Свет очищающий

Домик был крошечный, в одну комнату с сенями, и выглядел заброшенным — крыша покосилась, крыльцо развалилось, и тропинка к скрипучей калитке заросла травой. — Это наследство от родителей, — сказала Пертира, возясь с проржавевшим навесным замком на входной двери. — Я не могу бывать здесь часто, сюда только добираться, ну, ты видел, сколько, и участок в такой глуши никому даже не продать. Поэтому я приезжаю сюда раза три в год и смиренно жду, пока тут все развалится, и можно будет с чистой совестью забыть об этом месте. Никогда не думала, что пригодится. Готово! Дужка замка с жутким скрипом отвалилась, Пертира вытащила ее из таких же проржавевших петель, положила на подоконник с внешней стороны. Открыла дверь — та заскрипела не хуже замка. Хелиарк первым заглянул внутрь. Пахло пылью и плесенью, но вроде явной сырости не было. Тяжелый деревянный стол со скамьей, шкаф между окнами, кровать в углу, очаг, тазик, призванный выполнять роль умывальника — вот и вся обстановка. — Как ты себя чувствуешь? — спросила Пертира, заходя следом. — Сносно, — ответил он и поставил рюкзак с припасами на стол. Перед тем, как пуститься в этот путь, он накачался всеми доступными обезболивающими и только благодаря им выдержал — сначала на поезде, потом на чокобо, потом пешком. Сейчас обезболивающие начали понемногу отпускать, грудь болела с каждым шагом сильнее, и все, чего хотелось Хелиарку — прилечь. Пертира заметила его состояние, засуетилась. — Сейчас... Тут в шкафу должны быть матрас и постельное белье, я убрала их, чтобы не пылились. О, нашла! Она приволокла на кровать сначала скрученный матрас, потом простыню и одеяла. Закончив застилать кровать, усадила на нее Хелиарка. — Раздевайся, — попросила, и в ее устах это прозвучало совсем не так, как тысячу лет назад у ассистентки профессора Юрайши, как там ее звали. Хелиарк послушался — у него не было сил спорить. В последние два дня он вообще не спорил, беспрекословно делая все, о чем она просила. Это Пертира нашла его на руинах института — одетого только в окровавленные бинты и обрывки простыни, скрючившегося среди камней, прижавшего к груди призмообразную коробку. Это она заставила его встать, одеться, она вывела его потайной тропой до того, как на случившееся в институте сбежалось полгорода. Она спрятала его на квартире у «друзей, они в отпуске и оставили мне ключ на всякий случай», а сама отправилась за припасами и новостями. Она в конце концов купила два билета на поезд и привезла его сюда — в горную деревню вдали от какой бы то ни было цивилизации. Он с трудом — обезболивающее действовало все хуже — стянул куртку, потом рубашку, и Пертира принялась разматывать бинты на его груди. Хелиарк уже знал, что там, под ними — длинный свежий шов с левой стороны, как раз по размерам такого разреза, какого хватит, чтобы вынуть сердце. — Жаль, мы не можем обратиться к нормальному целителю, и даже зелий нет, — пробормотала она. — Но ничего, я запаслась. Она заставила его вытянуть руку, вколола в вену очередную порцию обезболивающего. Потом обработала анестетиком шов, покрыла мазью воспаленную кожу вокруг и снова завязала чистым бинтом. — Отдыхай, — попросила она. — Я приготовлю что-то поесть. Хелиарк покосился на подушку — та манила непреодолимо — и в этот момент засомневался: — Я не могу забрать себе кровать и оставить тебя спать на полу. — Потом будем спать по очереди, — пообещала она. — А пока ты ранен, тебе нужен постельный режим. Ложись. Хелиарк снова не стал спорить — опустил голову на подушку и закрыл глаза. И тут же провалился в сновидения, в которых была только ласковая, прохладная тьма. Пертира была права в том, что это дом находился в жуткой глухомани, но неправа — в том, что никто не купил бы здесь участок. Хелиарк бы купил. Это было потрясающе красивое место — вершина отрога сероватых скалистых гор, заросших деревьями, с единственной дорогой, вьющейся среди них. Выходя утром из хижины, Хелиарк видел всю долину — их домик стоял выше всех и в то же время не на виду, скрытый от любопытных взглядов скалами и лесом. Если Пертира действительно выросла в таком месте, это объясняло то, что выросла она именно такой. Как только он немного пришел в себя, он попытался ее выгнать, и это вылилось в грандиозную ссору — самую крупную за все годы их знакомства. — Меня наверняка ищут, — убеждал ее Хелиарк. — Я разнес институт! Украл двигатель, который, вообще-то, часть сверхсекретного государственного оборонного заказа! Да на меня уже сам император, небось, указ о казни подписал! — И что, это повод тебя бросать? — подбоченясь и уперев руки в бока, спрашивала Пертира. — Тебе сердце выдрали, ты всерьез пытаешься убедить меня, что остаться после этого в глуши в одиночестве — отличная идея? К тому же если ищут тебя, то наверняка и меня тоже, а мне как-то не хочется в руки к имперским дознавателям. — Я куплю у тебя этот дом, — предлагал он. — У меня есть деньги, я накопил за время работы в институте. — Нет у тебя столько денег, чтобы от меня избавиться! В конце концов Хелиарк понял, что переспорить ее ему не удастся, и смирился. Как только он почувствовал себя лучше, он взял на себя готовку и уборку — чтобы хоть как-то отблагодарить Пертиру за приют и помощь. В деревню за продуктами ходила только она; некоторые старожилы помнили ее родителей, и Пертира сочинила для них историю об отпуске, который решила провести в родных местах. Хелиарк людям на глаза не показывался. Поначалу он тратил целые дни на попытки вскрыть двигатель; конструкция оказалась незнакомой, и после сотни бесплодных попыток он сдался, опасаясь, что, действуя наугад, повредит сердце. Пытаясь смириться с очередным поражением, он взял в привычку гулять — на вершине или среди деревьев ниже по склону. Большая часть этих долгих одиноких прогулок была посвящена размышлениям о том, что он сделал в институте. Хелиарк благодарил всех известных ему богов за то, что все случилось вечером, когда большая часть сотрудников была уже дома, но прекрасно понимал — то, что жертв оказалось меньше, чем могло бы, не его заслуга. Он вообще в тот момент не думал о случайных жертвах — и за это он глубоко себя презирал. Вместе с продуктами Пертира приносила газеты: в «Голосе империи» была одна-единственная коротенькая заметка о случившемся, и с тех пор ничего. Но это совсем не успокаивало, более того, с каждым новым выпуском Хелиарк чувствовал себя все более и более тревожно. — Ты заметила? — спросил он однажды, разложив газету на столе. — Они все время пишут о межнациональных стычках между алдорцами и гессцами. — Это всегда было, — Пертира пожала плечами. — Не так. Они все время исподволь протаскивают мысль, что гессцы — дикое, хаотичное