ХХХ
Долго упрашивать Кундукову не пришлось. Рома, с её слов, опасений не вызывал, и его обещали отпустить, как только выдадут назначение. Игорь ждал Молодого на первом этаже, где мимо окна регистратуры сновали люди, чей социальный статус был весьма неоднозначен и абсолютно печален. Здесь были и матери больных детей, и взрослые, лишённые всякой помощи, и простые граждане, которым нужна справка для водительских прав или по месту работы. Игорь смотрел на этот поток людей и гадал, возможно ли счастье на бренной земле. Рома опустился рядом с задумчивым Громом. — Давно ждёшь? — он сидел, согнувшись и спрятав руки в карманах джинсов. Гром дёрнулся, обернулся на голос и шало улыбнулся — выглядел Рома хорошо. — Голодный? — про себя Игорь совсем забыл. — Нас кормили полчаса назад. Кислой капустой с пресными сосисками, но и то хлеб, — усталая улыбка тронула яркие Ромкины губы. На щеках, слегка заросших щетиной, заиграли ямочки. — Вот, — Ильин протянул затянутые в пакет щётку и пасту. — Оставь, дома пригодится, — бросил Игорь, поднимаясь и подавая Роме руку. — У меня есть, — непонимание отразилось на лице пожарного. Игорь предпочёл выйти на улицу, а уже потом изложить свой план Ильину. План был простой: Рома переезжает к Грому. — Нет, Игорь! С чего бы вдруг! — Рома взмахнул руками, а потом сложил их на груди, отгораживаясь от мужчины. — Ты… Ты! — он снова замахал руками. — Гром! «Внимание! Внимание! Говорит Москва! Сегодня в четырнадцать часов сорок минут майор Гром без предупреждения вторгся на территорию Романа Ильина и объявил войну». — Я за тебя боюсь— — Я в порядке, даже на учёт не поставили— — Тебя могут убить! — злым шёпотом выпалил Игорь. Рома уставился на него во все глаза и только хватал ртом воздух. — Дома расскажу, — растерявшегося парня Игорь подтолкнул к такси, всё это время дожидавшегося их у выхода. Дома Игорь первым делом поставил чайник и закурил. Рома, который был в этой квартире лишь однажды, робко потоптался в проходе, но всё же занял единственную табуретку. — Что происходит? — пакет с зубной щёткой он так и не выпустил из рук и теперь то разматывал, то заматывал его обратно. Игорь вытащил из-под стола ещё один стул, сел, широко расставив ноги, и наклонился к гостю. Табачный дым лез в лицо, так что Игорь жадно добил сигарету в пару мощных затяжек и потушил окурок. — Пчёлкина права, — майор перехватил пакет из рук парня и отложил на стол. — В городе происходит нехорошее, и я боюсь, — он взял Рому за руки, — что ты можешь стать жертвой нехороших людей. — Ч-что? Почему я? — Ты подходишь под описание. Мы следили за группами, в списках которых были погибшие. — Так ты не лечиться ходил? — Игорь покачал головой. — И Оксану провожал… — до Ромки начало доходить. Игорь только коротко кивнул, крепче сжимая холодные руки в своих. — И… меня? Игорь снова кивнул. — И… и всё вот это, — парень дёрнулся, пытаясь освободиться. — Нет, Ром, нет, — Игорь держал крепко, но осторожно. — Я с первого дня— — Что? — мужчина только посмотрел жарко и больно. Рома от этого взгляда вздрогнул и коротко сглотнул. — Да чё ты гонишь! Пожалуйста, просто пожалуйста, — кричал в себе Игорь, продолжая смотреть на парня и молчать. Это никакая не любовь, майор, это патология. — И что ты предлагаешь, — уже спокойнее заговорил Ильин, — сидеть тут в четырёх стенах, пока ты ловишь этого маньяка? — Мы близко, я чую, что мы близко. — А работа? Тренировки? Группа? — Игорь в ответ покачал головой. — Да ты рехнулся! Игорю хотелось завыть. Он не имел никакого права запирать Ромку и прятать от всех, но по-другому просто не мог. — Да ты сам как этот маньяк, — фыркнул парень. И Игорь был с ним абсолютно согласен. Никогда до этого в своей жизни он так за кого-то не боялся. Даже умирающий на руках отец не вызывал такого страха, как возможность потерять Рому.ХХХ
