***
— Значит, ты работаешь преподавателем английского? — в ответ Феликс, ковыряясь пластмассовой ложечкой в мороженом Макфлури, кивает. — А за границу когда-нибудь ездил? — Ни разу. Хенджин расплывется в ехидной улыбке и убирает давным-давно высохшие волосы назад. Феликс думает, что прежде всего стоило помыть или протереть руки, а только потом касаться чистых волос, но ничего не говорит и опускает взгляд на большой картонный стаканчик с белой крышкой. Мороженое уже растаяло и стало смесью из чего-то приторного шоколадно-карамельного. — Я тоже никогда не был в другой стране, — Хенджин качает головой и прислоняется спиной к ярко-желтому вырвиглазному сидению. Он кивает на мороженое и спрашивает: — Ну что, вкусное? — Зубы свело, — Феликс придвигает стаканчик ближе, закусывает губу и принимается разглядывать сидящих в зале людей. Куча подростков и несколько парочек за дальними столикими. Наверняка они пришли на свидание. — Я не могу дать тебе попробовать. — Почему? — Ничего личного, но… Просто не могу. Чонин бы не погладил Феликса по голове за такой ответ. Вообще-то, это все очень тяжело. Феликс привык к тому, что перед выходом на улицу нужно обязательно проверить, на месте ли антисептик и влажные антибактериальные салфетки, от которых несет спиртом за километр. Привык к тому, что не может пить из одной бутылки или есть из одной тарелки с кем-то другим. Исключением является лишь один Чонин, потому что они слишком близки и Феликс знает, что друг ничем не болеет. И, несомненно, Феликс привык к тому, что помешан на запахе стирального порошка и не заправляет одеяло в пододеяльник, только чтобы обнимать этот самый пододеяльник и ощущать, как он пахнет. Во многом он действительно странный — такие вещи могут отталкивать людей, но Феликс не знает, что с ними сделать. Просто он такой: чистоплотный и не желающий выбираться из зоны своего комфорта. — А, ладно, — Хван прищуривается и подпирает подбородок кулаком. — Я все понимаю. — Нет, правда, ничего личного… — Да я понял, все в порядке. Ли прислоняет ладони внешней стороной к щекам и убеждается: они горят. Стыдно намекать человеку на свою брезгливость — кто угодно может подумать, что это неадекватно. Хотя Хван не выглядит так, словно и впрямь подумал об этом, поэтому, возможно, он не смотрит с насмешкой и отвращением. Это всего лишь личные границы, и Ли провел четкую черту. Они знают друг о друге только поверхностно, говорят о том, что забывается после каждой новой встречи, потому что это не имеет значения. Ли не любит говорить о себе и открываться людям, но он также вовсе не заинтересован в чужой жизни. Можно послушать человека, но какой в этом смысл, если он не участвует в жизни своего собеседника и от него ничего не зависит. Слушать о Чонине — это другое. Феликс знает его вдоль и поперек, знает местонахождение шрамов и родинок на откровенных частях тела и знает мысли Чонина, а порой и вовсе может предугадать реакции на разные ситуации. И Чонин, конечно же, тоже выучил Феликса целиком. Вплоть до самых ужасных переживаний. А Хенджин чужой, незнакомый персонаж, и Феликс не совсем понимает, что интересного этот альфа нашел в нем. — Так зачем ты это делаешь? — Делаю что? — Хван поднимает одну бровь. Ли замечает, что он часто реагирует именно так. — Общаешься со мной и пытаешься узнать обо мне что-то. — А как ты думаешь, для чего люди узнают друг друга? Ли неоднозначно пожимает плечами, водя пальцем по складкам на серых брюках. — Понятия не имею. — Почему ты говоришь так, будто тобой никогда не интересуются? — Интересуются. Моей внешностью и тем, что спрятано под одеждой. Пульс замедленный, но Ли отчего-то ощущает его в собственной глотке. Ведь и вправду оказывается, что им никогда не интересовались так, чтобы просто подружиться. Обычно это было ради выгоды и секса. Альфы зачастую думают, что если омега красивый, то он просто обязан быть легкодоступным и готовым запрыгнуть в постель после первого же второсортного комплимента. Хван заметно напрягается и снова трет шею. Сомневается или переживает. — Иногда людям бывает интересно просто поговорить. Если тебя это как-то раздражает, то