Ленский против!

      - Володя, с чего ты это решил? - удивился Женя, когда услышал вопрос Володи. Он уже выложил все гостинцы, что привёз болезному: от себя, от Пал Палыча - по его настойчивому настоянию, - от матери Ленского, которая перехватила Женю на выходе из калитки и тут же организовала свёрток "сыночке", и от сестёр Лариных, что заглядывали к нему накануне. Пока выкладывал, интересовался здоровьем Володи, как проходит лечение, и когда ориентировочно его отпустят домой. И вдруг такое. Хотя, к чему кривить душой, вполне ожидаемо.       Когда же Онегин заметил, что Ленский чем-то обижен, и хотя он догадывался, чем именно, то сразу, не допуская недомолвок, спросил в лоб об этом. И что же он услышал в ответ? Конечно, самое последнее, что хотел услышать.       - Жень, ты теперь с Таней, с Лариной? - тихо поинтересовался Володя, прикашливая. И это после того, как Онегин хотел расцеловать его, предположительно, везде, после того, как все эти дни он мучительно переживал за их небольшую ссору, за здоровье Володи, и тосковал без него, особенно, долгими ночами. Телефон он разбил в отчаянии, после их последнего разговора, и оказался совершенно отрезанным от всего, и от своего возлюбленного приятеля. А связываться с Володей через Татьяну он никак не желал. Уж если и разговаривать с Ленским, то лишь глаза в глаза, чтобы никаких недомолвок и непонимания. Совершенно некстати приболел и Пал Палыч, подхватив простуду, и Онегина больше выматывало осознание, что они с Володей никак не встретятся по той, или иной причине, и всё равно надеялся до последнего, что ему подвернётся возможность поехать к Ленскому и поговорить по-душам.       Глубоко в сердце его тревожило их пошатнувшееся положение, ведь Володя рассердился всерьёз. В этой ситуации, Онегин считал себя виноватым, а признавал он свою вину редко. Все дни их разлуки он постоянно вспоминал, как Володя принялся жутко ревновать Женю к Татьяне, что вызывало смех у Онегина и какое-то необыкновенное чувство: он так старался не выдать себя Володе, и, к чему скрывать, вид ревнующего Ленского ему чертовски нравился! И только сейчас он понял, что немного перегнул палку, увлёкся, и вот он, дурацкий вопрос, как ответочка на его идиотское поведение.       Когда Женя заглянул в палату, то увидел, как Володя, в пижаме, бледный и с болезненной синевой под глазами, что-то царапает в потрёпанной тетрадке на коленках, прикусывая ручку. Женя замер в дверях и улыбнулся от разлившегося в груди тёплого чувства, согревающего его оледеневшую и огрубевшую нЕкогда душу.       - Всё это неправда и сущая ерунда, - решительно возразил Онегин, потянувшись к руке Володи, и переплетая свои и его пальцы, сжимая их в замок, и поднося к губам. Радовало, что в палате они были одни, видимо, родители Ленского подсуетились и организовали Володе отдельную палату. - Ты меня прости, Володь, что заставил тебя нервничать, но ты так мило злился, что я просто не мог удержаться.       - Иногда ты ужасен, - сдавленно произнёс Володя, хмурясь, но не одёргивая руку. - Ты же знаешь, что Таня любит тебя?       - И ты меня любишь, - промурлыкал Онегин, один за другим целуя пальцы Володи, чем смутил последнего.       - Прекрати, вдруг кто-нибудь зайдёт, - зашептал отчего-то Володя, и в его обессиленном голосе звенели нотки паники. А Онегин уже касался губами тонкой кожи на запястье, одновременно заглядывая в испуганные глаза Володи.       - Я соскучился, Володя, так соскучился, - продолжал гнуть своё Женя, преодолевая расстояние от запястья к шее, и нависая над Ленским, который, несмотря, на словесные возражения, сдавался в руки Онегина, расслабленно раскинувшись на кровати и эпично закатывая глаза, пряча их в сгибе локтя.       - Так что с Таней? - пробормотал Володя перед тем, как Женя потянулся за поцелуем.       - А что с Таней? - остановился Онегин в нескольких сантиметрах от желанных губ. Затем вздохнул, продолжая говорить, в перерывах между короткими поцелуями, - я тебя люблю, воробышек, всё остальное ерунда. Между нами с Таней только деловые отношения. Никаких поцелуев, никаких объятий, никаких чувств. У меня есть только ты, верь мне, Володя, мой дорогой.       - Вот уж прям и дорогой, - проворчал Ленский, но уже более примирительно, делая губами капризный "клювик". - Заразишься же...       Но Онегин снова чмокнул его в губы, нависая и заглядывая в глаза:       - А как же иначе? И дорогой, и золотой, и яхонтовый, и единственный, - произносил он целуя мягкие и обветренные губы Володи, несмотря на все его предостережения, однако, выглядевшего более снисходительным и довольным.       - Говоришь, как цыгане, - фыркнул Володя насмешливо.       - Хуже, - вырвался смешок у Онегина, он уже забрался рукой под растянутую футболку Ленского и оглаживал ладонью тёплую кожу на его гладком животе, - я, Володь, хуже цыган, вот возьму и украду тебя.       - Это как это? - вытаращил свои голубые глаза Володя, особо не сопротивляясь, а наоборот, цепляясь за руки и спину Онегина. Его губы уже растянуло в глупой улыбке.       - Ты слишком много болтаешь для больного, - укоризненно отозвался Женя, потом он ухмыльнулся, едва не сверкая глазами, полными озорства, - сейчас я тебя подлечу.       - Ты что?! - зашипел Володька, в ужасе и с возбуждением, пялясь то на Онегина, потерявшего стыд и спустившегося ниже, то на дверь. - Нет, не-ет, Жень, погоди, ты что де-елаешь, оу-у, Женя-ах...       Через несколько минут Володька растёкся в эйфории по кровати, улыбка растеклась по лицу, а мысли разбежались, как цыплята по двору. Женя скрылся в крохотной душевой, что была у выхода в палате, чтобы "привести себя в порядок", как он сказал. Сейчас Володька уже и забыл о прошлых обидах, и за что сердился на Женю, и не особо-то ему и хотелось это вспоминать. Сегодня он решил довериться Онегину. Он был влюблён. И он был счастлив. Абсолютно счастлив.       Медицинская сестра, заявившаяся на пороге палаты, пришла сделать "укольчик", и развеяла часть любовного тумана. Скрестив руки на груди, Женя наблюдал, стоя поодаль, с особенной насмешливой улыбкой, присущей лишь одному Онегину. Когда Володе велели приготовить место укола, то улыбка Онегина стала шире, смущая "пациента". Володьке пришлось зарыться в подушку лицом, чтобы скрыть заалевшие щёки.       - Да не волнуйтесь, это быстро и не больно, - проворковала медсестра, уже растирая кожу спиртовой салфеткой.       - Да, Володь, не бойся, "уколы", - при этом Онегин сделал ударение на этом слове, - это совсем не больно, и даже полезно.       И поняв, что имеет в виду пошлый Онегин, Володька сильнее вцепился в подушку.       - Ну, вот и готово, подержите ваточку, - она сложила использованный шприц в специальную ванночку, - я к вам попозже зайду, системку поставим.       - Спсиба, - отозвался вяло Володя, вслед очаровательно улыбающейся сестричке, покидающей их лёгкой походкой. Но едва она скрылась, как Володьку прижал к кровати Женя, не давая подняться и впиваясь в его рот требовательным поцелуем, прерывая возмущение Ленского.        - Не вздумай тут глазки строить, - прошептал ему предостерегающе Онегин, и ущипнул за задницу. - Я бы тебе поставил системку, но умею делать только волшебные оздоравливающие "уколы".       - Совсем с ума сошёл? Да слезь ты что ли, тяжело же, - простонал Володька, и сразу сел на кровати, как только отбился от натиска Жени, фыркая в ответ, как кот. - Кто бы говорил. "Уколы" он поделает... Блин, ватку эту потерял. А вот она.       - Я, может быть, ревную, - усмехнулся Женя, полулёжа на краю кровати, и поглаживая любимого Володеньку по бедру.        - Если тебе интересно, то это взаимно, - Володька закашлялся, а потом продолжил, - так что там с Зарецким и этим дурацким планом?       - А-а, - протянул Онегин, досадуя, что не может добраться до Ленского, и приходится постоянно прислушиваться к шорохам за дверью, которая не запиралась. Он вздохнул, - тебя, кстати, когда выписывают?       - Я ему про Фому, а он про Ерёму! - возмутился вслух Володька, толкая легонько смеющегося Женю в живот.- Ну, вроде, в понедельник.       - Значит через четыре дня, - тут же подсчитал Онегин, прикидывая в уме, когда ему приехать за Володей.       - Отбой. Меня родители заберут, отец звонил, - прервал планы Онегина Володька с печалью в голосе и почесал живот. Он и сам бы хотел, чтобы Женя приехал снова.       - Ясно, - протянул Онегин недовольно, - ладно, но ты не переживай, я к тебе ещё приеду.       - В субботу мама приедет, поэтому...       - Завтра приеду значит, - оборвал его Женя, - черт, ещё этот телефон. Ладно, разберёмся и без него.       - Ты от темы-то не увиливай, что с планом? - решил всё выяснить Володя.       - Всё нормально, отыграли на отлично, - и Женя улёгся поудобнее, расположив голову на ногах у Володи, жёстких и худощавых, но по-своему красивых. Онегин вдруг понял, а точнее, осознал, что ему нравилось в Ленском всё: и глаза его добрые и ясные, и мягкие губы, пусть и обветренные, и тёплые шершавые руки, и ноги, куда без них-то. Для Жени, каждый изгиб, каждый жест, приятный тембр голоса, звонкий смех, и простая улыбка, как Володя жмурился на солнце, - всё казалось ему особенным, родным и близким. Словно он его всю жизнь знал. Знал, что есть где-то такой парень, и искал. И нашёл. Каждый раз встречаясь с этим парнем, он только сильнее привязывался к Ленскому, словно прикипая к этому пареньку, которого с первого взгляда можно было посчитать простоватым.       Обычно, встречаясь с кем-либо, со временем, Женя находил в своих партнёрах всё больше недостатков и изъянов, с Володей же всё было наоборот. И даже недостатки странным образом умиляли и казались забавными. Онегин, с некоторых пор, стал жаден до прикосновений, поцелуев и ласк, до присущего Володе приятного запаха, особенно, когда Женя зарывался носом в тёмное облако воздушных волос Володи; ему было мало Ленского, он клинически нуждался в Ленском. Как кот, нашедший куст валерианы и сходивший от неё с ума. Такая зависимость его уже не пугала - поздно было пугаться.       Когда Онегин играл роль "ухажёра хуева из села Кукуево", как выразился Пал Палыч, прознав о проделках молодёжи, то где-то на периферии мелькала мысль о том, что это шанс вырваться из омута отношений с Володей: где-то на уровне самосохранения и инстинкта. Но прогуливаясь под ручку с Татьяной, милой девушкой и умной, по своему интересной, все его мысли были лишь о Володе, точнее сердце и душа сделали свой окончательный выбор, наплевав на вопли разума. Женька влюбился, втрескался по уши.       "Коготок увяз, всей птичке пропасть"*, - ехидно заявил дядюшка, давая характеристику положению запутавшегося племянника, когда тот поделился с ним своими размышлениями и опасениями. В глубине глаз умудрённого дядюшки при этом плескалось веселье на грани безумия, а на губах изгибалась улыбка. Но Женя списал всё на лихорадку из-за поднявшейся у дяди температуры. Будет уместно упомянуть, что, перед отъездом, заботу о дядюшке Женя, временно, поручил сиделке, приплатив ей за сверхурочные, к радости женщины.       "Значит, дядюшка, суждено мне пропасть? Раствориться в Ленском? Что ж, не так плохо, если представить. Пропадать, так с музыкой", - усмехался этим рассуждениям Женя, пребывая в своей комнате, в одиночестве, он ощущал щемящую сердце тоску по милому Володеньке. Онегин вздыхал, потом вставал и шёл наводить порядок во дворе, на радость соседей и дядюшки, вытравляя меланхолию и грусть из сердца. С каждым днём всё сильнее крепло в нём это тщательно оберегаемое чувство к однажды случайно встреченному соседскому парню. Наконец, состояние дяди улучшилось, и только тогда Онегин смог выбраться и навестить своего возлюбленного приятеля.       - Ты прямо сам на себя не похож, как с цепи сорвался, - подметил Ленский, когда Женя в очередной раз сжал его в объятиях, целуя с жаром и нетерпением. - Да что ты меня, как девку жмёшь, ну, серьёзно, Жень!       - А тебе разве не нравится? - приподнял бровь Онегин, перед этим шаловливо потираясь щекой об оголённый мягкий живот возлюбленного.       - Ну, нравится, - буркнул Володька, и, подобно Ольге Лариной, закатывая глаза со вздохом.       - Во-от, а жалуешься, - рассмеялся тихо Женя, и вдруг заявил, - а я может к тебе сватов зашлю.       - В смысле? Шуточки у тебя дурацкие, Женя, - и Володька щёлкнул его по лбу пальцем. Он рассмеялся, - тогда, для начала, так сказать, тебе нужно познакомиться с родителями.       Оба рассмеялись, предполагая вслух реакции старших Ленских. Затем Володька представил всё всерьёз и слегка сбледнул с лица, примолкнув.       - А вообще, Жень, если серьёзно, то как же мы скажем родителям?       Онегин также перестал смеяться и задумался: с Онегиными старшими было проще, так как те были прекрасно осведомлены о пассиях сына и предпочтениях, свыкнувшись с однажды озвученным Женей фактом, а вот с Ленскими так просто не поступишь. Всё ж таки, не город, где и народ образованнее и более лояльный к подобному, полагал Женя. В деревенской среде Онегин ориентировался откровенно слабо, привыкнув игнорировать правила и обычаи. Здесь такое не прокатит.       - Можем и не говорить ничего, - пожал плечом Женя и нахмурился, наблюдая грусть на лице Володи. - Мы что-нибудь придумаем.       - Не хочется "что-нибудь", я ж врать-то особо не мастер, сразу всё поймут, - произнёс тихо Володька. Врать Ленский и правда не умел, да и не хотел.       - Раз не хочется, то и не станем. Пойду и всё расскажу, как есть, - заявил наигранно, с бравадой, Женя, поднимаясь с колен Володи и присаживаясь рядом. А Володька вцепился ему в руку, словно Женя прямо сейчас собрался признаваться его родителям:       - Погоди, Жень, ты чего? - затараторил Володька, - не вздумай! Уж лучше я сам. Ещё чего!       - Сам? Ты?! - и Онегин рассмеялся громко и немного обидно.       - Да, сам, - упрямо заявил Ленский, уже набычившись и засопев обиженно. - Сам всё расскажу. Придумаю, как рассказать.       - Володя, - позвал его Женя с виноватым видом, - извини, я ж не со зла, воробышек, просто беспокоюсь о тебе. Это же не обязательно, признаваться.       - Много ты понимаешь, - отозвался Володька, и насупился, раздумывая о предстоящей беседе. Предсказать реакцию родителей он мог ориентировочно: скорее всего, будут орать, от отца может и влетит, а у него рука ох и тяжёлая... Володька почесал задницу в месте укола, видимо, она тоже чуяла, чего ей будут стоить его "признания". И всё же, он не мог всё время обманывать родителей, потому что их он тоже любил. Оставалось надеяться на понимание и счастливый грёбаный случай.       Однако, время посещений заканчивалось, и парни распрощались друг с другом. Онегин пообещал приехать на следующий день, всё никак не отлипая и целуя любимого Ленского горячо и с упоением, любовно вылизывая его чуть не до самого горла. Володька еле вырвался, изображая из себя поруганную гордость и толкая возлюбленного локтем в ребро от смущения, так как коленки у него дрожали и не хотелось сверкать своим возбуждением в больничном коридоре.

