* * *
Юджи спал без продыху почти до обеда. Проснувшись с сухостью во рту и опухшим, как после похмелья, лицом, он еле продрал глаза. Солнце пекло щеку — вернувшись в общежитие ночью, он и не подумал задернуть шторы и, едва скинув на пол верхнюю одежду, завалился в постель как есть — в толстовке и джинсах, с гудящей после истерики и абсолютно пустой головой. Юджи пошлепал в душ на автомате — долго стоял под холодной водой, тщательно намыливал волосы. Деда всегда говорил, что половину проблем решает чистая голова. Но в этот раз одних водных процедур было явно недостаточно. Душ смыл пот, но не тяжесть — в груди все равно словно была огромная дыра. Ему… не нужно было чувствовать себя лучше. Это все было неважно. После смерти деда Юджи сказал себе, что сделает все, чтобы исполнить его последнюю волю. Что приложит все усилия. Какой же он был дурак. Пришла пора столкнуться с последствиями своей наивности. В зеркале ванной на него смотрели красные глаза. Он внимательно рассмотрел свое лицо и оттянул влажную прядь — корни совсем отросли, краска вымылась, и теперь тон лежал неровно. После отъезда в Сендай он начал осветляться сам, но с мастерством Кугисаки ему было не сравниться. Надо бы попросить ее устроить в ближайшее время покраску, может, она хоть как-то исправит получившееся недоразумение. Юджи снова посмотрел на себя в зеркало. Или к черту все это? Находился он уже с яркой башкой, ему больше не восемнадцать. Отрастит натуральный цвет и будет ходить, как нормальный человек, а не подросток с ментальными проблемами. Точно, так и сделает. А, может, сбрить все к чертям? Юджи поднял руку, сгреб челку и убрал назад, приглаживая волосы. Будет как обычный сендайский пацан, а не вот это вот чудо с претензией на моду. В самом деле, он-то и покрасился в розовый из-за дурацкого дружеского спора пять лет назад. Цвет сел как влитой, как будто это было «его», и он так и продолжил ежемесячно осветляться. В Сендае на него, конечно, орал дед, а соседи шептались за спиной, но его мало это волновало. Нужно бы записаться на стрижку. Юджи вытерся полотенцем и вышел из душа. В комнате по-прежнему царил вчерашний погром. Юджи пусто оглядел разбросанную одежду и книги, несчастный истерзанный выпуск Джампа, вздохнул и, перешагивая через беспорядок, безразлично упал на кровать, нашаривая под подушкой телефон. И тут же скривился — пришло уведомление о назначенной с психологом встрече. Он отбросил телефон в сторону и яростно потер ладонями отекшее лицо. Нужно было каким-то образом привести себя в порядок. Юджи не стал гладить рубашку — вытащил из кучи на полу ту, которая была меньше всего помята. Красоваться он не собирался, но нужно было хотя бы произвести впечатление, что он справляется. Хигурума-сан не оценил — оглядел цепким черным взглядом с ног до головы, едва заметно прищурился и вернулся к разложенным перед ним бумагам. — Я почти закончил, подождите здесь. Начнем через пару минут. Юджи поклонился и аккуратно закрыл за собой дверь переговорной, опустил рюкзак на один из стульев, стоявших в ряд у стены, и сел в кресло напротив. Он уже встречался с Хигурумой — тот отвечал за ежеквартальное тестирование всех членов бригады, и при приеме на работу Юджи, как и все, прошел у него собеседование. Уже тогда Хигурума показался ему немного пугающим — его черные глаза, казалось, заглядывали в душу, зная про Итадори что-то такое, чего не знал он сам. — Итак, — сказал психолог, сложив бумаги, среди которых Юджи со стыдом признал свой вчерашний отчет, который он писал словно в тумане. Хигурума сцепил пальцы и положил их на стол. — Итадори-сан, вы понимаете, почему вы здесь? — Э… — Юджи неловко поерзал в кресле, не находя места ногам и рукам. — Обсудить произошедшее на вызове? — Верно, — Хигурума кивнул и бросил короткий взгляд на лежавший на вершине стопки проклятый отчет, что не укрылось от Итадори. — Наша встреча строго регламентирована, поэтому давайте обойдемся без излишних любезностей. Технические и профессиональные моменты вы уже обсудили с командиром отряда и начальником смены. Здесь мы обсудим то, как произошедшее повлияло на ваше психическое состояние, как спасателя. Вы же помните, что такое ДСКИ? — Дебрифинг… стресса критических инцидентов, — выдохнул Юджи заученную аббревиатуру с семинаров по психологической подготовке. Хигурума снова кивнул. — Да. Как вы можете помнить, ДСКИ обычно проводится в группах, но случай, произошедший на смене, как я понял из отчета, касается в основном вас, и Нанами-сан и Кусакабе-сан решили, что индивидуальной консультации будет достаточно. Не могу не спросить: вы с ними согласны? Юджи сглотнул сухость во рту. — Э… Я положусь на их решение. — Хорошо, — Хигурума коротко вздохнул, собираясь с мыслями. — Итак… Меня зовут Хигурума Хироми, — заговорил он быстрым, равнодушным тоном, следуя протоколу. — Сегодняшняя консультация имеет собой цель минимизировать нежелательные психологические последствия произошедшего инцидента, оценить риски развития посттравматических стрессовых расстройств и предпринять предупредительные меры. Все, обсуждаемое в рамках нашей беседы, строго конфиденциально и не покинет пределы… Официальный тон почти вынудил Юджи пропустить его речь мимо ушей, хотя он очень старался слушать внимательно. Весь этот набор протокольных фраз он едва мог обработать в своем нынешнем состоянии. — Предупреждаю, что для всех участников… — Хигурума запнулся и тут же исправился: — что для вас не исключено повторное переживание отрицательных чувств, произошедших во время инцидента, однако это необходимо для того, чтобы научиться справляться с негативными эмоциональными состояниями в будущем. Если вы согласны со всеми условиями, мы можем начинать. В кабинете по непонятным причинам было так душно — хотя кондиционер работал на полную. Хигурума, при всей своей внешней строгости, сидел с расстегнутой на верхнюю пуговицу рубашке, и Юджи задумался — может, ему все-таки можно снять пиджак? — Итадори-сан, вы согласны? — повторил Хигурума в ответ на его молчание. Юджи встрепенулся: — Да! Простите. Хигурума покачал головой. — Итак, — он постучал пальцами по столу. — Давайте начнем с того, что вы расскажете, как происходили события с вашей точки зрения. Юджи затравленно поднял голову. Повторять все это? — Вы что, отчета не читали? — против воли вырвалось у него. Постукивание пальцев по столу прекратилось, а потом психолог вздернул бровь, как бы говоря: «Серьезно?». Юджи прикусил язык. — Простите. — Отчет я читал, Итадори-сан, можете не беспокоиться. Но мне нужно услышать это не в сухих бюрократических формулировках. Хигурума огляделся, призадумался, снова посмотрел на Итадори. — Так, — он поменял положение в кресле, перенеся вес и опираясь на другой подлокотник. — Давайте сделаем по-другому, Итадори-сан. Для начала снимите чертов пиджак и ваш неправильно завязанный галстук. Юджи в ужасе поглядел вниз и чертыхнулся — галстук и правда был завязан неправильно. Какой ужас, дедушка, учивший его узлам всю среднюю школу, четвертовал Юджи немедленно. — Сядьте поудобнее. Вы не на трибунале и не на разборе полетов с командованием. Я, слава богу, не ваш начальник и не собираюсь читать нотации о работе спасателей. Это не в моей компетенции, и я — опять-таки, слава богу, — в этом не разбираюсь. Я разбираюсь в том, как сделать так, чтобы вы, Итадори-сан, — крутящаяся в пальцах ручка замерла и указала прямо на Юджи, — смогли пережить все произошедшее и на следующей смене не зависли с панической атакой или флешбэком посреди пожара. Если вас такой исход событий тоже интересует, мы можем начать нашу беседу без ненужного упрямства. Юджи сконфуженно дернул узел галстука. Тон Хигурумы-сана умудрялся быть раздраженным и терпеливым одновременно. Это был какой-то психологический прием? Специально подначивать неразговорчивого собеседника? Юджи скинул с себя пиджак. — Не думайте обо мне, как о психотерапевте, — продолжал Хигурума. — Представьте, что вы рассказываете о произошедшем вашему коллеге, другу, партнеру, кому угодно. Говорите все, что считаете важным. — Знаете, вас сложно представить другом. — Я должен воспринять это как оскорбление? — Хигурума вздернул бровь. Юджи усмехнулся: — Нет, скорее как комплимент… Простите, — тут же одернул он себя. — Я… немного резок. — Это ничего. Такая ответная реакция на стресс тоже имеет место быть. Скажем, как ваш воображаемый друг, я не обращу на это внимания. Давайте начнем с чего попроще. Как прошла ваша вчерашняя смена? Помните, как вы заступили в караул? Юджи поерзал в кресле: — Как обычно. Я встретил Тодо в раздевалке. Поднялся в офис, чтобы ознакомиться с документацией из штаба. Нанамин… Нанами-сан отчитал меня за опоздание. Я плохо выспался в этот день… Это не имеет отношение к работе. Хигурума молча крутил в руках ручку, продолжая внимательно смотреть. — Э… На учениях я был несобран, и Кусакабе-сан разозлился. Потом я запорол бланки, и Нанамин… Юджи замолчал, слушая стук сердца в ушах. — Если обобщить, день у вас не задался, верно? Юджи кивнул. — Днем было всего несколько вызовов — и те несерьезные, вытащили застрявшего на лесах рабочего на стройке и пара небольших возгораний в жилых домах. Потом был обед, нас поставили на кухню с Ино-семпаем. А после прозвучала тревога. Он шумно сглотнул. — Приехали мы быстро. Тодо, Оккоцу-семпая, Ино-семпая и меня отправили на разведку. Перед глазами пронеслись пролеты аварийной лестницы, мигающие лампочки с надписью «выход». Дым, валивший из окон восьмого этажа. — Дым уже собирался. Мы с Тодо пошли по коридору дальше, к источнику возгорания… «Спасите, кто-нибудь!», — раздались у него в голове женские крики, и он вздрогнул. — Да, точно. Потом мы услышали крики из лифта. Достали оттуда девушку. И Тодо решил не дожидаться рукавов, так как в туалетах могли быть люди. Огонь еще не распространился сильно. И там… Юджи замолчал, тяжело дыша. Перед глазами встало изуродованное взрывом водонагревателя лицо трупа. Юджи почувствовал приступ тошноты. — Вам нехорошо? Юджи прикрыл рот рукой. Хигурума встал, дошел до кулера и протянул ему стакан воды. — Мужчина был уже мертв, когда мы вошли. Он погиб сразу при взрыве водонагревателя, который вызвал пожар. Хигурума что-то черкнул в блокноте. — Что было потом? — Тодо вытащил труп. В это же время поступила информация об оставшихся людях этажом выше. — Интернет-кафе, верно? Юджи сглотнул. — Я сразу подумал, — сбивчиво продолжил он. — Все в наушниках, могли не услышать сигнализации. И я… — его голос сорвался. Перед глазами пронеслись отпечатавшиеся в памяти кадры. Вот черное дымное ничто, дверь в отдельную комнату, тело у кресла, треснувшие очки, безжизненное юношеское лицо, которое не менялось ни на йоту, пока он делал компрессии. — Я облажался, — прошептал Юджи. — Это я облажался. Нанами-сан сказал, что это не моя вина, но я знаю… Я нарушил протокол. Я должен проверить пульс сразу после обнаружения, — он начал захлебываться словами, полезшими изо рта без остановки. — Если бы я начал компрессии сразу, то… — Итадори-сан, у вас гипервентиляция. Успокойтесь и старайтесь дышать медленнее. Давайте со мной, вдох-выдох, вдох… Юджи судорожно постарался пристроиться к его счету. Схватил стакан воды и опустошил его в один глоток. — Из отчетов диспетчеров и всего караула следует, что между обнаружением и началом компрессий прошло меньше двух минут, Итадори-сан, — сказал Хигурума, когда Юджи успокоился. — Я не пытаюсь ничего сказать. Просто имейте это в виду. Юджи поднял на него затравленный взгляд. — Вы же врач, — он криво усмехнулся. — Сами знаете, что каждая секунда на счету. Не надо меня оправдывать. — Я не оправдываю, Итадори-сан. У меня есть заключение от начальника смены, и там черным по белому написано, что инцидент не выходит за рамки инструкций по действиям в чрезвычайных ситуациях и не требует дисциплинарного взыскания. Если у вас есть вопросы к решениям Нанами-сана, то, пожалуйста, идите к нему, меня это не касается... А теперь, — Хигурума вытащил лист с анкетой из стопки. — Давайте пройдемся по пунктам. Каково было ваше первое впечатление… И дальше началась самая настоящая полуторачасовая пытка: они обсосали все пронесшиеся в голове мысли, все эмоциональные реакции, разобрали по кусочкам самую незначительную деталь произошедшего вчера. Итадори еще никогда не чувствовал себя так жалко, открываясь другому человеку. Но Хигурума выслушал его со спокойным лицом — только кивал в нужных местах, задавал наводящие вопросы и медленно, но верно приводил его к мысли, которую он и так знал с самого его первого дня на курсах подготовки пожарных в Сендае. Это было нормально. Такое случается. Такое будет случаться. В этом и есть работа спасателя — делать все возможное, когда возможно немногое, а если не получается, идти дальше, просто выполняя свою чертову работу. Закончилось все короткой лекцией о природе постстрессовых