мы можем прекратить. — Нет, я не против, но не хочу, чтобы ты желал получить какую-то выгоду из этого. Надеюсь, ты понимаешь, о чем я говорю. Когда большое светлое помещение пустеет, Феликс извиняется и уходит в туалет. Руки липкие, он дважды моет их с мылом и достает из кармана телефон, чтобы изучить диалог с Чонином. Надо ли написать о том, что Феликс совершенно не уверен в себе и не умеет разговаривать с людьми? Нет, тогда Чонин, как оно обычно и бывает, скажет, что Феликс глупо себя ведет. И, разумеется, пообещает побить его, как только они встретятся. Ну и сверху приправит это дело парочкой комплиментов. Дверь одной из кабинок со скрипом приоткрывается, и Феликс спешит выйти из туалета. Он ищет нужный столик и садится на желтый стул. — Все хорошо? — недоверчиво спрашивает Хенджин. — Да. — Ты же врешь. — Это очевидно. — Хочешь домой? Феликс лишь кивает, опуская и напряженные плечи, и взгляд. Стоит извиниться перед Хенджином за испорченную прогулку и свое отвратительное поведение. Феликс никогда не обращал внимание на то, как он общается с другими и задевает ли их вообще. Если хотел уйти, то вставал и уходил. Если не желал разговаривать или уставал, то заканчивал разговор. Но перед Хенджином постоянно становится стыдно — он выглядит довольно милым и дружелюбным. — Прости, что все вышло так. К вечеру на улице заметно похолодало. Феликс прячет руки за спиной и цепляет взглядом свой дом, виднеющийся в ста метрах. Омега, живущий этажом выше, выгуливает золотистого ретривера. Он и сам похож на ретривера: такой же пушистый, яркий и радостный. Интересно, Феликс тоже схож со своим котом? Альфа останавливается около знакомого подъезда и почти эфемерно касается омежьей руки. И омега почему-то не увиливает от касания, хотя он совсем не тактилен с чужими людьми. Он лишь молчит, когда к глазам подступают слезы, и чувствует теплое дыхание на макушке. Большие ладони обвивают лопатки. — Наверное, сначала мне стоило спросить, а только потом делать это, да? — Да, было бы неплохо, но уже поздно, — омега усмехается и прислоняется лицом к коричневой футболке на крепком плече, принимаясь разглядывать полупустой двор. Все тот же омега с ретривером уходит в сторону парка, где есть площадка для выгула собак. Альфа продолжает дышать тихо и размеренно — в груди, прижатой к омежьей, медленно стучит сердце. — Я не знаю, в чем дело, но ты очень тревожишься и переживаешь. Это видно. И я правда не пытаюсь извлечь какую-либо выгоду или затащить тебя в постель, мне просто приятно с тобой общаться и приятно уделять тебе внимание. В горле застревает ком, и омега, чтобы избавиться от него, прокашливается. А руки наконец обнимают в ответ. Вообще-то, он совершенно не понимает, что должен сказать в ответ. Нужно ли говорить в принципе? — У меня, кстати, есть кот, — зачем-то произносит Феликс, когда вроде как успокаивается и отстраняется, выпутываясь из объятий. Хенджин глупо улыбается, замечая на Феликсовых губах такую же глупую улыбку. — Могу показать фотографии. — Давай. — Его зовут Коко. — Милый. Вы похожи. Все-таки похожи. Хенджин перелистывает на фотографию, где Коко спит на груди Феликса, прижавшись макушкой к его подбородку, и пускает смешок. — А это?.. — Мой друг Чонин, — отвечает Феликс и рассматривает снимок с Чонином, который убаюкивает кота как ребенка. — Это он подарил мне Коко и сказал, что я одинокий и грустный, поэтому мне срочно нужен домашний питомец. — А ты одинокий и грустный? — Выходит, что так. — Так ты пойдешь домой? Я думаю, что твой кот тебя заждался, — Хенджин тоже прячет руки за спиной, и Феликс, всматриваясь в нечитаемое выражение лица, прищуривается. Домой не хочется. — Уже прогоняешь меня? — он отходит от подъездной двери, когда слышит писк домофона, и склоняет голову вбок. На чужих губах снова цветет улыбка — та самая, которой Хенджин наверняка сбивает каждого встречного омегу с ног. Но Феликс на нее не ведется. Ладно, может быть, совсем чуть-чуть. — Честно говоря, была бы моя воля, я бы тебя домой не отпускал. Но мне завтра на работу, и я планировал лечь пораньше хотя бы сегодня. Феликс кивает и отворачивается, чтобы набрать код на домофоне. За прозрачными подъездными дверьми пусто и светло. Феликс на секунду задумывается и все-таки поворачивается к улыбающемуся Хенджину. — И не вздумай завтра прислать мне очередной подарок. — Я и не собирался.***