племя, которому империя принесла цивилизацию, а эти неблагодарные варвары не оценили. Мне сложно описать это, но у меня чувство, что это имеет какое-то отношение к тому, что случилось в институте, и к тому, что я — гессец. — По-моему, это тоже всегда было, — буркнула она. — Такое отношение, я имею в виду. Я это все знаю с другой стороны, но... Когда я училась в школе, у нас был мальчик из Гесса в классе. И уже тогда мальчишки дразнили его, говорили, что он не совсем человек, наигранно удивлялись тому, что он умеет читать и писать. Он для них был дикарь, диковинка. Даже мои родители велели мне с ним не дружить — это же гессец, все мы знаем, как их воспитывают, кто знает, что у него в голове. Мне до сих пор очень стыдно, что я не защищала его тогда. Хелиарк не ответил на это признание — но заговорил снова через несколько часов, когда Пертира устроилась на полу с книжкой — сегодня была его очередь спать на кровати: — Я не помню свободного Гесса. Когда началась война, я был совсем ребенком. Мои родители погибли, и я попал в приют. Не могу сказать, что меня как-то особенно гнобили — это был послевоенный сиротский приют, там гнобили всех, не разбирая национальностей. Но я до сих пор помню, как изумлялись учителя, когда я получал лучшие оценки в классе. Не думаю, что они так удивлялись бы, будь я алдорцем. Пертира отложила книжку, оперлась на руку, посмотрела ему в глаза. — Вот и я об этом. Я не думаю, что это связано с тобой... это все очень гадко, но это тянется десятилетиями. Тогда как наши проблемы куда более свежие. — Что мы будем делать? — спросил Хелиарк. Пертира вздохнула. — Здесь очень холодно и мерзко зимовать. Поэтому я предлагаю отсидеться до начала осени, а потом начинать потихоньку подыскивать новое место, желательно в густонаселенном городе. — В городе? — переспросил Хелиарк. — Ты уверена, что меня можно... пускать к людям после того, что я натворил? Если я один раз так вышел из себя, кто гарантирует... — Один раз за тридцать с лишним лет, — оборвала его Пертира. — Вот мы с тобой уже здесь как рьяно ругались — и ты даже попытки использовать магию не сделал. Я действительно не думаю, что это когда-либо повторится — у тебя не каждый день сердце воруют. Кстати, как оно? — Все в порядке, оно нормально работает, и я не ощущаю ничего из ряда вон, — ответил Хелиарк. Это была ложь, но он не готов был пока говорить правду. В самом конце весны, когда установилась уже почти летняя жара, у Пертиры был день рождения. «Двадцать восемь», — гордо сообщила она с самого утра, разглядывая себя в мутном оконном стекле — зеркала у них не было. Хелиарк пообещал, что в честь этого знаменательного события целый день будет исполнять все ее прихоти, и она немедленно принялась им понукать, заставив готовить ее любимое — в этих скромных условиях — блюдо: фруктовый пирог. Хелиарк всегда хорошо готовил, у них были мука, яйца, молоко и фрукты, а очаг можно было нагреть до достаточной для выпечки температуры... но он целый день не мог вспомнить, что же она любила раньше. Он помнил, что и раньше готовил ей иногда на ее день рождения ее любимое блюдо, но никак не мог вспомнить, что это было. Торт? Салат? Что-то мясное? Какая-то национальная экзотика? Выпало из памяти. Это обеспокоило бы его меньше, если бы это был первый такой случай, но это было не так. Хелиарк забыл имя ассистентки профессора Юрайши и лицо своего босса, забыл, на какой улице располагался приют в его детстве, и ему стоило серьезного труда вспомнить точный год, когда он туда попал. Это все были мелочи, которые, наверное, он мог бы забыть и сам по себе — но Хелиарк не думал, что это он виноват. Его новое сердце стучало в груди, размеренно отсчитывая секунды его жизни, и — Хелиарк с каждым днем все больше в этом убеждался — с каждой секундой что-то у него отнимая. В день рождения Пертиры он постарался дать ей столько внимания, сколько мог. Нарвал цветов на соседнем лугу. Приготовил пирог. Нашел на чердаке и дочиста отмыл набор бокалов, чтобы вино, которое она раздобыла в деревне, пить культурно, а не из горла, как дикари. Пертира целый день странно смотрела на него, и только поздно вечером, когда она сползла с кровати — сегодня, в честь дня рождения, кровать вне очереди принадлежала ей — улеглась рядом и обняла его, он понял смысл этих взглядов. Хелиарк никогда не пытался строить с женщинами никаких долгосрочных отношений, он всегда считал себя созданным больше для работы, чем для семьи. У него бывали короткие ни к чему не обязывающие связи — обычно с такими же занятыми своими проектами коллегами — и Хелиарка это полностью устраивало. Но, если подумать, отношения с Пертирой действительно были самыми долгими и крепкими в его жизни. Они прошли испытание светом, она видела его таким, каким он сам не хотел бы себя видеть; может, стоило уже признать, что она и была той самой женщиной, с которой он мог бы прожить всю жизнь? В постели она оказалась неожиданно робкой и стеснительной — контрастом к тому, как вела себя обычно — и Хелиарк с радостью перехватил инициативу. Ему действительно не хватало этого — нежности, страсти, любви. Ему действительно было это нужно — чтобы убедиться, что его новое сердце может чувствовать так же, как и старое. Когда они перебрались на кровать, оказалось, что она вполне может уместить обоих. Вскоре после дня рождения Пертира призналась ему, что у нее давно была мечта расчесать его. Хелиарк знал, что у него красивые волосы: очень длинные, прямые, цвета темнеющего вечернего неба. В последнее время он, правда, не мог полноценно ухаживать за ними: мыть в тазике еще как-то умудрялся, упрямо отказываясь состричь хоть пол-ялма, а вот подолгу вычесывать — нет, поэтому обычно просто заплетал косу и делал вид, что так и должно быть. Когда Пертира, отчаянно краснея, призналась, что у нее руки всегда тянулись к его волосам, но она никогда ничего не позволяла себе, потому что это «ну, ты понимаешь, слишком интимно» — он с облегчением вручил ей расческу и расслабился. Пертира принялась за работу, радостно что-то напевая, но тут же осеклась. — А ты седеешь, — пробормотала она. — Что? — удивился Хелиарк. — Серьезно? Она показала ему прядь, и он заметил, что среди темной синевы тут и там мелькают белые нити. Пока он с недоумением рассматривал прядь, он ощутил острый укол тревоги, который появился — и тут же ушел. Это тоже было странно: Хелиарк покопался в себе, но понял, что это не его чувство, что он тревоги не испытывает. Это был не первый раз, когда его чувства казались подброшенными извне, но сейчас было не время размышлять об этом. Его собственным чувством был тупой ужас, заставляющий цепенеть. Несколько секунд прошло, пока Хелиарк смог собрать