Сначала потанцуем

— Джин, ты какой-то чересчур бодрый для отца, у чьего ребёнка режутся зубки, — Юнги прокручивает ручку в руках, сидя в кабинете, который делит с другом. На его столе неизменно стоит рамка с фото Чимина, которая мотивирует его изо дня в день, и альфа не может не улыбаться, глядя на эти милые ямочки мужа. — Ты знаешь Тэхёна, Юн, — Джин хмыкает довольно, допивая свой кофе, — этот малыш молчит, как рыбка, когда Тайн у нас в гостях, а Хосок и счастлив с ним нянькаться с утра до ночи, вот и отдыхает он у него, как на курорте, в обнимку с Тайном, — альфа пригнулся, словно кто-то слышит их в кабинете, — говорю тебе, эти двое будут вместе однажды! — Ещё бы.- Юнги вздёрнул нос, гордо кивая: ещё бы! Если Хосок- родитель, он ни за что Тайна не запустит, и все друзья будут счастливы до небес, окажись он парой малыша, которого принял на этот свет Чимин собственными руками. — Знаешь… — М-м? — У наших омег получаются групповые проекты, — Мин прыснул, глядя на фото всех троих на столе: Хоби и Чонгук сидят по бокам, а его муж- миниатюрный самый, утопает посередине, с двумя детишками на коленках: что это, если не идиллия? — Ты ещё скажи, что синхронизировались. — Ну… — Юнги уже спокойно может говорить об этом: они с Чимином расставили все точки над темами, которые никогда не будут их обоих больше сводить с ума, а потому он позволяет себе улыбнуться, когда вспоминает хнычущего Чимина, что так трогательно прижимался носиком к Хосоку в его же рубашке. — Можно ведь и так сказать? — Уг-уу-у… — Джин усмехается, глядя в экран телефона: Чонгук снова шлёт гневные сообщения без конца. — Ты чего завис? — Да кролик… — Что, не может и секунды без тебя? — Будто ты без Чимина можешь, — кривоватый палец указывает в направлении фото на столе, которое Юнги схватил, будто отнимут, тут же, прижимая к груди, — да не слопаю, не боись. — Не могу. Не могу без него. Чимини- мой воздух, — Юнги мечтательно покрутился в рабочем кресле, всё ещё прижимая к сердцу фото, опустив уголки губ, — домой хочу. — Тебя сложно вытащить с работы. — У Чимина прилив нежности. — Который передался тебе. — Это переливания. Мы не можем друг без друга дышать. — Зато мой кролик может… — Джин щурится, получая очередную гневную тираду от своего чертёнка, — ты только глянь, что делает, гадёныш маленький. — Ну-ка? — Юнги протянул руку, забирая телефон, читая сообщения: Ты просто …просто… да у меня слов нет!!! — Это похоже на комплимент, Джин. — Было похоже, дальше читай, — альфа подбородком указывает обратно на телефон, и друг усмехается, продолжая: Я от тебя в полном ахуе, Сокджин!!! Ненавижу тебя, крокодил перетраханный!!! Да лучше бы я вместо тебя в кому впал, сука ты!!! Не звони мне сегодня!!! А завтра… Завтра тоже не звони!!! НИКОГДА НЕ ЗВОНИ, МЕНЯ НЕТ БОЛЬШЕ ДЛЯ ТЕБЯ, СКОТИНА! Я В КОМЕ, УМЕР, ВСЁ, НА ТОМ СВЕТЕ!!! Переезжаю К ЧИМИНУ сегодня же. НЕ ИЩИ МЕНЯ!!! — Да что с ним такое? — Юнги смеётся, покачивая головой: ага, не ищите его, координаты не даст ни за что. — Ты в чём провинился то? — Вчера он заставил меня спать на ковре, Юн. — Это у вас ролевые игры в цепных пёсиков? — альфа аж заскулил от смеха, прикусив губу, когда друг состроил недовольное лицо, заставляя его посерьёзнеть. — По-твоему, спать на ковре в комнате, где лежит на постели голышом, задом текущим кверху твой невъебически сексуальный муж, которому секс нужен, как воздух, двадцать четыре на семь, семь дней в неделю, это смешная ситуация? Я думал, я сдохну от возбуждения вчера! — Так а что ты