— Ну конечно... — Феликс выглядывает из квартиры, услышав подозрительные шорохи на лестничной клетке. Прямо рядом с входной дверью лежит бледно-голубая коробка с большой банкой чая и несколькими упаковками шоколада «Toblerone». Феликс пускает недовольный выдох — но улыбка все равно лезет на губы — и печатает Хенджину: «Все-таки с тобой бессмысленно разговаривать». В ответ присылают лишь несколько скобочек. Затем Феликс пишет Чонину: «Приходи объедаться сладким и пить чай». — Ох, ну какой же это кайф! — Чонин бьет ладонью по столу и закрывает глаза, пережевывая кусочек дорогого шоколада. Его рыжие волосы выглядят очень мягкими и здоровыми, а на шее, в местечке под ухом, красуется бледноватый засос. Феликс усмехается и, сделав другу новую порцию чая, прогоняет Коко со своего стула. — Мне кажется, что Чан думает о том, что я изменяю ему за спиной, а не прихожу к тебе в гости. — Но ты ведь пахнешь мной. — Ты не забывай, что он в курсе нашей связи, — взяв кружку из чужих рук, Чонин прячет шоколад в упаковку и вздыхает. — Он мне постоянно говорит, что я прихожу домой довольный и пахну тобой. А я довольный из-за того, что я объедаюсь у тебя. У нас дома вообще нет нормальной еды, Чан стал есть брокколи и хочет, чтобы я был его моральной поддержкой и тоже начал питаться этим ужасом. — Не надо гнать на брокколи, они очень даже ничего. Чонин кривится в отвращении и делает глоток. В маленькой Феликсовой кухне привычно пахнет им. На самом деле Феликс уверен в том, что запах любимого друга въелся в квартиру еще несколько лет назад, потому что даже после генеральной уборки и проветривания Феликс все равно ощущает сладкий аромат. — Ну да, с твоими-то пристрастиями... — Ян замолкает на пару секунд, отвлекаясь на сообщение, и снова поднимает на друга печальный взгляд. — Ну вот, Чан опять приготовил брокколи. Я не хочу заниматься спортом вместе с ним, а то потом стану... — он втягивает щеки и изображает мертвеца, заставляя Ли улыбнуться. — Задохликом каким-то. Мне вот нравятся твои бедра, они такие классные и мягкие, их только трогать и трогать. Ли бросает взгляд на свои бедра. Штанов или шорт нет, только трусы — все остальное сохнет после стирки. Но перед Яном ходить в таком прикиде уже давно не стыдно. — Твои бедра тоже хорошие. Худые, красивые. — Костлявые, Феликс, так и скажи, — поправляет друг. Феликс кивает, начиная улыбаться. Костлявые, конечно. Чонин высокий и имеет вполне неплохую фигуру, и иногда Феликс отдает ему свою одежду с пометкой «на вырост». Некоторое время Чонин молчит, глядя в окно на многоэтажные дома, и подтягивает к себе ноги. — Так, ладно, как там у тебя с твоим горячим красавчиком? И Феликс точно чувствует, как к щекам приливает жар, хотя ничего сомнительного не может припомнить. Да, он почти разрыдался перед Хенджином и обнимался с ним, когда они прощались, но это не то, что должно смущать в таком возрасте. Вот был бы Феликс моложе лет так на десять... — Мы обнимались, — тихо, словно стыдясь этой информации, отвечает он. В густом запахе друга проскальзывают ноты удивления, и Феликс отводит взгляд в сторону, наигранно интересуясь горшочком кактуса на столе. — На самом деле я чуть не расплакался и хотел написать тебе, что я обречен на вечные страдания и смерть в одиночестве, но все не так плохо. — Почему ты чуть не расплакался? — Потому что я не понимаю, зачем он со мной общается. Никто со мной не общается, у меня нет друзей — только ты, но ведь мы с тобой познакомились еще в младшей школе. — Ты что, считаешь себя неинтересным? — Чонин подается ближе и кладет руки на стол. Феликс замечает в его глазах тоску и думает, что со стороны выглядит совсем жалко: в этих кружевных черных трусах, с пучком грязных волос и сопливым носом. Чонин вздыхает, цепляет длинную белоснежную прядь, чтобы убрать ее Феликсу за ухо, и сочувственно поджимает губы. — Почему ты так считаешь? — Потому