в кулак всю свою силу воли и улыбнуться. — После того, что я пережил — ничего странного. То ли еще будет, когда нас поймают. — Дурак, — всхлипнула Пертира, нервно засмеялась и толкнула ладонью его в плечо. «Чужая» тревога ушла, как и не было, а вот его собственный ужас — остался. Разве не говорили ему, когда делали модификации, что его внешность больше не изменится? Он сам видел профессора Юрайшу: выглядела она его ровесницей, но простейшая арифметика подсказывала, что ей должно быть около шестидесяти. Разве могли бессмертные вообще седеть? Впервые в жизни Хелиарк пожалел, что не расспросил профессора подробнее. Но где искать Юрайшу сейчас, он не знал — и изо всех сил постарался успокоиться и не думать о загадках, которые не получится разрешить. Профессор Юрайша нашла его сама. На исходе первого летнего месяца, когда скалы днем разогревались на солнце, а ночью медленно отдавали тепло, и спать можно было прямо на них, под открытым небом — чем они с Пертирой с энтузиазмом и пользовались — однажды утром она пришла. Хелиарк лишь недавно проснулся и теперь собирался идти за водой, умываться и готовить завтрак, Пертира еще спала, свернувшись калачиком на расстеленном на камне одеяле — когда он почувствовал беспокойство. Это было не его чувство, «чужое»; Хелиарк все еще не понимал, как это работает, но он слышал об эмпатии, и самой вероятной пока казалась версия, что искусственное сердце каким-то образом развило в нем эту способность. Но иногда бывало полезно — общение с Пертирой, например, упрощало. Сперва он решил, что это она, что ей снится что-то неприятное, и потянулся, чтобы обнять и успокоить — но тут же понял, что нет. Кто-то шел снизу, по дороге, которая не вела никуда, кроме этого домика, а значит — целенаправленно к ним в гости. Прежде, чем Хелиарк успел что-то сделать, хотя бы Пертиру разбудить, из-за деревьев вышла стройная светловолосая женщина. Одета она была просто, в штаны и куртку, на спине несла рюкзак — но неуловимый ореол царственности все равно окутывал ее, как и прежде. Подойдя поближе, профессор остановилась, заметив его. — Прошу прощения за мой внешний вид, — сказал Хелиарк. — Мы, знаете, не ждали гостей. Пертира заворочалась, разбуженная его голосом, и он набросил на нее одеяло. Профессор покачала головой. — Это я должна извиняться, ворвалась без предупреждения. Мне отойти в лес минут на десять? Пертира открыла глаза, сонно заморгала, увидела профессора и судорожно схватилась за край одеяла, подтягивая его к подбородку. Вопросительно глянула на Хелиарка — тот пожал плечами. — Просто отвернитесь, пожалуйста, чтобы я мог в дом за штанами зайти. Профессор принялась рассматривать ели ниже по склону, Хелиарк пошел в дом, там оделся, слушая, как на улице женщины ведут вполне светскую беседу о погоде — похоже, после первой растерянности обе вспомнили о манерах. Он взял платье Пертиры, вернулся к ней обратно и дождался, пока она натянет его. — Все, мы в более приемлемом виде, — радостно сообщила Пертира, и профессор снова обернулась к ним. — Я могу сесть рядом? К вам утомительно добираться. Хелиарк кивнул, и она, сняв рюкзак и уложив его у своих ног, села на край одеяла. Взглянула на Пертиру, долго рассматривала Хелиарка. — Вы изменились, — сказала после паузы. — Нельзя стать массовым убийцей и совсем не измениться, — парировал он, и профессор вздохнула. — Технически вы обвиняетесь в государственной измене и терроризме. Вы в общеимперском розыске, Хелиарк. Не нашли вас только потому, что Пертира считается погибшей при разрушении института, поэтому никто — кроме меня — не пытался искать вас в памятных для нее, а не для Хелиарка местах. Пертира, кажется, совсем не удивилась, а вот Хелиарк — да, и сильно. — Погибшей? Но почему? — Я бросила на руинах кое-что из своих личных вещей, которые всегда были при мне, — буркнула она. — Я сразу подумала, что нас свяжут, и хотела получить небольшую фору, но не думала, что ее хватит надолго. Честно говоря, я уверена была, что когда там не найдут моего тела, эта легенда рассыплется. — Там нашли фрагменты тела, которые посчитали вашими, — сказала профессор. — Но вы правы, рано или поздно правда всплывет, и тогда сюда приду уже не я. Оба промолчали: они это понимали. — И это не единственная дурная новость, которую я принесла. Император уверен, что вы прячетесь среди своих, среди граждан Гесса, и в последние месяцы количество репрессий против гессцев возросло многократно. Хватают за любое выражение недовольства, даже за недостаточную верноподданность на лице при упоминании императора, стегают кнутами, как бы наказывая за это, а на самом деле расспрашивая о всяких беглецах. Несколько десятков попали в трудовые лагеря, — Хелиарк открыл рот, и профессор оборвала его взмахом руки. — Вы не виноваты, на самом деле. Ситуация такова, что это началось бы и без вас. Экономическое и научное чудо, которое обещал император в начале правления, провалилось, государственный бюджет тратится на проекты вроде Вавилона и Веритасов, император живет все более и более роскошно, в то время как рядовой алдорец может позволить себе даже меньше, чем его отец до войны тридцать лет назад. До бунтов еще очень далеко, но император действует на опережение и уже нашел внутреннего врага, на которого можно безопасно перенаправить людское недовольство. Поэтому не вините себя, Хелиарк. Вы стали поводом, но не причиной происходящего. — Ты был прав, все становится хуже, — глухо произнесла побледневшая Пертира, и Хелиарк остро почувствовал исходящие от нее тревогу и стыд. — Ты был прав, а я ошиблась. — Не та правота, которая обрадовала бы меня, — ответил он, нащупал ее ладонь и сжал в своей. — Я должна спросить вас, Хелиарк, — профессор посмотрела ему в лицо. — Где двигатель Вавилона? — У меня, — ответил он. Ладонь Пертиры едва ощутимо дернулась, но он не видел смысла это скрывать. — Вы... что-либо с ним делали? — Мы пытались его вскрыть и достать сердце, — вместо него ответила Пертира. — Но поняли, что не сможем сделать это, не повредив или не разрушив его. Повисла тишина. Профессор Юрайша откинулась на одеяле, опершись на руки, посмотрела в небо. — Что ж. Теперь, думаю, настала моя очередь быть откровенной. Я убеждена в том, что новой войны не избежать, и сейчас я действительно не вижу другого выхода. Помните, как вы спросили меня, правда ли через несколько поколений мы исчезнем? — Хелиарк кивнул. — Тогда я дала вам правильный ответ, ответ, которого ожидают от королевы, которая смирилась со своим поражением, но все равно остается верной своему народу. Теперь дам честный. Правда, мы исчезнем. Но не потому, что ассимилируемся, а потому, что нас уничтожат. Мы всегда будем чуждыми и неудобными, и если