Рома пожалел, что остался, сразу же, как только Игорь уехал на работу. Майор оставил ключи, давая гостю свободу и выражая доверие его сознательности, но парень знал, что ключами не воспользуется — Игорь нагнал на него страху. Оставшись один, Рома занялся изучением нового жилища и на пороге в спальню споткнулся об собственные воспоминания. Так вот где это всё произошло. «Эпизод». Ильин замер в проходе, вцепившись в дверной косяк. На матрасе, накинутом поверх палет, было как будто бы то же постельное бельё, что и полтора месяца назад. Парень зажмурился — картинки заскакали перед глазами тут же, а по шее побежали мурашки. Игорь уже тогда всё для себя решил, понял Рома. Игорь уже тогда его… любил. Не так глубоко, наверное, но неистово и жадно, будто делал это в последний раз. Молодой сделал осторожный шаг в глубь небольшой комнаты. Ещё один, и ещё, пока голенью не упёрся в кровать. Наклонился, чтобы потрогать ткань одеяла, а затем прямо в одежде забрался на постель и свернулся в позу эмбриона. Слабо пахло кондиционером для белья и чем-то ещё — наверное, самим Игорем. Рома подтянул подушку к себе поближе и зарылся в неё носом. Плохо, господи, как плохо. Чужие чувства не душили, но делали неприятно, как будто стыдили, что им не отвечают взаимностью. Парню хотелось, очень хотелось, и пару раз он даже позволил этому желанию вылиться на Грома, но всё это было мелко и только дразнило мужчину. Каждая Ромина ласка давала Игорю надежду, а сам Рома просто не мог разрешить себе быть тем, к кому бы испытывали «такое». Рома оттолкнул от себя подушку и раскинулся на кровати звездой. От мысли, что Игорь, потрясающий, терпеливый, чувствующий так много и так громко, может тратить себя на пустышку, хотелось отмыться, стереть с себя чужую заботу и тепло, стать стерильным, просто раствориться в простыне и не отсвечивать. Рома выгнулся дугой, пятками и темечком упираясь в матрас. Он крепко зажмурился, пытаясь представить кого-то более подходящего рядом с Игорем. Кого-то такого же сильного и яркого, смелого. Кто не просто разрешал бы заботиться о себе, а сам бы делал это. Кто бы знал, как целовать эти сухие губы с мелкими ранками, как заставить вечно хмурое лицо улыбаться до ямочек на щеках и лучистых морщинок у глаз, кто смотрел бы на Игоря так же жарко и мягко. Руки сами задрали футболку, и Рома снова прогнулся, фантазируя, что кто-то ласкает Игоря, заставляя так же выгибаться и млеть. Одной рукой Ильин прошёлся по груди, задевая сосок и подбираясь к горлу, второй забрался сразу в трусы, трогая вялый член. Игорю бы понравилось, если бы кто-то взял его член в рот, приласкал бы губами, потом языком, всосал бы щёки, создавая вакуум и пропуская глубоко в себя, в самое горло. Рома теснее сжал свою шею и толкнулся в руку. И Игорю бы точно понравились влажные хлюпы и вязкие нити слюны от его члена к губам и подбородку, и мокрые красные губы, призывно приоткрытые и просящие дать ещё. Рома застонал в голос, чувствуя, как натягивается в паху, как горит и воет желанием, чтобы Игорю было хорошо. Рома расстегнул джинсы, быстро стянул их и перевернулся на живот, вставая на колени, упал грудью на матрас и сжал собственный член у основания. Потому что Игорь бы сделал так после хорошего минета, поставил бы в коленно-локтевую и вошёл бы одним толчком. — Ещё, ещё, ещё, — подмахивал Ромка, представляя, как Игорь натягивает кого-то. — Горь, Горь, ещё, ещё, ещё, — пачкая слюнями подушку, выл на одной ноте Рома. Оргазм подступил вместе с плачем, перешедшим в горькие рыдания в подушку. Рома кричал, кусал наволочку, стучал