Коноха. 26 августа, 22 года после рождения Наруто.
Ashnikko — Daisy
+++
Ханаби надеется, что Гаара-сан даже не думает о том, чтобы использовать какие-то свои способности и прислушиваться к ней, иначе он услышит, как предательски быстро и часто бьется ее сердце. Она боится показаться глупой и слишком радостной, но еще больше — выдать свою любовь. В отличие от Хинаты-анэ, долгие годы мечтавшей, чтобы ее чувства Наруто заметил и принял, Ханаби хочет от Гаары не принятия и уступки, а чтобы он просто захотел ее. Не решил, что раз она его полюбила в четырнадцать и любит до сих пор, то ему лучше всего быть с нею и уже на этом строить свою любовь. Ханаби оказывается жадной; Гаару она хочет получить до того, как он что-либо поймет. Может быть это и слишком долгая дорога, но другой она для себя не видит. На свою старшую сестру она никогда не была похожа, терпеливое ожидание ей совсем не подходит. Она с большей вероятностью дров наломает и дел натворит, потом себя же и будет корить. Мысль сберечь себя для Гаары Ханаби даже не рассматривала — вон, Сакура-сан все бегала, ждала, а толку ноль. Ханаби такой жалкой и несчастной никогда не будет, сдаваться у нее в планах нет, но и прозябать в одиночестве она отказывается. Лучше уж опыта поднабраться, чему-то научившись, чем сидеть сложа руки. Впрочем, все ведь может измениться именно сегодня? Ей же главное увлечь Гаару, и все складывается как нельзя лучше, когда Наруто буквально толкает своего друга в ее объятия. Ханаби про себя благодарит и его, и вездесущего Яхико, и Акеми-чан с Накику-чан и Темари-сан, потому что они тоже одна из основных причин визита Казекаге в Коноху. В родной деревне она чувствует себя увереннее, чем в Суне, которую знает намного хуже. Нет, все непременно получится, самое главное не начать вдруг смущаться и тупить. Никакого страха Ханаби не испытывала, когда оказывалась в постели с теми парнями, на которых обращала свое внимание, но ей на них, по большему счету, было совершенно наплевать, а Гаару она хочет впечатлить настолько, чтобы он думать больше ни о ком не смог. Для этого ей для начала нужно заставить сердце биться не так, будто бы она марафон только что пробежала. Стыд и позор — куноичи Листа, дочь самого благородного клана и такое поведение! С другой стороны, узнай отец о том, как легко она раздевается перед посторонними мужчинами, то он бы скорее это посчитал позором. Что же, чем меньше он знает, тем для всех лучше. — Вы у нас такой редкий гость, хотя половина вашей семьи уже здесь живет, если не большая ее часть, — смеется Ханаби, когда они заходят в один из любимых ею баров. Тут тихо, в меру людно, подают хорошие закуски, среди которых как раз есть обожаемый Гаарой соленый говяжий язык. Узнать и запомнить это было легко — Акеми-чан оказывается болтлива, легко выдавая какие-то такие маленькие и вроде бы незначительные детали про близких ей людей. — Здесь живут только две мои сестры, — поправляет ее Гаара, улыбаясь той самой улыбкой, от которой у Ханаби сладко сжимается сердце. — А Наруто-нии? Он же вам как брат, нет? Если да, то у вас тут три сестры, с учетом моей старшей; племянник… и, кстати, клан Икимоно. Вы же почти породнились с ними через Акеми-чан? — Канкуро-сан еще не женился, но его девушка носит кольцо уже сколько лет. Ханаби кажется, что года два точно, а может и больше. Вместе они так или иначе уже давно. — У вас тут очень большая семья, вам надо чаще ее навещать. — Ты можешь не обращаться ко мне так уважительно, у нас не такая большая разница в возрасте, — замечает вдруг Гаара, на что Ханаби удивленно округляет глаза и радуется, что в баре не так уж и светло; значит вспыхнувший на ее бледных щеках румянец никто не заметит. — Когда мы одни. Да, важное уточнение, соглашается с ним Ханаби, вовремя ловя себя на том, что хочет прижать пальцы к горящим огнем щеками. — Гаара-нии? — Ханаби пытается звучать так же кокетливо, как Ино-чан, но, кажется, ей это не очень идет. — Хотя нет, это странно звучит. Гаара-кун лучше. Сакэ? Или сетю? Он тут из батата. Еще могу порекомендовать умесю, если ты любишь сливы. — Тебе шестнадцать. Тебе можно пить алкоголь? — спрашивает было Гаара, но кашляет в кулак, когда Ханаби смотрит на него очень выразительно и приподнимает бровь. Да, действительно, нашел