Голубоглазый мальчик

Длинный комментарий от переводчика, который надо было написать: Кажется, я была проклята этой историей. Притом многократно проклята. А ещё в**бана, жёстко, без смазки. Сначала, когда прочитала, а затем, когда взялась переводить. И переводила её две чёртовы недели! Никогда ещё ни один перевод не шёл у меня так тяжело, как этот. Я знала, что будет хреново, когда начинала, но сейчас я выжата, словно лимон. Эта история отравила меня своим особенным ядом и мне тошно, мне хочется отвлечься, забыться, помыться, в конце концов. И вопрос, зачем я вообще взялась её переводить, не останется без ответа. Отнюдь! Я прекрасно знаю, зачем. Часть причин я, пожалуй, вынесу за скобки, ибо некоторые вещи лучше не произносить вслух даже сидя в одиночестве за тремя закрытыми дверьми. Скажу только, что люблю ГГ - этого прекрасного кукольного мальчика, - и то, как хорошо автор сего произведения передал его переживания и мысли, покорило меня. Я терпеть не могу слэш, да и написанное тут - отвратительно и тошнотно, но оно вызывает чувства, сильные, сложные, максимально неоднозначные и оно вышибает из тебя всё дерьмо, а потом смачно даёт по щам до кучи. И это ли не круто, это ли не цель любой истории – вызвать у читателя ответные эмоции? Но самое главное, здесь много Пи и он - лучик света в тёмном царстве п*здеца, а всё, что касается данного перса, я жру большой ложкой, даже если и периодически давлюсь. Этот перевод заставил меня попотеть. Каждая строчка давалась мне через «не могу». Я смертельно устала, но я довольна, что сумела закончить, так как история достойна внимания. Да, она больная и мерзкая, но в том-то и соль, оттого-то она и хороша. Да отсохнут ручки у всех тех, кто решит на это вздрочнуть! Мы с автором будем пристально следить за вами одним глазом! ;) (А вообще, лучше б он просто запер ту чёртову дверь на замок, чтобы ничего не случилось…) Этот портрет, висящий теперь на стене кабинета Джеппетто, Пи нашёл и принёс сюда сам. Возвращаясь раз за разом, он долго и упорно всматривался в тёмные глаза мальчика, будто стараясь найти ответ на незаданный вопрос. Он не знал, какие чувства должен испытывать. Джемини сказал, что изображённый похож на него, когда Пи впервые наткнулся на портрет, но было ли это правдой? Пи лишь мельком видел себя в отражениях окон и бесчисленных разбитых зеркалах, разбросанных по всему Крату. Он не пытался рассмотреть своего лица или тела, просто не находил занятие интересным; он мог обладать внешностью нарисованного мальчика, что не меняло сути – он данным мальчиком не являлся. Мягкие шаги за спиной – это Джеппетто присоединился к нему возле картины. Он тоже часто по долгу рассматривал портрет и на его лице застывало выражение некой грусти вперемешку с множеством других эмоций, которые Пи едва ли мог описать в рамках своего ограниченного восприятия. Пружины внутри него неприятно сжимались: чувство было болезненным, словно удар. Ему не нравилось видеть своего отца таким удручённым. Это ранило. - Что ты думаешь? – спросил Джеппетто и, не смотря на явную печаль, тон его голоса оставался ровным и спокойным. Это походило на какой-то тест и Пи не был уверен, сможет ли ответить правильно, ведь как он может соврать, если даже не знает правды? Вместо ответа он склонил голову на бок, разглядывая картину ещё внимательнее, чем обычно. Он – любознательная марионетка. Он перевернёт всё вверх дном, изучит каждый закоулочек, каждую трещинку во имя простого, примитивного любопытства, изучит и прочитает каждый клочок газеты или записей, которые только сможет отыскать в попытке понять тот мир, в котором проснулся совсем недавно. Тот мир, что, не смотря на веру Джеппетто в обратное, он совсем не помнит и не узнаёт. Исходя из имеющихся кусочков паззла, Пи мог предположить одно: Джеппетто обожал этот особенный