император действительно выродится в тирана — оптимисты скажут, что он сейчас на пути к этому, но я пессимист, так что считайте, что он уже там — гессцев сгноят в лагерях и тюрьмах. Горстка, может быть, действительно выживет и ассимилируется, но большинство погибнет. И так глубокая тишина стала совсем уж гробовой. Внизу шумели деревья, солнце ласково согревало — а по спине Хелиарка полз холодок. Всей своей гесской кровью он чувствовал, что профессор права в каждом слове, и леденел от этого осознания. — Что вы собираетесь делать? — спросил он наконец. — Я собираюсь сражаться, — просто ответила профессор Юрайша. — Кто-то скажет, что я сошла с ума, и кучке гессцев не победить всю мощь империи, но я скажу так — война дает шанс на победу, как бы мал он ни был, непротивление же — верная гибель. Я собираю сторонников. Пока что нас относительно мало, но будет больше. У нас есть базы. Мы налаживаем разведку, финансирование и снабжение. Хелиарк, я бы хотела, чтобы вы присоединились ко мне. — Вы снова зовете меня воевать, — горько усмехнулся он, и она покачала головой. — Увы, мне очень жаль, но это все, что я могу предложить. Роскоши мирной жизни нет ни у меня, ни у моего сына, ни у вас — причем независимо от того, присоединитесь вы к нам или нет. И снова она была права, и даже Хелиарк не мог этого отрицать. — В качестве небольшой компенсации могу обещать две вещи. Во-первых, я научу вас полноценно управляться с вашей магией. У вас нет проблем с ее силой, если честно, я видела очень мало людей с такими показателями. Но вот контроль оставляет желать лучшего, что вы наверняка прочувствовали в полной мере, — Хелиарк скривился, и она улыбнулась. — Во-вторых, я сделаю все, чтобы найти способ провести обратную операцию и вернуть вам ваше сердце. Я не обещаю быстрого результата — к сожалению, никто, кроме покойной Эклипсы, не знает, как работает этот двигатель. Но я приложу все усилия, чтобы помочь вам. Пертира толкнула его в бок, и Хелиарк обернулся к ней. — Соглашайся, — по-суфлерски свистнула она и повернулась к профессору. — А это ничего, что я алдорка? Меня не выгонят из вашего подполья? Профессор смутилась, и Хелиарк понял, что пора и ему подать голос. — Ты не должна идти со мной на этот раз, — сказал он и тут же ощутил от Пертиры волну гнева, от которой перехватило дыхание. Она открыла рот, но он не дал ей заговорить: — Я уже втянул тебя в преступление и укрывательство преступника! Я не могу потащить тебя за собой на войну, если с тобой что-то случится, я... — Никогда себя не простишь, да? — ехидно спросила она. Ее злость была такой осязаемой, что Хелиарк отпустил ее руку и отодвинулся. — Какой ты тонко чувствующий, вы посмотрите. Может, подумаешь хоть раз о том, что чувствую я? Каково мне будет отпускать тебя на войну, с твоим сердцем и с твоим дурацким пацифизмом?! — Простите, — вклинилась профессор и встала. — Я не думаю, что должна быть свидетелем этой сцены. Хелиарк, я подожду на дороге, уверена, вы примете правильное решение. — Либо со мной, либо никак! — рявкнула Пертира, едва она отошла. — Ты алдорка! — крикнул в ответ Хелиарк. — В твоем случае это будет действительно государственная измена! Ты представляешь, что с тобой сделают, если захватят в плен?! — И где же меня с большей вероятностью захватят в плен — в бункере, полном сверхсильных гесских колдунов, или брошенную здесь в одиночку?! — Чем больше гесских колдунов в одной точке, тем более лакомая это цель! — парировал Хелиарк. — Я отказываюсь тащить тебя на войну, и это не обсуждается! Они продолжали переругиваться все то время, пока он собирал вещи, и в эмоциях Пертиры было все меньше злости и все больше горечи. «Я устал поступать неправильно. Пусть она будет в безопасности». Наконец она вышвырнула его рюкзак за на улицу, дождалась, пока он подойдет к нему, а потом захлопнула дверь с такой силой, что зазвенело стекло в окне. Хелиарк вздохнул, развернулся и принялся спускаться — туда, где возле деревьев ждала его профессор Юрайша. Она никак не прокомментировала ссору, свидетелем которой стала, и они просто двинулись по дороге вниз, бок о бок, думая каждый о своем. Хелиарк думал о Пертире. Он чувствовал себя настоящим чудовищем, но уверен был, что, оставаясь, она будет в большей безопасности, чем отправляясь с ним. — Я так и не спросила, — наконец нарушила тишину профессор. — Как ваше сердце? Он немного помолчал. — Если честно, есть вещи, которые меня пугают. Я стал забывать всякие мелочи, и я начал иногда ощущать эмоции Пертиры — раньше я этого не умел. Физически вроде бы пока все в порядке, кроме того, что я начал седеть, но то, что происходит с моей памятью... Я думаю, это оно. — Я искала в литературе, — призналась профессор. — Нигде не нашла случаев, подобных вашему. Кристаллы токсичны при долгом взаимодействии с человеческим телом — именно поэтому сейчас империя постепенно отказывается от магитех-протезов в пользу более простых механических. Но никто и никогда не пытался имплантировать кристалл в сердце — или, как в вашем случае, вместо сердца. — Теперь я еще и медицинский феномен, — криво усмехнулся Хелиарк и в тот же момент услышал шелест кустов. Здесь было мало монстров, за все время, что они прожили тут, Хелиарк видел всего двух или трех, да и те не заинтересовались им, будучи занятыми своими делами. Но внезапный шелест в кустах ничего хорошего все равно не сулил, поэтому он поднял руку, готовясь атаковать. Кусты зашелестели снова, и на дорогу вывалилась Пертира. Рыжие волосы стояли дыбом, она яростно отряхивалась, притоптывая и хлопая руками по бокам. — Да идите вон, муравьи, что вам надо от ме... — она подняла голову, увидела, что Хелиарк и профессор смотрят на нее, и смутилась. — Ой. Я попалась, да? Профессор пожала плечами. Пертира сделала шаг к ним, и теперь Хелиарк увидел, что глаза у нее красные — как будто перед тем, как броситься их догонять, она плакала. — Я не такой хороший ученый, как вы, — сказала она. — Но у меня есть теория. Кристаллы аккумулируют воспоминания жителей этого мира, верно? Может быть такое, что, оказавшись в теле человека, они начинают делать это... принудительно? И высасывать вообще все, к чему имеют доступ? Воспоминания, эмоции, саму личность? Это объяснило бы внезапную агрессию подопытного монстра — он, конечно, не мог объяснить нам, что происходило с ним, но если представить, что он забыл меня и утратил свои навыки взаимодействия с людьми... — Это возможно, — медленно произнесла профессор, и Пертира опустила голову. — Но тогда получается, что рано или поздно от Хелиарка ничего не останется. Ни его воспоминаний, ни... Аааааааа! Монстр-волк, по иронии, совсем такой же, как и тот несчастный подопытный, выскочил