Невеста Полоза

      Он практически потерял ощущение времени, всё слилось в единый бесконечный вечер под этими сводами, которые начинали немилосердно давить. И от этого ощущения нельзя было скрыться нигде. Даже покидая Гнездо, которое то казалась ему самыми уютным местом в мире, то тёмной клеткой, чьи невидимые прутья сжимали до полной невозможности дышать, легче не становилось.       И тогда приходила злость. На себя, что не может выдержать, вроде и ничего при этом не делая, на Полоза, который то и дело исчезал на своей «работе», оставляя его одного нести эту монотонную вахту. На судьбу, а вернее, на собственное проклятое любопытство, которое завело его аж в Подземное Царство… Разумеется, всё имеет конец. Но прошло всего около трёх месяцев, а ждать окончания предстояло целых три года. Сейчас этот срок по ощущениям уходил куда-то в тёмный тоннель времени и стремился к бесконечности. Наверху, наверное, выпал первый снег. Полозы давно уже начали сползаться сюда с поверхности. Они копошились в расщелинах и углах, сворачиваясь в клубки или по одиночке, и засыпали до весны. Мельком подумалось, что когда они проснутся, хотя бы так он узнает точно, что она наступила.       Иван в который раз тяжело вздохнул и раздраженно откинул книгу. Читать осточертело тоже. Он в очередной раз взглянул на лежащее в открытом коробе зеркало, куда до сих пор не отваживался заглянуть. Потому что знал — стоит взять его в руки, и он уже не сможет запретить себе желать увидеть дом и сестрёнку. И опасался окрасить свою меланхолию в совсем уж чёрные цвета.       Частенько, чтобы хоть немного успокоиться, он ходил на холодное озеро в центре большой пещеры, когда Полоз был «дома». Плавание в глубоких водах всегда бодрило. Холодная вода дарила ощущение невесомости, вымывала из головы уныние, движения давали нужный тонус и помогали сбросить копившееся напряжение. Жаль, что этого хватало ненадолго.       Ещё одной отрадой было играть со Стешкой, которая, похоже, не собиралась засыпать в отличии от сородичей, и не покидала его ни днём ни ночью. Сама змейка была забавной и привязалась к нему с первого дня. Она обожала ползать по его рукам, обвиваясь между пальцами, ловко переползая туда и сюда, а Иван пытался схватить её за самый кончик хвоста. Когда ему удавалось, она шипела разочарованно, но долго обижаться не умела, и вскоре игра начиналась снова.       Но самым главным, что помогало не отчаиваться, было, собственно то, ради чего он здесь находился. У Ивана быстро вошло в привычку подходить к яйцам с Хранителями приблизительно раз в пару часов, проверяя, что прожилки ровно светятся, они чуть теплее окружающего воздуха, и это значило, что всё в порядке. Так объяснил Полоз. Также он заразился от него привычкой разговаривать с «малышами», что-то им напевать, хотя и ловил себя на том, что выглядело бы странно. Если бы кто-то мог его здесь видеть. Иногда Иван и сам удивлялся, откуда в голове всплывали все эти детские стишки, песни и колыбельные. Ну а сказок он и так помнил великое множество, и ещё далеко не все рассказал. На самом деле он подозревал, что всё это может и не нужно. Ну кто поёт и рассказывает сказки пускай и волшебным, но всё же зародышам? Но занятие помогало ему сохранять хоть какую-то стабильность и ощущение собственной нужности.       В условии отсутствия внешних ориентиров по времени, он даже не мог сказать, который день и час, засыпал и просыпался, когда придётся. В подземном мире не существовало понятия времени суток, а часы его остановились ещё в тот день, когда он сюда спустился, да так и не пошли снова. Чтобы как-то считать дни, он попросил Полоза раздобыть ему календарь и отмечал его ежедневные «обходы» хотя бы так ориентируясь. На вопрос, как с этим справляется сам подземный Царь, тот в очередной раз пожал плечами и ответил, что просто знает, который сейчас день и время суток. Хорошо быть волшебным. Хотя бы можно было сверять с ним свой приблизительный календарь. Правда, когда Иван его доставал при нём, Полоз обычно мрачнел, хотя и старался не подавать виду.       