расстройств и такой же краткой инструкцией о способах преодоления возможных трудностей с реакцией на стресс. — Обычно в качестве ритуала «закрытия прошлого» советуют поминовения… Если вы готовы встретиться с семьей умершего, разумеется, — Хигурума задумался. — Иногда люди придумывают собственные ритуалы — памятное посещение мест и так далее. Подумайте над этим. Юджи потерянно кивнул. Встретиться с семьей умершего, прийти на похороны этого несчастного парня? Найдет ли он в себе силы? — Что вы чувствуете по этому поводу. Вам страшно, Итадори-сан? Юджи растерянно покачал головой: — Нет. Мне не страшно. Мне… грустно. — Грустно? — Что я не смог… не смог оправдать даже собственных ожиданий, не то что других. Я понимаю, что может, мне застилает глаза все произошедшее… Но сейчас мне кажется, что Кусакабе-сан был прав. Может, мне не стать хорошим спасателем. Повисла тишина, в которой был слышен только размеренный ход настенных часов. — Знаете, Итадори-сан, — наконец заговорил психолог. — Травмы прошлого не определяют человека. Определяет то, как он с ними справляется. Юджи замер, сжимая в потных ладонях ткань офисных брюк. — Это не редкость, — продолжил Хигурума, — когда в вашу профессию приходят люди с опытом в прошлом. Обычно он становится хорошей долгосрочной мотивацией, стимулом. Но точно так же он может стать весомым препятствием. Уж не знаю, неужели в академии объясняют недостаточно хорошо, что это не шутки… — Объясняют, — Юджи усмехнулся. — Но я видимо полный идиот. Думал, что может и не справлюсь легко, но хотя бы… смогу действовать без промедлений. Но живой человек и манекен все-таки разные вещи. Не думал, что это будет… так. — Как? — Я даже понять не успел, — прошептал Итадори. — А он был уже мертв. Хигурума-сан долго на него смотрел, а потом снова покрутил в пальцах ручку: — Честно, за пределами нашей беседы и не под протокол, Итадори-сан… Вы всегда можете написать заявление на увольнение и не тратить свое время зря. Вы человек молодой. Найдете чем еще заниматься. Работа для жизни опасная. К пенсии из части обычно здоровыми не выходят — вы все это уже знаете. Радикулит, заболевания лор-органов, риски для сердца... Конкурс на место в токийском департаменте огромный, ваше место пустовать точно не будет. Это не редкость. После первой смерти часто уходят. В нашей части вы будете далеко не первым. И не последним. Никто вас за это не осудит. Юджи молчал, сжимая руки в кулаки. Он медленно перебирал в голове все, что сам совсем недавно так наивно говорил сначала Сатору, а потом Тодо… Во всем этом было что-то еще. Может, он и пошел в пожарную академию, движимый чувством вины и благородными грезами. Может, он и зарвался в своем высокомерном желании спасти всех… За эти три месяца он, может, и не поумнел, но все-таки научился кое чему. Тодо никогда бы не простил ему такой трусости. — Хигурума-сан… — он твердо поднял голову. — Я хочу… Хочу научиться. Хочу научиться справляться с этим. Юджи упорно не отводил глаз, пока Хигурума долго и испытывающе держал на нем взгляд. — А если не сможете? Вы готовы взять на себя ответственность, если подобное повторится? Юджи сглотнул. — Если подобное повторится… если Кусакабе и Нанамин скажут мне, что я не справляюсь… Я уйду без раздумий. Но я хочу попробовать. Они дали мне шанс. И я хочу им воспользоваться. Хигурума кивнул чему-то в своей голове. — Хорошо. Такой настрой похвален. Он не обеспечит вам успеха. Но с этим уже можно работать. Я попрошу Нанами-сана назначить нам еще парочку консультаций. Он еще раз внимательно осмотрел Итадори, но прежде чем успел что-то сказать, тот порывисто поклонился, сидя на стуле: — Я… Спасибо, Хигурума-сан. Не понимаю, стало ли мне легче, но… Теперь я хотя бы знаю, как об этом говорить. Хироми удовлетворенно кивнул: — Это хорошая точка для начала. Обсудите произошедшее с командой, когда будете готовы. Их поддержка необходима для вас. — Итадори-сан, — остановил его Хигурума, когда Юджи уже собирался покидать переговорную. Мужчина, убрав бумаги в стопку и схватив свой портфель, поравнялся с ним у двери и протянул ему визитку. — Если вы почувствуете… — он поколебался. — Если почувствуете, что у вас есть потребность поговорить не только о работе, я веду частную практику. Он вежливо поклонился и бросил на прощание: — Никогда не стыдно обратиться за помощью, если вы запутались.* * *
Юджи отворил дверь в свою комнату с такой неохотой, будто за ней его ждали пришельцы с демонами. Он бы с удовольствием вообще не пошел домой — но после четырех часов бесцельного блуждания по округе и тупого счета шагов, руки и ноги окончательно заледенели, и Итадори был вынужден свернуть в общежитие. Думать все четыре часа не получалось никак. Фрагменты встречи с психологом пролетали в его голове, задерживаясь не дольше чем на секунду, следом за ним в мысленный поток вплетались слова Нанамина и Тодо, деда, Кугисаки, Фушигуро. От мягкого голоса Сатору-сана, шептавшего в его подсознании «все хорошо, Юджи, все будет хорошо, расскажи мне» становилось больно, и Юджи был рад, что этот голос, как и другие, быстро проносился мимо. Думать о нем было невыносимо. Встречаться ни с кем со станции не хотелось — он и так игнорировал входящие от Тодо, не готовый к очередному раунду вправления мозгов. Наговорился с Хигурумой он на неделю вперед — аж горло болело. Ему и правда нужно было прийти в себя. Юджи щелкнул выключателем и скривился. Бардак в комнате за время его отсутствия, к сожалению, никуда не испарился. Он со вздохом разделся, долго грел руки в раковине под струей горячей воды, а потом снова завалился на постель, лицом в стену. Сил убираться не было, но и смотреть на последствия его глупой истерики хотелось мало. Детский сад, в самом деле. Ничего путного так и не надумалось. Хигурума был прав — ДСКИ была необходима. Как только события пожара были проговорены, черный пробел в воспоминаниях о прошлой ночи будто прояснился. Лица трупов, стоявшие перед глазами, все еще внушали ужас, но… с этим можно было работать. Чувство вины, отступившее после консультации перед трезвым взглядом на ситуацию, вновь накатило — но по другой причине. Туман в его голове постепенно рассеялся, и теперь он ясно помнил прошлый вызов — и все, что произошло после. Юджи закрыл глаза. От себя тошнило. Как он сказал? «С тобой было весело, но мне больше ничего от тебя не нужно. Повеселились — и хватит. Не пиши и не звони мне больше». Он резко