на дорогу позади нее, заклацал зубами. Не успев подумать, Хелиарк бросился ему наперерез, задвинул Пертиру за спину. Волк прыгнул — и ударился всем телом в сияющую сферу, окружившую их, а потом исчез в ослепительной вспышке. — Спасибо... — прошептала Пертира, а потом заговорила, на сей раз обращаясь только к нему. — Если моя теория верна, однажды ты проснешься другой личностью. Хелиарк перестанет существовать. И я хочу держать тебя за руку в этот момент. Хочу провести с тобой все время, оставшееся до этого мгновения. Разве это так много? Хелиарк молчал. Профессор Юрайша вздохнула у него за спиной. — Я не возражаю. Если вы так хотите отправиться с нами — я думаю, на базе найдется для вас местечко. Пертира по-детски подпрыгнула, крутанулась на каблуке и, крикнув: «Ну, теперь ждите, пока я тоже за вещами сбегаю», помчалась по дороге обратно к дому. Хелиарк стоял посреди дороги. «Правильно ли я поступаю? Хватит ли у меня сил спасать ее и дальше? Если она права — буду ли я помнить ее, чтобы спасать ее дальше?» У него не было ответа. С «бункером» Пертира угадала — база профессора находилась в холмах, в разветвленной системе пещер, защищенных толстенными воротами и целой сетью заклинаний. А вот с «полным сверхсильных гесских колдунов» — нет. Народу на базе хватало, но непохоже было, что в сопротивление набирали по силе магии — казалось, что берут любого, готового приносить пользу. — У нас пока мало действительно сильных, — извиняющимся тоном сказала профессор. — И тех, кто есть, приходится распределять по разным подобным местам. Но это изменится. Им с Пертирой отвели маленькую комнатку без окна, зато, наконец-то, с зеркалом, и Хелиарк получил возможность рассмотреть себя. Все было не так страшно, как он боялся — в волосах прибавилось седины, да еще бледноват он был как для начала лета... но не похоже было, чтобы сердце собиралось убить его прямо сейчас. Не успев обустроиться, Пертира уже с кем-то познакомилась и очень быстро нашла себе работу на складе: составляла списки необходимого, следила, чтобы жителям базы всего хватало. Для ее дотошной педантичности это подходило как нельзя лучше. Хелиарка профессор попросила заняться охраной: он каждый день совершал обход, проверяя и по необходимости обновляя защитные заклинания, отгонял монстров и уничтожал их гнезда. Закончив с этим, он отправлялся тренироваться; иногда к нему присоединялась профессор, но чаще он занимался один, раз за разом, часами отрабатывая упражнения на контроль магии. Они с Пертирой виделись только утром и поздним вечером, когда оба добирались, наконец, до своей комнаты, и Пертира много говорила, рассказывая о своей работе — так много, что Хелиарку иногда приходилось прерывать ее поцелуями. Он думал о том, что, наверное, будет вспоминать это время как один из самых счастливых периодов в своей жизни. Несмотря на все, что было в прошлом. Несмотря на приближающуюся войну. Пертира, кажется, тоже хотела верить в это. Однажды ночью она лежала под боком, свернувшись калачиком, положив голову ему на грудь. Сначала Хелиарк думал, что ей просто удобнее так, но потом понял — она слушает биение его сердца. Когда он почти провалился в сон, она вдруг сказала: — Оно стучит... совсем как живое. Не отличить. Может быть, я зря навела панику тогда? Может, не будет всех этих последствий? Ты ведь не монстр... Вдруг обойдется? От нее едва ощутимо тянуло страхом. Будто между ними протянулась горячая, пульсирующая нить. Он поднял руку. Даже в свете единственной свечи он видел, как истончилась кожа, как сильно теперь под ней выделялись все сосуды и сухожилия, какой бледной она стала — будто он в подвале все эти месяцы сидел, а не шатался каждый день на свежем воздухе в поисках гнезд монстров. Он точно помнил, что раньше его руки не выглядели так — но больше не испытывал ужаса по этому поводу. «Нет», — подумал он, но вслух ничего не сказал. Ему хотелось, чтобы она продолжала верить. Караван навьюченных чокобо он заметил издалека: птицы деловито, след в след, пробирались к воротам базы. Если они прошли так далеко, значит, тот, кто пригнал их, знал защиту и мог ее обойти. Хелиарк спустился с холма, движимый больше любопытством, чем ощущением опасности. Перед воротами караван остановился, и Хелиарк смог наконец-то с ним поравняться. Заметив его, с первого в цепочке чокобо спрыгнул мужчина в синей пластинчатой броне. Белокожий брюнет с сильно взъерошенными, торчащими во все стороны короткими волосами, он был молод — может, лет на пять младше Хелиарка. Ярко-синие глаза с любопытством оглядели его, задержавшись на лице. — Привет, — просто сказал парень. — Ты Хелиарк, да? Мама о тебе рассказывала. Я Ровен, я из юго-восточной базы, вот, привез кристаллы, — он похлопал чокобо по шее и полез за пазуху. — Вот, держи документы. Хелиарк взял у него стопку листков, просмотрел. В документах значился «груз кристаллов в научных целях». — Мне надо было проходить алдорские форпосты, хотя я пытался, конечно, тащить это нехоженными тропами, — буркнул Ровен, и Хелиарк понял, почему тот использовал именно чокобо — в преодолении бездорожья им не было равных. — Повезло, что империя, кажется, не воспринимает нас всерьез. — Это снабженцам отдай, они у нас занимаются распределением ресурсов, — ответил Хелиарк, протягивая листки ему обратно. — У вас есть отдельные снабженцы? — изумился Ровен. — Шикарно живете. У нас на базе я один за все отвечаю: и ресурсы, и финансы, и защита. Всегда подозревал, что мать специально меня так нагрузила, чтобы не воображал о себе. — Мать? — переспросил Хелиарк, беря за повод второго чокобо. Вместе они двинулись за ворота, остальные птицы потянулись за ними. — Юрайша, — ответил Ровен, и Хелиарк взглянул на него по-новому. Однажды — он не мог вспомнить, когда — профессор упоминала, что у нее есть сын. Получается, этот Ровен был законным принцем Гесса. Наверное, было справедливо, что он вкладывался в это дело больше, чем все остальные. Когда они завели всех чокобо внутрь и ворота закрылись, к Ровену подбежали работники склада, в том числе Пертира. Началась суета — кто-то проверял документы, кто-то разгружал тюки, кто-то расспрашивал его о том, легка ли была дорога и сильно ли зверствовали алдорцы на блокпостах. Хелиарка быстро оттерли в сторону, и он, не видя смысла больше здесь находиться, вышел за ворота и продолжил прерванный обход. Он очень сильно подозревал, что личный приезд Ровена связан в том числе с необходимостью увидеться с профессором. И если они обсуждали что-то, что касалось и его — он рано или поздно узнал бы об этом. Так и вышло. Ровен нашел их с Пертирой, когда они обедали, устроившись у одного из немногих окон на верхних ярусах базы. Пертире сегодня