Этапы

День триста восемнадцать

Когда Санджи проснулся, блаженные воспоминания о прошедшем дне заставили его перевернуться в попытке найти теплое тело, рядом с которым он так отчетливо помнил, как засыпал. Его глаза оставались закрытыми, пока рука не встретила твердую древесину. Он мгновенно открыл их, глядя на твердую стену гамака под своей ладонью и осознавая реальность того, где он находится: трель чайки, прозвучавшая мгновение спустя, как песня сирены о печали. Все исчезло. Тот день. То счастье. Тот Зоро был стерт. Холодный ужас растекся по его венам, оставив его лежать в шоке от реальности того, что только что произошло, от того, что он только что потерял. В груди начало давить. Ему потребовалось несколько секунд, чтобы понять, что это из-за того, что он забыл дышать, и когда он, наконец, вдохнул, это было похоже на неровный всхлип. Он быстро прикрыл рот рукой, чтобы заглушить звук. После долгих месяцев потери Зоро он должен был уже привыкнуть к этому, но то, что у него отняли эту любовь, эту память о них, было худшим чувством на свете. Как раз в тот момент, когда он уже не думал, что этот день не сможет наказать его никакими новыми способами, его настиг новый ад, запирая в ловушке. Дыша неровно и болезненно, Санджи неуверенно поднялся с кровати и, спотыкаясь, вышел из мужской каюты, охваченный отчаянием. Его нога поскользнулась на росистой траве раннего утра, и он упал на колени. Опершись на локти, когда горе едва не впечатало его в палубу, он мучительно выдохнул от сокрушительной потери, которая ощущалась в миллион раз тяжелее, чем все предыдущие. После всех смертей и забытых воспоминаний, эта улыбка, этот поцелуй Зоро были его спасением, а теперь и это ушло. Вернулось к началу с другим Зоро… Это был не тот Зоро, которому он излил свое сердце, не тот Зоро, которому он признался в любви, и не тот Зоро, которого он потерял много дней назад, когда все это только началось… все они были призраками. Зарывшись руками в траву, Санджи почувствовал, как на его губах заиграла нелепая улыбка, вызванная безнадежностью всего происходящего, а вслед за ней и легкий истерический смех, и он уже не знал, смех это или рыдания, заставляющие его тело биться в конвульсиях. Все это было неважно — ничто из того, что он сделал, ничего не исправляло… Прошло несколько минут, прежде чем рыдания утихли, он тяжело дышал, пытаясь перевести дух, и наконец нашел в себе силы оттолкнуться от земли и сесть на корточки. Руки безвольно лежали по бокам. Он безучастно смотрел на небо раннего утра — персиковый цвет, который был ему так хорошо знаком. Закрыв глаза, Санджи закричал: — Чего ты хочешь?! Никто не ответил ему. Прикусив нижнюю губу, чтобы не зарыдать снова, Санджи продолжал терзаться от осознания того, что, возможно, он никогда не покинет это место. Медленно открыв глаза, Санджи заметил, что с наступлением утра небо стало более мягким и голубым, и тут же разразился очередным истерическим смехом. Грустный и ироничный. Грустный и ироничный. В конце концов смех перешел в сардонический вздох, и Санджи бездумно огляделся по сторонам. — Я понял. По всем расчетам, все должно быть потрясающе: Зоро любил его, и он любил его в ответ. Любовь должна была быть такой замечательной вещью, а он каким-то образом все равно все испортил. Проглотив мучительный смешок, Санджи повторил: — Я понял, хорошо? Это чертовски больно. Запустив руку в рубашку, Санджи размял костяшки пальцев на груди, где фантомная боль витала над сердцем. Эта боль в груди… Он мог только представить, каково это для Зоро. Когда внутри него растут эти цветы. Пронзительное, физическое напоминание о том, что его любовь не была возвращена. — Просто… — в отчаянии пробормотал Санджи, — не заставляй меня снова потерять его. Взгляд Санджи метнулся в сторону, и он увидел, как чайка, как и всегда, приземлилась на перила, удовлетворенно взъерошив перья, и обратила на Санджи свои черные глаза-бусинки. Санджи замер, его осенила мысль: он не должен позволить Зоро умереть. Этот день принадлежал ему, этот момент с Зоро принадлежал ему, и он точно знал, что нужно сделать, чтобы этот день повторился, если он этого захочет. Но для этого нужно было никогда не отпускать его, никогда не покидать этот день. Чайка громко закричала, а затем взлетела. Наблюдая за гипнотизирующим взмахом крыльев птицы, поднимающейся все выше и выше, Санджи прокручивал в голове все те события, которые уже пережил. Многие из них уже слились воедино, но конец каждый раз был настолько болезненным, что он мог с точностью вспомнить каждую смерть. От одной мысли о том, что придется зашивать тело Зоро в саван, у него дрожали руки. — Ты победил, — прошептал Санджи. — Я сдаюсь. Он знал, что не сможет сделать это снова. — Я больше не играю в твои долбанные игры, — тихо пробормотал Санджи, покачивая головой, он поднял взгляд к небу и крикнул: — Я, блять, больше этим не занимаюсь! Никто ему не ответил. — Слышишь меня?! — Вскочив на ноги, — ярость придала ему сил, — Санджи взревел: — Пожри дерьма! С меня, блять, хватит! Оттолкнувшись от палубы, подняв тучу грязи и травы, Санджи ринулся на камбуз; он пнул дверь и промчался мимо растерянного Чоппера, который несомненно выскочил на крики