кого учить, тем более, что шестнадцать лет для шиноби — далеко не детский возраст. Во время войны она была еще генином, поэтому с собой ее не взяли, но сложных и тяжелых миссий хватает до сих пор. — Умесю. Ничего не имею против слив. Ханаби делает заказ за них двоих и первая же притрагивается к своему напитку. Ей алкоголь нужен для смелости, а Гааре — чтобы расслабиться. Легко догадаться, что он почти не пьет, потому и осторожничает, но она совсем не этого хочет. Если он будет сдержанным, то ничего у нее не выйдет, она же знает, каким правильным и приличным он может быть. Вот ведь и не подумаешь, что раньше Казекаге был чудовищем, которого все боялись; что жаждал крови и едва не уничтожил Коноху. Ханаби вроде как и помнит обо всем этом, даже видела разрушения после неудавшегося вторжения, а все равно не может соотнести этого Гаару с тем, о котором столько слышала. Хотя, наверное, она не отказалась бы, стань он самую малость похож на себя прежнего. Для начала нужно растрепать его волосы. Ханаби не знает, кто надоумил его так прилизывать челку, но в какой-то момент не выдерживает и тянется к его голове. Они оба уже выпили достаточно, чтобы Гаара не одернул ее, а просто удивленно приподнял брови. — Не носи так волосы. Ужасно выглядит, — смеется Ханаби и продолжает: ее пальцы ласково очерчивают татуировку на его лбу. Она вздыхает, закусывает губу, едва не перегибаясь через стол, чтобы поцеловать его, но вовремя ловит себя на этом желании. — Я бы поняла, если бы ты это делал, чтобы за тобой никто не бегал, так ведь не помогает. — С чего ты взяла? — Гаара на мгновение чуть наклоняет голову, подставляя лоб под ласковое прикосновение. Ему нравится нежность, догадывается Ханаби. Ками-сама, да ей не жалко же, пусть только увлечется ею! — Ну, ты красивый, — бесстрашно заявляет Ханаби, улыбаясь шире. Она сегодня надела ту самую майку с запахом, которая, если правильно наклониться, дает увидеть ее грудь. Хината-нээ, заметив это, чуть ли не запретила ей ее надевать. Вот еще! Гаара-то стрельнул вниз глазами, — она заметила, — и не раз, значит, не такая уж и плохая майка. — Почему за тобой бы не бегали? Молодой красивый Казекаге, вежливый, добрый… мне продолжить список? Гаара смотрит на нее ровно мгновение, а потом начинает смеяться, щуря глаза и качая головой. Ханаби слышит его смех впервые — это не улыбка, к которой она привыкла, не усмешка, которую уже несколько раз замечала на его лице, а самый настоящий смех. Она любуется им так открыто и с таким удовольствием, что даже забывает отвести взгляд, когда он снова смотрит на нее. Только руку от его лица она и убирает. Вынужденно. Им нужен еще алкоголь.+++
Они выходят из бара уже за полночь. Гаара чувствует непривычную легкость — он редко позволяет себе пить, предпочитая оставаться трезвым даже во время застолий в компании самых близких ему людей. Он слишком часто в детстве не мог контролировать себя, поэтому предпочитает избегать последствий опьянения. Канкуро над ним из-за этого смеется, конечно, но не подсовывает стакан с чем-то крепким и не уговаривает попробовать, а больше сбивать его с пути истинного некому. Накику вон сама хоть и может выпить, едва не паникует, когда Акеми начинает глупо хихикать после очередного стакана. Канкуро тоже не в восторге от того, какой становится его девушка, до Рока Ли ей далеко, но пить она не умеет совершенно. А если не умеешь, то лучше уж и не берись, думает он, вдыхая прохладный воздух. В Конохе по вечерам так свежо, как в Суне не бывает никогда. И, все же, он никогда бы не променял родную деревню ни на какую другую. Гаара слишком сильно любит Суну, слишком дорожит ею и точно знает, что его жизнь с ней связана крепко-накрепко. Он добровольно взвалил на себя обязанности Казекаге, о чем ни разу еще не пожалел, и ни за что не откажется от них до тех самых пор, пока не поймет, что его есть кому заменить на этому посту. — Я провожу тебя, — говорит Гаара, переводя взгляд на Ханаби. Он примерно знает, где находится поместье Хьюга, да и с ней вряд ли потеряется, а уж как добраться до выделенной для гостей квартиры он разберется. В том, что девушка и сама сможет дойти до дому, тем более в родной деревне, Гаара ни на мгновение не сомневается, но это какой-то дурной тон вот так с ней сейчас