Но вот так, общаясь практически круглые сутки, было сложно не научиться ловить малейшие оттенки настроения. Поначалу они много разговаривали, но со временем тем для разговоров стало меньше. В жизни не происходило ровным счётом ни-че-го.       Гнездо постепенно обрастало вещами, и вскоре Иван вообще почти перестал покидать его, позабыв про свою комнату. Уходя, он почти сразу начинал чувствовать беспокойство. Как будто в его отсутствие могло что-то случиться. И однажды так и произошло.       Измученный своими раздумьями, Иван захотел побыть «совсем один», и как только Полоз вернулся, сказал, что пойдёт к себе и едва ли не бегом отправился в почти пустую теперь комнату. Погасив все огоньки кроме одного, съехал спиной по стенке в дальнем углу и уронил голову на руки. Сколько он просидел так — вроде бы не очень долго, когда в голове встревоженным шипением раздалось:       — Тсссаревитшшш, тссаревичшш, гнзддд, сейчшшшасссс… — кажется, этой змеи он раньше не видел, длинный красно-коричневый в серый ромбик полоз кружил по комнате, раздражая, как мигающий семафор. — Сейтшшшассс.       — Да понял я, не шуми, — он поднялся и направился назад.       — Извини, что не дал отдохнуть, — Полоз ласково приобнял, и Иван подавил желание раздраженно скинуть его руку. Мгновенное напряжение не осталось незамеченным, змей тут же отпустил его и отступил на шаг. — Граница открылась. Если навские твари уже разбежались, это может быть надолго. Но я постараюсь вернуться, как только всё улажу.       Иван обреченно кивнул. И только сейчас обратил внимание, насколько осунувшимся выглядит его супруг. И вспомнил, что на самом деле он практически не выходил отсюда тоже, оставляя его одного как можно меньше и давая возможность проводить время если не на воле, то хотя бы не в тесноте Гнезда. А ведь оно ещё и забирало силы… и чем больше в нём было яиц, тем больше требовалось отдавать. Может Полоз и радовался, что их было много, но и цена была соразмерной. И вот теперь ему нужно идти, вместо того, чтобы отдыхать — вернулся Полоз совсем недавно.       Запоздало шевельнулось сожаление. Он поднял было руку, чтобы хотя бы погладить по плечу, что-то сказать, но змей уже направился к выходу, на ходу превращаясь. Шорох чешуек о камень затих вдали.       Время тянулось особенно долго. Впервые подумалось, а может ли быть так, что кто-то окажется если не сильнее, то настолько сильным, чтобы нанести вред Змеиному Царю. Тем более сейчас, когда он отдавал столько сил не только своей работе, но и Хранителям, проводя всё свободное время в Гнезде. Да ещё и старался всё это время как-то поддерживать Ивана: разговаривать с ним, рассказывать что-то интересное, приносить хотя бы изредка новые книги и вещи. Приходя не заваливался спать, а играл с ним в шахматы, хотя иногда и начинал клевать носом уже на второй партии. И ложился только когда Иван едва ли не пинками заставлял его.       С той ночи они оставались спать вместе. Полоз чаще всего обращался, сворачиваясь, а потом занимал едва ли не всю поверхность. Пару раз Иван и вовсе просыпался, уже падая с края. И вставал, смеясь и ругаясь одновременно, спихивая наглую рептилию на «его половину». Но к утру всё равно просыпался, сиротливо ютясь на краю. В конце концов вопрос решился, когда он сообразил укладывать часть колец поверх. Выяснилось, что змеи обожают греться, и во сне, чувствуя тепло, Полоз инстинктивно подползал, пока не спихивал его.       С таким режимом и подавленным состоянием сильного желания близости практически не возникало. Время от времени условным утром Иван всё же просыпался в сносном настроении, будил дремлющего рядом змея, и они занимались любовью, хотя и без того пыла, что был в тот, первый раз. Как и тогда, вокруг медленно разогревалось, Гнездо поглощало жар их тел, свечение усиливалось, но это не длилось долго. Всё чаще обоих уже после пробуждения преследовало ощущение усталости и апатии.       