The thread of fate

      Бомгю просыпается ночью, холодный воздух проникает сквозь хлипкие стены и вызывает дрожь, коснувшись кожи. Уснуть снова не получается, положение кажется до того неудобным, будто под спиной не дерево, а иглы.       Накинутая сверху тонкая кофта не помогает избавиться от липкого холода, брюнет неохотно принимает сидячее положение и мажет усталым взглядом по комнате.       Чанрён тихо сопит, свернувшись калачиком, он мерещится Бомгю таким маленьким и беззащитным, будто ему снова четыре года.       Надавив холодными пальцами на веки до черных точек, Чхве отгоняет размытые воспоминания, возвращая взор к спящему брату. Рядом с ними впервые за восемь лет спит кто-то другой, вызывая неприятное чувство беспокойности.       Бомгю сам попросил его остаться, однако сейчас, подставляя беззащитно свою спину фактически незнакомцу, брюнет чувствует себя последним глупцом. Это за гранью шаблона, все их дни длятся одинаково, та же рутина, тот же быт, те же люди и пейзажи. Ёнджун не вписывается в этот круговорот монотонности.       Его неприлично яркие рыжие волосы зажигают что-то неизведанное внутри, мудрые не по годам глаза заставляют чувствовать себя меньше, младше. Заставляют чувствовать себя защищенным.       Бомгю не хочет доверять ему, но это происходит и отказаться от ощущения безопасности оказывается сложным.       Чхве прогоняет все мысли, ероша темные пряди. Он пытается и засыпает вновь, больше не просыпаясь от холода. Утром становится ясно, почему.       Золотистые лучи солнца небрежно мажут по расслабленному лицу, простым движением вырывая юношу из сна.       Бомгю медленно моргает, чувствуя, как спина и поясница жалобно ноют от такой позы. Казалось бы, за восемь лет стоило привыкнуть, но такие моменты боли настигают довольно часто.       Чхве поражается мягкому теплу, что распространилось по всему телу и удивлённо распознает черный плащ Ёнджуна. Он сложен вдвое и укрывает его худощавое тело, защищая от холода.       Становится так приятно, жгучая благодарность заполняет нутро и Бомгю жмет края плаща в своих руках, смущенно опуская голову. От него всё еще пахнет дождем, травами и отголосками крови. Но это запах Ёнджуна, его образа жизни.       Не найдя дома остальных двух обитателей, Бомгю выходит на улицу, сразу замечая сидящего на корточках Ёнджуна, жарящего мясо на костре. К его спине прилип Чанрён, наблюдающий за процессом готовки.       Нежданным ударом приходятся голые руки старшего Чхве. На нём те же черные штаны, но туловище облепляет черная майка, открывая вид на мускулистые руки, предплечья и запястья, обтянутые синими венами.       Щеки мгновенно теплеют, принимая рубиновый оттенок и Бомгю усиленно мотает головой, отчего длинные волосы забавно дергаются. Ему такие чувства неведомы, они застают врасплох и вынуждают испытывать страх перед неизведанным.       Его копошение замечает и причина этого копошения.       — Доброе утро, я сегодня в деревню, — Ёнджун сам не знает, почему ставит его в известность, это просто кажется правильным.       Ниже по холму располагается деревня, где живут торговцы, рукодельники и простые христиане. Там должна быть одежда, которая нужна Ёнджуну. Его плащ давно стоило выкинуть.       Чанрён мирно улыбается, помахав брату. Бомгю чувствует нечто странно ласковое от картины Рёна, прижавшегося к спине Чхве.       Они кушают на улице, ветер треплет волосы, солнце греет тела и Чанрён занимает их своей болтовней.       Раньше младший брат не говорил так много. Возможно потому, что рассказывать было нечего. У них всегда всё было общим и уже ясным. Пройденным. С появлением Ёнджуна Чанрён обрел человека, которому можно рассказать что-то, поделиться чем-то и получить реакцию.       Ёнджун не реагировал эмоционально, не погружался в дискуссию, но он его слушал. Внимательно и с интересом. Этого Чанрёну было достаточно с лихвой.       — Я спущусь в деревню с тобой.       — Хорошо.       Бомгю на секунду застывает, затем медленно расслабляется. Почему-то думалось, что Ёнджун будет отнекиваться и запретит пойти вместе с ним.       — Эй! Я тоже хочу! — Чанрён дует губы, неожиданно смотря на Ёнджуна, а не на своего старшего брата. Это кажется настолько забавным, что Ён не сдерживает мягкого смешка.       — Если Бомгю не против, иди.       Младший сразу же виновато поглядывает на брата из под ресниц, встречая оскорбленный и обиженный взгляд.       Бомгю фыркает, складывая руки на груди. Он клянется, этот странствующий мечник пытается отобрать у него брата.       — Делай что хочешь, Чхве Чанрён.       Упомянутый не обращает внимания на обиженные нотки в голосе и радостно улыбается, впрочем, тут же остудив чужой афронт.       Они спускаются и шагают все втроем в одном ритме, со стороны походя на какой-то отряд. На Ёнджуне его неизменный черный плащ, от взгляда на который Бомгю чувствует трепыхание в сердце. Это плохо.       