натворил-то? — Я… — Ну? Джин цокает языком манерно, закатывая глаза, вспоминая лицо своего обиженного мужа два дня назад: — Ладно, я заигрался и шлёпнул его по бедру вместо его пухлой задницы во время секса ремнем. — И всё? — Это не «и всё», Юн, — Сокджин трёт виски, пытаясь отогнать от себя образ плачущего и хнычущего мужа, который оттолкнул его от себя, запираясь в ванной и отказываясь разговаривать. Правда, перед тем, как запереться, гадёныш всё предусмотрел, и засеменил в своих любимых носочках на кухню, под охуевшим знатно взглядом мужа вытаскивая с важностью рамен, тарелку и чайник. — Он в ванной от меня заперся с раменом, прикинь? Он там так долго сидел, что я его даже едой не выманил бы. — Блять, Гу… — Юнги ухахатывается, представляя себе Сокджина, скребущего по двери со щенячьим взглядом, пока Чонгук сидит на унитазе, доедая свой рамен и хлюпая бульоном, причмокивая довольно: зная этого гадёныша, примерно так всё и было. — Походу, решил закончить как и начал: на унитазе. Так а ты выбей дверь да и зайди. Извинись, расцелуй, не знаю… — Чонгук хочет немного личного пространства. — Твой Чонгук, Сокджин, — Юнги улыбается, точно понимая, что уж что-что, а личное пространство Чонгуку тактильному нахрен не сдалось в этой жизни, — хочет, чтобы его муж извинился. — Я извинялся. — Как? На телефон пришла очередная гневная тирада, и Юнги усмехнулся, бросая его в ловкие руки альфы, который сразу же уставился в экран: После того, что ты натворил, Сокджин, ДАЖЕ НЕ НАДЕЙСЯ НА СЕКС!!! Я доверял тебе, А ТЫ!!! Это вот так ты хотел завести щенков, животное?! Сволочь! Ненавижу! У меня всё болит!!! Забудь о сексе со мной, а если ты попытаешься… ТОЛЬКО, СУКА, ПОСМЕЙ, ГРОМИЛА, ПОПЫТАТЬСЯ ТРАХНУТЬ КАКОГО-НИБУДЬ ЛЕВОГО ОМЕЖКУ, Я ТВОЙ ЧЛЕН ОТКУШУ И С РАМЕНОМ НА СТОЛ ПОДАМ В ТОТ ЖЕ ДЕНЬ!!! — Блять. Мне пора к вам в гости, Юн, — Джин сглотнул, понимая, что, возможно, он действительно переборщил, не рассчитал сил, хлестнув ремнём своего любящего пожёстче омегу по бедру, оставляя на упругой коже яркий красный след. Он бы и зализывал его до утра, только омега предпочёл рамен и ванную. Как ребёнок, бежит от проблем, пытается извести своего старшего всеми способами. Джину казалось даже, что Чонгук на секунду в восторге закатил свои прекрасные глазки аж до Гонконга, когда получил вслед за бедром по заднице, которую он оттянул рукой, вбиваясь глубже, но, видимо, это всё-таки было от боли. Может, у его любимого маленького кролика вообще синяки?! Гематома?! Боже, может, он повредил ему что?! Джин паникует, вскакивая резко с дивана и собираясь: — Срочно, Юн, срочно, едем к тебе домой! — Поехали, — Юнги только и надо, что предложить: он уже час облизывается, смотря на фото своего Чимина, мечтая оказаться в его цепких объятиях. -…Я могу приехать к тебе? — Чонгук шмыгает носом, как кролик, покусывая свой пирсинг, дыша тяжело в трубку, ожидая согласия. — Зайчонок, мы тебе всегда рады, — Чимин воркует, знаая характер младшего: не будет он долго мучать Сокджина. Жить без него не может, спиногрыз капризный. — Ну, я тогда это… Я у дверей. — Чонгук сбрасывает трубку, когда Чимин просить попросить пять минут, заходя в инстаграм, пока ждёт, и блокируя мужа. Не насладившись, он хмыкает, заходя в журнал последних звонков, набирая мужа, который берёт с первого же гудка: — Кролик, ты прости меня я же не хо… — Всё ты хотел, животное похотливое. — Чонгук устало усмехается, потирая лоб, стоя на пороге у Чимина, который застрял в ванной невовремя, принимая душ: сам