О проявлениях покорности

      Покои Владыки были подобны своему Хозяину: тяжёлые шторы удручающего тёмно-красного цвета, не пропускающие и толики света; мрачная обстановка, в которой особенно выделялись очертания сочных яблок, коими были изрисованы все горизонтальные и вертикальные поверхности; вечно мягкий ковёр, даже с течением веков не утративший своей пушистости, который покрывал весь пол, не оставляя ни дюйма свободного от себя пространства; широкая двуспальная кровать с кровлей и укрывающим от взора постороннего балдахином.       Аластор чувствовал себя до безумия неуютно. Аура Господина, лежавшая грузным покрывалом, неминуемо давила. Радиодемон чувствовал, как неистово колотится его сердце, как кровь приливает к кончикам некогда приласканных ушей, которые всё ещё слегка подрагивали от жара приятных прикосновений. Он сжал челюсти и кулаки, пытаясь справиться с бушующим гневом. Улыбка на лице с натужно-выдавленной преобразовалась в нервно-гневную.       Великий Радиодемон, от имени которого каждая облезлая тварь дрожала в беспредельно льющимся через край ужасе, клокоча в безмолвном повиновении, дабы тот не обрушил на неё свой убийственный гнев, оказался в идентичной ей позиции. Как и Достопочтенный Теледемон, которому аналогичным образом стелились в ноги, чтобы тот соизволил обратить на них своё внимание… Иронично, не правда ли?       Вокс безропотно избавился от верхней одежды, небрежным образом сложив её возле подножья кровати. Обнажённый, не считая боксеров, удивительно тихий, он не был похож на самого себя. Аластор подавил приступ отвращения: каким же сейчас жалким представал его враг, раз сдался ради секундной похвалы (и под угрозой неминуемых мучений и ужасающей расплаты после). Радиодемон, даже чувствуя натянутую нить напряжения между Владыкой и своей непокорной персоной, между которыми ненароком затесался Вокс, не желал сдаваться.       Однако Владыка решил не медлить: возникшая из чистой ангельской энергии цепь договора коротко зазвенела в тишине комнаты, и радиодемон вновь ощутил отягощающее давление на шею. Аластор не смог устоять, упав на колени. — Аластор, — говорит Господин безучастно, словно не он тут тянет за ниточки, повелевая своими безропотными марионетками, — ко мне.       Не подчиниться невозможно, потому что какая-то высшая сила, доступная исключительно Ему, заставляет Аластора последовать приказу: ноги сами по себе подкашиваются, мысли в сознании по чужому приказу становятся чересчур мутными и блёклыми, а это энергетическое нечто начинает пульсировать где-то в затылке, вызывая головную боль. Радиодемон чувствует вязкий привкус крови. Похоже, он случайно прикусил язык.       Сквозь обволакивающую пелену дискомфортных неясности и потерянности слышится новый приказ: — Вокс, окажи ему немного помощи. Пожалуйста.       Вместе с этим пропадает и раздражающая золотая цепь, и золотой ошейник, всё это время чересчур давивший на горло.       И Вокс послушно приближается к нему, не вставая на ноги, с намерением стянуть сюртук, снять рубашку, избавить от брюк, убрать нижнее бельё, чтобы он, Аластор, окончательно уподобился ему.       Помехи начинают фонить где-то возле него, вокруг их двоицы, но тень Аластора продолжает опасливо прятаться. Утратив свою волю, она продолжает сливаться с другими тенями, ознаменовав факт того, что ничего иного радиодемон сделать не в состоянии. Он пытается воспротивиться, хотя бы замедлить процесс, помешать, но ничего не удаётся.       Вокс слишком близко, отвратительно близко. Он трогает его за конечности, стягивая мешающие тряпки, он касается его кожи, что испещрена множественными рубцами. Он задевает каждый участок кожи, прикасается к нему, буквально растаптывая любое подобие границ чужого личного пространства.       Аластор безвольно рычит, чувствуя, как оленья сущность просится наружу, но не может выйти. Владыка, потирая подбородок, задумчиво, не без наслаждения наблюдает. От его внимания не укрывается секундное движение Вокса: он слабо сжимает запястье радиодемона и, думая, что совершает это незаметно, одними губами шепчет Аластору явное «прекрати». Господин чувствует это, но решается не комментировать.       И вот радиодемон сидит перед ним, перед его кроватью на коленях в одних трусах, потерянно склонив голову со слабо выраженной улыбкой, и сжимает пальцами ворс ковра. Гнев и ненависть. В отличие от улыбки они отчётливо чувствуются: весь покорно-непокорный вид Аластора буквально кричит о несогласии с происходящим, об отторжении Господской воли, о нежелании подчиниться. — Вокс, сюда, — командует Владыка, и Вокс, неуверенно посмотрев на товарища по несчастью, как домашний питомец забирается на кровать, беспрекословно занимает место в ногах Господина.       Владыка удовлетворенно кивает, отдавая бессловесную похвалу. — Нежелание принимать чужую волю, которая идёт в разрез с твоими собственными убеждениями, абсолютно нормально, — произносит Он с какой-то едва уловимой печалью, — однако моё терпение, — Господин немного приподнимается и наклоняется к подданному, подцепляя коготками его подбородок, заставляя посмотреть на себя, — не бесконечно.       Ответом ему становится слабая-преслабая улыбка, точно он действительно скатился до контуженного состояния умалишённого посетителя психбольницы, уже с десяток лет живущего в своей клинике. Теледемон исподлобья следит за происходящим, натурально сжимаясь в размерах.       Как же, блять, жалко они оба выглядят.       Господин легонько шлёпает его по щеке, думая явно о чём-то своём извращённом (это пугает), и отстраняется, желая вернуться ко сну.       Аластор уязвимо лежит не смыкая глаз на ковре, лишённый милости быть на кровати. Вокс находится в ногах Господина, съёжившись в беспомощный комок.       Вокс награждён за послушание, а Аластор наказан за строптивость.