что никто мной не интересуется просто так. И, возможно, во мне и вправду нет ничего такого. — Это не правда, Феликс. — Конечно, ты так говоришь лишь потому, что мы друзья. — Нет, я так говорю, потому что я знаю это, — Чонин встает из-за стола, и Феликс поднимается следом — понимает, что сейчас окажется в объятиях. У Чонина мягкие теплые ладони ненамного больше Феликсовых. Он укладывает одну Феликсу на щеку и разглядывает расстроенное лицо с таким участливым вниманием, что глубоко в груди беспощадно болит сердце. — Дорогой, я серьезно. Ты же такой милашка... Да, иногда бываешь занудой, но ты ведь правда чудесный. Ты привлекательный, умный, хорошо пахнешь, знаешь английский в идеале и прекрасно готовишь. — Ты забыл сказать, что я готовлю брокколи, — уныло бурчит Феликс, ткнувшись лицом в гладкую сладкую шею. От тела Чонина идет приятное тепло, и Феликс немного расслабляется под мягкостью его нежных рук. — Это, конечно, огромный минус, потому что я ненавижу брокколи, но я уверен, что ты прекрасно их готовишь. Но я все равно их никогда не попробую. Феликс улыбается и шутливо произносит: — Ну все, бросай Чана и возвращайся ко мне. Я умею готовить не только брокколи. Чонин отзеркаливает улыбку. — Я всегда буду с тобой, ты это знаешь. С Чаном или без — какая разница? Отношения для меня никогда не будут важнее дружбы, тем более если это дружба с тобой. Феликс кивает, получая поцелуй в лоб, и забирает пустую кружку со стола, чтобы помыть ее. За спиной слышится звук уведомления, и спустя пару секунд Чонин со смешком протягивает: — Скажи своему Хенджину, чтобы он покупал подарки и на меня. — Он что-то написал? — Да, спросил, как у тебя дела. Мне ответить ему, что прямо сейчас ты моешь кружку и на тебе очень сексуальные трусы? — Дурак, — Феликс подходит к столу и отправляет сообщение с тем же вопросом. — Растяжение мышц спины... Мы виделись только вчера, когда он успел? — замолкнув, он отрывается от телефона и растягивает губы в неловкой улыбке. — Может, мне... — Да поезжай уже, — отмахивается друг, сделав последний глоток. У них точно ментальная связь, думает Феликс.***
Идея спонтанная и, возможно, глупая. Сейчас бы омега мог заниматься своими делами: например, постирать остатки одежды, сходить за кормом для кота и купить продукты. Но в реальности все оказалось иначе. Омега смотрит в окна многоэтажного дома и делает глубокий вдох. Опрятный двор, все дома вокруг аккуратные и, судя по не запачканным слоями пыли и выхлопных газов стенам, новые. С собой у омеги сумка с более или менее сухими шортами и лонгсливом, потому что уровень близости еще не так высок, чтобы носить чужую одежду. Нет, идея все-таки глупая. Но альфа отреагировал на нее приятным удивлением и сказал, что будет не против, если омега приедет помочь. Феликс поднимается на десятый этаж и мнется у двери, давая себе еще некоторое время на размышления о том, что еще вполне возможно развернуться и поехать домой, но перед ним неожиданно открывается дверь. — У меня прозвон на домофоне, — Хенджин улыбается, всматриваясь в потерянное выражение лица, и впускает Феликса в квартиру. Она просторная и вполне чистая, если не считать внушительной стопки вещей прямо на полу у спальни. Феликс сверлит ее подозрительным взглядом, и Хенджин поворачивает голову. — Ой, я же собирался кинуть это в стирку. Еще пару минут Феликсу приходится наблюдать за тем, как Хенджин, хватаясь за спину и охая, относит одежду в ванную. Рядом с низким комодом в прихожей стоят черные тапочки. Феликс как можно тише переобувается, так же тихо выглядывает из-за углов и почему-то боится спросить, можно ли ему помыть руки, но Хенджин молча указывает в сторону ванной и, когда Феликс возвращается оттуда, кладет на тумбу пачку антибактериальных салфеток, будто предугадав чужие мысли. — Ты не говорил, что у тебя тоже есть кот, — оказавшись в большой и единственной комнате, Ли замечает питомца, пугливо вжавшегося в ткань какой-то вещи на компьютерном кресле. — Откуда ты взял такого маленького? Мне кажется, ему нет и месяца. — Это та самая история о том, как я потянул спину. Мы оставили двери в сервисе открытыми