втянул в себя воздух. После опустошения, которое он ощущал весь день, жгучий прилив стыда и вины разом ударил по всем нервным окончаниям. «Видеть тебя не хочу! Ты меня бесишь! Ты мне надоел! Это все ты!». После всего, что Сатору сделал? После всех этих милых свиданий, после его участия, его интереса и его поддержки, после потакания всем юджиным капризам… После всего этого получить вот такие слова? Боль в груди ощущалась едва ли не физически, но Юджи принял ее с благодарностью. Сам виноват — сделал больно Сатору-сану. Нужно было его сразу отшить, а не давать ложную надежду. Какой же Юджи мудак, ничего он не заслуживает. Никакого «хорошо». Он был груб, ужасно груб. Если можно было повернуть время вспять, Юджи бы сделал по-другому, может объяснил, не был так груб, подобрал правильные слова, а не эти жестокие и — хуже всего — неправдивые. Юджи вздохнул, откидываясь на подушки и глядя в потолок, и грустно улыбнулся. Нет. Единственный вариант, при котором это сработало, был именно таким — отвратительным, мерзким и тошнотворным. Сатору бы просто в очередной раз развеял все его тревоги. Сделал так, как он умел, — по-взрослому и зрело. Объяснил все, утешил. Нашел способ справиться с любой сложностью. За все бы его простил. А Юджи просто в очередной раз не устоял перед чужой добротой. Юджи дернул завязки от капюшона толстовки. На глаза навернулись слезы. Сатору-сан заслужил кого-то, кто может стоять рядом с ним наравне. А не ношу, которая просто болтается на шее мертвым грузом. Не человека, который даже не может разобраться, что ему делать с собственной жизнью. Которого нужно, как ребенка, вести за ручку, постоянно оберегая, и за которым нужно прибирать беспорядок. Это можно было закончить только так. Юджи медленно выдохнул, отнимая руки от лица и уставляясь пустым взглядом в потолок. Писать сообщение с извинениями за резкость сейчас было еще глупее и еще грубее. Сатору-сан не заслужил такого обращения, ну, что ж. Больше его Юджи не побеспокоит. Чтобы он вот так его утешал после очередного несчастного случая на вызове? Зачем оно ему? У него свои проблемы — другого масштаба и другого характера, — которые Юджи, скорее всего, даже не сможет понять. Он замер и, зажмуриваясь, стиснул завязки в пальцах, потянув вниз, — капюшон съехал на лицо, закрывая его от солнечного света. А как все же было обидно, что все обернулось так паршиво… Будь Юджи постарше, повзрослее, может быть, он смог бы… Может, если бы он не упал во влюбленность с горячей головой, словно это его первый раз, забывая обо всем на свете и пренебрегая работой, то… Он прикусил щеку — незажившая ранка от зубов заныла. Из коридора донесся шум, Юджи вздрогнул, поднялся на постели, увидел, как распахнулась дверь, — и в комнату ворвалась непонятно как возникшая здесь Кугисаки, взъерошенная, с поехавшим шарфом и криво застегнутой курткой. Она обвела ошарашенным взглядом бедлам, царивший в комнате, и перевела дыхание, все еще держась за ручку двери. — Фушигуро скоро приедет, его не отпустили сразу, — потрясенно сказала она, возвращаясь взглядом к Юджи. — Почему трубку не берешь? — Кугисаки?.. — Юджи открыл рот. — Что ты?.. Как ты… — Маки мне рассказала, — перебила она его, захлопывая дверь и скидывая верхнюю одежду. — Как ты прошла в общежитие? — Юджи все еще изумленно таращился на нее, как на призрака. — Ты думаешь эти амбалы на посту охраны меня остановят? Перешагивая через кучи одежды и книг, она неумолимо приблизилась к Итадори, а потом резко взяла его лицо в свои руки, шлепнув ладошками по щекам. — Итадори, ты как? Юджи поднял на нее взгляд. Слез больше не было, но от искреннего беспокойства в ее глазах больно защемило в груди. — Кугисаки. Я… — он болезненно заломил брови и затараторил, боясь, что внезапно возникшая смелость и честность куда-нибудь снова убежит. — Я облажался. Со всем, вообще со всем. Я так перед всеми виноват. Перед Нанамином, перед Тодо, перед вами, перед дедом, перед Сатору-саном. Я все испортил. Я не хотел. Не хотел, чтобы так вышло. — Что ты такое говоришь? — ее глаза обеспокоенно заметались по его лицу. — Мне кажется, что бы я ни делал, все оборачивается полной лажей, — продолжил говорить Итадори срывающимся голосом. — Я вам столько врал. И про деда, и про Сендай. Я не хотел, но просто подумал, что раз это моя вина, то я сам должен все исправить. Но, кажется, что бы я ни делал — ничего не становится лучше. Сколько я ни стараюсь — каждый раз снова делаю какую-то глупость. Я правда… правда не хотел врать, Кугисаки. — Итадори, глупый, о чем ты говоришь? — А теперь… Это я виноват, понимаешь? Этот пацан умер, умер прямо насовсем. Как деда. Он больше не вернется. Я хотел, чтобы такого не повторялась с людьми, но это же невозможно. В этом и смысл — постоянно кто-то умирает, да? Но я просто подумал, что, может, мне можно побыть высокомерным и помечтать спасти всех… — Итадори, какой же ты… Кугисаки не выдержала, встала на колени перед кроватью и дернула его на себя, обнимая руками: — Какой же ты у нас дурачок. Они так и сидели, обнявшись, пока беспорядочные слова у Юджи наконец не закончились и он не затих на плече подруги. Тишину нарушило явственное урчание желудка. — Ты что, не ел? — грозно спросила его Кугисаки, отстраняясь. Юджи виновато помотал головой. Нобара вздохнула, выхватила свой телефон, быстро что-то печатая, а потом снова повернулась к нему: — А теперь слушай меня, Итадори. Будь высокомерным. И не волнуйся — мы тебя с Фушигуро за все простим, за любое вранье и за любую глупость. Перед этим, конечно, влепим пару затрещин, чтобы не зазнавался. Потому что ты… Любой твой выбор будет правильным, понимаешь? Осознаешь, что спасательство не твое — не беда. Будешь искать, пока не найдешь то, что нужно. И если ты не знаешь, что правильно или нет, то это тоже не страшно. Будем искать вместе, если понадобится. Главное помни, что ты не один. И это не твоя вина. А даже если и твоя — я более чем уверена, что ты сделаешь все, что в твоих силах, чтобы поработать над ошибками. И не только я. Это слова Маки, если что. Она мне все рассказала. Все в части за тебя беспокоятся… В середине ее тирады снова распахнулась дверь, и в нее ввалился такой же взъерошенный Мегуми, с еще большим чем обычно беспорядком на голове, распахнутой курткой и с коробками пиццы в руках. — Опаздываешь! Гавайскую взял? Мегуми оторопело кивнул, безмолвно шагнул в комнату, скинув без рук кроссовки, и оставив коробки по