для него портрет. Мальчик на картине скорее всего приходился ему сыном. Его настоящим сыном. …А Пи - он лишь подобие, копия. Он вовсе не тот мальчик с картины. У того мальчика румянец на щеках и угрюмое выражение на лице… Пи лишён изысков, он просто марионетка. А мальчик – человек. Они разные, разве должны они быть одинаковы? Но почему же тогда они похожи, как две капли воды? Джеппетто продолжал смотреть на него в ожидании ответа. Ответа, которого у Пи не было. - …Это хорошая картина. Чистая правда. Среди всех картин, что он видел, эта привлекала его сильнее всего. Ну а как иначе, учитывая обстоятельства? Он стал одержим ею. Картина занимала слишком много мыслей, заставляя Пи думать о вещах, которые он был не в состоянии понять. Джеппетто явно ожидал другого ответа от своей марионетки. Он мягко вздохнул, нежно прикасаясь к холсту облачённой в кожаную перчатку рукой, поглаживая щёки нарисованного мальчика кончиками пальцев. Чувство тоски и глубокой привязанности читалось в его взгляде; на Пи он никогда не смотрел такими глазами. Пружины внутри него напряглись. Было больно, но иначе на сей раз. Рука Джеппетто безвольно упала вниз, оставив картину, и он обернулся к марионетке, даря Пи слабую, натянутую улыбку. - Тебе нужно идти, сын. Я буду ждать тебя здесь, как всегда, когда ты вернёшься. - Джеппетто похлопал его по плечу. - И помни – оставайся хорошим мальчиком. Пи согласно кивнул в ответ. Стоять и пялиться на картину – пустая трата времени, которого не имелось ни у города, ни у его жителей. Однако, столь поспешное прощание казалось неправильным, будто отцу было неприятно его присутствие рядом, будто оно неким образом напрягало его. Уходя, Пи бросил любопытный взгляд через плечо, отмечая, что Джеппетто вернулся к портрету и продолжает его разглядывать. Может, ему и вовсе не стоило приносить эту картину. Может тогда бы отец дарил своё внимание ему, а не призраку мальчика, которого больше нет.

•°•°•

Трупы усеивали улицы Крата, словно щебень и обломки строений посреди учинённого марионеточным безумием хаоса. Пи давно не замечал вони разлагающейся плоти и крови, окрасившей некогда оживлённые улицы. В конце концов, этот город – его единственная реальность, то место, где он проснулся посреди ужаса и разрухи. Выживших на его пути попадалось крайне мало. Привычней стало иметь дело с мёртвыми и что-то в этом беспокоило, вызывало отторжение. Здания, магазины, кофейни и книжные лавки были знакомы благодаря шёпоту Эрго внутри, но по сути оставались чужими. Перестанут ли они быть чужими, когда всё закончится? Ему бы хотелось почувствовать эту жизнь на вкус с Джеппетто, его отцом. Находиться с ним рядом казалось правильным и Пи не мог представить человека более подходящего в качестве компании для изучения мира. На его стороне улицы располагались витрины магазинов с игрушками; от вида плюшевых медвежат и кукол провода внутри Пи натянулись. Эти игрушки предназначались для детей, но Пи не ребёнок и никогда им не был. Огромная часть жизни для него просто отсутствовала. Он снова вспомнил про мальчика с картины, такого юного на вид, явно младше, чем сам Пи сейчас. Пристальное внимание завлекла деревянная марионетка в витрине окна за покрытым кровавыми брызгами стеклом. Кукла висела на единственной, прикреплённой к крестовине струне, остальные оборвались. Гулял ли здесь Джеппетто со своим сыном? Наверняка, гулял. Выбирали ли они книги в магазине, разглядывали ли всякие безделушки вместе, ужинали, ходили в театр? Эти мысли заставляли пружины внутри Пи сжиматься. Он тоже хотел испытать нечто подобное. Разве это справедливо, что весь его мир состоял лишь из жестокости и страданий? Бесконечного круговорота смертей во имя общества, которое, возможно, отвергнет его просто потому, что он кукла? Подобные мысли приносили боль. Пи оттеснил