Иван решил, что поговорит об этом, как только Полоз вернётся. Если он что и знал об отношениях, так это то, что чем дольше молчишь о проблеме — там сильнее она разрастается. И если кто-то и знал, что с ними происходит — так это змей, который переживал всё это не в первый и даже не в десятый раз. До этого Иван подсознательно избегал темы, не особо желая вдаваться в подробности его прошлых браков. Как ни крути, а чем больше он узнавал характер и образ мышления Полоза, тем больше он ему нравился. А вместе с этим сильнее грызла ревность по отношению к тем, к кому он вот так же…       Если раньше главной бедой была скука, то теперь Ивана терзало беспокойство. Время шло, и не в силах сидеть на месте он мерил шагами небольшую пещеру, наворачивая круги. Стешка ползала следом, но потом умаялась и свернулась в уголке, провожая своим немигающим взглядом. По ощущениям, давно истекли и четыре часа, и полдня.       В течение этих месяцев Иван всё реже вспоминал, что такое голод. Он чаще только пил воду, которая растворялась словно без остатка. Какое-то время Полоз таскал ему пищу — приготовленную на костре рыбу и птиц, мелкую дичь, ягоды и яблоки, какие-то корешки и прочее, что мог найти, не прибегая к общению с людьми. Как-то раз приволок кучу картошки, которую опять же готовил понемногу где-то наверху. Было неловко нагружать его ещё и этим. Но раз уж сам он выйти никуда не мог… но мало-помалу он ел всё реже, хотя и мог проглотить больше пищи. И однажды понял, что уже и не помнит, чтобы ему хотелось есть. Змей покивал, заверив, что так и должно быть. В Подземном Царстве его время не замерло совсем, но течёт медленнее, и теперь вполне хватало одного приёма пищи в неделю, а то и две. Причём предпочтение он отдавал исключительно мясу, без аппетита глядя на любимые некогда зимние хрусткие яблоки. «Теперь я тоже немного змея» — усмехнулся тогда Иван и Полоз кивнул: «Вообще, да, так и есть». Иван тогда не понял, серьезен он или шутит.       А сейчас мысли не давали покоя ни на секунду. Он попытался даже спросить Стешку, знает ли она, где сейчас Царь. В ответ змейка лишь закрутилась, неразборчиво шипя:       — Шшшёллл, неззздессссс…       И Иван оставил её в покое, поняв, что ничего нового она ему не скажет. То, что Полоза здесь нет, он знал и сам. Каким-то образом, когда он был здесь, внизу, всегда становилось спокойнее. А сейчас его отсутствие ощущалось всё острее. И чувство собственного бессилия накатывало всерьёз. Хуже нет — ждать, да догонять. Он бы догнал. Не стал бы по-глупому тогда отталкивать. Пожелал бы доброго пути да проводил поцелуем, как супругу-то положено… да что теперь. Теперь бы вернулся. Живой и здоровый. Просто вернулся.       Через какое-то время усталость всё же взяла своё и он сначала присел, а потом и лёг, уткнувшись в подушку, хранившую след его запаха — чем-то сродни прелой листве и сухому камню. Задремал. Проснулся, прислушиваясь — тишина. Проклятая тишина. Привычный фон присутствия в Царстве спящих змей уже давно не отвлекал. Поднялся, даже чуть выглянул за пределы пещеры, послав вперед несколько огоньков. Это было безопасно. Но там царила та же тишь, лишь мерно капала вода с высоких сводов. Так прошли ещё бесконечные часы, зациклившиеся на двух действиях — подходить к «детям», проверяя состояние, и возвращаться к порогу пещеры, вглядываясь в прячущуюся возле стен темноту, которую не разгоняли даже летающие огоньки.       Наконец он уловил шорох, сперва показавшийся наваждением — слишком долго он ждал этого. Иван встряхнул головой, и прислушался снова. Всё-таки что-то есть… Звук то замирал, то раздавался снова. Полоз так не двигался, а если это всё-таки он, значит, с ним что-то не в порядке.       Это был он. Поначалу показалось, что всё хорошо — чёрное длинное тело нарисовалось в тусклом свете, и если обычно он стелился, едва ли не над полом, чуть изгибаясь, гордо приподняв голову, быстро покрывая приличные расстояния, то тут движения шли словно рывками, после чего на какое-то время ложился полностью, собирая силы для следующего дёрганого рывка. Когда до пещеры ему оставалось совсем немного, Иван, на секунду обернувшись назад не выдержал, и вылетел навстречу, падая рядом, обхватывая руками змеиную голову. Даже глаза словно бы потускнели. С близкого расстояния было видно, что чёрная чешуя покрыта кровью. На боку не хватало кусков шкуры и плоти, обнажились белые рёбра, которые сейчас судорожно поднимались от попыток двигаться, по-видимому, причиняя невыносимую боль.       — Что ты… как же… — слова не складывались. — Что мне…       — Назад… Иван, прошу, вернись. Я… сам.       — Какое сам? — не слушая его, он попытался поднять тяжёлое, словно закаменевшее тело, но чуть не упал. — Ты же умрешь так!       — Не умру. Иди. Полежу и… приду. Знаю, ты устал. Сейчас, — он сделал ещё усилие продвинувшись едва ли на метр, раскрыв широкую пасть, как будто не хватало воздуха.       Сам не зная, как, со второй попытки Иван всё же затянул на плечо более широкую часть, чтобы сгибаясь, понемногу дотащить до пещеры, благо туда было рукой подать. По дороге Иван молчал, хотя сказать хотелось много чего. Ну а Полозу видимо, было больно даже думать.       Наконец, оказавшись внутри, свалил свою ношу на пол — о том, чтобы взгромоздить её на поверхность ложа, речи не было. Тут же кинулся проверять — порядок, похоже его отлучка в пару минут не сильно повредила — если свечение и стало меньше, то различить это глазом не представлялось возможным.       Может быть, и не лучшим решением было принести раненного змея именно сюда — но другого у него не было. Относительно чистый кусок ткани, вода… смывая кровь, обнаруживал всё новые рваные раны. Такие могут оставлять когти, зубы… что ж за зверь? Страшнее всего было сбоку, где за ребрами были видны белые плёнки, за которыми — внутренности. Рану хотелось как-то обработать, но ни бинтов, ни лекарств… Кровавые разводы вряд ли принадлежали Полозу — вроде бы у змей крупные сосуды располагаются глубоко. Иван не сильно разбирался, но лучше делать что-то, чем вообще ничего. Поэтому прикрыв самые ужасные места обрывками ткани, постепенно дошёл до морды, из которой иногда всё же мелькал чёрный раздвоенный язык. Если бы не это, сказать, жив ли ещё Полоз было сложно — он не шевелился и не говорил. Иван сел прямо на пол и привалился к стенке, с трудом устраивая тяжёлую голову у себя на коленях.       — Эй… чем тебе помочь? — остальные расспросы могли подождать. Хотя бы до того времени, когда Полоз перестанет помирать тут, у него на глазах. — Ты точно жив будешь?       Глаза слабо двинулись и в голове прошуршало:       — Буду, буду. И не такое бывало. Ты и так сделал много. Сейчас мне нужно только поспать. Ты можешь выйти.       — Может отнести тебя отсюда, чтобы из тебя Гнездо силы не тянуло?       — Нет. Лучше с тобой… то есть здесь. Прости, заставил ждать, да ещё и столько хлопот…       Последнее уже было едва различимо — Полоз всё же провалился то ли в сон, то ли в беспамятство.       Теперь маршрут Ивана сменился. Первым делом он подрывался уже к распластанному по полу телу, сгибаясь и прижимаясь ухом к чёрной шкуре, чтобы убедиться, что сердце медленно, но всё же бьётся. Между ударами проходило около трёх секунд. На звуки и даже прикосновения Полоз никак не реагировал, но раны вроде бы становились меньше, или Ивану хотелось так думать? Вода давно кончилась, и он уже начинал страдать от жажды, но это было только одной из бед.       Он уже очень давно не спал, проваливаясь лишь на несколько минут в тревожную дрёму. В очередной раз с трудом разлепив глаза, Иван мутным взглядом обвёл пещеру. Что-то было не так. Взгляд сначала метнулся к змею. Но там ничего не изменилось, разве что мелкие повреждения действительно затянулись, остались только самые крупные, но и те уже не выглядели столь ужасно.       Сразу оттуда он перевёл взгляд, привычно проходясь по Хранителям: золотистое, голубоватое, нежно-персиковое, насыщенно-синее, цвета весенней листвы, лимонное… графитово-чёрное. Свет, привычно окутывающий до этого последнее в ряду яйцо, стал тусклым. Оно словно подернулось пеплом, потеряв живой отблеск. Иван с трудом сполз — безотлучное бдение над всем этим хозяйством вымотало его сильнее обычного, и подошёл, опускаясь рядом. Накрыл ладонью, пытаясь стереть непонятный налёт.       — Ну то ты, малыш? Как не вовремя-то. И папка твой в отключке. А от меня, видишь, толку, как с козла молока. Ни ему помочь не могу, ни тебе, — он мягко коснулся пересохшими губами поверхности, которая на мгновение вроде вспыхнула радостно, но снова вернулась к едва видимому мерцающему свечению.       Мысль о том, как расстроится Полоз, когда очнётся, если одно из яиц вернётся в камень, никак не добавляла оптимизма. Да и он сам уже как-то к ним привык, мысленно придумав всем прозвища, слева направо: Звездочка, Сойка, Заря, Синька, Липка, Лучик и Уголёк. Откуда эти дурацкие словечки взялись, он не понял, просто использовал, когда говорил с ними про себя. И теперь уголёк и правда едва не потух, грозя вот-вот обратиться в пепел. Пытаться подтолкнуть его развитие единственным известным ему способом было невозможно: Ивану и так казалось, что ещё немного — и он сам ляжет рядом с Полозом и вырубится неизвестно насколько. А других вариантов он не знал.       Мысли ворочались медленно. Ляжет рядом… а это могло сработать. В конце концов, ему всегда нравились такие прикосновения. Надо только очень осторожно, чтобы не задеть ни одну из многочисленных ран и свежих рубцов. Своё собственное состояние сейчас Ивана волновало в последнюю очередь.       Кажется, ещё немного, и он в совершенстве овладеет искусством удобно устраиваться на камнях. Идея была точно не лучшей — по полу сейчас гулял редкий в пещерах сквозняк. Но он был даже приятным, Иван подозревал, что у него на фоне переутомления и недостатка воды начинается жар, потому что на висках выступил пот, и руки ощущались горячими. Он стащил рубашку, оставаясь только в своих порядком уже потёртых джинсах, и прижался к прохладной чешуе, с трудом просовывая руку под головой Полоза. От него всё ещё пахло кровью и пылью, но и его собственный, осенний запах точно присутствовал, и Иван втянул его носом, проводя им вдоль шеи. Осторожный поцелуй, ещё. Убедившись, что не сделает хуже, уместил коленку сверху. Первым, что ощущалось, была, пожалуй, нежность.       Очень странное чувство по отношению к гигантской змее, но порефлексировать на этот счёт можно будет и потом. Если, конечно, он не сгинет здесь, вместе со Змеиным Царём, и, вероятно, всем его Царством. Отбросив эти мысли, ещё раз попытался сосредоточиться, воскрешая в памяти всё, что было между ними: от первого взгляда, когда он увидел Полоза у колодца, ещё ничего о нём не зная, до их падения в колодец, свадьбы, разговоров, жестов… взгляда золотых глаз, иногда слегка насмешливого, но чаще — внимательного и нежного.       И, конечно, их сладкая, жаркая, самая страстная длинная ночь, где между ними происходило настоящее волшебство. Вереница ярких картин всё же сделала своё дело, и, не открывая глаз, Иван прижался, глухо выдыхая стон. Ему стало ещё жарче, пот покрыл всё тело, вынуждая повести бедрами — джинсы мешали, но он вряд ли был способен сейчас их снять. Слабо осознавая себя, он гладил шкуру, обходя только шрамы, сжимал коленями в бессильной попытке выразить всю свою тоску и желание, когда в голове раздался сонный голос:       — Что, мой царевич, так соскучился?       Иван открыл глаза и отодвинулся, чувствуя себя до предела неловко. Что он только что выкинул — приставать к израненному, спящему? Точно от лихорадки мозги помутились.       — Там у Уголька беда какая-то. Я не знал, что делать. Ты спал…       — Уголька?       — Ну, того, который чёрный с серым.       Полоз пошевелился, медленно, словно складываясь в привычное человеческое тело. Он всё ещё выглядел ужасно, но всё-таки двигался. Скривившись, поднялся и тут же направился вглубь пещеры.       — А что с ним? Вроде в порядке.       Иван кое-как поднялся и дошёл следом, чтобы убедиться, что серый налёт исчез и всё вернулось, как было. Вздохнув с облегчением, он прикрыл глаза и с чистой совестью потерял сознание.