Кукольный дом

"Улыбайся, "—говорит Создатель на ухо.       И Лололошка растягивает губы в тошнотворной, сладостной улыбке. В улыбке, пронизанной добротой и весельем, такой до ужаса доверительной и беззаботной. Он тянет уголки губ столь сильно, что ему кажется они вот-вот треснут. Что не только его улыбка треснет, но и лицо, осыпаясь на пол, обнажая уродливую, пугающую правду—его гнилые внутренности.       Но он верит Создателю. Потому что, как не Создатель должен знать, каково это находиться среди людей? Как вписаться в их общество, не быть совершенно чужим. "Улыбайся"— говорит Создатель.       И Лололошка безоговорочно слушается, потому что по-другому не может.       Он искусно рисует улыбку на своем лице тонкой кистью, столь живую, столь правдивую, почти неотличимую от человеческой. И этому все верят...ему все верят.       Потому что вот он—Карл мягко и застенчиво улыбается ему, слегка тянется на носочках, что бы обнять за плечи, а после потянуть за руку. —Ло, пойдем я тебе новое растение покажу,—доверительно шепчет он.—Оно так хорошо прижилось, даже удивительно. И вот недавно расцвело... И.. И теперь такое красивое. Ты обязан его увидеть. " Не отказывай ему. Улыбайся. "       И Лололошка подчиняется, скрепя бездушным, холодным сердцем, выдавливает улыбку. Все его лицо точно светиться изнутри, отчего Карл ощущает еще большую уверенность. Лололошка это замечает в более крепкой хватке руки эколога на его собственной. Замечает, как глаза его начинают блестеть, как Карл воодушевленно начинает разговор о деревьях и цветах. О всем на свете.       Но Лололошка молчит, лишь улыбается искусной, лживой улыбкой.       Лололошка молчит, прикрывая глаза, просто потому что внутри у него нет ничего. Он пуст.       Но Карл не замечает этого, не замечает и его глаз, потухших черных. Потому что все, что сейчас имеет значение — улыбка мягкая.       А Лололошка думает лишь о том, что ему плевать на эти растения. И на Карла ему тоже плевать, собственно говоря. Но он продолжает улыбаться. Потому что это делает его человеком. "Улыбайся,"-строго говорит Создатель, и от импульса его голоса Лололошка шипит да пошатывается, хватаясь за край столешницы. Перед его глазами, все мутнеет от боли, кружится, вертится и смазывается в черное полотно, такое же безразличное и безрадостное, как и он сам. "Улыбайся" —еще громче твердит Создатель и боль пронзает каждый его участок тела. Боль становится им самим.       А потому Лололошка медленно тянет уголки губ вверх от чего боль начинает постепенно отходить на задний план. —Эй, Бро, с тобой все в порядке?—озабоченно говорит Брэндон, кладя свою тяжелую руку ему на плечо.       Лололошка дергается, жмурится сильнее, когда приступ боли возобновляется, отдавая в виски, точно удар молота. И чувствует он себя при этом также, точно ему голову молотком снесли с одного удара. И теперь эта голова валяется где-то неподалеку да смотрит черными глазами на собственное тело. "С тобой все хорошо." — Со мной все хорошо,—он натягивает улыбку на лицо, пришивает почти до боли в суставах и пальцах. Потому что иголка колется, а нити, больше похожие на проволоку, ранят щеки.       Брэндон на мгновение щурится, хмурит густые брови, а после кивает, широко улыбаясь. —Я что хотел сказать-то, не хочешь со мной в качалку сходить? Все-таки давно вместе не тусовались. —Отличная идея!—Лололошка смеется, тянется к чужой мускулистой руке и тут же отшатывается. Кожа Брэндона слишком горячая, почти обжигающая. И сам Брэндон с этой яркой улыбкой, с этими эмоциями настоящими тоже не менее горячий, такой же как Карл. Потому что никто из них не умеет врать. Они все живые, реальные...       Только вот Лололошка все такой же фальшивый, и пустой. Лололошка просто придуман кем-то, он даже не человек...       Он старательно разрисовывает свое лицо. Наносит толстым непробиваемым слоем грим, так, что бы не было видно ни одной трещинки в его фасаде. И рисует улыбку, уже не так аккуратно, не так старательно, скорее устало. Улыбка красится ярко алой краской, широкой ворсистой кистью и одним штрихом. В ней нет больше никакого изящества. Потому что Лололошка устал от него.       Улыбка выходит уродливой, он видит это в зеркале вечерами, наедине с собой. Но его настоящее лицо не менее уродливо, по крайней мере так говорит Создатель. И он все еще верит ему. Потому что Создатель всегда прав. Потому что Создатель когда-то был человеком, а потому и хочет чтобы Лололошка стал таким же...       Только вот правда в том, что Создатель просто хочет вылепить и переломать все его существо. Потому что из пустоты ничего нельзя создать. А Лололошка — пустота. Её самое первое порожденье. —Ты фальшивый,—говорит Дилан, морщась от отвращения.       