их прочь, продолжая исследовать очередную захудалую улицу на своём пути. Трупы и марионетки хрустели и разваливались на части под его ногами, пока он шагал между рядами заброшенных зданий. Едва ли с момента начала марионеточного безумия прошло много времени, но город успел превратиться в тень себя самого. Пи снова начал тонуть в мыслях, останавливаясь подле некоего подобия бара или гостиницы; окна разбиты, а дверь приглашающе открыта настежь. Чистое любопытство захлестнуло его и заставило войти. Редко ему встречались не забаррикадированные здания. Но кто сказал, что внутри не может быть живых? Проверить стоило. Отвлечься тоже. Однако, внутри не ждало ничего интересного, кроме пары марионеток, с которыми он быстро разобрался, ловко орудуя своей рапирой. Это был просто паб. Алкоголь повсюду не интересовал Пи, а живых не наблюдалось. Въевшийся запах сигаретного дыма и крови единственный напоминал о том, что здесь когда-то присутствовали люди. Изуродованные трупы вокруг походили друг на друга. Задние комнаты тоже ничем интересным не отличались. Часть напоминала мини-отель с бедной обстановкой в виде кровати и всякого по мелочи. Простыни в пятнах, мебель перебита, а ковры изъедены временем… Едва ли это место пользовалось особой популярностью, что с лихвой подтверждалось отсутствием посетителей. Или все просто сбежали отсюда, когда началось марионеточное безумие. Скорее всего, именно так и произошло. Дверь в последнюю комнату отворяться не желала. Закрытой она не была, но ручку, кажется, заело. Пи настойчиво покрутил её. Он мог просто сорвать дверь с петель, но старался не портить вещи без особой нужды (если, конечно, его не манило что-то ценное, в таком случае рациональное мышление вылетало в трубу). Отец велел ему оставаться хорошим, а разве хорошо ломать чужую собственность? Он уже почти бросил попытки проникнуть внутрь, когда дверь, наконец, поддалась и со скрипом открылась. Вечерний полумрак просачивался сквозь рваные, грязные шторы. Обстановка внутри не отличалась от всех прочих подобных комнат – такая же бедная и незапоминающаяся, однако здесь имелись постояльцы. Их трупы, конечно. Пи уставился на развернувшуюся перед ним сцену, чуть склонив голову набок в лёгком недоумении. На кровати лежало женское тело, ночная сорочка расстёгнута, подол задран, а сверху ещё одно тело – голого мужчины, спину которого насквозь пронзала труба, втыкающаяся женщине в грудь. Чем бы они тут не занимались, они были убиты в процессе. Неприятное чувство возникло внутри. Что это, смущение? Словно бы ему не следовало этого видеть, но любопытство пересиливало. Что такое они делали? Взгляд заскользил по телам и остановился на их промежностях и странных органах. Пи не доводилось наблюдать ничего подобного раньше. - Воу, полегче приятель, - застрекотал Джемини из своей лампы. – Тебе бы прекратить так пялиться на них, это уже как-то странно, понимаешь? Я имею ввиду, ясное дело, помереть во время коитуса довольно забавно и всё такое, но… - Коитуса? – прервал его Пи. Слово ощущалось грязным, когда слетело с его губ. Казалось, даже произносить его не стоило. - Эм, - Джемини впервые растерялся. – Ты это… ты не в курсе? Погоди, не отвечай. Я не хочу знать. Давай просто забудем то, что сейчас видели и двинем дальше. Я не собираюсь говорить с тобой об этом, приятель. Пи знал, Джемини не станет ничего объяснять, но ему хотелось знать больше. Иногда сверчок становился упрямым. Он болтал много и всё без толку, но Пи не имел ничего против; благодаря говорливому попутчику его путешествие переставало быть столь одиноким. Следуя совету, Пи развернулся и покинул комнату, продолжив своё движение сквозь город, решать данные отцом задачи. Образ переплетённых тел намертво застрял перед его внутренним взором. Если Джемини не хочет говорить, то Пи выяснит всё сам.

