Written by the stars

Мы, энты, сердиться-то не любим и очень редко сердимся, только если почуем, что нашим деревьям и нам самим чуть ли не гибель грозит. (Властелин Колец)

Намджун был занят. Ужасно и беспрерывно занят. Ни одного нормального отпуска за последние... сколько? Три тысячи лет? Пять тысяч? С тех пор как Ахейцы вырубили тысячи деревьев, чтобы построить флот, с которым они отплыли на Трою? Или все же наплыв дел начался чуть позже, когда Гунны решили сжечь дотла римскую империю? Если честно, началось все это давным-давно, когда боги — не важно какие — на своей суперсекретной конференции, на которую его не пригласили, решили, что на земле как-то скучновато, и создали Намджуну его главную головную боль: людей. И огонь. Но с огнём Намджун может смириться. Даже не смириться, а тяжело вздохнуть и признать, что земля родилась в огне и погибнет в огне. Однажды из космоса примчится астероид, врежется в зелёную планету (и не говорите ему, что Земля голубая: он жил, когда океаны были размером с мёртвое море, а на его месте росли оливковые деревья) и Ка-бум! Раз - и Земли не станет. Всё сгорит. И человеческие стеклянно-бетонные депрессивные города, и Намджуновы растения, от древней сосны с древним именем «Мафусаил» и до его любимых ромашек. Но вот люди... скажем так: все проблемы начались в тот момент, когда первый человеческий изобретатель сорвал фиговый лист, чтобы прикрыть наготу. Тогда человечество сообразило, что дерево - отличный ресурс, которым можно разбрасываться направо и налево, а Намджун и его братья и сестры в ужасе схватились за головы, и вот уже которое тысячелетие мечутся взад-вперед по планете в попытке спасти драгоценные леса. И людей, заодно, тоже. Поэтому неважно, какой лес в какой стране охраняет Намджун, он никогда не обращается за помощью к местным богам. У них явно не все дома - результат на лицо. Сейчас дела обстоят сложно. Неоднозначно. Вроде человечество, как вид, уже не стремится варварски сжигать все подряд, чтобы продемонстрировать вселенной, что это они тут главные и доминируют над природой, даже сами стараются спасать её и кое-как склеивают обратно поломанные дрова. Но, с другой стороны, поумнели они настолько, что "ка-бум" может настать в любой момент с нажатием красной кнопки без всяких астероидов. Вот и решили Намджуновы собратья отправить его в отпуск. Когда, если не сейчас, ведь в обозримом (для бессмертных дриад) будущем их либо отправят на пенсию, либо на тот свет. И кто, если не Намджун, который столько времени руководил всеми делами, высчитывал вероятности, распределял их силы по стратегически важным местам, лично заботился о торфяном мхе в тайге и прятал гигантские плотоядные цветы глубоко в джунглях, заслужил расслабиться, и отдохнуть, и хоть ненадолго позволить деревьям позаботиться о себе. Заслужил же, не так ли? Намджуна чуть ли не насильно изгнали из леса на юге Кюсю, где он в привычном темпе спокойного хаоса охранял дубы. Поначалу он даже обиделся на остальных. Ему нравились дубы, то, как они влияли на него, делая более надёжным и теплым. Но ему хватило всего нескольких дней, чтобы распробовать вкус отпуска. Так тихо и спокойно, когда растения не тянут каждую секунду оберегать, защищать, растить и наказывать глупых человеческих мальчишек, курящих в национальных заповедниках. Можно надеть наушники, слушать меланхоличный блюз, гулять по храмам в горах и с дубовым терпением учиться вязать и читать по-немецки (чёрный лес ни разу за всю его жизнь не попадал под его юрисдикцию, так что с Кафкой и Гёте он только сейчас начал знакомиться в оригинале). Все было хорошо, пока он не добрался до Токио. Там, на выходе из художественной галереи, сквозь размеренный бит и партию саксофона до него долетел крик о помощи. Если точнее — жалоба. Или попросту — донос. Три комнатных кактуса и карликовый бонсай донесли Его Величеству, Золотому повелителю финских лесов, хранителю и защитнику деревьев средиземноморья и первому из кодама Японской империи на одного забывчивого и озабоченного Ким Тэхена. *** Тэхен забегался. Он спит по три часа в сутки, жрёт один рамен, у него только что в метро спёрли кошелёк с последними иенами, и с того момента, как он ступил на родную землю анимешников, он ни разу не устроил ночь-кино, в которой, завернувшись в одеяло, с чашкой чая и пакетиком маршмеллоу, он бы смотрел любимые мультфильмы до рассвета. И не только потому, что времени катастрофически не хватает, а потому, что не с кем. Ведь как можно смотреть "Твоё имя" в одиночестве, без крепких объятий со спины и