гиблое место

Синий и розовый. Громко и очень громко. Порошок и таблетка. Зиплок и карта. Алкоголь и стакан. Шест и танцовщица. Вся жизнь вокруг была контрастом, и только здесь каждая деталь была закономерным продолжением предыдущей. Всё было на своих грязных, отвратительных местах. И здесь Глеб был в тысячный раз, но в этот раз действительно в последний. Поэтому шёл медленно, оглядывая и цепляя каждую деталь, везде видя призраки своего же прошлого. С Кариной, дурой-хостес, он встретился взглядом и безразлично флиртовал, когда пришёл сюда в самый первый раз, пытаясь заглушить скуку. А потом входил членом в её же глотку, наслаждаясь сбитым дыханием. Возле этой стены его, обдолбанного и пьяного, держал за плечи Серафим, терпеливо ожидая, когда Глеб придёт в себя. А потом по этому же полу тащил на выход. Вот за этим диваном Глеб впервые сорвал крупную сумму в покер — в районе миллиона грязных купюр, из которых половина была испачкана в порошке. А потом над этим же столом его грубо нагнул один из проигравших мужиков. Вот на этом шесте крутилась девушка с зелёными глазами, которую Глеб трахал в туалете сразу после того, как в лицо Серафиму смеялся после слов о любви. И где он теперь? Опустошён этой же любовью. За самым крайним столом сидел Дима и раньше — Серёга, и даже сейчас была видна тёмная растрёпанная макушка, склонившаяся над очередной дорожкой. Но к нему Глеб подойдёт последним. Барная стойка резала взгляд. Здесь он впервые потонул в синеве ярких глаз. Здесь из раза в раз сидел, ожидая конца смены и уставшего Серафима. Здесь давился карамельными шотами. Здесь сидел и извинялся перед слишком живой галлюцинацией. Здесь впервые перестал чувствовать скуку. Здесь потонул в синих глазах. Здесь звал его в подсобку в предвкушении Безумия, которое по итогу сломало их обоих. Здесь стоял Андрей, который всё ещё был разбит смертью друга-коллеги. Тряхнув головой, Глеб зашёл в крыло за стойкой, замирая. Неоном в глаза били две двери. Сначала туалет. Здесь он впервые потрахался с Серафимом, здесь шептал ему о том, что он превратил грязь стрип-клуба в магический город, дал ощутить это волшебство. Здесь нагибался, упирался в раковину-стену-унитаз руками и лицом, пока сзади его всё более грубо брал Серафим. Здесь вставлял девушкам, вслушиваясь в их визги-стоны-крики, а потом сползал по стене и поджигал очередной косой. Здесь стоял, уперевшись руками в раковину, полный решимости прервать этот порочный круг Безумия. Здесь его желудок расставался с алкоголем и веществами. Здесь было грязно, противно. Глеб это знал наверняка, но не чувствовал ничего. Просто смотрел на тени его самого в окружении Серафима, девушек, парней и веществ. Но последнее знаковое место в этом клубе внезапно причинило боль. Хотя Глебу казалось, что он больше ничего не почувствует. Но подсобка убивала изнутри, разъедала даже осколки. Глеб не обращал внимания на тени их двоих, трахающихся на каждой поверхности. Он видел лишь разбивающиеся синие глаза и свои чёрные, безумные. Видел кровь и слышал крики, просьбы остановиться и тихие мольбы о помощи. Видел, в какой момент синие глаза стали серыми. Оказывается, он успевал говорить в процессе. — Ты никчёмен со своей бесполезной любовью, — бросил невменяемый Глеб из прошлого, и в этот момент Глеб из настоящего увидел, как резко пустеют глаза Серафима. Его сломала не жестокость. Не грубость. Не боль. Не одно из бесконечных предательств. Серафима сломало то, что его любовь была отвергнута, не нужна и казалась мерзкой тому, кого он так сильно любил. А Глеб сполз по стене, не в силах оторваться от выжженной картинки на сетчатке. Хотелось вернуться в прошлое и разбить лицо самому себе. Хотелось прижать разбитого, сломанного парня к себе и шептать на ухо о той любви, которая была в прогнившем насквозь Глебе. Хотелось убить каждого, но доказать, как на самом деле Глеб его любил. Но сейчас думать об этом было поздно. Серафим мёртв. Глеб сломан и пуст. Прошлое не вернуть. Боль была сильной. Серые глаза больше не станут синими. На этом свете. И стоило Глебу уловить эту мысль, как внутри в последний раз зажглась надежда. Надежда на то, что остался хотя бы один шанс. Не просто всё прекратить и оборвать, но и вымолить шанс на прощение. Дима радовался его визиту, пропуская прощание в карих глазах и отстранённое поведение. — Ты с собой в этот раз? — удивился Дима, меняя зиплок на купюру. — Ага, — кивнул безэмоционально Глеб, убирая порошок в карман. — А ты чего так? — Уезжаю. — Куда? — Глеб закатил глаза от бесконечных вопросов. — В ещё один город. — Надолго? — поднял брови Дима. — Навсегда. Пожав протянутую руку, Глеб развернулся на месте и медленно пошёл к выходу. Не из-за ностальгии. Не