предстояло очень много работы с распределением привезенного, она уже предупредила, чтобы Хелиарк вечером ее не ждал и ложился спать без нее — поэтому он решил провести с ней хотя бы недолгий обеденный перерыв. — Хелиарк, есть разговор, — начал Ровен без предисловий, подойдя к ним, и только потом, кажется, заметил Пертиру. — Простите, прекрасная леди. Не знаю вашего имени, но прошу прощения, что прерываю ваш совместный обед. — Пертира, — сказала она, подняв на него взгляд. — Мы виделись утром, это меня с коллегами вы сегодня осчастливили авральной работой. Ровен прижал руку к груди. — Тогда простите дважды. Не против, если я присяду? Хелиарк пожал плечами и подвинулся на скамье — предназначенной для дозорных, обозревающих через это окно окрестности, но пока сигнальные заклинания справлялись неплохо, и настолько плотную стражу никто выставлять не видел необходимости. Ровен сел рядом. — Знаешь, что такое «проект Веритас»? — Читал об этом в газете еще до того, как сюда попал, — ответил Хелиарк. — Вроде как особая гвардия императора. Самые сильные бойцы империи, отобранные на конкурсной основе, кулак его мощи. — Так, да не совсем, — пробормотал Ровен. — В империи не рождаются настолько сильные маги, как в Гессе. Например, мы с тобой и для Гесса-то уникальны, но мы существуем — а для алдорской крови такая сила магии в принципе недостижима. Но наука империи безостановочно работает на военную мощь, поэтому выход нашелся: император отбирает самых сильных из тех, кем располагает — а потом усиливает их магию с помощью магитех-доспехов. Кусок хлеба встал посреди глотки, и Хелиарку пришлось совершить усилие, чтобы его проглотить. — Но это же очень опасно! Постоянный контакт кристалла с телом человека... — Ой, да не плевать ли, сколько их там передохнет? — неожиданно злобно спросил Ровен, и Хелиарк ощутил взметнувшуюся в нем волну... почему-то не злости, а чего-то другого. Чего-то более муторного и тяжелого. — Дело в другом. В этих доспехах Веритасы становятся равны самым сильным колдунам Гесса — таким, как ты и я. Чего не дарит империи природа, то она получит с помощью технологий. Повисла тишина. Нельзя было сказать, что новость о том, что вот-вот в империи появится целый отряд бойцов, каждый из которых способен разнести институт, как это недавно сделал Хелиарк, его обрадовала — но тревога была какой-то приглушенной, как будто не совсем настоящей. Даже тревогу сидящей рядом Пертиры Хелиарк ощущал лучше. — И что собирается делать профессор... Юрайша? — спросил он наконец. Ровен вздохнул. — А кто такие Мудрецы, знаешь? Хелиарк открыл рот, но его неожиданно опередила Пертира: — В культуре Гесса так называют лидеров, способных собирать и вести за собой людей. Мудрецами называют почти всех великих королей прошлого. Кроме всего прочего, поскольку магия в культуре Гесса тоже играет важную роль, образ Мудреца непременно связан с ней. Не каждый сильный маг удостаивается звания Мудреца, но каждый Мудрец — непременно сильный маг. Хелиарк изумленно уставился на нее, она пожала плечами: — Я живу и работаю среди гессцев, я должна разбираться в вашей культуре хотя бы на уровне «поддержать разговор». — Леди Пертира, мне кажется, работа на складе слишком проста для женщины таких талантов, — оценил Ровен и снова повернулся к Хелиарку. — Так вот. У матери появилась идея. Если у императора будет восемь Веритасов — по одному на каждую стихию — то она хочет найти восемь Мудрецов. Самых сильных магов из всех, кого родил Гесс. Щит, который остановит железный кулак в магитех-доспехах. Хелиарк молчал. «Зачем-то ты мне это рассказываешь». — Я — лед, — просто сказал Ровен. — Ты, я так понимаю, свет. Готовься, очень скоро проверку охранных заклинаний ты будешь вспоминать с ностальгией. Пертира сообразила раньше, чем он — накрыла его руку своей ладонью, успокаивающе погладила. Но Хелиарку не было страшно. Почему-то мысль о прямом противостоянии с самыми сильными воинами империи не внушала ему ужаса — и он впервые задумался, почему. Профессор в личном разговоре слова Ровена подтвердила, но недовольно скривилась. — Это вопрос не сегодняшнего и не завтрашнего дня, скорее всего, в отдельной команде Мудрецов не будет необходимости до самого начала войны. Я всегда удивлялась, почему, с такой склонностью делать поспешные выводы и торопить события, у Ровена не пламя основная стихия. Работайте спокойно, Хелиарк. Кстати, как вы себя чувствуете? Вы бледноваты, это усталость или?.. Он немного помолчал, думая о том, говорить или нет. Потом решил сказать. — Мне кажется, я больше не могу ощущать эмоции в полной мере. Они как будто приглушены. Я должен быть счастлив, но испытываю лишь слабую радость. Должен быть в ужасе — но вместо него только беспокойство. А эмоции окружающих меня людей — наоборот, все острее. Профессор потерла лоб в глубокой задумчивости. — Эмпатия, как правило, врожденная. Она точно не проявлялась раньше? — Нет. Это началось после операции. — Скорее всего, у вас все-таки были какие-то латентные способности, но они не развились должным образом, а кристалл подстегнул их, — пробормотала она. — Простите за такой вопрос и можете не отвечать, если сочтете его слишком бестактным. У вас есть романтические отношения и наверняка регулярная интимная жизнь. В этой сфере... все нормально? Хелиарк молчал. Профессор снова потерла лоб. — Что ж. Я уверяю вас, мы делаем все возможное. Я передала двигатель для изучения своей лучшей научной команде, если сердце можно из него извлечь — они это сделают. Продержитесь еще немного, Хелиарк. Он деревянно кивнул и вышел, и снаружи, привалившись затылком к двери, мучительно выдохнул. Удивительно, как она угадала, потому что в последнее время близость с Пертирой уже не приносила ему того наслаждения, что раньше. Дело было не в Пертире — Хелиарк все еще считал ее очень привлекательной девушкой и даже не рассматривал других женщин — но это была более трезвая, рассудочная оценка, чем искренняя страсть. Хелиарк был молодым мужчиной и всегда обладал обычным для своего возраста уровнем желания. Он не сомневался в своем влечении — всю жизнь его привлекали женщины и женские тела. Он действительно любил Пертиру. Казалось, все это должно было стать залогом бурных и полных удовольствия ночей, но... Но похоже было, что его желание медленно отмирало вместе с его эмоциями и воспоминаниями. Пока что ему удавалось скрывать это от Пертиры, но он не знал, надолго ли его хватит, и как она отреагирует, когда поймет. «Продержитесь еще немного». Он покачал головой. На следующий раз Ровен явился телепортом — возник из ниоткуда в пяти шагах от Хелиарка. Тот как раз заканчивал проверку заклинаний, и только упорные тренировки контроля помогли