бы никогда не признался Игорю. Себе бы не признался, закрыл бы дело и всё. И что всё? Бросил бы её мучиться одной дальше? Звал бы на кофе после работы каждый день, чтобы убедиться, что она живая? Или ночевал бы под дверью, обманывая себя, что шорохи — это её дыхание. Эта любовь была Сашиной лебединой песней. Потом уже ничего не будет, мужчина понимал это каким-то шестым чувством, топ в болоте страха и горечи и обзывал себя старым дураком, но каждую пятницу исправно таскался на «кофе после работы». Они встречались около девяти в районе Адмиралтейства. Каждый раз разными, но как будто бы одними и теми же маршрутами двигались в сторону Чернышевской, задерживались в уютном книжном, где Алина любила выпить кофе, полистать книги и даже что-то купить (Саша пытался подарить ей книгу хотя бы в ответ на кофе, но девушка всегда отказывалась мягко, но непреклонно), затем доходили до метро и разъезжались в разные стороны. Всего три станции между ними, пешком дворами за час дойти можно. Эта встреча была необычной с самого начала. Алина была непривычно тихой и нарядной, мяла в замерзших руках перчатки, но не надевала их и часто спотыкалась. Когда Руневский подхватывал её, замирала испуганной ланью, потом нервно смеялась и опять замолкала. В магазине сразу села за столик, даже не подошла к полке с новинками или раритетом и отвернулась к окну. Саше впервые было предоставлено право угостить её, и к стандартному набору из двух кружек капучино он взял и десерт. Алина на такое подношение виновато улыбнулась, но возражать не стала. — Алин— — Саш, — они заговорили одновременно, и Руневский жестом попросил девушку продолжить. — Саш, мне кажется, я влюбилась. Кофе тут же попросился наружу, потому что каким бы джентльменом не был Александр Константинович, отдать кому-то Алину было невозможным. — Это— Алина не дала ему договорить: — Сергей Игоревич говорит, что пора уже перестать себя жалеть и бояться, что надо позволить новым людям быть ближе. И я его послушала. Я позволила, Саш. И это так… — Страшно? — он прекрасно понимал, о чём говорит девушка. Ему тоже было страшно. Ему очень и очень страшно прямо сейчас. Алина накрыла его руку своей. — Я тебе нравлюсь, Саш? Стыдно стало, что заставил девушку первой поднимать эту тему. Стыдно за собственную трусость и радость, совершенно незаслуженную, ничем не оправданную. Ничего ещё не сказано, ничего совсем не ясно. Он бережно обхватил запястье девушки, поднял её ладонь и наклонился для старомодного поцелуя. Ручка под его губами дрогнула, а затем тонкие пальчики нежно коснулись гладко выбритой щеки. — Не придумала значит, правда. Вижу, вижу, Саш. Чувствую. Воистину, великодушное сердце способно на любовь даже из жалости. Как иначе умудрился Руневский быть таким счастливым здесь и сейчас в свои почти пятьдесят с девушкой, которая могла бы выбрать любого, но выбрала его.ХХХ
Тишина
ТИМПАЧЕ
Сначала решили проводить Оксану. Та, заразившись общим весельем ещё на группе, подхватила обоих провожатых под руки и шла между ними, весело щебеча ни о чём. Игорь рад был видеть её такой. Особенно понимая, что радость её — искренняя. Как будто диагноз окончательно решил все сомнения. Наверное, всё это время Рудакова боялась, что забеременеет опять и снова потеряет ребёнка, а теперь, когда всё просто и ясно, бояться больше нечего. Они как раз шли мимо какого-то бара, и девушка предложила зайти пропустить по стаканчику. Рома тут же согласился, и Игорь, которому с утра идти на ковёр, не смог отказаться. Внутри было тепло и не очень людно. Компания нашла себе место в углу за небольшим столиком, и Рома, первым сообразивший, что здесь самообслуживание, выслушал пожелания и двинулся к бару. — Ты всё-таки меня не послушал, — Оксана привалилась к Игорю на плечо, отчего то отозвалось ноющей болью. — Ну, не морщись, — по-своему поняла его реакцию Рудакова. — Ты мне вроде как бы друг, что ли? Их и правда можно было бы назвать