по матрасу и царапал пододеяльник, ненавидя того, кого разрешил любить Игорю вместо себя. Сон навалился тяжёлой гранитной плитой. Проснулся Рома укутанный уже глубокой ночью. Под одеялом он был совершенно голый. В квартире было тихо. Сквозь слабый свет фонарей во дворе он разглядел собственные вещи, аккуратно сложенные на тумбочке у кровати. Игорь всё видел. Рома, как будто стараясь сделать себе ещё хуже, стал ощупывать пододеяльник, пока не нашёл сухое шершавое пятно где-то с самого края. Ильин осторожно опустил босые ноги на пол, накинул на плечи одеяло и осторожно поднялся. Где-то тикали часы, слабо так. Рома крадучись выбрался из спальни. В большой комнате света тоже было больше — огромное окно почти во всю стену пропускало свет фонаря, и Молодой разглядел две ступни, свисающие с подлокотника. Игорь, прямо в джинсах и рубашке, так тихо спал на коротком для него диване, что во всей огромной квартире было слышно только тиканье его наручных часов. Заходить за диван и проверять не хотелось. Будить — тоже. Рома осторожно ступил обратно в комнату и закрыл за собой дверь, не услышав за её скрипом, как вздохнул Игорь. Он не спал. Утром, которое для Ильина было сильно после двенадцати, Игоря дома уже не было. Если бы не кружка с недопитым кофе, Рома бы решил, что Игоря вообще в этой квартире не было. Как можно было так бесшумно передвигаться и не разбудить, вздрагивающего от каждого шороха Рому? Собственный разрядившийся телефон парень нашёл в кармане куртки. Подходящую зарядку — у телевизора. Аппарат, чуть подзарядившись, пискнул сообщениями с работы, на которые Рома ответил, что заболел, и отключил звук. Ещё несколько дней прошли в режиме, когда днём Молодой слонялся по дому, изучая артефакты чужой жизни, ночью спал как убитый и пропускал присутствие хозяина, а потом утром опять находил кружки кофе, бычки в пепельнице или приготовленную еду в холодильнике. Игорь стал призраком, избегавшим контактов с Ромой, оберегая от неловких разговоров не то его, не то самого себя. На четвёртый день пожарный пообещал себе не спать, пока не дождётся Грома, но всё равно вырубился на диване под медитативный шум телевизора, а проснулся после обеда опять в кровати. Очевидным и невероятным стало открытие, что под молчаливой защитой Грома спал Рома крепко и спокойно. За этим последовало и другое: дома у майора было хорошо и уютно, и всё свободное время Рома или листал бесконечные, казалось, книги, не особенно вчитываясь в содержание, или смотрел телевизор. Телефон так и лежал на тумбочке в авиарежиме. Уровень социальной батареи Ильина был почти на нулевой отметке.ХХХ
Аудиозаписи групповой работы Серебрякова пришли только на третий день. К тому моменту Фролов и Гром окончательно убедились, что Журавская просто оказалась не в том месте, не в то время. Опять. В третьей школе действительно работала Юлия Борисовна, которая в две тысячи десятом сменила имя и фамилию и переехала, но не очень далеко: бросить любимый город не удалось. В профессию она вернулась только после собственной терапии и десятка курсов повышения квалификации, и с тех пор вела довольно успешную практику на базе Центра. Частными консультациями не занималась, и все клиенты приходили к ней после заключения стандартного договора с допсоглашением. Игорь, вступая в группу, подписывал точно такой же. Ему, как он неожиданно вспомнил, документы привозил курьер прямо домой. На переслушивание почти двухлетней работы молодого специалиста ушло бы очень много времени, если бы полковник не подключил отдел К . Их спецы уже во всю пользовались нейросетью, которая умела искать ключевые слова и выражения в записи. Ничего криминального сеть не нашла. Игорь был в