•°•°•

Когда он вернулся в кабинет Джеппетто, картина висела на прежнем месте, но комната изменилась – в ней не было отца. Ничего удивительного; Пи понимал, что час поздний и люди нуждаются в отдыхе. В отличие от него. Интересно, каково это - заснуть? Ну, вероятно сон походил на то состояние, в котором он пребывал до пробуждения Софией – состояние, похожее на ничто, пустоту. Хотя, людям снятся сновидения, разве нет? Некая реорганизация событий прошлого через бессознательное. Едва ли Пи мог рассчитывать на подобный опыт в своей собственной жизни. Сны казались чем-то слишком человеческим, а он был всего лишь куклой. Да и что бы ему снилось? Устроенная им массовая резня марионеток? Или как он умер пять раз к ряду из-за своей неосмотрительности, падая с узкой балки? Возможно, отсутствие потребности во сне было даже к лучшему. Праздно шатаясь по комнате, Пи раздумывал, не спуститься ли ему вниз к Вениньи или Евгении, которые имели тенденцию засиживаться допоздна, но передумал. Такой шанс исследовать кабинет отца не предоставлялся раньше и, не смотря на отсутствие преступного умысла, его заинтриговала возможность рассмотреть отцовские инструменты и книги, предназначение которых, казалось, имело отношение лишь к нему самому. Ещё чуть-чуть любопытства никому не повредит. В углу комнаты возле школьной доски располагался стол с различным, похожим на медицинское, оборудованием и стопой толстых томов, сваленных в одну кучу. Инструменты особого впечатления не производили. Пи повертел их в руках: скальпели были слишком малы для нормального оружия, ножницы – туповаты. Он положил их на место и принялся за литературу, перебирая журналы о различной машинерии и электричестве, все мудрёные и не сильно увлекательные. Чем дольше Пи их листал и просматривал, тем больше информация из них сливалась в один невнятный поток. Среди всего этого просто обязано было попасться хоть что-то интересное. Но в стопке лежала только масса скучных книг, заметок и набросков с дизайнами. Он почти сдался, когда случайно сброшенный со стола том привлёк внимание. Пи поднял его с пола, надеясь, что не слишком нашумел, и уставился на потрёпанную обложку. Невероятно толстая книжка оказалась чем-то вроде руководства по человеческой анатомии, лишённая необходимых закладок с загнутыми на уголках страницами, которые явно отмечал сам Джеппетто. Пи пробежался по страницам и быстро понял, что книга определённо задействовалась в создании его собственных наиболее реалистичных частей. Большинство других марионеток довольно… схематичные и визуально сильно механизированные со своими шарнирами и примитивными лицами. Чаще всего, Сталкеры даже не понимали, что имеют дело с очередной марионеткой, что Пи – не человек вовсе. Работа его отца была воистину выдающейся, раз Пи мог затеряться среди людей так легко. Процесс создания вручную до самой последней мельчайшей детали наверняка занял очень много времени! Только он, его тело и отец - человек, оттачивающий его до совершенства, вложивший в него часы и часы, полные безраздельного внимания и заботы. Осознание дарило приятное чувство тепла. Пи продолжил листать книгу с удвоенным интересом. У людей нет металлического каркаса внутри, у них кости. Они не наполнены шестерёнками, пружинками и машинным маслом, вместо этого у них ткани, органы и кровь. Кровь. Свежая, красная кровь. Пи слишком часто становился свидетелем кровопролития, вспоминая тёплую, густую субстанцию, парадоксально пахнущую железом на своих руках. Мальчик поспешно отбросил мешающие воспоминания и перевернул страницу. Конечности. Кости. Мускулы. Ещё несколько страниц. Мозг. Глаза. Язык. Уши. Дальше. Вагина. Анус. Соски. Пенис. Грудь. Эрго