Санджи, забегая в лазарет. Санджи запер за собой дверь. Повернувшись, он обнаружил, что Зоро лежал в постели и дремал, как и каждое утро, только на этот раз он шевельнулся, когда Санджи захлопнул дверь. Санджи с шумом забрался на кровать. Усевшись сверху на мечника, он запутался руками в бинтах Зоро и приподнял его за натянувшуюся ткань — у Зоро едва хватало сил держать голову, не говоря уже о теле. Его брови были нахмурены. Полусонный и накачанный обезболивающими, Зоро явно не понимал, что происходит, и только открыл рот, как Санджи прервал его. — Нет! Заткнись! Ты безмозглый ублюдок! — Огрызнулся Санджи. Зоро моргнул в недоумении. — Это не о тебе, — рявкнул Санджи, горько и побеждено. — Речь была о тебе месяцами, так что этот раз она пойдет обо мне, а ты можешь просто сидеть и слушать, мать твою! Зоро снова моргнул, но на этот раз гораздо более осмысленно. — Я застрял в этом дерьмовом дне так давно, что уже не помню, сколько прошло времени, а ты все продолжаешь. Блять. Умирать! А иногда и нет, но в любом случае я возвращаюсь сюда, и твоя тупая задница снова и снова умирает у меня на глазах, и мне это надоело! — прорычал Санджи. — И кто, по-твоему, должен заворачивать твой труп каждый гребаный раз?! Зоро старательно молчал. — Думаешь, хоть кто-нибудь из них способен на это?! — Руки Санджи яростно затряслись. — Ты же видел, как они обращались с Мерри; Луффи, Нами, Усопп, Чоппер… Голос Санджи дрогнул при упоминании имени врача — он не мог забыть, как был потрясен олененок из-за всего этого. — Они, — голос Санджи дрогнул, но ярость заставила его продолжать, — были уничтожены этим. Я… я был уничтожен этим. Я… Я… Санджи почувствовал, что снова наворачиваются слезы, но он быстро смахнул их. — Я пытался, пытался и пытался отпустить тебя, но не могу, ясно?! Я не могу! — Он слегка потряс Зоро — мечник поморщился от боли, но Санджи проигнорировал это. — Я подвел тебя, я подвел себя, я подвел команду… я не могу вытащить нас из этого… я гребаный неудачник. Зоро нахмурился. В его взгляде читалась явная растерянность, но в то же время и суровая решимость, по одному только взгляду Санджи было видно, что мечник готов с ним спорить, хотя он и понятия не имел, что именно Санджи несет. Зоро нахмурился и решительно покачал головой в ответ на признание Санджи. Подняв руку с кровати, он слабо тыкнул Санджи в лоб, и опустил ее обратно, в подтверждении своего действия пыхтя. Санджи разразился болезненным, захлебывающимся, истерическим смехом. Он был поражен тем, что даже сейчас, на грани потери рассудка, Зоро все еще продолжал любить его. У того хватало смелости раздражаться на него за то, что он говорит о себе плохо. И Санджи хотел верить ему, но Зоро не помнил, он действительно не знал, насколько сильно Санджи все испортил. Осторожно опустив Зоро обратно на кровать, Санджи угрюмо произнес: — Ты любишь меня. Зоро замер. — И поэтому ты умираешь. — Санджи почувствовал, что его слова застряли в горле, как и в тот раз, когда он пытался сказать, что Зоро умер. — Любовь должна быть чем-то хорошим, но каким-то образом я все равно все испортил. Слова не шли ему в голову, горло перехватило, пока он смотрел на мечника, который слабо и болезненно висел у него в руках, посылая пристальный меркантильный взгляд. Знакомый, обнадеживающий, узнаваемый, и в то же время совершенно незнакомый. Этот Зоро не помнил ни его, ни того, что произошло вчера, ни того, что Санджи спас ему жизнь, но Санджи все равно не мог отпустить его. Даже если Зоро не помнил каждый день, когда он заставил Санджи влюбиться в него, это не меняло того факта, что Санджи по уши влюбился в него. — Я тебя люблю, — прошептал Санджи, от истерики у него задрожали руки. — Ты больше никогда не умрешь у меня на руках, слышишь меня? Я не… Я отказываюсь… Зоро вытаращил глаза. — Я больше не хочу, — захлебываясь словами, Санджи встряхнул Зоро, — я не могу! Во взгляде Зоро было столько неподдельных эмоций — почти юношеская, детская надежда, когда он осознал, что говорит ему Санджи. Улыбка начала расплываться по его лицу, но тут же сменилась болезненной бледностью. Оторвавшись от Санджи, Зоро низко пригнул голову и принялся очищать легкие от пыльцы с помощью мучительного приступа кашля, как и накануне. Выдохнув все, он наконец поднял голову и встретился взглядом с Санджи. На лице мечника отразилось полное смятение: Санджи сбивчиво признался в чувствах, а кровавая пыльца и рвота лежат у него на коленях. Зоро многое не мог понять, только что проснувшись. — Поварешка… — Голос Зоро был хриплым, когда ему удалось заговорить: — Что… Все эти разговоры о принятии своей судьбы, о принятии смерти Зоро, о принятии себя вне зависимости от исхода… Санджи мог поцеловать себя в задницу, если бы его это волновало. От отчаяния у Санджи на глаза навернулись слезы, и он с готовностью принял свою судьбу, с готовностью смирился с реальностью, если это означало, что ему позволят провести вечность в последний день жизни мечника. Он притянул Зоро к себе. Уткнувшись лицом в его шею, Санджи крепко сжал ее и не отпускал — он никогда не собирался отпускать. Нет, если бы это означало, что завтра в нем не будет Зоро — он бы нашел выход, но без Зоро это было невозможно.