виноват, надо было предупреждать. — Чонгукки, да я же… Да это случайно, ты же сам знаешь, как это про… — Ничего не хочу слышать, Сокджин. — Чонгук фырчит, надувая полную пухлую губку, надкусывая яблоко, которое взял в дорогу, покидая дом: вечно растущий организм, что уж. — То есть, ты сейчас… — Джин усмехается в трубку, прислушиваясь к аппетитному хрустящему звуку, представляя себе любимые хлебные щёчки, активно дёргающиеся, словно кроличьи, — хочешь сказать, пока я тут извиняюсь, ты там трескаешь за обе щеки? — Если ты ждёшь, что я буду брать, — Чонгук отстранил красное яблочко от лица, разглядывая его придирчиво и надкусывая огромный кусок, — за щеку твой член ещё хоть раз, руина ты Херсонесская*, можешь забыть об этом. Я для тебя умер. — И ты звонишь мне, чертёнок, чтобы напомнить мне об этом? — Джин смеётся в трубку, пока Юнги везёт его к себе домой, иногда отрываясь от дороги и улыбаясь, глядя на друга: да если бы не этот чертёнок, он бы его и видеть больше не смог никогда… — Напоминаю тебе, что ты сдохнешь раньше, чем я, а то вдруг склероз, — омега пожимает широкими плечами, проводя по зубам язычком, проверяя их на чистоту, — можешь перевязать его бантиком, Ким Сокджин. Твой драконий член в мой текущий прекрасный зад больше никогда не попадёт. — Позволь напомнить, мой маленький гадёныш, — Джин прикусывает полную губу, прикрывая устало глаза, - что ты- Ким Чонгук. Мой омега. Мой истинный. Мой муж. И даже если мой, как ты говоришь, драконий член, — Джин усмехается, видя ухмылку на лице Юнги, пальцем приказывая молчать и получая кивок, — никогда не сможет влезть в тебя по любой причине, он будет верно лежать на нашей общей постели вместе с нами до конца жизни. — Кто тебе сказал, что я буду в ней лежать? — Чонгук шмыгнул носиком, смотря в небо, когда Чимин открыл ему дверь, и разразился слезами, когда тот его обнял, пугая своего мужа. — Чонгукки, детка, ну, зайчонок, ну прости меня, я переборщил, мы же оба знаем, как я люблю тебя, бэби Ку, ну… Твой альфа любит тебя до смерти, кроличек, — Юнги раскрыл рот от удивления, впервые слыша новую кличку Чонгука, прыснув беззвучно после, но Джин не обратил никакого внимания. – Ну не плачь, чертёнок, я весь твой, всегда… — Нахуй ты мне сдался, башня останскин…канскинска… осгантси… — Останкинская, зайчик? — Джин улыбается, подсказывая, когда его малыш путается, заплетаясь совершенно очаровательно, на что получает гневное: — Ещё скажи мне, что я дурак, давай, давай, Сокджин! Между нами, Джин- Всё!!! Не ищи меня никогда, я буду у Чимина! — Хорошо, зайка, никогда не буду искать тебя, просто приеду в гости с Юнги. — Делай что хочешь!!! — Чонгук завершает вызов, блокируя номер телефона мужа, дрожа полной нижней губкой. — Юни… — Чимин подходит маленькими шажочками к своему альфе, подозрительно хлюпая носиком, когда тот входит вместе с Сокджином в дом. Намджун, что закатил глаза от счастья и посмотрел на альф, откинувшись на диван с Тайном в руках, который дёргает его за волосы, совершенно не имеет никакого желания вставать. Ему хорошо до ужаса, ведь под боком у него Хосок, обнимающий крепко Тэхёна, чьи глазки блестят шоколадом, глядя на промокшую немного домашнюю футболку от молока, которым он кормил детей буквально пять минут назад: они прибежали, как только Чимин позвонил. — Уй-й-й, мой котё-ё-ёночек, — Юнги воркует, наплевав на взволнованного Сокджина, видя перед собой лишь омегу, который сжимает подол своей футболки взволнованно, облизывая пересохшие губы. Альфа наклонил немного