внутри него снова неспокойно зашевелилось. Иллюстрации на странице носили явно непристойный характер, но уголок был загнут. Джеппетто определённо изучал данную информацию. И лишь по одной этой причине Пи сфокусировал внимание на надписях и диаграммах, впитывая новые для себя знания, словно губка. Пенис и вагина предназначались для размножения. Марионетки не могут размножаться. Но Пи - слишком реалистичен во многих аспектах. Наделил ли его отец данными органами для ещё большей реалистичности или же не посчитал необходимым? Страницы были отмечены закладками… но значило ли это хоть что-то конкретное для него? Грудь горела огнём. Его переполнило внезапное любопытство относительно собственного тела. Внутренний голос подсказывал найти укромное местечко, где он сможет удовлетворить свою… любознательность. А в поиске такого укромного местечка не имелось проблем - в отеле была масса пустых комнат. Пи захлопнул книгу, положил её на место и поспешил покинуть кабинет Джеппетто, направившись в сторону той части отеля, которую Вениньи и остальные использовали для отдыха. Одна из комнат числилась и за ним тоже. Антония упоминала об этом ранее, но Пи не находил причин посещать её до сегодняшнего дня. Казалось, прошла целая вечность, пока Пи наконец отыскал нужную комнату, закрыл за собой дверь и принялся изучать окружающее пространство. Было уже слишком темно и Пи пришлось зажечь в помещении свет, снова озираясь по сторонам. Здесь стояла кровать, наряду с комодами, гардеробами и столом с комфортабельным креслом. Покрытые цветочным узором стены украшали ряды разнообразных картин. Хорошая комната. Слишком хорошая для марионетки, как могли бы сказать некоторые люди. Но больше всего Пи заинтересовало высокое, почти скрытое от глаз зеркало в пол, примостившееся в самом углу комнаты. Оно-то и поможет ему рассмотреть себя получше. Ему было интересно, но шаги стали неуверенными, когда он подходил ближе. Внутри разлилось беспокойство, похожее на чувство, которое он испытывал при встрече с очередным сильным врагом. Тревога, почти страх. Но чего он так испугался? Себя? Нет. Не себя, но подтверждения того, что он - это не он, а кто-то другой. Пи встал перед зеркалом и посмотрелся в него. Коричневые, почти чёрные волосы. Голубые глаза. Веснушки. Тот мальчик с портрета… его лицо не осыпали веснушки, а глаза были карими. Они походили друг на друга, но не совсем. Различия казались незначительными, но Пи выдохнул с облегчением. Они не идентичны. Они разные. Разные. Пи поднёс руку к своим волосам и коснулся их. Мягкие. Не такие мягкие, как мех той кошки, что шаталась по отелю, но приятно щекочущие кончики пальцев в похожей манере. Он испытывал ощущения, и они ему нравились. Пи прошёлся пальцами по своему лицу, поглаживая щёку. Веснушки едва ли требовались марионетке, но придавали его внешнему виду индивидуальности. Пи вообразил, как Джеппетто вручную расписывает его, с кропотливой точностью размещая каждое пятнышко на своём особом месте, и внутри у него потеплело. Очень приятно было осознавать, как много внимания отец уделил ему в момент создания. Он - сын и драгоценное творение своего отца. Пальцы дотронулись до розовых и пухлых губ. Пи открыл рот, чтобы заглянуть внутрь. У него обнаружился язык, покрытый тонким слоем чего-то похожего на искусственную слюну. Но разве он в ней нуждался? Имелись весомые причины полагать, что его голос издаёт некий специальный механизм, а вовсе не стандартный для любого человека набор из языка, губ и воздуха. А ещё, он не мог есть, поэтому вопрос с пищеварением, в котором тоже пригождалась слюна, отпадал. Занимательно. Зачем