отчаянии. Он не оставался ночевать прямо в кабине только потому, что дома безвылазно сидел Рома, на которого хотелось иногда просто посмотреть и убедиться, что с ним всё в порядке. Когда майор нашёл полуголого и опухшего от слёз парня у себя в постели, в голове родился не один десяток вопросов, но обсудить их сразу не удалось, а потом стало просто некогда. Приходя домой, Игорь замечал, что Рома обживался: наводил порядок, мыл за ним брошенную с утра кружку и вытряхивал пепельницы, занимался стиркой и читал книги. Иногда засыпал на диване, и Игорь всегда переносил его в спальню на руках, удивляясь, какой пацан лёгкий. Остаться и лечь рядом хотя бы с краю хотелось невозможно, но до сих пор был не ясен статус их отношений. Иногда Грому казалось, что отношения есть: Рома оставил ему засос, гладил по волосам, разрешал обнимать и трогать, но после ПНД опять спрятался в свою ракушку. Игорь попытался по-старому зайти с фотографий и песен, но сообщения оставались непрочитанными, а дома он находил телефон, без изменений лежащим у телевизора. Чем дольше Рома оставался у него, тем меньше хотелось отпускать Рому от себя. Они как будто бы жили в параллельных реальностях, не способные полноценно пересечься, но Грому хватало и пары минут в темноте и тишине просто смотреть на здоровеющего и крепко спящего парня. Игорь Гром был безнадёжно влюблён. Так отчаянно и так нежно, как только могло получаться у человека с ржавой душой и красной птицей вместо сердца. Карпенко, Журавскую и Серебрякова вызывали на допрос. Им показывали фотографии жертв, спрашивали, где они были и что видели, и так или иначе получалось, что хотя бы по двум-трём делам у психологов были алиби. Ни один из них не мог быть в момент смерти со всеми жертвами. На вопрос, почему Журавская давала таблетки Ильину, а Каразину даже не пыталась направить на лечение, женщина ответила что, что для серьёзного лечения нужно направление от их старшего, а тот такого по каким-то причинам не давал. Имя куратора Кирилла тоже узнали, и когда мужчина пришёл в управление, Игорь замер у проходной, не веря своим глазам. Тот самый курьер. Гром, боясь напортачить, допрос вести отказался, и, коллективно прикинув, решили доверить это Майоровой. Взять на лоха. Петров Артур Геннадьевич, шестьдесят шестого года рождения, подписал подписку о невыезде, но дело было в шляпе. Из двенадцати (тринадцати вместе с Каразиной) жертв к семи Петров лично привозил документы, после чего родственники, соседи или коллеги сообщали в органы о кончине оных. К Ильину Петров пока «присматривался». Игоря тошнило, когда он читал запись допроса. От полной непролитых слёз душещипательной истории о том, как Петров решил отомстить всему психологическому сообществу, подставив коллег за смерть своей дочери — Журавской правда не повезло по жизни, — лицо Грома перекосило так, что Оля отобрала у него рапорт и выгнала на перекур. Руневский, которого к этому моменту уже вернули из принудительного отпуска, пытался узнать детали расследования, но Игорь честно держал морду кирпичом. Фролов, как оказалось, всё про него с Ильиным знал ещё до включения майора в группу, и Игорь чувствовал себя должным. Задержанный даже не пытался потребовать адвоката, а спокойно во всём признался на втором вызове на допрос. На чистосердечное это не тянуло. Раскаяньем и не пахло. Петрова заключили под стражу. Нелепость, какая-то даже абсурдность ситуации ощущалась болезненной пощёчиной. Игорь никак не мог уложить в своей голове мотивов задержанного. Стражи порядка были уверены, что ищут маньяка, возомнившего себя богом, и почти подобрались к нему, да обознались. Не бога искать надо было, а человека: простого, маленького человека, озлобленного