голову, целуя его в лоб, поглаживая пухлые щёчки: он влюбился в самое настоящее чудо. С ума можно сойти, насколько сильно изменился Чимин с появлением истинного в его жизни, насколько сильно его изменили собственные инстинкты, желание быть одомашненным котёнком, а не дерзким преподавателем, у которого всё строго по часам. Тот Чимин в прошлом: омега сам выбрал свой путь, глядя в любимые глаза напротив. Если и есть явные, серьёзные причины любить Юнги- так это то, что альфа никогда, ни на секунду не позволял ему даже думать о том, что станет запирать его в доме, нахлобучивая какие-то там домашние дела, забросив свою карьеру. Напротив, его Юнги во всём его поддерживает, каждую ночь обнимая крепко и слушая о мечтах истинного, изо всех сил пытаясь их исполнить. И сейчас этот альфа стоит перед ним, весь такой тающий, нуждающийся в его присутствии в своей жизни, словно умрёт без него. А он и умрёт без него, лучше не проверять даже. — Ты чего такой чувствительный, зефирчик? — Я… Я ужин приготовил, милый, — Чимин шмыгает, руками подлезая под руки альфы, чтобы расположить их на спине любимого, прижимаясь ближе: скучал по амирису. — Будем есть, ребята? — Д-да, только Чонгука позову. — Хосок встаёт, передавая Тэхёна, протянувшего ручки, его отцу, — держи своё сокровище, отъелся так, что скоро лопнет, советую не щекотать, — омега усмехнулся, глядя на пухлый животик манерно чмокнувшего полными губками Тэхёна, пальцами пройдясь по ним: ну любит он это чадо, обожает его! Щёлкнув его по носику, Хосок поднялся по лестнице в свою комнату: позвать запершегося Чонгука, который надрывно стонет в подушку, и переодеваться в свежую футболку. Ужин проходил тихо, спокойно. Чересчур тихо. Чонгук чертыхается тихо, пресекая любые попытки мужа притронуться к себе, пока Джин не кладёт ему в рот кусок сочного стейка, который тот принимает, пережёвывая и тяжело сглатывая. — Долго будешь слать меня туда, где должен сидеть сам, кролик? — Сокджин утирает уголок его губ салфеткой, когда Чонгук встаёт из-за стола, шмыгая носом и убегая в гостевую ванную, закрывая со стуком дверь за собой. — Кажется, я уже где-то это кино видел, — Юнги хмыкает, вертя кусок мяса в палочках, когда муж ему нежно улыбается, подкладывая побольше овощей перед тем, как встать и направиться к островку за недостающим салатом. — Простите, кажется моему омеге вновь приспичило по…поплакать, — Джин смеётся нервно, поднимаясь со своего места, подмигивая всем, — продолжайте без нас, я разберусь со своим чертёнком. — Чего делаешь? — Джин входит вальяжно, совершенно не сомневаясь в том, что Чонгук бы дверь не запер. Чонгук сидит крышке унитаза, обнимая себя крепко руками, пальчиками музыкальными вжимаясь в клетчатую рубашку, с краснющими глазками. — Уходи. — Дай угадаю, тебе надо посрать в одиночестве? — Джин посмеивается, поднимая взгляд в потолок, лишь бы не столкнуться с по- смешному злобным взглядом истинного, опускаясь после этого на холодный кафель перед ним, укладывая голову бесцеремонно на его коленки, трогательно сведённые вместе, получая глухое шмыгающее бурчание в ответ: — А может и так… — Зайчонок, — Сокджин фыркает с усмешкой добродушной, поглаживая напряжённую икру мужа, целуя его в коленку, не поднимая глаз, — для этого тебе надо опустить штанишки и поднять крышку унитаза для начала. У тебя что- нибудь болит? — Да, Сокджин. Болит! — Что болит, маленький? — Джин воркует, пытаясь разговорить своего омегу, который роняет крупные слёзки на его щеку. — Отстань, Джин… — Чонгук