ему не снести Ровена потоком ослепляющего света. — Сдурел? — спросил Хелиарк. — А если бы я пришиб тебя? Ровен был бледно-зеленый, он с трудом отполз к ближайшим кустам и там согнулся пополам, содрогаясь в рвотных позывах. Хелиарк вздохнул. Заклинание телепорта, несмотря на свою теоретическую полезность, требовало очень долгой подготовки, высасывало огромное количество магии, да и эффекты после перемещения никому не нравились — и поэтому оно так и не вошло в широкий обиход. Хелиарк подошел поближе — проверить, не нужна ли Ровену помощь — и ощутил от него ту же самую эмоцию, которую уже чувствовал раньше, когда тот говорил о Веритасах. Не злость, не боль, а что-то посередине, тяжелее, чем огорчение или разочарование. Ровен выпрямился, наколдовал себе полную пригоршню снега и вытер рот. — Ненавижу телепорт, — прохрипел он. — Но иначе никак, пешком я бы целый день добирался, он бы успел сбежать... А я хочу посмотреть в его лицемерную рожу еще хотя бы раз перед тем, как мы начнем войну. — В чью рожу? — не понял Хелиарк. — О ком ты говоришь? Ровен поманил его за собой. Вместе они вышли на дорогу, прошли несколько цепочек заклинаний и оказались снаружи. Все это время Ровен молчал, а Хелиарк не расспрашивал. Впрочем, когда через несколько сотен ялмов Ровен повернул с дороги на едва заметную тропинку среди холмов, Хелиарк догадался, куда они идут. Не так далеко от базы повстанцев, за холмами, находилась имперская военная база. Поначалу Хелиарку показалось странным такое расположение, но профессор пожала плечами: «Если мы считаем это место подходящим, то что удивительного в том, что имперцы тоже так думают?» У нее был разработан целый план уничтожения вражеской базы в первые часы войны, Хелиарк ознакомился с ним — и счел соседство приемлемым. Тем более, что имперцы о нем, похоже, не догадывались — магическая защита у них была не в пример слабее, и, похоже, у них не было достаточно компетентных магов, способных почувствовать вблизи гесскую охранную магию. Сейчас Ровен вел его прямиком к алдорской базе, они шли и шли, преодолевая подъемы и спуски, пока наконец вдали не замаячили строения. Тут Ровен лег на землю, жестом показав Хелиарку сделать так же — и тот послушался. Ровен снял с пояса футляр, достал оттуда подзорную трубу и через нее уставился на базу. — Ах вот ты где, — пробормотал он, и его чувство стало сильнее, таким сильным, что Хелиарк наконец-то смог его идентифицировать. Это была обида. Ровен протянул трубу ему, и Хелиарк посмотрел через нее. В отличие от них, алдорцам не нужно было скрываться, солдаты маршировали на плацу под открытым небом. Хелиарк видел ровные ряды мужчин в форме, офицера перед ними, а вдали — еще двоих. Один был в массивных черных доспехах, и у Хелиарка при виде него поднялись дыбом волосы на затылке. Он все еще не мог испытать ужас в полной мере, но всей шкурой почувствовал, насколько опасен этот воин. Вторым был молодой светловолосый мужчина в алом пальто — даже на таком расстоянии было видно, какое у него загорелое, обветренное лицо. — Видишь блондина? — негромко спросил Ровен, и Хелиарк кивнул. — Это Раген. Один из самых многообещающих молодых офицеров в Алдоре, обладатель ордена, врученного самим императором. Поговаривают, что он — один из будущих Веритасов. Мой дорогой братец. — Твой... что? — изумился Хелиарк. Он понятия не имел о наличии у профессора второго сына — она всегда говорила о Ровене в единственном числе. Тот издал глухой смешок. — Ага. Мы с ним близнецы... ладно, на самом деле нет, он приемный, но мы одного возраста и всю жизнь считали себя близнецами. Росли вместе, мама нас воспитывала на одних и тех же сказках, одних и тех же книжках. А теперь он — цепная псина императора. Мама говорит забыть о нем, он сделал свой выбор так же, как и мы, но я не могу. Он встал во весь рост, ветер рванул волосы и синюю полу плаща. — Я пошел, скажу брату пару слов. Впечатление было несколько смазано тем, что последствия телепорта еще не прошли — Ровен пошатнулся и прижал ладонь ко рту. Поэтому Хелиарк успел крепко схватить его за плащ. — Все-таки сдурел, — сказал он. — Хочешь нас всех подставить? — Отпусти, — сдавленно произнес Ровен. — Ни за что! На тебя набросится вся база, мне придется идти тебе помогать, а я, между прочим, в розыске! Кроме того, видел того второго, в доспехах? — Не знаю его, — ответил Ровен, но, похоже, Хелиарку удалось добиться своего — теперь в его голосе зазвучало сомнение. — Он очень силен, и у него стихия — тьма, когда она такая могучая, я хорошо чувствую, — сказал Хелиарк. — У Рагена тоже, — буркнул Ровен и сел на землю обратно, скрестив ноги. Хелиарк отпустил его плащ и застонал, закрыв лицо ладонью. — Серьезно? Ты привел меня, чтобы подставить под удар двух имперских магов тьмы, один из которых потенциальный Веритас, а второй просто ненормально, как для алдорца, силен? Ровен, когда и чем я успел тебе так насолить?! — Я не... — начал тот, прокашлялся — и Хелиарк понял, что теперь от него тянет стыдом. — Я не специально. Я вообще взял тебя с собой только потому, что ты оказался рядом. Так-то мой план был дать Рагену по роже, а в идеале еще и заблевать его после телепорта. Ты просто не представляешь, как сильно я его ненавижу. Меня трясет от одной мысли о нем. Представь, что там был бы твой самый страшный враг — неужели тебе не захотелось бы обменяться с ним парой ударов? Хелиарк вспомнил женщину-виеру, ученую, разработавшую двигатель Вавилона. Он забыл ее имя — вылетело из памяти — но хорошо помнил ее слова. «Ваше сердце очень пригодилось бы мне». — Я убил ее, — сказал он. — Но после этого все стало только хуже. Ровен сидел на земле, сгорбившись, опустив плечи, он переживал смесь боли, стыда и обиды — и Хелиарк после минутного колебания положил руку ему на плечо, надеясь, что получилось достаточно поддерживающе. От профессора поход ко вражеской базе скрыли, но скрыть появление Ровена не удалось: еще три дня после этого ему пришлось отлеживаться в одной из свободных жилых комнат, периодически наведываясь к тазику. А вот Пертире Хелиарк рассказал правду — вечером, когда она расчесывала его перед тем, как лечь спать. — Не то чтобы я его не понимала, но мне казалось, он умнее, — со вздохом оценила она, дослушав. — И профессора я тоже понимаю. Будь я лидером сопротивления, я бы тоже наличие приближенного к императору сына скрывала. Хелиарк поймал ее руку, прижал к губам — и тут же понял, что сделал это, чтобы показать свою любовь, а вовсе не потому, что действительно хотел этого. — Мне бы хотелось, чтобы эта тема всплыла в разговоре с ней, — признался он. — Чтобы понять, что она на самом деле чувствует. — Выгодная какая эта твоя новая эмпатия, — буркнула