расставаться. — Не нужно, — качает головой Ханаби, откидывая с плеча волосы назад за спину. Она вытянулась с тех пор, как он видел ее в последний раз, и почти догнала его в росте. — Я не устала. — Хочешь пройтись? — Гаара смотрит на нее искоса, когда они отходят от бара и сворачивают на менее оживленную улочку. Он не знает, куда она его ведет, и даже не спрашивает — всему виной умесю, не иначе. — Можно и так сказать, — тянет Ханаби, вдруг останавливаясь. Гаара оборачивается к ней, желая уточнить, что же у нее за планы такие, и тут же удивленно застывает, когда девушка подается вперед. Пальцами она сжимает ворот его рубашки и прижимается своими губами к его в поцелуе, который назвать невинным никак не выходит. Он не ждет от нее подобной выходки, он вообще сегодня ничего такого не ждал: что бы могло навести его на мысли о том, что младшая дочь клана Хьюга ни с того ни с чего решит его поцеловать? Что прихватит его нижнюю губу зубами, остро прикусывая, что скользнет по ней языком и, когда Гаара приоткроет рот, тут же углубит поцелуй? Что окажется вдруг так близко к нему, что он сможет почувствовать горьковатый аромат жасмина и сладковатый вкус бальзама, который каким-то чудом остался у нее на губах? Он разрывает поцелуй, но не отстраняется, придерживая Ханаби за плечи. Она смотрит на него так внимательно и пытливо, что если бы не румянец на ее скулах, можно было бы подумать, что она совершенно трезвая. — Ты пьяна, — говорит Гаара, на что девушка только закатывает глаза и усмехается. — Ханаби. — Я не настолько пьяна, чтобы не понимать, что делаю, — хмыкает она и целует его в подбородок; снова дразнит мокрым прикосновением языка и обжигает влажным горячим дыханием кожу. — Я тебе расписку готова дать, что завтра не будет ни слез, ни истерик, если мы сейчас пойдем к тебе. — А если не пойдем? — Он слышит ее смех; Ханаби прижимается к нему так тесно, что даже чувствует его. У нее нет никакого стыда, потому что теперь она прихватывает мочку его уха губами, а следом же, снова остро, зубами. — Будешь жалеть. Твой брат сегодня ночует у Икимоно. Гаара хочет спросить откуда у Ханаби такая уверенность, но не успевает. Видимо, он выпил больше нее, или она пьет лучше него, потому что он соглашается. Поддается игривым уговорам, идет за ней следом, давая держать себя за руку и обращает внимание на ее лукавые взгляды, которые она кидает на него через плечо. В квартирке, видит Гаара с улицы, не горит свет, значит там в самом деле никого нет. Он никого не слышит, когда они добираются до двери, да ему и не до этого становится. Ханаби прижимается к нему всем телом; пальцами цепляется за застежки и пуговицы, пока целует его так, словно у них совсем нет времени. Этот напор Гаару не отталкивает, но удивляет, сбивая с толку. Он не привык к такому, и ему становится неловко от того, что сам он только принимает. В конце концов, Ханаби он ловит за запястья и сжимает их прежде, чем девушка успевает толкнуть его на диван. Она уже стянула с него жилет и расстегнула его рубашку, но сама не снимает с себя ничего. Это упущение, причем, с его стороны. — Мы же не опаздываем никуда, — выдыхает он, только сейчас замечая, что голос у него стал хриплым. Они не включают свет, поэтому видит он ее в полумраке не сказать, что хорошо. — Не торопись, а то я даже не пойму, о чем мне не жалеть. Гаара шутит, и шутка эта, к счастью, оказывается уместной. Ханаби смеется и дает увести себя в спальню. Она не рассматривает интерьер, да и что тут рассматривать? Ничего особенного, даже Гаара вряд ли скажет, какого тут цвета стены. — Мы не опаздываем, но я не готова ждать долго, — ее ладони скользят по его плечам, обжигая прохладой горячую кожу. Ханаби устраивается сверху, ерзает у него на коленях и снова целует. Поцелуи у нее жадные, мокрые и грязные, шестнадцатилетние девушки не должны так целовать. Это их, думает Гаара, должны так целовать, но ничего не говорит, отвечая все с большей охотой, и оглаживает стройное тело. Он помогает ей стянуть майку, в вырез которой невольно заглядывал весь вечер, не обращает внимания, куда летит ее белье, и заставляет ее приподняться, чтобы оголить окончательно. От прикосновения к влажным, прилипшим к ее коже трусикам, Ханаби прерывисто вздыхает и сжимает его плечи. Гаара