чего-то боится. Это чувствуется по его дрожащему голосу. Не только от слёз дрожащему. Омеге действительно страшно. — Я тебя так сильно напугал в ту ночь, зайчик? — Джин опускает уголки губ, поднимая голову и извиняясь щенячьим взглядом, получая недоуменный в ответ: — Когда? — Ну, когда я тебя… Вот тут… — альфа плавно проходится по бедру своего мужа, опуская голову, но не прекращая зрительного контакта, целуя его в бедро сквозь вещи, отчего омега заходится новой порцией слёз: — Это…это не то… — А что тогда? — Задница у меня болит, Сокджин! — Чонгук вспыхивает красным, зарываясь лицом в свои ладошки, которые ничего не понявший Сокджин берёт в свои руки: такого у них ещё никогда не было. — От чего, детка? У тебя она никогда не болела после секса, а ты итак любитель пожё… — Заранее она у меня болит, идиота кусок! — Чонгук выпаливает, топая ножкой, краснея до кончиков ушей. — Что мне с тобой таким делать, зайчонок? Любимый мой, маленький, самый прекрасный, — Джин целует руки омеги, плавно выпрямляясь, сидя на коленях и сцеловывая теперь его крокодильи слёзы. Оторвавшись лишь на секунду от хнычущего омеги, Сокджин отрывает кусок от туалетной бумаги, прикладывая её к любимому носику, и Чонгук смачно высмаркивается, усмехаясь горько. — Ну чего же ты тогда, заранее плачешь-то детка, устал, значит не будем некоторое время, мне же не сложно потерпеть ради тебя… — Я… Не надо, Джин… — Чонгук всхлипывает, утираясь рукавом поджимая пальчики в носочках любимых, с которыми не расстаётся: Сокджин разбаловал его ими так, что омега каждый день ходит в новых, но вот эти, с солнышком на пятках… эти только для особого случая… — Чонгукки? — Джин облизывается, улыбаясь, помогая ему встать, когда из заднего кармана омежки выпадает какой-то сложенный втрое лист. Глянув вниз, Чонгук расширяет мгновенно и без того огромные глазки, пытаясь наступить аккуратными пяточками на бумажку и притянуть её к себе, но номер не проходит: у альфы реакция лучше. — Отдай! — Не отдам, зайчишка трусливый! У тебя там опять какая-то простуда, а ты уколов боишься, знаю я тебя! — Дай сюда! — Чонгук шипит, пытаясь достать, но Сокджин лишь отпускает воздушный поцелуй в воздух, изворачиваясь и обнимая одной рукой крепко своего омегу, прижимая к себе. Поцеловав пленника в висок, он раскачивается вместе с любимым на месте, раскрывая медленно листок: — Зайчик, я умею делать уколы, мы оба знаем, подумаешь, витаминчики поко…- альфа сглотнул тяжело, расширяя глаза, — лем. — Доволен?! — Чонгук разворачивается в его объятии, рыдая ему куда-то в грудь, краснея вновь, пока Сокджин разглядывает результат узи: беременность. У них будет ещё один малыш, которого они вместе… — Чонгукки, да ты… да ты… Радость ты моя, солнце моё!!! — Джин подхватывает его на руки, раскачивая в воздухе, пока Чонгук смотрит на него шокировано, — Да чего ж ты плачешь, кролик, радоваться ведь надо!!! — Джин… — Чонгук шмыгает, мотая головой, — я не смогу… — Это почему же, зайчонок? Мы же так мечтали, маленький! — Джин опускает его, усаживаясь на колени перед ним и расцеловывая плоский живот, пока Чонгук смотрит на него сверху вниз, поджимая полные от плача губки: теперь понятно, чего он такой нервный: перепады настроения. — Джинни, но не сразу же! — Как это «сразу»? Ты же сам говорил, чертёнок, что хочешь щенков… — Джин не понимает, глядя умоляющим взглядом на Чонгука, который шмыгает носиком, распрямляя результат своего УЗИ, тыча им в лицо альфе: — НО НЕ СРАЗУ ТРОИХ, ДЖИННИ!!! — Ох… — Джин округляет рот, раскрыв