парных носков? Но он не грустит! Ни капельки! Честное слово! Он же в Токио! На целый семестр по обмену студентов! Тут столькому нужно научиться, столько увидеть, столько вдохновения получить! И тогда, когда он вернётся домой на каникулы, он точно дорисует самую красивую манхву на свете! В его "Звёздного Мальчика без сердца и Снежного Короля" влюбится тысячи читателей, и тогда, может, и его кто-нибудь полюбит. Так что да, он слишком занят, чтобы грустить. У него есть цель, и он к ней мчится, не останавливаясь на передышки. И все же, когда он вечером возвращается в съёмную квартирку с пустыми карманами к пустому холодильнику, а в ушах эхом ругается преподаватель, критикуя каждый штрих на его эскизах, пока Тэхен сосредоточенно подбирал японские слова, чтобы обосновать свои художественные решения, он все же не сдерживает дрожащий вздох и с силой кусает нижнюю губу, поворачивая ключ в замке. "Ленивый, глупый, без таланта, без будущего, сплошное самомнение и пустое хвастовство!" Дверь шумно скрипит, заглушая мысли и тихий всхлип, и Тэхен волочит ноги в тёмную прихожую. Свет включается сам, до того, как пальцы касаются выключателя, а воздух резко наполняется запахом Леса. В студийке пахнет всеми лесами мира. Морозом и хвоей, мокрой землёй и свежей травой, тяжёлым влажным ветром, эвкалиптом и спелым манго. А под всем этим прячется лёгкий аромат ромашкового чая. Тэхен делает шаг в перед. Как же он объяснит хозяйке, что он не знает, каким образом в квартире вырос лес? Тяжёлые ветви и корни обвиваются вокруг скудной мебели, ползут по потолку и стенам, обрамляя постер «Ходячего Замка». Между половицами пробиваются трава и мох, шатёр листьев под потолком мягко шелестит при порыве ветра. Мимо лица, крылом задевая щеку пролетает кукушка. Тэхен шмыгает носом, хлопает глазами. Смотрит на выставленный в центр журнальный столик, на котором в ряд стоят горшки с бонсаем и двумя кактусами по сторонам. И выглядят они как-то устрашающе, будто он обвиняемый на лесном суде присяжных. А на старом продавленном отвратительно-горчичном кресле, оплетенном лианами и преобразованном в величественный трон, сидит самый красивый 3d мужчина на свете и строго смотрит на него драконьими золотыми глазами. Тэхен хочет кричать, но слов так много, что они застревают в горле. Он попал в сказку! Магия существует! Кактусы хотят проколоть его насквозь! Почему на нем чёрные водолазки не сидят так, как на этом шедевральном короле эльфов! Ему нужно его нарисовать! Срочно! Нужно что-то сказать ему? Поздороваться? Пасть ниц? Поцеловать эти прекрасные широкие ладони? - Тэхен-кун, - от сурового голоса лесного короля Тэхен готов и на колени падать, и целовать все, что тот прикажет, - перестань убивать бонсай! - У-убивать? - у Тэхена красивый мягкий баритон, у него почти никогда не просят заткнуться, когда он мурлычет под нос во время групповых занятий, но сейчас его искажает непонятно откуда возникшее заикание. Он глубоко вздыхает и надеется, что глаза у него не успели покраснеть и опухнуть. Соберись, Ким Тэхен! Ворота в мир магии открываются только раз в жизни — не смей упускать свой шанс! Тэхен учится на художника-аниматора, а не на актера, но эльфийский король Трандуил был его первым крашем, так что он прекрасно представляет, как себя вести. Он кланяется в пояс, и выпрямляясь его голос уже почти не дрожит. А если и дрожит, то от восторга. - Я счастлив приветствовать вас в своем скромном жилище, Ваше Лесное Величество! Я приношу свои глубочайшие извинения за недопонимание, но, - ветки и листья бонсая шевелятся, складываясь в смертельно обиженную рожицу. Кактусы выглядят еще более воинственными. Театральный настрой Тэхена моментально смывается, и конец фразы он скомканно тараторит. – Клянусь, я никого не убивал! Ни капельки! Господин король эльф, пожалуйста, скажите им перестать так смотреть на меня! У прекрасного эльфа нахмуренные брови ползут вверх, глаза округляются, и уголки губ подрагивают, будто из него одновременно рвутся гневная тирада и смех. Он рассматривает Тэхена, а тот нервно ëрзает под тяжелым взглядом. - Во-первых, я не эльф, Тэхен-кун. Для тебя я кодама — священный дух деревьев. Но для простоты зови меня просто Намджун-сан, без всех этих эпитетов. Тэхен вспоминает белых картофельнообразных человечков с огромными черными дырами вместо глаз и рта из «Принцессы Мононоке», его взгляд опускается на широкую обтянутую черной тканью грудь этого кодама, и он сжимает челюсть чтобы сдержать хихиканье. - А во-вторых, Тэхен-кун, разве ты не знаешь, что ты в ответе за