Жители в деревне не обращают на них внимания, завидев поношенные одежды. Конечно, на богатеньких транжир они не похожи, вот и время не тратят.       Старший Чхве не задерживается взглядом ни на чем, по его непроницаемому лицу сложно сказать, о чём тот думает, но Бомгю уверен, что ничего стоящего он не находит.       Обойдя всю деревню, Ёнджун расстроенно сводит брови к переносице, но выхода нет. Ближайший город слишком далеко, а Бомгю попросил остаться. Ненадолго. Но новые одежды всё равно нужны. И не только ему.       Предложив вернуться к одной старушке с накидками и получив согласие, старший ступает в нужном направлении и двое оставшихся послушно идут за ним, будто это они тут чужеземцы.       По дороге сильно увлекшись яркими веерами, Чанрён не замечает, как оступается и с криком падает, рефлекторно ухватившись за края прилавка. Вещи на нём с грохотом скатываются, благо, не разбившись.       Мальчик испуганно распахивает глаза и игнорируя боль в коленях низко кланяется пыхтящему старику, мысленно молясь о избежании проблем.       Как только пожилой человек собирался было открыть рот, Бомгю выступает вперёд, заслоняя брата собой.       Он виновато улыбается и опускает голову тоже, уважительным тоном проговаривая:       — Мой брат был неуклюжим, мне очень жаль. Простите нас, дедушка.       Чанрён жалостливо смотрит на тонкую спину брата и закусывает губу, вновь упираясь взглядом в землю. Они облажались.       Старик качает головой учреждено, машет им рукой и с грустью глядит на разбросанные товары.       Какого же его замешательство, когда рыжеволосый парень быстро и аккуратно собирает вещи за один хват и бережно раскладывает их на прилавке.       Они встречаются взглядами и пожилой человек удивляется вновь, теперь в способности разглядеть его получше. Юноша перед ним явно не аристократ, но аура, витающая вокруг него, говорит другое.       Да и черты лица красивые, приятные. Последнее уже не считается чем-то из ряда вон так сильно, ведь простолюдин, стоящий рядом с рыжим, лицом тоже выдался. И ведь не дворянин.       — Господин, товары не пострадали. Еще раз приносим извинения за неудобства, но нам пора.       Даже то, как он говорит, не вяжется с понятием «простолюдин».       — Да, да, идите. Всё в порядке.       Бомгю и Чанрён в замешательстве смотрят друг на друга, затем на старика, после и на Ёнджуна. Неизвестно, как он оказывает такое влияние на окружающих, но это очень даже на руку.       Они делают несколько шагов в сторону, но Ёнджун застывает статуей, когда слышит до боли в ребрах знакомый голос.       — Мистер Ян, а помните, сколько стоила картошка в прошлом месяце?       Он молниеносно разворачивается, распахнутыми глазами вцепляясь в высокого парня, разговаривающего с тем стариком. Смольные короткие волосы, закрывающие глаза челка, широкие плечи.       И гвоздик. Оранжевый гвоздик, своим цветом выбивающийся из образа юноши. На бедрах обернут пояс. В который кладут меч.       Ёнджун будто слышит свой хриплый, севший голос со стороны, когда надломленно произносит:       — Субин?       Черноволосый застывает, улыбка спадает с его губ и он мучительно медленно поворачивает голову, являя своё лицо.       Сомнений быть не может. Это он, Субин, его Субин. Разум отказывается принимать это, но сердце загнанно бьется, граничит с болью. Действительно Субин.       И оно сжимается еще сильнее от звука такого же сломанного голоса.       — Ёнджуни-хён?       Никто не сможет сказать, кто бросился с места первее. Они хватают друг-друга так сильно, что оставляют следы на коже через одежду.       Пальцы сжимаются добела, грудь к грудью, сердце к сердцу – они обнимают так, словно потеряют снова. Субин плачет, льет редкие слезы на плечо старшего и зарывается туда же лицом, вдыхая знакомый запах.       Ёнджун утыкается в волосы и прижимает ближе, к своему сердцу, к соскучившейся душе. Их момент кажется всем таким интимным, но люди вокруг всё равно смотрят. Так, будто имеют права, будто могут бессовестно шептаться и тыкать пальцем.       Бомгю чувствует необычайную злость от того, что деревенские, казалось бы, крадут это мгновение воссоединения. Он не видел Ёнджуна таким эмоциональным, дорожащим. Его обычно холодное и мраморное выражение лица смягчилось до тихого счастья. Старший так ласково обнимает этого неизвестного парня, будто защитит его ото всех, окружит всей любовью и подарит всю нежность.       Такое осознание больно бьет куда-то в область диафрагмы, на кончике языка появляется иррациональная горечь и Бомгю пытается изо всех сил отогнать мысли прочь.       — Ёнджуни-хён…       — Я знаю, знаю. Всё будет хорошо, ты мне всё расскажешь, — Ёнджун мягко проводит своей грубой ладонью по затылку младшего и прислоняется щекой к виску — Я тебе тоже расскажу.