же отцу понадобилось добавлять эти функции в его организм? Количество странностей неумолимо росло. Пи коснулся своей челюсти и шеи прежде чем остановился на груди, вспоминая ту полуголую женщину. У неё имелись груди. У Пи - нет, но в книге по анатомии наглядно демонстрировалось наличие сосков и у мужчин. Непонятно зачем они вообще были нужны, ведь мужская грудь не могла производить молоко, как женская. Было бы дважды неразумно марионетке тоже иметь соски. С этими мыслями он принялся развязывать ленточку на школьной униформе, что дала ему Антония, избавляя себя от туники и оставляя одну рубашку. Когда его пальцы резво заскользили по пуговицам, громкий стрекот заставил его остановиться. - Эм… что это ты делаешь? Переодеваешься? – неуверенно поинтересовался Джемини. - Нет, - коротко и жёстко отозвался Пи, и его ответ, казалось, немного озадачил сверчка. - …Так. Хорошо. Как бы то ни было, делай что хочешь, приятель, но только не у меня на глазах. Есть вещи, которые я не желаю о тебе знать. Нахмурившись, Пи открепил лампу от своего пояса и убрал в ближайший шкаф. Недовольное положением дел стрекотание Джемини доносилось из-за закрытой дверцы ещё какое-то время, но Пи не обращал на это совершенно никакого внимания, и сверчок вскоре замолчал. Тишина и спокойствие наполнили комнату. Пи вернулся к своему отражению, высвободил полы рубашки из-под брюк, расстегнул оставшиеся пуговицы и сбросил одежду с плеч, обнажая грудь. Соски у него всё же имелись. Маленькие и розовые. У женщины из бара соски выглядели большими и коричневыми, если Пи разглядел достаточно хорошо в том полумраке. Как странно. Пи дотронулся до одного соска и от холодного металла пальцев его железной руки по позвоночнику пробежала дрожь. Ощущения были непривычными, но в хорошем смысле. Пи повторил действие, желая вновь испытать те новые чувства, вызвавшие в нём некое подобие шока, но в намного более приятной форме. Он не испытывал боли, только всевозрастающий дискомфорт; чем больше Пи игрался с собой, тем сильнее тот проявлял себя. Это походило на вину. Но почему? Ему что, нельзя себя трогать? Но ему хочется, приятно и нравится. Почему надо прекращать те действия, которые доставляют удовольствие? Пи колебался, касаясь своей груди, переполняемый желанием продолжать начатое, однако тягостное ощущение внутри заставило его передумать. Экое затруднительное положение. В раздумье, он потянул себя за сосок и мягкий непреднамеренный вздох сорвался с его губ. Простой щипок вызвал нечто среднее между болью и… удовольствием. Но что такое удовольствие? Он не знал. В любом случае, оно завораживало. У Пи не выходило противиться собственным порывам; он поднёс вторую руку к своей плоской груди и сжал её, образовывая два маленьких комочка плоти. Массируя себя, он принялся обдумывать сложившуюся ситуацию. Что-то в этом всём казалось ему… плохим. Джеппетто, вероятно, разочаруется в нём, если узнает, но Пи не мог до конца понять, в чём именно его разочарование будет выражаться. Разве не сам отец создал его таким? Он даровал ему возможности, способность чувствовать, следовательно, происходящее не могло считаться грехом, правильно же? Не смотря на все логичные рассуждения, непрекращающееся беспокойство изводило его. Мысли о Джеппетто стали вдруг крайне неуместными. Отец не должен был обнаружить Пи в таком виде, и вовсе не из-за того, что мог посчитать его плохим мальчиком. Пи просто находил подобное развитие событий категорически неприемлемым. Он наконец прекратил ласкать свою грудь, чтобы провести ладонями вниз по гладкому, плоскому животу. Имитирующая пупок впадинка не сильно его заинтересовала и руки скользнули