жаждой мести. Петров каялся как на исповеди, рассказывая о смерти дочери. Игорь читал и рапорт, и запись с камер в допросной смотрел, а всё понять не мог: раз ты сам психолог, что же дочке-то не помог, почему других винишь в своей ошибке? Артур Геннадьевич тоже, как и Ржавый, узнал в Журавской Корсикову. Не сразу, правда. Кто-то из подопечных Центра два года назад решил, что жизнь — слишком долго, и в этот-то момент сумасшедший гений настиг Петрова. Ярость, говорит, застила ему глаза и жажда мести. Кому? Родственникам убитых? Корсиковой-Журавской, которая на старости лет точно окажется безработной? Серебрякову, который Петрову в рот смотрел и мечтал когда-то открыть свой центр помощи? Просто живым? Ответов у Игоря не было. Злость, что они так затянули и проморгали детали, остужало только понимание, что рассеянным Игорь стал из-за Ильина, а Руневский — из-за Алины. Наверное, кто-то наверху всё-таки есть. Наверное, им с Сашей надо было разочароваться в собственной непогрешимости, упасть на самое дно, чтобы отмолить себе право на простое и такое сложное одновременно. Алину после выписки Саша сразу забрал к себе. Как сложится у них дальше — никому не известно, но Игорь в своих мыслях об этом дошёл до церкви и поставил свечку. Исключительно воображаемую, но было же сказано: царствие Божие внутри тебя и повсюду вокруг тебя — не в зданиях из камня и дерева; Бог внутри тебя и повсюду вокруг тебя — не в зданиях из камня и дерева; Я — свет, который на всех. Я — все: все вышло из меня и все вернулось ко мне. Разруби дерево, я — там; подними камень, и ты найдешь меня там. Потеря близкого делает с человеком страшное. Игорь это понимал. Он проходил через это однажды, чуть не испытал мерзкое чувство липкого страха снова и не был готов прикоснуться к этому когда-нибудь ещё. Рома тушил пожары. Рома всегда мог не вернуться. После почти полутора суток, проведённых в управлении, больше всего на свете Игорь хотел не спать. Игорь хотел увидеть Рому и поговорить. Домой он шёл пешком и очень медленно, оттягивая утро до обеда, чтобы наверняка натолкнуться на парня. Ключ привычно повернулся в замке. Непривычно было услышать звуки человеческой жизни в квартире. — Ром? — позвал Гром из коридора. С кухни высунулась взъерошенная голова с удивлённым выражением лица. — Мы его поймали, Ром, — стягивая за пятки ботинки, обронил Игорь. У них был уговор, что он всё расскажет и отпустит Рому. Рома вышел в коридор, вытирая руки вафельным полотенцем — и где нашёл только. В домашней одежде Грома Молодой выглядел так правильно, что Игорь почти пожалел о своей честности. — Это был— — Да какая разница, — отмахнулся парень. — В смысле? — удивился Игорь. — В коромысле. Его поймали, больше он не сделает ничего плохого, — Рома снова скрылся на кухне, и по звукам Игорь понял, что тот поставил чайник. Мужчина зашёл в ванную, помыл руки, всполоснул лицо и критично оглядел себя. Не подарок. Помятый, заросший, обросший и серый от усталости. Игорь вздохнул — чем богаты. Он расправил сгорбленные от усталости плечи и вышел на кухню. — Я обещал тебя отпустить. Рома выронил кружку, и та упала в раковину. — Ты обещал, что я вылечусь и буду целым, — он упирался руками в столешницу, стоя к Игорю спиной. — И что всё будет хорошо, — мужчина вытащил табуретку из-под стола и сел. — И всё же хорошо, Ром. — Он подтащил к себе пепельницу и сигареты и закурил. Разбитую кружку Ильин выкинул в мусор, взял новую, залил чайный пакетик и поставил перед Игорем. — Значит я могу уйти? Игорь кивнул и перевёл взгляд за окно. Не уходи, пожалуйста. Просто не уходи. Дым ел глаза, и Гром стёр скопившуюся в уголке влагу, когда услышал, как Молодой пошёл собирать вещи.