запоминает это, и просовывает ладонь ей между ног, не давая снова устроиться на нем. На кровать она откидывается легко и свободно, не мнется и не зажимается, с охотой выгибается, ничего от него не скрывая. Она даже подсказывает ему, что делать: вот тут приласкать, да-да, можно укусить, ей это нравится, не надо тянуть, пожалуйста, ей уже так мало! Гаара втягивает в рот твердый сосок, послушно прикусывает его, но отпускает, стоит только Ханаби опустить руку вниз. Скромности у нее в самом деле нет. Гаара не помнит, в какой момент она избавляет его от штанов, но теперь касается его твердого члена ладонью. Она пробегает пальцами по стволу, слегка царапает ногтями, трет головку и стонет так, словно это он ее ласкает. Гаара и сам, кажется, издает какие-то звуки: то ли кряхтит, то ли рычит, когда она на мгновение заставляет убрать его руку от нее и сама прикасается к себе. Ханаби восхитительно мокрая, и когда она снова обхватывает его член ладонью, то Гаара едва не кончает — она пачкает его своей же влагой, скользит куда легче, и это намного приятнее. — Можешь кончить мне на живот, — говорит она, глядя на него из-под ресниц. Гаара мотает головой, потому что он не хочет кончать ей на живот. Он уже почувствовал, какая она горячая и тугая, и хочет кончить в нее, если можно. Это признание, которое он даже не помнит, как произносит вслух, вызывает у девушки усмешку. — Презерватив в тумбочке. Они всегда там на всякий случай. Удивительная осведомленность. Мысль проскальзывает в его голове юрким ужом, которого он не успевает ухватить за хвост. Гаара кивает, дотягивается до ящика тумбочки, и, раскатав резинку по члену, прижимается им к ней, но не входит сразу. Ему неожиданно нравится то лицо, которое делает Ханаби, когда он трется об нее, задевая набухший и чувствительный клитор. Ему нравятся и те звуки, которые издает девушка, царапая его предплечья, а потом и плечи, когда он наконец-то толкается в нее. Гаара пьян, только он уже не знает, пьян ли он из-за алкоголя или из-за секса. Ханаби притягивает его к себе за поцелуем, стонет ему в губы, что-то шепчет, поощряя, и подгоняет, сжимая его и подмахивая бедрами. Гаара жмурится от удовольствия, чувствует, как по лбу катится капелька пота, срываясь с брови. Она падает на грудь Ханаби, и он снова склоняется к ней. Ему понравилось посасывать ее соски, понравилось, как она сама толкается грудью вверх, но совсем он теряется, — и теряет голову, — когда снова немного отстраняется и замечает ее руку внизу. Ханаби не ждет ничего, а сама ласкает себя, пальцами кружит вокруг клитора, трет его и хнычет, от того, как быстрее и резче Гаара начинает в нее вбиваться. Он очень хочет, чтобы она кончила до него, но он слишком возбужден, поэтому первым получает удовольствие и наваливается на девушку, вдавливая ее в матрас. Ровно на мгновение. Больше себе Гаара на передышку не дает. Девушка еще дрожит, еще часто дышит — она все еще натянута как струна. Гаара это видит и, скатившись с нее, даже не слушает, что девушка ему говорит. Он опускает руку вниз, чтобы помочь ей. Ее возбуждение еще не успело утихнуть, поэтому снова извиваться под ним она начинает и без особых стараний с его стороны. Ханаби сжимает пальцами его запястье: то ли желая остановить, то ли наоборот, чтобы он даже не думал останавливаться. Гаара ловит ее губы, когда она поворачивает к нему голову, толкается языком в рот, а пальцами — в нее, там, внизу, и чувствует дикую пульсацию и то, как она начинает крупно дрожать. Несколько мгновений они так и лежат, тяжело дыша и остывая. Гаара не открывает глаз, но чувствует через какое-то время движение рядом с собой. — Я могу уйти, а могу остаться до утра, — говорит Ханаби. Голос у нее неспокойный; еще хриплый, но веселый. — Как ты хочешь? Гаара поднимает руку, медлит мгновение, прежде чем накрывает ее грудь ладонью. Ханаби поощрительно вздыхает, когда его пальцы ласково касаются ее соска. Он недостаточно трезв, чтобы о чем-то думать и отвечать на вопросы. Он недостаточно пьян, чтобы отпустить ее сейчас и просто уснуть. — Я покормлю тебя завтраком, — обещает Гаара, на что девушка смеется и садится, толкая его в плечо и устраиваясь сверху. Слово свое ему сдержать не удается. Ханаби просыпается до него и уходит, оставляя его в странном смятении.