дороге, бросился к Итадори с объятиями: — Ты идиот. Ты идиот, Итадори, — сказал он просто, стискивая его в своих руках — Т-ты-то как умудрился сквозь охрану проползти? — ошарашенно спросил Итадори, неуклюже принимая такие редкие от Мегуми объятия. — Меня Маки провела, — он отстранился, неловко отведя глаза. — Ты от нас теперь не отвертишься, Итадори, — сказала Нобара и толкнула его на кровать, оттесняя в глубину и забираясь на постель с ногами. — Поэтому сначала жрать, — она махнула рукой, и Фушигуро со вздохом пошел за пиццами, на ходу снимая с себя куртку. — Потом еще раз плакать. Потом спать. Понял? Юджи только и оставалось, что ошалело кивнуть. Через полчаса он обнаружил себя лежащим на коленях у Кугисаки — Нобара гладила его по голове, что уже в принципе ощущалось, как что-то неправильное, но более неправильным был Фушигуро, который безмолвно слушал их разговор и прибирал бедлам, который Юджи устроил в своей комнате. — Думал, пойму что-нибудь, если пойду в пожарные, — тихо рассказывал Итадори, следя глазами за успокаивающими размеренными движениями Мегуми, бродящего по комнате. — Хотел все исправить. Думал, что если буду делать правильные вещи, все станет понятно. Он облизнул пересохшие губы. — Но ничего понятно не стало. Я ничего не понимаю. Ничего не знаю. — Это нормально, Итадори, — успокоила его Кугисаки, продолжая поглаживать его по голове, и эта ласка, как прикосновение матери, которой у Юджи никогда не было, отозвалось болью и благодарностью где-то под грудной клеткой. — Я тоже ничерта не понимаю. Поймем как-нибудь. Или не поймем. Ну, и черт с этим. Будем жить. И повеселимся еще. Юджи замолчал, сглатывая едва собравшуюся в пересохшем горле слюну. Он бездумно глядел на то, как разрушенные томики манги на его столе снова выстраиваются в ровный ряд по алфавиту. — Я с Сатору-саном порвал, — выдохнул он едва слышно. Нежная рука перестала гладить, запнувшись на секунду. — Ничего. Ничего страшного, — сказала Кугисаки и снова взялась за его волосы. — Не думай об этом сейчас. Подумаешь потом. Юджи зажмурился. — Я очень плохо поступил. Сказал ему столько грубостей. Я такой мудак. Мне так стыдно. Что я дал ему надежду, а потом так грубо… — Итадори отвернулся, утыкаясь носом в мягкие коленки Нобары. — Я не знаю, что делать. Не могу даже решиться извиниться перед ним. Я чувствую себя ужасно. Что я наделал? — Не страшно, Юджи. Это пройдет. Поболит и пройдет.* * *
На следующий день Юджи проснулся в чистой комнате — Кугисаки с Фушигуро положили остатки пиццы в холодильник и ушли, не разбудив и оставив записку на столе. Он встал засветло, оглядел новым взглядом свои крохотные двенадцать метров, в которых больше не было ни намека на вчерашний нервный срыв, медленно и нерасторопно принял душ и позавтракал остатками пиццы. По дороге в часть его поймал Тодо. — Брат! — он безапелляционно сграбастал его в объятия и безжалостно взъерошил розовую макушку. — Не отвечать мне на сообщения чревато последствиями, ты не знал? С тебя пиво на выходных. Юджи неуклюже вырвался из-под широкой ладони и пригладил волосы с виноватым видом: — Прости, Тодо. Мне нужно было разобраться, побыть наедине. Тодо молчал, разглядывая его отчужденное лицо, а потом распрямился и сказал неожиданно спокойным тоном: — Если в этом портфеле сейчас находится заявление на увольнение, звиняй, брат. Но я тебе врежу. Силы не пожалею. Юджи отвел глаза и поджал губы. — Нет там никакого заявления, — выдохнул он. Аой все так же хмуро нависал над ним, уперев руки в бока. — Ты никогда не был трусом, брат. Может быть, нерешительным. Тупеньким местами. Но ты никогда не был трусом. Так и не начинай себя вести подобным образом, понял? Юджи замолчал. Сощурившись, посмотрел на белую разделительную полосу на асфальте под собственным ботинком, выдохнул и наконец поднял на него честные глаза. — Понял. Если я еще раз устрою такое, врежь мне, пожалуйста. Не жалей. Тодо долго смотрел на него, взвешивая что-то в уме, и потом кивнул. — Договорились. Он перехватил поудобнее лямку портфеля: — И не забывай, что мы тут, с тобой. Мы же команда. Для чего мы еще нужны? Сокомандники были вежливы, но не лезли в душу, за что Юджи был премного благодарен. Он вчитывался в утреннюю выписку из штаба внимательнее, чем обычно, в раздевалке сложил свою одежду так аккуратно, как мог, и перепроверил форму перед построением аж три раза. На построении все было спокойно, а Кусакабе так вообще был сам не свой — за все утро он едва сказал Юджи пару слов, а не как обычно раздавал упреки и выговоры. Все привычно взялись за проверку снаряжения и машин после передачи караула, и вот тут его поймал Ино. — Чего ты сегодня такой тихий? — спросил он невзначай, открывая и закрывая отделения для хранения в пожарной машине. — С Хигурумой все так плохо прошло? — А? — переспросил Итадори, свесившись с крыши машины, на которой он проверял сигнальный огонь. — Нет, наоборот. Хигурума-сан очень помог. Ино пытливо смотрел на него, задрав голову, — в его глазах было беспокойство. Наконец он вздохнул, хватаясь за голову: — А, нет, я не могу, Итадори! — простонал он. — Скажи, что ты не уходишь, ладно? Он мучительно стиснул пряди своих волос, зажатые в пальцах: — Хочешь, я тебе куплю пива, и ты обо всем мне расскажешь, а? Куплю тебе мяса в идзакае напротив, и угощу всем, что только захочешь! — он посмотрел на Итадори совсем отчаянно. — Не уходи. Ты будешь отличным спасателем. Тот отвел на секунду взгляд: — Вы так думаете, семпай? Ино яростно закивал головой: — Ты думаешь семпай может ошибаться? Да я зуб даю! Просто прекрасным. Юджи долго смотрел на его горестное лицо, все так же свесившись с крыши машины, а потом растянул губы в робкой улыбке: — Хорошо, Ино-семпай. Сходим на выходных. Я уже обещал Тодо угостить его выпивкой. Ино мучительно вздохнул и вернулся к проверке. На обеде к Юджи неожиданно подсел Нанамин — невозмутимо отодвинул стул напротив, поставил поднос и аккуратно сел, беря палочки в руки. — П-приятного аппетита, — неуклюже протараторил Итадори, утыкаясь взглядом в свою тарелку. — Приятного аппетита, Итадори-кун. Они ели молча. Юджи изредка поглядывал на то, как он аккуратно и быстро расправляется с лапшой, и мысленно гадал, что же на начальника нашло. Юджи выглядел настолько жалко, что он решил его так поддержать? — Моей первой смертью на вызове была беременная девушка, — внезапно начал Нанамин, и это заявление поразило Юджи, как гром среди