тех, кого приручил? Ты целых две недели не поливал Бонсай: он стоит в углу под вешалками и совсем не видит солнца! И ты ни разу, ни разу не сказал ему ни одного доброго слова! И кактусам, кстати, тоже, но у них железный характер, они бы пережили. Неужели ты не знаешь, что растения гибнут без проявления доброты и заботы? Люди тоже гибнут. Без доброты. А когда ты один в большом холодном и незнакомом городе и дома на самом деле тебя никто не ждет, да и сам ты почти не видишь солнца, откуда возьмутся силы улыбнуться какому-то кустику, стоявшему в этом углу задолго до того, как ты заселился в квартиру? - Простите, Намджун-сан, - он сутулится, опускает голову. Снова эти дурные мысли и так не вовремя! Он не должен грустить: подумаешь, ему одиноко. Он же в Токио, он же… он тут… Он не может так жалко и жалобно выглядеть перед шикарным-не-эльфом-Намджуном-кодама-саном! Не может так глупо испортить самый волшебный момент его жизни! Тэхен почти справляется с нахлынувшими эмоциями, почти уверяет себя, что не позволит кодаме так грубо толкнуть его носом в собственное несчастье. Но тут лицо лесного духа смягчается, острые скулы и миндальные глаза округляются, рот приоткрывается, и он становится похожим на анимешных кодама — безумно милым, немного сбитым с толку. Запахи лесов рассеиваются, растворяются, оставляя только нежный мягкий запах ромашек. Его хочется вдохнуть целиком, без остатка, чтобы заполнил все внутри, смыл всю городскую пыль, согрел. Он то, по чему Тэхен скучал всю жизнь, хотя чувствует впервые. Наверное, Намджун-сан улавливает отражение всей этой каши на лице Тэхена. Он вскакивает с кресла и стремительно подходит к нему; с каждым его шагом дубовый лес вкруг них рассыпается, не оставляя следа, оголяя стены. Когда Намджун подходит к нему вплотную, осторожно кладя руки на его плечи, больше нет волшебной сказки вокруг Тэхена. Только высокий мужчина в черной водолазке с самыми добрыми на свете глазами. И Тэхен не сдерживается, всхлипывает: - Я люблю… ромашковый чай. *** Намджун не собирался доводить парнишку до слез. Отругать, может, слегка припугнуть, чтобы наставить на правильный путь, но уж точно не сидеть и смотреть, как от его слов на глазах Тэхена наворачиваются слезы. Пусть люди часто выводят его из себя, но он ненавидит делать им больно. Особенно когда смотрит им в глаза. Особенно когда под этими глазами залегли темные тени, а над ними – копна выцветших голубых волос с уже проросшимися черными корнями. Особенно когда глаза цвета сосновых шишек на солнце, обрамленные густыми ресницами, смотрят на него со смесью восхищения и уязвимости. Совсем как недоласканный бонсай. И хотя всего несколько столетий назад восхищение и поклонение от людей было чем-то естественным, сейчас он не хочет, чтобы Тэхен смотрел на него так, как на далёкое и непостижимое чудо. Он хочет, чтобы тот ощущал себя как молодое дерево, впервые заговорившее со своей дриадой. Он хочет увидеть, как тот улыбается. Кактусы, конечно, колючие и вредные злюки, но они рассказали, что иногда Тэхен улыбается и напевает под нос так, что и солнца не нужно. - Я, наверное, - осторожно начинает он, смотря Тэхену в глаза, - наверное, могу остаться и заварить тебе чай. - У меня есть только малиновый с корицей. Намджун тает от смущенной улыбки Тэхена, явно сказавшего не то, что собирался. Он приобнимает Тэхена за плечи и выставляет вперёд правую руку. Для него это естественно, как тянутся за солнечным светом. Из его ладони, как в ускоренной съёмке за секунды вырастают несколько ромашек, лепестки раскрываются и опадают горсткой сухой стружки. - Думаю, на две кружки хватит. У Намджуна сейчас первый в жизни отпуск, но он с радостью потратит его на то, чтобы позаботится о Тэхене и его растениях. А когда они забираются под одеяло с горячими чашками чая и диетическим печеньем, которое Намджун находит отвратительным, и Тэхен включает "Принцессу Мононоке", чтобы показать ему, как в современной японской поп-культуре рисуют кодама, Намджун надеется, что леса справятся без него, потому что Тэхену он гораздо нужнее. А ночью, когда экран компьютера темнеет, пустые чашки стоят на полу среди разбросанной одежды и Тэхен отдаёт всего себя взамен на горячие поцелуи, Намджун шепчет ему в губы, что он больше не сможет существовать без него. Даже если придётся расширить отпуск до увольнения. И что если земле однажды все-же настанет конец, он будет рядом. *** Им жарко и они отбрасывают одеяло в сторону, так что кактусам приходится загородить собой бонсай, мал он ещё такое видеть и слышать.