из-за боли. Просто не хотелось идти быстро. Хотелось прочувствовать эту дорогу ещё раз. В последний раз. И шёл в сторону таких же, как у него, хрущёвок Глеб медленно. Видя на каждой лавочке, на каждой тропинке себя и Серафима, вспоминая каждый бессмысленный диалог. А на глаза попалась неуютная чайная. Где они обсуждали планы робко. И рядом харчевня, не более уютная, где им опять наливали вина. Поднимался на второй этаж он уже уверенный, что делать. И дверь отпирал своими ключами. Странно, что Серафим не стал менять замки. До последнего надеялся? Глебу было больно думать о том, что до последней секунды жизни Серафим ждал его прихода. Но Глеб так и не пришёл в тот вечер. Зато пришёл сейчас. Закрывая дверь, он оглядывал маленькую однушку, цепляясь взглядом за всё. Ваза, которую они один раз в порыве страсти чуть не разбили к чертям. Всегда раздражающие взгляд картины, которые Серафим отказывался снимать. Маленькая кухня со скрипучим столом, который они почти сломали. Полупустая бутылка вина, которую они пили вдвоём. Не помытая за Глебом кружка. Не застеленная постель, где чётко виднелись два отпечатка на простынях. Серафим не стал убирать призраки их прошлого. Глеб не имел на это права и подавно. А в ванной было стерильно чисто. Только капля крови на полу напоминала, что здесь случилось. И Глеб не мог не видеть мёртвое тело Серафима с пустым, мёртвым взглядом серых глаз. Зато мог лечь в эту же ванную и достать лезвие, располагаясь поудобнее и набирая горячую воду. Для своего конца света, чтобы умереть в один день, Глеб выбрал Серафима. Осознанно. Незамутнённым сознанием. Он забыл про порошок в кармане, призраки прошлого и так слишком ярко стояли перед глазами. Лезвие вошло в кожу легко, со жгучей болью разрывая кожу. В порезе сразу проступила кровь, каплями разбиваясь о воду и растворяясь в ней, окрашивая в розоватый цвет. Глеб заворожённо смотрел на это, но знал, что одного неглубоко пореза будет мало. Поэтому занёс руку и, не отрывая взгляда, ударил лезвием по руке. Всё тело пронзила жгучая боль, а из раны сразу хлынула тёмная кровь. Добрался до вены. Опустив руку в воду, чтобы на холодном воздухе ничего, не дай бог, не успело затянуться, Глеб расслабленно отшвырнул лезвие, чувствуя, как боль сменяется мягкой, приятной пустотой и тяжестью в конечностях. В глазах темнело, а веки тяжелели, призывая закрыть глаза и раствориться в темноте. И Глеб не хотел игнорировать этот зов, потому что он этого хотел. Закрывал глаза он с улыбкой. Сейчас он увидит Серафима. Сможет его коснуться. Но открыл глаза через секунду. И призраки прошлого исчезли. В ванной просто стоял живой Серафим, с грустью рассматривающий его руки в крови и легкую улыбку на устах. — Сима, — прошептал Глеб, дрожащими руками опёрся на бортики ванной и встал, сразу чувствуя, как намокшая одежда тянет назад. — Привет, — улыбнулся Серафим, протягивая ему руку и помогая вылезти. А Глеб руку сжал крепко. Но она не исчезла, была по-живому тёплая и настоящая. — Я?.. — с надеждой протянул Глеб. Если это лишь его галлюцинация, он не вынесет. Не вынесет такого удара, его сердце встанет в ту же секунду. — Ты умер, да, — кивнул Серафим, явно не радостный от такого факта, — также, как и я. И это сделало Глеба действительно счастливым. А ещё — жутко виноватым. И от этой смеси он рухнул перед ним на колени, сжимая отчаянно его сухие штанины трясущимися руками. — Прости-прости-прости, — чеканил он, жмурясь и снова видя перед глазами сраную подсобку, — я так виноват перед тобой, Сима, я такой уёбок. Я так тебя люблю, просто до безумия, до боли, Сима, так люблю… И стоило ему произнести долгожданное «люблю», как Серафим оторвал его руки от себя и сел рядом, прижимая дрожащее худое тело к себе, пряча в объятиях и целуя кудрявый висок ласково. — Я тебя тоже очень люблю, — и даже в таком положении Глеб слышал его счастливую улыбку. — Поехали? А лучше полетели. — Туда? — Глеб отстранился и взял его за руку, сжимая длинные пальцы и сверкая надеждой в карих глазах. — В ту неделю нашу? Серафим кивнул и сжал его ладонь крепко, даря чувство полёта. И перед тем, как унестись высоко-высоко, подальше от прогнившей Земли, Глеб увидел машущих им с Земли людей. Всех друзей и знакомых. Но тепло Серафима в его руке было важнее каждого, кто остался на Земле. Возможно, в другом месте они будут счастливы. Возможно, Глеб сможет исправиться и искупить вину. Возможно, Серафим сможет пробудить в нём человека. Возможно, Глеб не исправится. Возможно, их история из раза в раз будет обречена. Возможно всё. Но главное, что пока Серафим рядом, Глеб мог из раза в раз говорить одну и ту же фразу:

«Это гиблое место, но пока здесь есть ты, я зову его Magic City»