ясного неба. — Пятый месяц, ей было всего лишь двадцать шесть. Юджи замер с палочками в руках, чувствуя, как у него сдавливает сердце. Но Нанамин безжалостно продолжил: — Три точка один один, черт бы его побрал. Я тогда служил в части в Гумме, совсем зеленый был, первая неделя в оранжевой форме, нашу бригаду отправили в Мияги сразу, в первой же ротации. Это был ад, Итадори-кун. Под завалами были тысячи людей, спасателей не хватало. Не хватало машин, не хватало медиков. Но ты же из Сендая, верно? Тогда хорошо понимаешь, о чем я говорю, нет нужды рассказывать. Юджи поднял ошарашенный взгляд на его лицо — Нанамин продолжал есть, рассказывая о трагедии, о которой Итадори знал не понаслышке, с такой обыденностью, что становилось только страшнее. Юджи плохо помнил две тысячи одиннадцатый — только как страшно было, когда завыла тревога, и то, как деда тащил его, ничего не соображающего, в ближайшую школу на холме, куда люди стекались на эвакуацию, спасаясь от приближающегося цунами. Их дом почти не задело, районам восточнее повезло меньше — Васуке потом ходил осматривать завалы, кажется, кого-то из его старых знакомых так и не нашли. Маленький Юджи, вцепившийся в большую руку деда и в растерянности рассматривавший остатки того, что когда-то было жилым кварталом, с восхищением провожал взглядом мчащиеся и гудящие посреди этого хаоса пожарные машины. Спасатели в ярких оранжевых куртках и с суровыми лицами вежливо и твердо просили всех разойтись: «Здесь работает бригада, пожалуйста, покиньте территорию. Здесь опасно. Мы с этим разберемся. Не беспокойтесь». Именно тогда, на третий день после землетрясения, сидя в их потрепанном, но выстоявшем доме и глядя, как передают местные новости о героических подвигах пожарных, участвующих в спасательных операциях по всему региону, он и сказал, повернувшись к деду и сверкая глазами: «Я стану пожарным, деда! Буду вытаскивать людей и ездить на красной пожарной машине!». — Когда мы добрались до их квартиры, ее сердце едва билось, — Нанами вздохнул и аккуратно вытер край губы салфеткой. Юджи вздрогнул, выпадая из воспоминаний. — Ее придавило остатками несущей стены, раздробило плечо и легкое, и пока мы разбирали завалы, стало слишком поздно. Я делал СЛР пятнадцать минут, пока наконец не прибыла машина. Но это не помогло. Смерть зафиксировали по дороге в больницу. Когда плод извлекли, тоже было поздно. Ребенок не выжил. Нанами продолжал есть, как ни в чем не бывало. А у Юджи удон встал поперек горла. — Когда все закончилось, ее муж набросился на меня с проклятиями. «Почему вы не спасли мою жену?». «Почему все эти люди живы, а моя жена и мой ребенок нет?». Он кричал и кричал на меня, а я просто стоял, не зная, что сказать. Нанамин задумчиво отвлекся на еду и минуту молча расправлялся со своей порцией. Потом он продолжил: — На этом все не закончилось. В следующие несколько суток после землетрясения под завалами и от вспыхнувших пожаров погибли тысячи людей. Через мои руки за те два дня, что я участвовал в операции, прошло около пятнадцати трупов. Троих мы не успели вытащить из горящих завалов, потому что все машины были уже заняты, а пока мы бежали пешком за рукавами, спасать было уже некого. Еще двое скончались позже от травм. Остальные были мертвы, когда их обнаружили. Нанамин отложил палочки и задумчиво поглядел куда-то далеко, вспоминая события давно минувшего прошлого. — Но все эти детали не так важны. Я рассказываю тебе это не для того, чтобы впечатлить или умалить горе, которое ты сейчас испытываешь по отношению к погибшим вчера. Трупами не хвастаются. И ты сам все это видел. Он поджал губы: — Я отвлекся… На чем я остановился? Когда этот ад закончился, я не вышел на следующую смену. И на следующую после нее тоже. А потом подал рапорт об увольнении. Итадори удивленно поднял на него глаза. — Мой командир, более опытные товарищи пытались меня убедить, что это не моя вина, но я не хотел их слушать. Мне было не важно. Люди умерли. На моих руках. Нанами замолчал, сцепляя пальцы. — Хочешь спросить, как я тогда оказался здесь? — заметил он удивленный взгляд Итадори. — Поработал в офисе, побегал за клиентами пару годиков, и вернулся замаливать грехи, а ты как думаешь? Он усмехнулся с грустной иронией: — Знаешь, Итадори-кун, среди спасателей есть два типа людей. Есть те, кто просто хочет делать правильные вещи. И есть те, которые приходят сюда из чувства вины или мести. Я не знаю из каких людей ты, — он бросил на Юджи острый взгляд из-под стекол очков. — Но точно знаю, что если вторые в один момент не преодолеют сожаления или вину, что настигла их в прошлом, они никогда не станут хорошими спасателями. Я надеюсь скоро узнать, каким спасателем станешь ты. Нанамин задумчиво посмотрел на кольцо на своем безымянном пальце: — Вспомни, для кого мы все это делаем, Итадори-кун. Помни и цени то, что мы защищаем на этой работе. Мы защищаем мирную жизнь. Чтобы мы и наши близкие никогда не оказались под угрозой. Чтобы жили счастливо, смеялись и делали глупости. Потому что это и есть жизнь. С глупостями, с разочарованиями, с радостями и с горем. Главное, чтобы она не заканчивалась преждевременно. Юджи уперся взглядом в свою тарелку. Слова Нанами тяжело впечатались в сердце. — Но те, кто ушел, и те, кто остался… Их жизни связаны неразрывно. Потому что мы живем и за них тоже. За всех тех, кто ушел. Так что постарайся прожить эту жизнь на полную. Без сожалений. Нанамин вздохнул и тяжело поднялся из-за стола, беря опустевший поднос. — Собрание будет вечером. Будь готов отвечать на вопросы. И… Пришла девушка, которую вы с Тодо вытащили из лифта, — бросил он, уходя. — Хотела поблагодарить спасателей, сохранивших ей жизнь.* * *