его от удивления, вглядываясь: действительно. Тройняшки. Трое. В нём. Сейчас. — Мой кролик, — Джин усмехается, подтверждая его кличку, набрасываясь на его животик с поцелуями вновь, — так чего ты боишься, если я рядом??? — Я… Я не буду тебя… Не буду тебя привлекать, как сейчас… — Чонгук всхлипывает, скуля протяжно и жалобно: одного он выносил, и то семь месяцев. А троих? Полную беременность? Да его тело просто превратится в нечто, и он не сможет привлекать своего альфу… — Ты дурак, Чонгук. Ты такой дурак, — Джин встаёт, кивая ему, впиваясь в его губы поцелуем долгим, бормоча, — я всегда буду с вами, зайчик мой, ты- единственный, кого я вижу в своей жизни… Я же без тебя… Я без тебя никак, маленький, ты воздух мой, зайчонок… — П-правда? — Чонгук хнычет жалобно, посматривая с недоверием на мужа: а если его тело не сможет стать прежним? — Чонгукки, маленький, я буду любить тебя любым. Пухленьким, худеньким, с речушками растяжек и капризами твоего огромного сердца. Я буду любить тебя до последнего дня, зайчик. Ты всегда будешь самым прекрасным в моих глазах, с первого дня, как я увидел тебя с банановым молочком в руках… Я всегда буду любить тебя, твой несносный характер и твои напоминания о том, какой я старый и как скоро я умру, потому что знаю, что ты никогда этого не допустишь, малыш, — Джин подмигнул ему, щёлкая по подбородку зарёванную мордашку, — Ты всегда будешь лучшим, что случилось со мной в этой жизни… Успокоив кое-как своего мужа, убедив в том, что трое- это прекрасно, а не «оросил меня, как селитрой», «я тебе не кролик в дикой природе», «больше детей не дождёшься» и «пятого усыновим», Джин всё же вынес на руках своё счастье из ванной комнаты, прижимая его к груди, пока Чонгук улыбался стыдливо, подёргивая в воздухе пяточками с солнышком. Юнги улыбнулся, глядя на друга с мужем, приглашая взглядом к столу, когда Джин, гордо подняв голову, произнёс: — Мой зайчик скоро подарит нам троих киндеров, ребята!!! — Тр…тро…троихх??? — У альфы и гибрида от шока отпала челюсть, и только Хосок с Чимином переглядываются весело, усмехаясь: вот это поворот. Когда все более-менее успокоились, а Чонгук прилип к мужу трогательно, вновь соскучившись по его прикосновениям, шепча ему на ушко и требуя селёдку в сливках, Юнги прокашлялся, улыбаясь: — Ребята, я тут… Одним словом… — Ну? — Чимин смотрит на мужа, зная, что новость явно будет хорошей, когда тот продолжает, кивая сосредоточенно: — Одним словом, я смиксовал все те песни, которые мы все записывали, и перекинул их на диск. Вчера звонили из какой-то компании… не самая богатая, но тоже какое-то начало… В общем, нас всех приняли в «Хайб». Я говорил с одним… Бан ШиХёк, кажется, Джун его знает, — Намджун закивал счастливо: ещё бы, не знать! — И он сказал, что мы все можем стать отличной… группой. Выступать, конечно, в том клубе, где Джун, сначала, но… — Милый, — Чимин улыбнулся нежно, глядя то на него, то на Намджуна: на Джина пока смотреть не стоит: Чонгук с него живого не слезет, пока всех троих не родит. Поцеловав сдержанно мужа в щеку, он продолжил, — Я счастлив за вас, но Чонгук-и… Он пока не сможет, родной. — Я понимаю, конечно, — Юнги кивает согласно, счастливо улыбаясь: дети- всегда счастье! Только вот свои так и не… после той сцепки Чимин молчал, подрагивая пухлыми губками, и Юнги не стал спрашивать его ещё раз. Возможно, им нужно время? — А вы с Хо? Хосок сглатывает, вставая из-за стола грациозно, подходя к манежу в гостиной, чтобы проверить Тайна с Тэхёном, что спят