Кукольный дом

      Перекраивать себя. Снова и снова ломать кости и сращивать их так, как угодно создателю, дабы создать из себя что-то новое, каждый раз более идеальное.       Перекраивать свое лицо, дробить на части и склеивать по новой, что бы в итоге добиться подобия человеческого выражения: так что бы была вечная искусная улыбка и что бы глаза изгибались полумесяцами от счастья. Только даже это не скроет его чёрных отрешенных глаз, их скроют только очки.       Перешивать себя по сотни раз, пока не останется то бессмертное, блаженное счастье и доброта, что есть у людей. Что бы за всем этим не было видно его уродства— по-прежнему безразличного и ледяного.       Перекраивать себя... Да... В угоду идеалам Создателя. В угоду помощи всем остальным, чтобы эти все остальные отзывались о тебе, как о человеке добром и сострадательном.       Потому что Создатель говорит: —Люди очень проницательны. И только если ты помогаешь им, они могут закрыть глаза на твои недостатки. Только так они могут не увидеть твоей игры.       Перекраивать и ломать...что бы ничего от него не оставалось. Лишь что-то... Чем он был когда-то.       Хотя было ли хоть что-то от Лололошки настоящее, не вылепленное чужими руками?       Был ли и сам он настоящим? А не обычной куклой, которою дёргают из мира в мир?       Потому что у него нет ничего личного: ни эмоций и чувств, ни мыслей, ни даже голоса.       Его голос глухой, более похожий на тихое эхо, у него и нет почти голоса, потому что чаще всего он молчит, изредка кивая на чужие слова . И людям словно бы этого всегда хватает, его кивков и редких слов, людям почему-то хватает этого, что бы представить его, как человека болтливого и солнечного.       Другое дело, что таковым Лололошка не был.       Другое дело, что каковым был Лололошка на самом деле в общем-то было и не важно.       Потому что он и не человек то. Человеком он быть априоре не может, слишком много в нём от пустоты, и слишком мало в нём чужого тепла, как бы Создатель не пытался его приучить к чувствам, как бы не пытался ему внушить их, заставить ощущать то, что должен он по идее должен ощущать.       Но Лололошка до сих пор порождение пустоты, первое её творение. А потому в теле его лишь холод да темнота, вместо нормальных органов. Кожа его —фарфор. Потому что он просто сосуд.       Перекраивать себя вновь, вновь и вновь— это девиз его жизни.       Подстраиваться под людей, ублажать их мечты и надежды— тоже его девиз.       И это сводит с ума.       Потому Лололошка ощущает, как темнота внутри него сгущается, как клубится она горьким дымом, как мозг отравляет его жгучей ноющей болью, которую он не может испытывать... Не мог испытывать.       Но вот она боль, тянется невидимыми рубцами, сквозными ранами и обычными блеклыми шрамами по душе.       Вот она боль, затселающая глаза влагой, такой же горючей удивительно настоящей.       Вот она боль, заставляющая его задыхаться всё чаще от собственного бессилия и понимания правды.       Потому что в этом мире есть одна правда—он кукла, не человек.       Только откуда же взялась эта боль? Неужто он ломается? Неужто время на сцене его подходит к концу?       И почему же голос Создателя слышится всё реже и реже? Неужто он понял насколько Лололошка бесполезен и бездарен?       Неужто Лололошка провалился и в этот раз?       Потому что теперь как минимум один человек знает правду.       Как минимум один человек... Знает его пустоту.       И Лололошка почти пугается, если можно назвать те сломленные, разбитые чувства страхом. Потому что с той поры взгляд Дилана стал ещё более пристальным и сканирующим, потому что с той поры Создатель ощущался не так явно, совсем уж далеко.       "Ты сломлен, "—однажды говорит Создатель и это становится последней каплей. Лололошка ощущает, как тело его падает на пол, как что-то давит ему на горло, сжимая и заставляя задыхаться, как это что-то оплетает его конечности, обездвиживая.       "Нити"—горько думает он, пытаясь дернуться.       "Создатель разочарован... Я провалился, "— больно бьёт в голове, пульсирует, почти воет.       Провалился... Провалился... Все тысячелетия он справлялся... А тут провалился.       Он провалился...       Лололошка хрипит, царапает руками пол, а после и кожу. Но ему не больно, не физически. Боль растёт у него внутри и гноится там. Боль оглушает его окончательно, притупляя все чувства.       А потому он и не слышит, как хлопает дверью комнаты. Не слышит как кто-то бросается к нему, не замечает как этот кто-то падает рядом с ним на колени и тянется к его скукожевшемуся, сломленному телу.       Но тело — это ерунда, оно регенерирует.       А вот душа...       Да и есть ли она всё-таки у него, эта эфемерная таинственная душа?       Лололошка замечает чужое присутствие только тогда, когда его прижимают к тёплой груди, в которой громко, почти безумно бьётся сердце. Чужие руки оплетают его туловище, давят, тянут, прижимают ещё крепче к себе. —Ну же, Ло, черт тебя дери, дыши, —раздаётся хриплый голос сверху.       Кожа у Лололошки холодная, внутри у него так же холодно и больно. Он тянется к чужому теплу, вжимается носом в шею Дилана и хрипит, почти воет. —Сломаный.. Сломаный.. Я не чувствую его... Его нет рядом... —бессвязно бормочет, начиная дрожать ещё сильнее.       Дилан грязно ругается, обхватывает его щеки, поглаживая большими пальцами, а потом вновь вжимает в своё плечо, да давит на голову ещё сильнее, вновь вжаться в своё плечо заставляя, обхватывает руками его плечи и спину, начиная раскачиваться из стороны в сторону, точно утешить пытаясь.       И Лололошка пытается вслушаться в стук чужого человеческого сердца, впитать в себя чужое тепло, почти что жар. Ощутить этот странный человеческий огонь. Да и думает, что сгореть бы в нём был бы не прочь. И всё потому что в его то груди никогда такого тепла не разольется.       Мёртвых не воскресить.       А потом он вдруг обмякает, теряя сознание.       Нити, крепко держащие его тело до этого, отрезают одним резким движением, только и слышится громкий щелчок.       Актёр больше не нужен.       И Он больше не нужен.       Дилан кричит, пытается дозваться до него, бьёт по ледяным щекам и ощущает, как чужое дыхание становится тише, почти неслышным.       Он с ужасом ощущает как сосед его фальшивый до ужаса становится более похожим на труп.       Но чувств Дилана, Лололошка не узнает. Не узнает и того, как тот будет всю дорогу до больницы не отпускать его руку, как будет сидеть рядом с постелью в надежде на то, что он очнётся.       Этого Лололошка не узнаёт. Потому что весь его мир сузился до одной блеклой точки.