Маки не выдержала на третьем за день вызове — начала допрашивать его по дороге в часть. Они сидели в пожарном автомобиле, набитом битком, и тряслись на поворотах. — Так что за погром ты вчера устроил в общаге? — спросила она, сложив руки на груди и пихнув локтем сидящего посередине Тодо, который занимал чуть ли не полтора места. — Ребята снизу говорили, что слышали шум. Юджи отвел взгляд. — Выместил злость на манге и рубашках. Хвала небесам, до тарелок руки не дошли, — усмехнулся он. Тодо добродушно расхохотался: — Конечно, какой смысл бить посуду? Лучше бы в зал сходил, побил бы грушу. Юджи фыркнул: — Знаешь, я не мог дождаться открытия зала. Это была экстренная ситуация. Могу сказать только, что пострадал лишь выпуск Джампа, на «Атаку титанов» у меня рука не поднялась. — И правильно, нечего книги портить, — Маки наклонила голову. — Их обычно читают, хотя я все еще не могу поверить, что ты по этой теме. — Эй, ну хватит, я и книги, если что, читаю, не только мангу! Маки засмеялась: — Тебя дразнить — одно удовольствие, Итадори. Как ты еще этого не понял? Юджи со смешком покачал головой. И погрустнел. Он уже слышал это от кое-кого. Весь день в перерывах между рабочими задачами Юджи пытался сформулировать извинения, но одно сообщение выходило глупее другого. Он раз за разом набирал текст, пусто глядя на значок злополучного телефонного звонка в двенадцать ночи, который значился последним в их с Сатору диалоге, а потом так же пусто зажимал кнопку «стереть», начиная по новой. “Сатору-сан, в ту ночь на работе я впервые не смог спасти человека. Прости меня за все, что я наговорил. Это была неправда. Я просто хотел обвинить хоть кого-то, хотя виноват только я”. “Сатору-сан, прости за то, что я сделал. Прости меня за все, что я наговорил. Это была неправда, я…”. “Ты ни в чем не виноват, это я все испортил. Я сорвался на тебе, хотя ты не то что не сделал ничего плохого, ты наоборот все время мне только помогал. Если я могу хоть как-то…”. А потом перед его взором все заплывало слезами, и он откладывал телефон, так и не сумев ничего отправить. Что в таком случае вообще можно было написать? Прости, я инфантильный придурок, который не разобрался с собственной жизнью, мне жаль, что ты потратил на меня свое время? — Что за кислая рожа, брат? — спросил Тодо, толкнув его плечом. — Не начинай раньше времени, Кусакабе вечером на собрании тебе еще устроит избиение младенцев. Не смотри, что он такой тихий, он просто ждет, когда ты ослабишь бдительность. Юджи нахмурился и уставился долгим взглядом вперед — за боковое стекло пожарной машины, на опустившиеся на светящийся шумный Токио сумерки. — Нет, я готов. Кажется, наконец-то пришел в себя. Спасибо… за все. И тебе, Маки-семпай. Маки фыркнула: — Не сиди тут с таким осознанным видом, как будто все уже закончилось, Итадори. Готовься разгребать дерьмо, для тебя все только началось. — Я… готов. — Раз готов, что это за постное выражение? — нахмурился Тодо, оглядывая его внимательнее. Итадори снова замолчал, прижимаясь виском к холодному стеклу. — Я… — он запнулся. — Я сделал больно человеку, который… Которому небезразличен. Наговорил глупостей сгоряча. Маки только покачала головой и страдальчески вздохнула: — Думать потому что мозгами надо, а не другими местами. Юджи болезненно улыбнулся, провожая взглядом проносящиеся мимо цветастые толпы людей, заполонивших улицы Гиндзы в преддверии Рождества. — Он хотел мне помочь, а я… Посчитал, что не заслуживаю, — выдохнул он, закрывая глаза. — Сказал столько обидной чуши… Еще и лживой. Он с усилием втянул в легкие воздух, пытаясь хоть как-то избавиться от этого тяжелого сдавливающего обруча в груди, который словно не давал нормально дышать. — Совершенно не знаю, что делать. Даже не знаю, как извиниться. Есть ли вообще смысл?.. — сказал наконец Юджи и открыл глаза. Аой, грузно развалившись рядом, тяжело молчал, переваривая сказанное. Первой не выдержала Маки: — И? Ты что, реально решил оставить все, как есть? Господи, нет, я, конечно, подозревала, что ты идиот… Не знаешь, как извиниться? Извинения состоят из одного слова, максимум — трех. Не ты ли у нас тут усердно учился брать ответственность за свои поступки? Чего ты на самом деле испугался, а? Дай угадаю. Ты просто засрал сказать «пожалуйста, будь со мной и в горе, и в радости, в слезах и соплях до конца дней» и напридумывал себе какую-то глупость в качестве оправдания? Ты вообще понимаешь, как отношения работают? — Я не… — Никто не обязан тебя прощать, — перебила его Маки. — Но если ты не попытаешься все исправить, какой к черту из тебя спасатель? Поджал хвост, оступившись один раз? Как ты думаешь, сколько еще ошибок тебе придется совершить? — Да я не жду, что меня простят! Просто… — Юджи мучительно скомкал в руке край защитной куртки. — Не будет ли лучше просто оставить его в покое? Я уже и так достаточно все испортил… Мне дали такой аванс. С такой искренностью предложили душу и сердце, а я просто… Он шмыгнул носом. — Просто, блять, все испоганил. Сначала не мог разобраться в собственных чувствах, а когда, казалось, что наконец-то все понял… Просто плюнул человеку в душу. Он просто… другой. Такой умный, взрослый, хороший… очень добрый, — Юджи сморгнул выступившую на глазах влагу. Да сколько уже можно? — Я после такого даже смотреть в его сторону не смогу. Я не смогу себя простить за это. Я бы себя не простил. Чувствую себя последним куском дерьма. Юджи склонил голову и неловко вытер глаза тыльной стороной ладони. Ну и позорище. Тодо, слушавший его исповедь с каменным лицом, медленно выдохнул, а потом сказал: — Брат, посмотри на меня. Юджи сконфуженно встряхнул головой, отгоняя слезы, нехотя повернулся, и… — Ауч! Скулу обожгло пощечиной, и Юджи ошарашенно прижал пальцы к горящей коже, в шоке вперившись на Тодо. Беспощадная ладонь названого брата оставила на щеке красный след. — За… что? — растерянно и возмущенно вопросил Итадори. Тот, кажется, готов был его убить. — Ты сам об этом попросил, — он грозно навис над ним, взяв за плечо и заставляя смотреть себе в глаза. — Я все слушал и никак не мог понять, что ты, дери тебя черти, несешь. «Я», «я», «я»... Хватит уже о себе любимом! Пойми наконец, что пока ты тут с умным видом разбираешься сам с собой и строишь предположения, ты упускаешь из виду самое важное. Глаза Юджи расширились. — Ты упускаешь из виду чувства другого человека.* * *