Пертира, и он ощутил ее тревогу и печаль. — Хелиарк... Знаешь, ты меняешься. Он промолчал. Она отложила расческу в сторону, обняла его, уткнувшись лицом ему в шею, но печаль никуда не ушла. — И я не про внешность сейчас, хотя ты уже наполовину седой. Ты меняешься изнутри. Я пытаюсь не придавать этому значения, делать вид, что ничего не происходит, но... Хелиарк, сколько у нас еще времени? Нет, даже не так — у нас вообще есть еще время? Хелиарк обернулся к ней, заключил в объятия — вот сейчас он действительно захотел это сделать — и почувствовал, как на его грудь капают слезы. «У нас вообще есть еще время?» Этот вопрос не покидал его. Он так много забыл из своего прошлого, он мог забыть кого-то, с кем познакомился вчера, а эти слова никак не желали уходить. Через несколько дней его вызвала к себе профессор. — Вот здесь, у реки, нам нужна еще одна база, — сказала она, показывая на карту. — Основная подготовка уже проведена, остальным я хотела бы, чтобы занялись вы, Хелиарк. Защита, каналы снабжения, разведка местности — обычные дела. Люди там есть, и можете взять с собой специалистов из этой базы, которых посчитаете полезными. — Когда я должен отправиться туда? — спросил он, рассматривая карту. Местность была низинная, судя по всему, болотистая, а значит, система защиты должна была строиться иначе, чем здесь, в холмах. «На ровной местности проще ставить барьеры, но сложнее — сигнальные заклинания, если нет достаточно высоких точек...» — Как можно быстрее, — ответила профессор. — Я понимаю, что вам нужно время на подготовку, но я бы не хотела, чтобы вы затягивали. Кстати, сообщите Пертире, чтобы передала дела на складе — вы ведь наверняка возьмете ее с собой. Хелиарк кивнул, чувствуя, как сдавливает грудь — и на этот раз это была его собственная эмоция. После разговора с профессором он отправился прямиком на склад. Пертира сидела там за столом, закопавшись в какие-то списки, то и дело лохматя рыжие волосы пальцами — так что те напоминали языки пламени даже сильнее, чем обычно. — О, привет, — обрадовалась она, заметив его, и тут же понизила голос до шепота. — Пожалуйста, скажи, что ты пришел спасти меня от этой нудятины. — Может быть, — тоже шепотом ответил он. — Пойдем прогуляемся? Она радостно вскочила, крикнула: «У меня перерыв!» — куда-то в глубину склада, а затем они вдвоем преодолели путь до ворот, вышли за них — и оказались снаружи. Пертира глубоко вздохнула, подняла голову, подставляя лицо под солнечные лучи. Стояла середина осени, многие деревья уже пожелтели, но было еще достаточно тепло, чтобы гулять. — Как я рада выбраться наружу, ты не представляешь. Это не жалоба, я понимаю, во что ввязалась, но все-таки возможности пройтись среди деревьев очень не хватает. — Здесь как раз есть небольшой лес неподалеку, — сказал Хелиарк. По дороге им встретился один заблудший монстр, маскирующийся под растение, явно мигрировавший откуда-то с наступлением осени — летом Хелиарк таких тварей здесь не припоминал — но в остальном их путь напоминал прогулку. Они болтали о работе, о том, что делала Пертира и что ей еще предстояло сделать, и от этого тяжесть в груди Хелиарка с каждым шагом все сильнее росла. Наконец они оказались под сенью деревьев. Листья пожелтели неравномерно — некоторые деревья уже полностью оделись в багрянец, а некоторые стояли почти совсем зелеными, и от этого буйства красок у Хелиарка на секунду закружилась голова. Но Пертира восхищенно вздохнула. — Какая красота... Что ж, о чем бы ты там ни хотел поговорить, я рада, что это произойдет в таком чудесном месте. Ну конечно. Ему не стоило надеяться, что она не раскусит его. — Я уезжаю, — просто сказал Хелиарк. — Нам нужно подготовить новую базу, профессор хочет, чтобы это сделал я. Это надолго, месяцы. Пертира задумалась, потом разочарованно щелкнула языком. — Как это невовремя, я только успела вникнуть в эти списки товаров и начать их как-то упорядочивать. Но ладно, раз надо, значит, надо, но дай мне пару дней передать дела. — Ты остаешься, — ответил Хелиарк. — Я уезжаю один. Секунду она молчала, смотрела ему в лицо. Потом издала нервный смешок. — Серьезно? Ты пытался провернуть этот фокус уже дважды, с чего ты взял, что в третий раз результат будет другой? Хелиарк сделал несколько шагов, уставился на одетое в багрянец дерево — лишь бы не смотреть на нее. — Потому что на сей раз все по-другому. Помнишь, ты спросила меня пару дней назад, есть ли у нас еще время? Так вот, его нет. Хелиарк исчезает, я чувствую это. Кристалл жрет его, жрет его память, его чувства, его мысли, его тело. Когда ничего не останется, возможно, я умру. Но Хелиарк умрет раньше, уже очень скоро. Грудь пронзила острая боль: это страх и печаль Пертиры так отозвались в нем. Но когда она заговорила, ее голос не дрожал. — Помнишь, я говорила, что хочу быть с тобой до конца? Я не отказываюсь от своих слов. — Это опасно, — сказал Хелиарк. — Если у меня не будет чувств к тебе, если я не буду тебя помнить, я смогу подставить тебя под удар, если мне покажется это рациональным. Я не хочу этого, не хочу даже риска этого. Поэтому я прошу тебя остаться здесь — среди людей, которые уже стали тебе друзьями. Пертира молчала, но по ее эмоциям Хелиарк понимал, что больше всего ей хочется заплакать, и держится она только из глупой гордости. Он взглянул на нее — она кусала губы. — Мы больше не встретимся, да? — горько спросила она. — Да, — ответил он. — Когда я вернусь оттуда, Хелиарка уже не будет. И поэтому я хотел кое о чем тебя попросить. О прощальном подарке. — Подарке? — Да. Я хочу, чтобы ты дала мне новое имя. Если Хелиарк умрет, называться его именем дальше будет как-то... нечестно. Пертира вздохнула. Огляделась вокруг, будто в поисках вдохновения. — Хорошо. Но я тоже хочу от тебя прощальный подарок. Обещание. Когда все это закончится, и ты вернешь себе свое сердце — обещай, что мы встретимся снова. Повисла тишина. Шелестели листья, щебетала какая-то не улетевшая на зимовку птица. Пертира вся была — сгусток боли, и Хелиарку хотелось обнять ее, но он уверен был, что сделает только хуже. И тогда он просто сказал: — Обещаю. Она улыбнулась — тень той улыбки, что была раньше. — А насчет имени... Знаешь, ты всегда был для меня как солнце. И я не про твою силу сейчас. Твоя доброта, твое тепло, твое стремление поступать правильно и помогать людям... Ты согревал меня очень долго, с того самого момента, как мы познакомились. Поэтому я хочу, чтобы твое новое имя было «Сол». — Сол... — повторил Хелиарк, словно пробуя имя на вкус. — Тебе не нравится? Он покачал головой. — Нет, почему же. Хорошее имя. Пусть будет Сол. Пертира снова улыбнулась, развернулась и двинулась к базе. Он за ней не пошел.