О проявлениях покорности

      Продолжительный отдых без сильных физических нагрузок с периодическим промыванием ран и новым нанесением лечебной мази Кармайн — единственное, что способно в кратчайшие сроки помочь восстановиться. То, что Аластор долгое время находится во сне, не является чем-то необычным. Тело грешника, ранее находившееся на грани второй уже окончательной смерти, истощено, а его разум должен быть затуманен, замутнён мыслями и воспоминаниями, скопленными за всё время его первой жизни и посмертия.       Вторая смерть отличается от первой. Ангельский металл воздействует на грешника не только физически: частички неиссякаемой ангельской энергии проникают в тело, окутывают сознание, заставляя то переживать нечто такое, что люди обычно называют «жизнь перед глазами пронеслась». Разноплановые воспоминания, чаще всего следующие в нарушенной хронологической последовательности, проносятся в сознании, приобретая намного больше чёткости, чем если бы умирающий попытался вспомнить их в какое-либо другое время. Как некачественный фильм с однобоким сюжетом и скверно составленными, плохо связанными между собой диалогами.       Грешник, поражённый ангельским металлом напрямую, там, на поле зачистки, наблюдает свою жизнь мимолётные секунды, а выжившие раненые страдают энергетическим истощением и повышенной усталостью, вызванные именно остаточными всплесками ангельской магии, которые вынуждают их увязнуть в воспоминаниях. Со временем это проходит.       Люциферу не доставляло удовольствия наблюдать за чужими смертями, тихими мучениями, а, тем более, пытаться понять естество такой незавидной гибели, однако исследования многоуважаемой мисс Кармиллы Кармайн оказались как никогда полезны. Владыка был поражён глубиной её познаний и масштабом проводимых исследовательских работ, за что, галантно поцеловав руку, вознаградил её приличной денежной суммой. Такие умы нужны Аду, такие умы нужно поощрять.       К удивлению Господина бесёнок просил Владыку взглянуть не на самого больного демона, а на то, что вокруг него кружило. Люцифер отослал подчинённого, с простодушным любопытством склонил голову и приблизился к сидящей возле Аластора Тени, которая опутала своего хозяина смольными щупальцами. Как заботливая мать-птица, упрятавшая своих птенчиков на глубину созданного ею уютного гнёздышка, так и Тень, спроецировавшая некое подобие гнезда, состоящего из беспроглядной тьмы, чтобы укрыть своего хозяина.       Он и раньше чувствовал постороннюю энергию, чужое бледное присутствие на их ярком фоне, но не обращал на это внимания. Тень, чьи глаза он изредка наблюдал боковым зрением где-то возле себя в гуще мрака всё то время, опасно сощурилась. Она держала дугообразные конечности на плечах радиодемона, охраняя его беспокойный сон. Аластор, не сменивший того положения, в котором Господин уложил его на кровать, словно почувствовал появление кого-то ещё: во сне, всё продолжая меркло, искусственно и криво улыбаться, сморщился сильнее, задрожал мельче. — О, не волнуйся, — начинает Господин, сделав несколько предупредительных шагов к кровати, с неудовлетворением отмечая, как та опутала щупальцами радиодемона крепче, — если ты, разумеется, способна это делать. Я не намерен причинять ему вред. Пока что.       На предполагаемом лице Тени существовали лишь глаза, однако на последних словах Владыки прорезалась аналогичного красного цвета полоса, складываясь в угрожающую, предостерегающую улыбку.       Люцифер усмехнулся: даже во сне, даже уже встретившийся с последствиями своей несговорчивости, даже загнанный в угол, Аластор ещё имел силы сопротивляться.       Сломать чужие убеждения и сломить личность — разные, но одинаково трудные занятия. Господин, опять-таки, не являлся отпетым садистом, чокнутым психопатом или бессердечным монстром (как его описывали то там, то тут, то в Раю), не желал уничтожать душу человека. Внутренний мир любого, даже самого больного ублюдка, имеет свою определённую ценность. С убеждениями дело обстоит сложнее. — Попрошу быть менее враждебной, — Люцифер сменил иронию на холодность, оказываясь практически впритык к кровати, на что Тень, как разъярённая, перепуганная до чёртиков кошка осеклась, и улыбка её стала ещё более кривой, более жуткой.       Сломить личность — растоптать существо в пух и прах, сотворив из него слабовольную куклу без личины. Сломать убеждения — надавить на конкретные рычажки в разуме жертвы, дабы та сменила некоторое количество неугодных ему («неправильных», как говорить принято в Раю) ориентиров в альтернативном направлении.       Сейчас же Его влекли не столько собственный грех и чёртова похоть, сколько азарт. Азарт покорить всё сопротивляющегося, не признающегося в принадлежности своей души Владыке Аластора. Вокс и большая часть других грешников — пример здравого смысла, благоразумно склонившие головы в нежелании получить расплату, в то время как те малые единицы волевых, подобных Аластору, бездумно шли ему наперекор.       Люцифер так увлёкся своими думами, что почти пропустил тот момент, когда радиодемон проснулся. Аластор открыл глаза, затем снова прикрыл веки, едва ли в силах справиться с не желающей покидать его усталостью, всё наседающей и наседающей на изнурённое тело, а потом лежал так долго, фокусируя взгляд, что Господин и успел уловить. Тень бесследно пропала.       