***

      - Эй, Женька, привет! - махнул рукой Зарецкий, привлекая к себе занятого Онегина, всю субботу плясавшего вокруг пня в саду, что остался после старой яблони, и не обращавшего внимания на мир вокруг. Женя недовольно зыркая в сторону чем-то обеспокоенного и нервно курившего Зарецкого, пересилил себя, и всё же приблизился, снял перепачканные перчатки и протянул ему руку через забор.       - Ага, привет, - буркнул он. Зарецкий был последним человеком, с кем ему хотелось общаться. Но тот покосился на дом Ленских и наклонился ближе к Жене, словно опасаясь, что его услышат соседи:       - Не слышал? Чё там у Ленских?       - А что у Ленских? - невозмутимо переспросил Онегин, неспешно надевая тряпичные перчатки.       - Говорят, Володька помер, - сказал, и сам выдал нервный смешок, выдыхая сигаретный дым.       Вторая перчатка вылетела из дрогнувших рук застывшего Жени, его словно молнией шарахнуло и парализовало. Медленно поднимая взгляд на растерянное и круглое покрасневшее лицо Зарецкого, Женя прохрипел тихо:       - Что? Что ты сейчас спизданул? - он сузил глаза, весь превращаясь в оголённый нерв и неосознанно сжимая руки в кулаки.       - Что слышал, то и спрашиваю, - гаркнул Зарецкий, его рука с сигаретой дрогнула. - Вон мать его, смотри.       К ним приближалась мать Ленского, одетая в чёрное и с платком на голове, с бумажным свёртком и небольшим носовым платочком в руках: она вышла с хмурым мужем из калитки, и разминулась с ним. Угрюмый, тот шагал широко к своему автомобилю, а вот Ленская шла торопливо к Жене, утирая слёзы платочком.        А Женя пошатнулся, будто оглох и потерялся в этом мире, не понимая, где он и что происходит, у него закружилась голова, которую он обхватил обеими руками, чтобы удержать себя от предобморочного состояния.       - Нет, - прошептал он еле двигая обескровленными губами, а его ноги того и гляди норовили сложиться и уронить хозяина на землю. Он покачал головой, отрицая всё, что услышал. - Нет, нет.       - Женечка, здравствуй, - произнесла она тихо.       А Онегина вдруг будто встряхнуло, он уставился во все глаза на женщину. Сердце заколотилось, а в кровь ударил адреналин, и Женя, в один миг, перемахнул через забор и под охреневшим взглядом Зарецкого, вцепился в предплечья женщины, требовательно встряхивая её:       - Где он?! - едва не зарычал он, ошалелым взглядом сумасшедшего блуждая по лицу испуганной женщины.       - Кто? - переспросила она, удивлённо.       - Володя! Где он? Где Володя?! - его подтряхивало от дрожи и шумно стучавшей в висках крови. Он не мог понять, что происходит: Володя погиб? Как? Как такое возможно? Когда?! Его Володя?! Они же вот только виделись... Перед мысленным взором возникло улыбающееся лицо милого Володеньки.       - В больнице, - сдавленно всхлипнула мать Ленского, промакивая слёзы.       - Что с ним? Что произошло?! Я еду с вами, - категорично заявил Женя и попытался снять перчатку, но трясущиеся руки не могли справиться с этим. Онегин взорвался, сдёргивая её, - Да, что же ты будешь делать!       - А что с ним будет, лежит в больнице, прохлаждается. Вон сейчас пирогов отвезём, - всхлипнула мать Ленского, причитая. - Ты-то куда собралси? Вчера только ездил.       - Скажите, что с ним? Что с Володей? - и Женя закрыл лицо руками, пытаясь не сойти с ума и держаться хотя бы перед матерью любимого.       - Ничего не пойму, - развела она руками, позабыв про слёзы. И жестикулируя, - "Что с ним", да, "что с ним". Ну, болеет он, забыл ты что ли? Женя, с тобой всё хорошо?       - Да, Женёк, ты это, держись тут, - вдруг заговорил Зарецкий, отбросив бычок сигареты и отступая на шаг, понимая, что где-то он облажался и чего-то недопонял из разговора бабок у местного магазина.       - Болеет? - поморщившись, переспросил слабеющим голосом Женя, удивлённо рассматривая женщину. - Так он жив?       - Типун тебе на язык! Ты что говоришь-то? - всплеснула она руками.       - Погодите, я не понимаю, - потряс он головой, и повис одной рукой на заборе, чтобы не упасть, а Зарецкий сделал ещё шаг назад. - Володя болеет в больнице, он живой. Тогда зачем это?       И он взмахнул свободной рукой, указывая на чёрное платье женщины и платок. Она снова обмакнула платочком слёзы и всхлипнула:       -Так ведь дед Василий у нас помер. Вот, прям с поминок, только вернулись, я пирогов-то тебе и Володьке прихватила, в больницу, - она снова добавила слёз в голос, - а дед старый уж был, девяносто три как-никак. Так вот, Жень, ты последи за домом, пока нас не будет.       - Зарецкий, сволочь, иди сюда, сейчас я тебя убивать буду, - поняв всё, окончательно разозлился Онегин, и он мгновенно бросился к Зарецкому, ударяя его быстрым и ловким ударом правым локтем и едва не снёс тому лицо набок. Зарецкий замычал, хватаясь за расквашенный и тут же брызнувший кровякой нос.       - Я тебя, паскуда, научу уму разуму, научу за языком следить, - с бешеным и переполненным яростью взглядом, Онегин уже сидел на поверженном Зарецком и метелил его, приговаривая, - это за Володю, это за меня, сука, ты, пиздливая, за Володю, за...       - Эй, парень, успокойся, ты чего? Чего разошёлся-то?! - со спины его перехватил подоспевший на крики отец Ленского, и скрутил оперативно, не давая воли рукам взбешённого Жени. - Ну, всё! Всё! Прекращай давай!       Потом Ленский гаркнул Зарецкому, который еле поднялся с земли, и сплюнул сукровицу в сторону, мрачно зыркая на Онегина:       - Иди, давай, чего опять, - и дёрнувшийся было к Онегину Зарецкий, столкнулся с безумным злобным взглядом взбесившегося парня, которого батя Ленского едва удерживал, и дрогнул, отступая. И только когда ссутулившийся Зарецкий ушёл, периодически оглядываясь, Ленские выдохнули.        - Отметелил же ты его, - поцокал языком старший Ленский, отпустил Женю и отряхнулся, ворча, - ты посмотри, а! Весь вон изгваздался, хоть иди и опять стирку запускай!       - Чего, хоть, не поделили-то? - поинтересовался Ленский-старший, хитро прищуривая глаз. Женя потёр виски:       - Он про Володю лишнего болтал, - и тут же поправился, - вы только Володе не говорите, пусть поправляется спокойно.       - Замётано, - чем-то довольный, пожал ему руку батя Володи. - Береги себя, а нам пора. Ты как сам-то? Вон бледный какой...       - Да нормально всё, - отозвался Онегин, чувствуя себя разбитым. Мать Володи сунула ему свёрток, что-то причитая про худобу Жени и упоминая здоровье его дядюшки. Женя потёр руками лицо, и произнёс устало, - Я, пожалуй, пойду.       Ленские уехали к Володе в больницу, оставляя Женю со свёртком в руках, от которого пахло пирогом. А Онегин молча зашёл в дом, прошёл на кухоньку, порезал пирог, заварил чай и отнес всё дядюшке.       - Что-то ты бледный, как смерть, - недовольно высказался дядюшка, и махнул Жене, задумчиво опирающегося о косяк спиной, - иди сюда, давай, чего застыл там, как не родной.       - Сегодня я понял, что люблю его, по-настоящему, - заговорил ни с того ни с сего Женя, наблюдая отрешённым взглядом за дядюшкой. - Этот идиот, Зарецкий, ляпнул про Володю такое...короче, я сорвался, и отвесил пару ласковых.       - Понятно, - отозвался спокойно дядюшка, раздумывая. Женя менялся на его глазах.       - Я думал, что увлечён, но всё серьёзно, всё чертовски серьёзно, дядюшка, - продолжил Женя, всё ещё стараясь держать вид невозмутимый и независимый от обстоятельств, но эта игра была так себе. Женя вздохнул, нервным движением потирая висок, - знаешь, я даже готов признаться его родителям.       - Ого, ну, это точно всерьёз, - фыркнул дядюшка, и будто себе под нос пробормотал, - а Ленский - мужик серьёзный.       - Я не боюсь, - резко отозвался Женя, хмуря брови, - пусть хоть убивают меня, но от Володи я не откажусь.       - Кому ты нужен, убивать тебя, - насмешливо улыбнулся Пал Палыч, занимаясь пирогами. - Но бока намять Ленский может. А может палкой отходит, по-родственному, за сынка, которого ты, между прочим, соблазнил.       - Ты не помогаешь, - с укором заметил Женя, пеняя вовсю дяде, который явно веселился с их ситуации. Женя чуток сдулся.       - А сам Володька-то что говорит?       - Говорит, что сам всё скажет, - задумчиво произнес Женя, прохаживаясь по комнате. - Не знаю, сможет ли. Он же такой воробей. Стихи мне пишет, смешной... Знаешь, бывает весь нахохлится, а самого в руках сжать можно, как птаху.       - Это Володька-то? - с хитринкой в глазах переспросил Пал Палыч, - зря волнуешься, он не такой уж и хрупкий, как ты считаешь, справится. Недооцениваешь ты, Женя, деревенских парней. Не смотри, что худощавы, из нас жгуты крутить можно...       - Мы же про одного и того же Володю говорим? - и Женя хмыкнул, сомневаясь в словах дядюшки; он вспоминал лицо любимого, и его небесно-голубые глаза, и сомневался, что этот воробышек с нежной и чистой душой сможет сдержать грубый натиск родителей, если те ополчатся против них, против их отношений.       "Я и внезапно в отношениях. Подумать страшно, и смешно", - и Женя рассмеялся тихонько, пряча смех в кулак. Но дядюшка заметил и тоже улыбнулся, только снисходительно, зная соседского паренька поболе племянника, считай с самого детства наблюдал за его выходками и проказами: и в упрямстве тот мог дать фору любому.       - Поспорил бы с тобой, Женя, да так и быть, пожалею твою гордость, - хитро сощурился Пал Палыч, и кашлянул больше для вида.       На том и закончили. Пал Палыч с интересом наблюдал за обеспокоенным лицом племянника, который, впервые за долгое время, волновался о ком-то, кроме себя любимого. Племянника он любил, и потому обрадовался, когда сестра пообещала прислать Женьку к нему, в деревню, точнее, в их родной посёлок. Занятые своими заботами, и сестра и муж её вовсе про сына забыли, а Женька пошёл в разнос: сестра часто звонила ему, всё жаловалась на непутёвого сына. А когда Женька приехал, то Пал Палыч ничего из перечисленного не заметил в племяннике, лишь нарочитую отрешённость от мира и проблем окружающих, да отголоски боли, осевшей в глубине глаз.       Знакомство Жени с Володькой Ленским было неизбежным, и Пал Палыч, зная Ленских, даже ожидал этого скорого приятельства между парнями, и надеялся на положительное влияние их народившейся дружбы на душевное, моральное состояние племянника. И не прогадал! Почти. Кто мог подумать, что всё так обернётся? Оставалось только ненавязчиво наблюдать за всем этим развернувшимся театром.