И Лололошка замирает, на мгновение его маска осыпается, обнажая пустоту. "Заставь верить"       Лололошка подбирает осколки, лепит шершавую натянутую улыбку и наклоняет голову в бок: —О чем ты?       Но Дилан не отвечает, лишь смотрит пристально и дергает плечом, прежде чем вновь отвернуться к ноутбуку.       Лололошка все так же искусен. Он располагает к себе людей, заботлив к друзьям и знакомым. О нем говорят, как о человеке, что всегда придет на помощь, как о плече твердом и крепком, в которое можно выплакать слезы. О нем говорят, как об активисте, участвующем везде, как о человеке смысл жизни которого — неустанная помощь и добро.       О нем говорят многое, но чаще всего это нечто хорошее.       Но Лололошка думает о себе иначе. И чувствует он себя совершенно вымотанным, точно все эти фальшивые , нарисованные им же эмоции, уничтожают его неживую душу. Точно все они вытягивают из его тела, созданного, кукольного, последние остатки сил.       Потому что Лололошка не добрый, в частности, ему просто плевать на весь этот движ, происходящий вокруг.       В этой вселенной, слишком реальной и обыденной, Лололошка не чувствует себя нужным, места себе здесь не находит. Потому что именно здесь ему приходится играть еще усерднее и искуснее, познавать все виды актерского ремесла. Ему нужно плакать, улыбаться и даже злиться, когда придет время. Ему нужно помочь, когда нужно и не нужно, и обязательно поговорить со всеми вокруг. Ему нужно... Ему ничего из этого не нужно.       И ничего из этих эмоций он не ощущает. Он просто кукла. Персонаж пьесы, ее главное и, одновременно с этим, второстепенное лицо.       Только вот разве кукла может испытывать усталость эту вязкую, топящую? Разве кукла может сидеть подолгу на постели, согнувшись пополам, что бы перевести дыхание, дабы завтра улыбаться казалось не так тяжело? Разве кукла может испытывать тяжесть на душе от каждого вздоха слова...и улыбки...особенно от улыбки?       Он улыбается, заставляя верить всех вокруг в свою ложь...       Только вот Дилан...почему он смотрит на него так пристально? "Улыбайся" —говорит Создатель, тихо почти неслышно, эти слова заглушаются водой из под крана.       Заглушаются и мыслями его вязкими, слишком плотными, что не продохнуть от них. Слова тонут в его боли, что в груди кипит, а потом вдруг остывает, превращаясь в лед.       Он трет лицо руками, раздирает кожу, и смывает грим.       Маска падает, смывается, оставляя после себя разводы. Оставляя после себя правду.       Лололошка смотрит черными безжизненными глазами в отражение, на бледное почти посеревшее лицо...лицо мертвого...с искусанными шершавыми губами, с рубцовой кожей и тенями под глазами.       Это правда...       Боль пронзает его затылок, переходя в виски.       Но Лололошка смотрит дальше на отражение...взгляда оторвать не может. — Что за...—раздается неподалеку ошарашенный, сиплый голос.       И этот голос перекрывает весь остальной шум.       Этот голос заставляет замолкнуть все голоса и навязчивые мысли.       Лололошка медленно оборачивается, пристально смотря на соседа, замершего у двери. На побелевшего, напряженного, с широко распахнутыми глазами. —Ты хотел увидеть меня настоящего,— говорит Ло, всё так же бесстрастно смотря в ответ,—вот он я...       Его лицо— лед, его чувства — тоже лед.       Он смотрит на испуганного соседа и не ожидает ничего...       Потому что голос Создателя в голове воет от ужаса. "Раскрыли"—говорит он.       Но Лололошке совершенно плевать на это, плевать и на то, что подумает Дилан, плевать и на остальных... Кисти падают на пол, звонко стукаются о кафель и катятся дальше к чужим ногам. —Не нравлюсь таким?—и впервые Ло усмехается по-настоящему, криво и изломанно. Потому что по-другому не умеет. Потому что он и сам такой же кривой и изломанный.       Но Дилан молчит, все так же пялится на него, сверля непроницаемым взглядом.       Лололошка отворачивается, представляя себе сцены из мелодрам, как испугавшись, сосед его уйдет, как громко хлопнет дверью, а может быть и вовсе вновь назовет его жутким, как и всегда?       Он тянется к крану, желая вновь включить воду и смыть остатки разводов, почти въевшихся в кожу.       Но Дилан не шевелится...по началу...       Краем глаза Лололошка видит, как он делает шаг...в его сторону.       Дилан не хлопает дверью, не говорит о том, что он стремный, он просто делает широкий шаг к нему на встречу, а после вдруг хватает его замерзшие руки, почти болезненно стискивая в своих.       Смешно—думает Ло, не испытывая и грамма веселья.       Ужасно—думает так же он, не испытывая даже отвращения.       Лололошка все так же болезненно пустой и уставший.       Ничто,—думает Лололошка, ощущая тепло чужих ладоней.       Ничто, —вновь думается ему, но почему-то на этот раз становится легче.