The Things I Do For Love

      «Когда солнце закатилось — никакая свеча его не заменит».       Лорас смотрит на отсветы свечей в королевских покоях — прохладный ветер щекочет его волосы и шторы на окне. Отражение пламени пляшет высоко в бликах стекла, по цвету одинакового с закатным небом. Солнце сегодня днём казалось ярче, чем прежде. Наверное, это правильно: привычно было, когда кто-то умирал, видеть в день похорон дождь, словно боги тоже плакали по умершему; но Ренли был достоин, чтобы в последний путь его провожало именно солнце.       Никакая свеча его не заменит.       Лорас вспоминает, как Ренли по обыкновению зажигал свечу, ставя подле их кровати. Лорас всегда был осторожнее Ренли, а тот всегда посмеивался над ним: мол, королям нечего скрывать и не от кого прятаться. Посмеивался, но готов был уступить. В конце концов они всегда останавливались на одной свече — то, что устраивало обоих, не привлекая чужого внимания и позволяя видеть друг друга. Лорасу и прежде множество раз говорили, что он красив, — но Ренли делал это по-особенному. Все привычные способы показать чувства, от протянутой розы до спетой баллады, кажутся пресными с того самого дня, как Лорас сам впервые познал сладость любви. Неужели всё лучшее и правда позади?       Из другого окна доносится звонкий девичий смех, и Лорас вспоминает улыбку Ренли. Немного нахальная, заводная и лукавая — ею Ренли был немного похож на него самого, за тем только исключением, что улыбался чаще и искренней. Лорас завидовал ему, и над этим Ренли мог посмеяться тоже: «Каким соперником тебе я бы мог стать? Одни только твои глаза не оставили бы мне ни единого шанса». Речь, между тем, шла вовсе не о красоте — Лорас знал, что он хорош собой, но он не был и вполовину столько весел и ярок. Даже тогда, в отсветах свечи, Ренли сквозь сбивающееся дыхание находил силы улыбаться ему, и Лорас, целуя широкие обнаженные плечи, напитывался его светом ярче воскового огарка. Ренли, впрочем, целовал его не меньше, и рано или поздно приходил миг, когда они, повалившись друг на друга, уже не замечали, как покои укрывает темнота. В такие моменты уже бесполезно было смотреть, по крайней мере Лорасу, — нужно было чувствовать.              Ветер обдувает его, точно накрывает невидимым одеялом. Лорас вспоминает, как Ренли ложился на его спину — было не тяжело, но тепло и уютно. Ренли так долго и благородно ждал его согласия на то, чтобы сделать это впервые — забавлялся над его скованностью и стеснением, но ждал и в конце концов дождался. Теперь их возраст уже почти неотличим для посторонних глаз, но прежде, когда они только встретили друг друга и впервые легли в постель, эти пять лет казались пропастью. Ренли тогда вёл себя как подобает старшему — направлял, помогал расслабиться и довериться, хотя Лорас был с ним столь же застенчивым, сколь смелым на поле боя и в разговорах с дамами. А ведь Ренли уже тогда задумывался о смерти - и уже тогда предусмотрел всё на этот случай.       Лорас вспоминает, как Ренли обнимал его — так аккуратно, словно боялся уколоться о шипы. Да, Лорас отнюдь не всегда столь галантен и учтив, как о нём говорит молва, но он бы никогда не допустил, чтобы роза ранила коронованного оленя. У Ренли и правда была прекрасная корона — гораздо красивее, чем у Роберта, и похоронил он его тоже с ней.       Лорас вспоминает, как ещё несколько дней назад Ренли, гладя его по плечу, говорил что-то о коронах и свадьбах. Детали уплыли из памяти, и теперь на ум приходили только обрывки фраз. «На моей короне цветы — в честь тебя», — вот и все, что ему запомнилось.       Лорас вспоминает запёкшуюся кровь на месте раны Ренли, и свеча в королевских покоях гаснет.