прямиком к поясу брюк. Чувство нетерпения росло. Пи облизал губы и это выглядело слишком по-человечески для марионетки. Ему не следовало продолжать. Происходящее было неправильно. Тысячу раз неправильно. Игнорируя предостережения своего внутреннего голоса, Пи сбросил обувь, расстегнул брюки и спустил их в лихорадочной поспешности, чувствуя, как его проводки звенят в ожидании грядущих неприятностей. Из всей одежды на нём оставались одни лишь носки. Он поймал себя на том, что уже какое-то время в ступоре смотрит на свои стопы с поджатыми пальцами, прежде чем наконец осмелился обратить взгляд на поверхность зеркала и впервые в жизни лицезрел своё обнажённое тело. Что-то было там, между его ног. Мясистое и мягкое. И вид этого «чего-то» заставил механическое сердце Пи биться сильнее. У него был пенис. Маленький. Неудивительно, что он не замечал его ранее. Эрго внутри его Пи-органа снова беспокойно зашевелилось, доводя до исступления. Всё это неправильно. Он же просто кукла. Зачем ему… такое. Несмотря на общее непонимание, Пи продолжил разглядывать себя, крутясь перед зеркалом, поворачиваясь и отмечая плавные линии спины, перетекающие ниже. Милый персик; он ощупал и сжал себя руками. Его тело с большим количеством мускулатуры не проминалось полностью, однако он был куда мягче, чем подразумевалось. Мельчайшие веснушки усеивали даже половинки его задницы. Воистину, невероятная детализация. Но зачем? Никто же всё равно не увидит. Кажется, он начинал понимать, почему некоторые люди считали Джеппетто странноватым. Водя руками по телу, Пи старался игнорировать дерзкие мысли. Джеппетто его отец и ему виднее. Должен ли Пи вообще задаваться подобными вопросами? Джеппетто велел ему оставаться хорошим мальчиком, а всяческие туманные… подозрения едва ли соответствовали званию достойного сына. Всё верно. Нужно оставаться хорошим. Его желание быть образцово послушным единственное могло удержать своенравные руки от дальнейшего исследования тех самых запретных зон, которые отчаянно молили о внимании. Вместо этого Пи сфокусировался на картине в целом, пытаясь отвлечься. Красив ли он? Он слышал, как некоторые из жителей отеля и даже Сталкеры что-то тихо бормотали о красоте, когда видели его поблизости. Возможно, эти слова и вовсе не предназначались для его ушей, но у него был отменный слух, благодаря чему он мог предположить - речь шла именно о нём. Но что есть красота? Пи не находил ответа. Что делает одно человеческое существо привлекательнее другого? Получается, иных марионеток не рассматривают в подобном ключе? Он нравится окружающим только из-за похожести на человека? Глубоко погружённый в свои размышления Пи рассеянно переместил руку вперёд, поглаживая зону у основания пениса. Как же сильно ему хотелось дотронуться до себя там. Но не следовало… Пи колебался. Никто всё равно не узнает. Он рефлекторно задержал дыхание и аккуратно коснулся нежной кожи члена. Ощущение, похожее на лёгкие электрические разряды, разливающиеся по любому, не обделённому вниманием пальцев участку его мягкого органа, немного пугало. Противоречивое, жгучее желание продолжать соперничало с тихим голосом совести, требующим остановиться, словно само его тело и мозг разделились. У людей всё то же самое? Полагаясь на инстинкты, Пи обхватил себя пальцами и мягко, неуклюже потянул. Он не был до конца уверен в том, что делает… и нравится ли ему это вообще. Прикосновения к самому члену не приносили особых ощущений – Пи совершил несколько не особо уверенных движений рукой, прежде чем остановился и уделил внимание головке. Она была покрыта кожей, которую Пи осторожно сдвинул, обнажив розовую плоть; малейшее