Когда его взор обрёл осмысленность, зацепившись за полы идеального белого сюртука, радиодемон тихо вздрогнул, слегка поворачивая голову на тот крохотный угол, доступный ему в уже казавшимся чертовски неудобном лежачем положении. Господин не без удовлетворения отметил, как заметно расширились зрачки Аластора, когда они пересеклись взглядами. — Было бы возмутительным издевательством пожелать тебе доброго утра в такой тяжкий момент, — Люцифер слегка усмехается, следя за палитрой эмоций радиодемона, начинающейся озадаченностью, продолжающейся злостью и заканчивающейся, кажется, разочарованием. — Поэтому я просто, раз уж ты в сознании и своём уме, желаю узнать о твоём самочувствии и последних воспоминаниях.       Аластор тупо уставился на него, а улыбка его преобразовалась в невероятно обескураженную, пусть всё ещё слабо выраженную. Самочувствие? Воспоминания? Стараясь отыскать у себя в сознании хоть что-то, что могло бы наставить его на путь правды, он на миг замер, прожигая безжизненным взглядом носок господского сапога. Однако сражённый головной болью, стремительной нарастающей за секунды бестолковых попыток понять ситуацию и припомнить предыдущие, он резко зажмурился и тихонько заскулил. Тело тоже отдалось ощутимой болью.       Владыка беззвучно охнул. Уязвимый вид почти голого радиодемона, беспомощно скулившего и стонавшего на середине кровати подобно порноактёру в самом начале порнофильма во время прелюдий, пытавшего неосознанно съёжиться в размерах, оказался ещё тем искушением. К прижатым к голове ушам безумно хотелось дотронуться, приласкать, погладить по волосам, надавить на затылок, заставив склонить голову, но Люцифер сдержался.       Он опустился на кровать рядом с Аластором, на что тот отреагировал чисто рефлекторно, попытавшись уйти от вероятного контакта, но весомый голос Господина, в тоне которого не было места никакому самоволию, его остановил: — Лежи на месте.       И радиодемон, подпитывая ту горстку тьмы в душе Владыки, действительно замер, уже более не поддерживая зрительный контакт с Господином, скорее всего, перейдя на стадию безмолвного шока и глухого непонимания. Люцифер, прежде чем продолжить, посмотрел на спину с наложенными повязками, а затем вновь взглянул на Аластора.       Он мог бы ему что-то скомандовать, заставить что-то сделать, дабы тот ощутил всю порцию последствий, на которую сам себя и обрёк, однако много ли смысла и удовольствия (Люциферу, по крайней мере) помыкать повально растерянным и не уверенным в правильности происходящего существом? Был бы он в своём уме, понимал бы он ситуацию полностью — тогда возможно, но точно не при подобных обстоятельствах. — Не двигайся.       Господин коснулся его висков указательными пальцами, слегка помассировал, чувствуя, как мелко вздрогнул радиодемон, а потом явственно задрожал, ощущая приходящий прилив энергии. — Не препятствуй, — вскользь кинул Владыка, а потом, подумав о размытости своей просьбы, строго добавил: — Открой своё сознание и постарайся не мешать. Тебе же, Аластор, будет лучше.       Вопреки какой-то неопределённой эмоции, нарисованной на лице того, Люцифер беспрепятственно проник в его голову: постарался войти в сознание с предельной осторожностью, чтобы случайно не задеть поток всё ещё бушевавших воспоминаний; не слишком задерживаясь на конкретных памятных картинках, Он откинул вдаль моменты прошлого с ещё его человеческим обличием, делая акцент уже на посмертии; те небольшие фрагменты с не слишком удивительным здесь существованием он отсортировал по предполагаемой последовательности, подсмотренной здесь же, и лишь тогда покинул изнемождённый разум.       В реальности это заняло около минуты, хоть работа с сознанием всегда оказывалась трудоёмкой. К нему, Люциферу, который в совершенстве обладал, но не шибко часто пользовался данной способностью, уже прилила усталость. Аластор, чью голову словно собрали воедино из двух крупно расколотых кусков, посмотрел на Владыку заметно удивлённо, а потом уже с некой опаской, с неким проклёвывающимся где-то там (то ли в сердце, то ли в душе) страхом, что произошедшее той ночью — ещё не всё. — Владыка…       «Владыка» — единственное, что крутилось на языке. Никаких язвительных слов не нашлось, никакие умные предложения в замысловатую издёвку не собирались. — Слова излишни, — смягчая тон, проговорил Господин, а потом дотронулся до его подбородка пальцами, огладил, точно удостоверяясь, что Аластор всё ещё здесь с ним. — Однако, если желаешь сказать ещё что-то, я готов выслушать. У меня есть время.       Он с явным намерением хотел открыть рот, но остановился. Глядя на Люцифера с затаённым, уже явственно очевидным страхом, Аластор отвёл взор, исчерпывающе подтверждая то, что слова излишни. Владыка же по-свойски рассматривал его, отмечая то, что, не считая спины, его тело выглядит намного лучше.       Радиодемон стойко терпел на себе чужой изучающий взор либо не в силах препираться и перечить, либо в нежелании возвращаться к излюблённой строптивости, либо всё вместе.       Неприветливую, хмурую и давящую по мнению Аластора, но вполне обычную тихую идиллию для Господина нарушил один из слуг, пожаловавший вновь сменить повязки. Люцифер кивнул, последний раз поглядел на Аластора и приказным тоном сказал тому не дёргаться.       Пересекая порог спальни, всё ещё испытывая те двоякие ощущения, к которым по-тёмному взывали и азарт, и похоть, и гордыня, на его телефон пришло сообщение. Оно было от Вокса, где он извинялся, предупреждая, что задержится вне Дворца на несколько дней.