из-за жары, и он пробрался внутрь и каким-то образом залез на стеллажи с инструментами. А у нас стеллажи два с половиной метра в высоту... Мне пришлось его доставать. — И ты потянул спину, пытаясь добраться до стеллажей? — хмурится Ли. — Да, я использовал стремянку, — Хван кивает и тут же шумно выдыхает, прижав ладонь к пояснице. Ли разглядывает свернувшегося в клубок котенка, пока убирает длинные волосы в пучок, и думает о том, как сильно Хвану придется потратиться на его содержание. — А мазь какая-то есть? Или таблетки? Не знаю, что обычно делают при растяжениях, у меня их не было. — Есть, разумеется. У каждого старика должна быть коробка с мазями. — Забавно слышать такое от человека, который младше меня на три года. Хенджин улыбчиво щурится и уходит в ванную, чтобы через некоторое время положить на кровать пластиковую коробку-аптечку. Он роется внутри, поочередно вытаскивая запечатанные упаковки, и Феликс находит себе местечко на самом краю кровати, ведь это все еще не его территория — нужно быть тактичным и порядочным. — Зачем ты купил столько мазей? — выискивая знакомые названия на тюбиках, он принюхивается к каждому и досадливо хмурится. Воняют они отвратительно. С Хенджиновых губ слетает глухой смешок, котенок где-то сзади мяукает и спрыгивает на пол. Феликса вдруг посещает мысль о том, что Хенджину совершенно не подходят коты. Ему бы какую-нибудь громкую овчарку или добермана, но точно не котенка с серой шерсткой и белой грудью. — Ладно... Раздевайся давай. — Так быстро? — Да, ты будешь снизу, — Феликс скалится, выдавливает пахучую мазь на ладонь и в конце концов не сдерживает улыбки — Хенджин перестает ухмыляться и округляет глаза. — Я серьезно, чем быстрее я нанесу эту мазь, тем быстрее все заживет. Оторвать взгляд от крепкой спины совсем не получается. Феликс узнал о том, что у Хенджина есть шесть кубиков, когда тот снял черную майку и принялся ждать. Еще Феликс знает, что на ключицах и груди есть родинки. Прямо там же, где и у него. Феликса это заставляет усмехнуться и ощутить жар в щеках, поэтому он поскорее просит Хенджина лечь на живот и, стараясь выровнять дыхание, садится сверху. Внутренний голос напоминает, что можно было не делать этого, но от него отмахиваются. У Хенджина и в самом деле очень красивое тело: рельефное, слегка загорелое, с широкими альфими плечами и узковатыми бедрами. Феликсу приходится прикладывать усилия, чтобы спрятать почти вырывающиеся наружу феромоны и заниматься важным делом, а не просто наблюдать. Возможно, ему не хватало тела альфы и ощущений от прикосновений к теплой коже. По крайней мере такого тела не хватало точно. — Очень больно, — альфа выдавливает болезненный стон в подушку, и омега вздрагивает, замечая, что надавил на поясницу сильнее, чем надо. — Прости, это вышло случайно. Руки касаются мягче в попытке сделать какой-никакой массаж. Омега все-таки засматривается на маленькие родинки, водя пальцами вдоль позвоночника. Тело под ними заметно расслабляется, а дыхание становится глубоким и ровным, и омега принюхивается, боясь уловить в смеси из запаха мази и феромонов альфы что-то, что точно не должен поймать. Но и чужие феромоны пахнут спокойствием, терпковато-сладким на кончике языка. Феликс закусывает губу и ерзает. — Вроде бы все. — А можно... Еще немного? — Что? — Еще немного помассировать. Просто у тебя очень мягкие ладони, — Хенджин приподнимает голову и оборачивается, с мольбой заглядывая ему в глаза, и Феликс прячет их, смотря на свои руки. Вдруг становится неуютно вот так сидеть на каком-то альфе и делать ему массаж. Феликс не делал массаж даже своим альфам, а что уж говорить о чужих. — Нет, если ты устал... — Все в порядке, давай. Собственные феромоны, оказывается, иногда бывает крайне тяжело сдерживать. Домой Феликс возвращается только ближе к позднему вечеру на любезно оплаченном Хенджином такси. В черепной коробке пустота, в теле сводящая мышцы пульсация, а в белье ужасно влажно. Хенджин спрашивает, доехал ли он до дома, и Феликс, хмурясь, отвечает ему на сообщение благодарностью. А затем наконец идет в ванную. И трогает себя впервые за два месяца.