внимание к данной зоне заставило его вздрогнуть от неожиданности. Ох, уровень чувствительности здесь оказался очень высок. Отметив это, Пи потёр кончик подушечкой большого и указательного пальца, в лёгком ужасе и восхищении наблюдая, как его пенис набухает и твердеет тем сильнее, чем больше он играется с ним. Эрекция. Он, кукла, и с эрекцией! Из дырочки на его головке сочилась непонятная, водянистая жидкость, стекая по члену и покрывая собой пальцы, пока он касался себя, чувствуя все усиливающуюся дрожь в ногах. Было хорошо. Даже больше, чем просто хорошо. Великолепно. Фантастически. Сознание затуманилось, а все негативные мысли окончательно растаяли, когда он сфокусировался на испытываемом удовольствии. Пи больше не мог контролировать вырывающихся из его рта звуков, дёргая бёдрами навстречу второй руке, принявшейся ласкать висящий прямо под членом мешочек. Учебник по анатомии гласил, что это мошонка, внутри которой у людей должны располагаться производящие сперму яички. Колени подогнулись и Пи решил сесть на пол, раскинув ноги перед зеркалом; стимулирование сразу двух чувствительных зон было перебором. Столь открытая поза казалась распущенной и непристойной, но Пи желал видеть всё, начиная с того, как тяжело вздымается его грудь и заканчивая подёргиваниями его члена. В такой позиции получалось разглядеть даже больше. У него имелся анус, спонтанно сжимающаяся и разжимающаяся дырочка чуть ниже пениса. Кожа там выглядела сморщенной, но ярко-розового цвета. Из отверстия, пачкая ковёр, вытекала прозрачная, густая жидкость. Как странно. В книге не упоминалось ничего подобного. Это… это же не нормально, правда? Он что… сломанный? Восхищение и удовольствие мгновенно сменились тревогой и замешательством. Часть его кричала о противоестественности, и он не мог сказать, было ли это его собственное сознание или волнение Эрго. Он переместил пальцы с члена на отверстие, раскрывая себя и заглядывая внутрь в попытке выяснить, что именно не так. Ничего подозрительного найти не удавалось, но, возможно, проблема затаилась в глубине? Секунду или две Пи размышлял о том, не разбудить ли ему Джеппетто и не попросить ли у него помощи. Если кто и знает о его теле что-то наверняка, то это отец. Нет, исключено. Пи завертел головой от одной лишь мысли. Если он сунется к Джеппетто, у мужчины возникнут вопросы, а Пи должен держать планку хорошего мальчика, поэтому не сможет солгать и ему придётся рассказать отцу всю неприглядную правду о том, чем он тут занимался. Такого стыда он не переживёт. Пальцы Пи затанцевали вокруг входа, дразня восприимчивую синтетическую плоть. Прикосновения вызвали щекотку, и он рефлекторно стиснул ноги, подрагивая и ощущая, как больше геле-подобной жидкости вытекает наружу. Забыв про всё ещё разбухший член, Пи протолкнул один палец в свой искусственный анус, чувствуя тепло и влажность. Он не находил правильных эпитетов, но его нутро казалось таким… плотским. Сжимающие его палец ткани затрепетали. Неуверенный в том, что именно ищет, Пи задвигал своим пальцем, проникая настолько глубоко, насколько получалось. Он не понимал, откуда именно течёт эта непонятная жидкость, но испытывал раздражающий, затаившийся глубоко внутри зуд, который ему отчаянно хотелось утолить. Пи надавил на одну из стенок и не сдержал громкого вздоха. Его глаза закрылись, а ресницы затрепетали на щеках. Пальцы ног сжались. Что – что это было? Его мозг затуманился и Пи продолжил надавливать на ту же точку, поглаживая её, провоцируя лишь большее выделение жидкости, как спереди, так и сзади. Прекратить он уже не мог. - …Сын? Пи резко остановился, уставившись на дверь. Она была не заперта.