в обнимочку. Погладив по щёчке детишек, омега направился к островку кухонному за фруктами. Намджун любуется мужем, который облизывается взволнованно, подходя и садясь скромно рядышком, а не так, как привык- на колени к мужу. Стыд перед братом берёт всё же верх над ним, и он сжимает руку мужа, выпуская её тут же из своей, пересыпая ему в чистую, белую тарелку очищенный гранат: отчего-то два зёрнышка. Намджун расширяет зрачки, находя под столом худенькую ножку мужа, потянувшись рукой дрожащей к стакану воды, наощупь его находя, выпивая залпом. — Это… Это то, что я думаю? — Древние греки считали гранат символом плодородия, Джу. — Хосок прикусывает губу в волнении, поглядывая на знатно прибалдевших присутствующих, когда Намджун широко улыбается, смотря на зёрна граната: только его омега мог так сообщить о… — Посчитаешь наш с тобой урожай в этом году, милый? — Ты… Ты… двое… — Намджун поднимает взгляд на мужа: взгляд, полный любви, ни разу не изменившийся с их первой встречи, обнимая его крепко, прижимая к себе омегу, запищавшего от счастья. — Ну вы, ребята, даёте… — Юнги присвистнул, покачав головой, улыбаясь счастливо и ошарашенно за своих друзей, — Джун, тебе придётся принять роды, да ещё и не одни! — Это я с удовольствием, — гибрид облизывается хищно, прикусывая за щёчку своего покрывшегося румянцем омегу, подмигивая Чонгуку: он поможет всем, в этом сомневаться не стоит. Юнги улыбнулся ещё раз, только уже немного грустно, и Чимин почувствовал сердцем, как хочет его альфа услышать такую же новость однажды. Намджун осёкся, глядя на омегу, прищурив глаза, указывая то на него, то на Хосока, собирая пазл: — Подождите-ка… но ведь у вас… у вас же синхронизация…разве нет? — Видишь ли, Юни… — Чимин шмыгает носиком, потираясь им о нос мужа, когда отстраняется, подходя к шкафчику в гостиной и доставая из него коробку. Подойдя с ней к мужу, он присаживается, ставя её перед ним, — Возможно, вам с Джуном стоит попробовать быть первыми трейни… Я… Я буду немного занят. Откроешь? Юнги смотрит на мужа, прищурившись, открывая коробку и сразу же смотря в неё: до боли знаком мая распашонка с котятами. Подняв взгляд, полный любви, он встаёт из-за стола, тут же падая на колени перед мужем, расцеловывая его коленки, обнимая их руками, прижимая к себе: — Котёнок мой… да ты же… наш котёнок… — Ну… — Чимин подцепил подбородок альфы, поднимая его, сталкиваясь взглядами, — ты не досмотрел, Юни. — Цепляясь короткими пальчиками за коробку, он придвигает её поближе, доставая из неё дрожащими руками распашонку с динозавриками, улыбаясь невинно, — Сюрприз? — Чимини… Ты хочешь сказать… — Юнги смотрит осоловело то на одну распашонку в коробке, то на ту, что в руках его мужа, бегая глазами по лицу счастливого истинного, убеждаясь в том, что это всё- не сон, — что их… что их… — Двое. А если точней, милый, то мы родим вам семерых. Только… Чимин прикусывает губу, улыбаясь довольно, когда альфы и гибрид переглядываются в шоке, теряясь от счастья: Сокджину, к боку которого присосался Чонгук, предстоит девять месяцев тренировочных лагерей имени беременного кролика, Намджуну предстоит кормить бургерами своего изнеженного омегу в гнезде, а потом ещё и принять роды у них всех. Ну, а Юнги с Чимином… Их ждёт счастье в двойном размере, ведь Чимин не бывает требовательным в быту, только… Только в том, к чему горит и тянется его душа, когда он оплетает шею мужа руками, добившись наконец своего счастья, усмирив внутреннего омегу, шепча ему на ухо: — Сначала потанцуем.