друзьями, познакомься они при иных обстоятельствах. Оксане майор доверился чуть больше, даже рассказал, что служит в полиции, хоть и просил держать это в секрете. Если бы не осадочек вины, что общаться он с девушкой начал, потому что охраняет её, а не потому что правда решил играть в дружбу под сраку лет, всё это могло бы быть даже очень милым. — Мартини для дамы, виски для меня и, честное слово, ну, ты и сволочь, стаут для Игоря, — почему вдруг Гром сволочь, было не совсем понятно, но сказано это было вроде бы дружелюбно. Они все чокнулись «за жизнь». — Молодой, а ты что вдруг такой дерзкий? — Оксана включила своё женское обаяние, которое, по мнению Игоря, по силе было равно летящему прямо в голову с десятого этажа кирпичу. — Я решил начать новую жизнь. Настоящую! Они чокнулись ещё раз «за настоящую жизнь», и Рома осушил бокал. Игорь заметил, что парня уже повело, когда тот поднялся за добавкой. Оксана, тоже заметив нетрезвую походку парня, пихнула Грома в бок. — Окс, кости подбери свои колючие! — Следи лучше за пареньком, чтобы до дома дошёл. Третий, традиционно, был за любовь, и всем на мгновение стало немного грустно. Алкоголь быстро компенсировал ситуацию, и четвёртый тост был «за знакомство», пятый «за нас», а шестой — последний — «за дружбу». Глаза у Ромы блестели, и он то и дело облизывал пересохшие губы, на что Игорь старался не смотреть, но не мог и радовался, что Роме сейчас всё индифферентно. Выводили опьяневшего пожарного под руки, поменяв его местами с Оксаной. Первой всё равно проводили девушку, горе-спасатель настоял, что два сопровождающих лучше, и он вообще, да вы чего, да бросьте… «Срочные новости! Центральный район захвачен эпидемией слабоумия. Пока синдромы заражения обнаружены только у сотрудников правоохранительных органов, поэтому гражданам других социальных ступеней не рекомендуется вступать с ними в длительный контакт». Пока дошли до дома Рудаковой, Ильин под холодным ветром как будто бы протрезвел и смотрел всё ещё лихо и браво, но более осознанно, чем на выходе из бара. Игорь привычно полез за сигаретами, дожидаясь сигнала из окна девушки. — Почему ты за ней не приударишь? Классно смотритесь вместе, — ой, Рома. Игорь хмыкнул и покачал головой, прикуривая. Оксана помахала им из окна. Ильин снял свою шапку, начал ей махать в ответ и кричать «выходи, мы во дворе на качелях», так что пришлось схватить парня за шкирку и оттащить под арку, чтобы тот не перебудил всех соседей. — Угомонись, — Игорь, зажимая сигарету в зубах, обеими руками крепко держал Рому за плечи. Тот как-то сразу обмяк и поник, пряча виноватый взгляд. Детский сад, штаны на лямках. Детей, тем более капризных, тем более пьяных, майор Гром недолюбливал, а потому по пути в сторону дома Ромы заткнул одно ухо наушником и сделал звук потише. — Эти тёмные зимние ночи сводят меня с ума, — слова, сказанные Ромой, удивительно перекликались с тем, что слышал Игорь другим ухом. — Здесь холодно и жутко. И тихо, как в морге. Откуда ты знаешь, как в морге тихо, — хотел возразить Игорь, но Рома вдруг оказался как-то совсем рядом. — Почему не с Оксаной? — заклинило его, честное слово. Гром думал, что ответить, но не успел, потому что Рома подался ещё ближе, ухватился за ворот Игоревой куртки и вжался губами в его губы. — Макс, почему не со мной, — выдохнул алкогольным дыханием Ромка и снова мазнул губами по сжатым в нитку губам Игоря. «Метеорит размером с Саудовскую Аравию приближается к орбите Земли. Ожидается столкновение в Северо-Западном округе Российской Федерации. Человечество под угрозой исчезновения». Когда Рома от него отстранился, не охуел Игорь только потому, что входящий звонок трелью ударил в самую перепонку через наушник. Майор как сквозь кисель поднял руку, чтобы нажать на наушник и принять вызов. — Гром, — Руневского было плохо слышно сквозь шум подземки, — Алина, — звук пропадал, — поезд, — очередное кваканье, — … шевская.