В Гиндзе было не протолкнуться. В сочельник, как обычно, все сошли с ума, и Сатору не был исключением. Где-то между отделом с домашней утварью и сувенирами уже во втором торговом центре по счету, в полнейшем отчаянии от вопроса, какой бесполезный и дебильный подарок дарить друзьям в этот год, его и застал телефонный звонок. Застыв в огромной толпе, штурмующей магазины в попытках отхватить товары по акции, Годжо стянул с носа маску и раздраженно полез в карман пальто. Если это будет Шоко, в очередной раз достающая его вопросами про рождественскую вечеринку, он сойдет с ума. У него и так была готова лишь половина запланированных подарков. Но это была не Шоко. Увидев имя контакта, Годжо подумал, что у него галлюцинации. Он сошел с ума? Умер и попал в рай? Милая фотография Юджи с пляжа приветливо улыбалась ему с дисплея. Дрогнувшими пальцами он принял вызов и поднес телефон к уху: — Да? В трубке раздался взволнованный вздох, какой-то гул, как будто собеседник ехал в машине. — П-привет, — наконец испуганно заговорили на том конце линии, и у Годжо подкосились колени. Это правда был он. — Привет, — Сатору взволнованно оглянулся, пытаясь найти место посвободнее от людей и потише. Сердце колотилось как безумное. Боже, что случилось, что ему надо сказать, ему же не звонят, чтобы еще раз сказать, что все окончательно кончено? Сатору не переживет и разрыдается прямо здесь. — Я… — начал Юджи, но видимо тоже не знал, что сказать, поэтому глупо и все так же испуганно рассмеялся. В груди Сатору от его смеха растеклось что-то горячее и тягучее, как сироп. — Прости, я так неожиданно позвонил и совсем не придумал, что говорить, — прошептал Юджи едва слышно. — Ничего, — поспешно сказал Годжо. — Ничего. Я рад. Просто услышать тебя. Юджи в трубке снова судорожно вздохнул. — Я тоже. Сатору привалился к удачно возникшей рядом колонне и закрыл глаза. Он сейчас точно потеряет сознание от волнения. Рядом шумно заржала кампания подростков, и Годжо встрепенулся, приходя в себя. — Ты где? — невпопад спросили на том конце. — В Гиндзе. Думал купить тебе рождественский подарок, но ты меня отшил на третьем свидании, — Сатору нервно рассмеялся. — Это… было не свидание, — тихо и пристыженно прошептал Юджи в трубку после неловкой паузы. — Боже, что я несу, — Годжо судорожно закрыл лицо рукой, пытаясь собраться с мыслями. Но Юджи заговорил первым: — Сатору-сан, я хотел изви… — начал он, собираясь с духом. — Если ты хочешь извиниться за грубость, то не надо, — выпалил Сатору и тут же прикусил язык. Боже, почему это прозвучало так дерьмово? — Мне не извинения нужны, — торопливо объяснил он, а когда ответа не последовало, продолжил. — Я… подозреваю, что скорее всего у тебя произошло что-то действительно плохое. Я уже говорил, тогда, еще в самом начале, что готов, если будет сложно. Готов, если будет больно. Но я не думал, что ты воспримешь мои слова как инструкцию к действию! — Нет, Сатору, я не… — Юджи, прежде чем ты скажешь, я тоже хочу кое-что сказать. Выслушай меня, хорошо? — попросил Годжо, сглатывая волнение и попытался успокоиться. — Я… сам, наверное, виноват, раз решил, что одной моей настырности хватит, чтобы все это сработало. Думал, что можно и надавить, и в свои дурацкие игры заигрываться, раз мне все спускают с рук. Я… знаю, что я не ангел. Я полный придурок с дерьмовым и доставучим характером. Никогда не знаю, когда нужно остановиться, не чувствую атмосферу, прилипчивый и назойливый. Да и вообще… без понятия, честно говоря, как предыдущие партнеры меня терпели. Да они и не терпели, что говорить. Он запрокинул голову и вгляделся в высокий потолок торгового центра, украшенный рождественской подсветкой: — Понимаешь, когда живешь столько лет, в какой-то момент начинаешь ценить встречи с правильными людьми. Я хочу вцепиться в тебя и никогда не отпускать, потому что знаю, что если не попробую все, чтобы удержать тебя, буду жалеть об этом всю свою жизнь. Но если ты… — он сбился, замолчал на секунду, болезненно хмурясь, а потом через силу продолжил. — Если ты не хочешь меня, это все попросту не имеет смысла. Вау, подумал Сатору, разглядывая разноцветные паутинки гирлянд, развешанные под потолком. Он сказал это. Он действительно это сказал. В груди больно сдавило. — Знаешь, у меня… были планы на это Рождество, — продолжил он тихо, опустив голову и вперившись в свои начищенные ботинки, сверкавшие на фоне грязного пола. — Хотел сводить тебя в одно местечко. Бомбезные стейки и саке, говорят, неплохое, возможно, тебе бы понравилось… Юджи, я… тебе никогда и ни в чем не врал, кроме одного, — он грустно улыбнулся, перейдя на доверительный тон. — У меня такого не просто давно — у меня такого не было никогда. Я никогда раньше далеко не думал. Никогда не думал о будущем с кем-то. А теперь постоянно строю планы — неделя, месяц, год… Каждый день только и мысли о будущем. Куда тебя еще сводить, что показать, что вместе сделать. Друзья говорят, что я сошел с ума. Он рассмеялся. — А что я могу с этим поделать? Знаешь, почему я понял, что точно тебя люблю, Юджи? Тогда, на первом нашем свидании. Никто и никогда так искренне не смеялся над моими глупыми шутками. Я чувствовал себя так, словно меня доставили прямиком в рай. Юджи, ты… замечательный. Добрый, такой искренний… От того, что ты сделал мне больно, я не стал тебя меньше любить. То, что ты мне не доверяешь, причиняет мне куда больше боли, чем все, что ты мне наговорил. Я… так мало о тебе знаю. А я все хочу о тебе знать. Хочу узнать тебя. Настоящего тебя. Без всей вот этой чуши. Он оцепенело оторвался от колонны и медленно двинулся вперед, на автомате, как будто ноги не могли держать его на месте. — Знаешь, чем больше я узнаю тебя, тем более жадным становлюсь. Хочу узнать, что тебе нравится, а что нет. От чего тошнит, что бесит, от чего ты морщишься. Какую еду ты любишь? Ты по рыбе или по мясу? А что насчет остального: чай или кофе, соленое или сладкое, сетю или пиво? Ты всегда такой нежный и ласковый, когда выпьешь? Он шел сквозь толпу, не глядя, не разбирая дороги, сталкиваясь с прохожими и судорожно и быстро роняя слова, как будто у него сорвало предохранители: — Сериалы или полнометражки? Твиттер или инстаграм? Где ты учился? Был двоечником или хорошистом? А университет? Жил в общаге? Ты из Токио, какой твой родной город? Где работаешь? Любишь свою работу? Какая у тебя семья? Есть братья или сестры? В каких отношениях с родителями? У тебя такие светлые глаза от мамы или от папы? Сатору зажмурился, вспоминая яркий добрый взгляд, мерцающий в солнечном свете, как расплавленное золото. — Хочу сводить тебя на рождественскую ярмарку и завалить подарками, — жалко выдохнул он. — Купить парные костюмы и ходить, как идиоты. Хочу, чтобы ты смотрел на меня. Хочу целовать тебя — его голос сорвался, он словно начал задыхаться. — Хочу обнимать тебя, хочу везде тебя трогать, каждый сантиметр. Хочу знать как тебе нравится, что тебе нравится. Какой ты в постели. Как только подумаю об этом, мне кажется, я теряю рассудок… Он беспомощно стиснул в руках телефон, запрокидывая голову и останавливаясь посреди толпы. — Я совсем стал глупым, Юджи, — прошептал он, когда воздух в легких кончился. — Что ты со мной сделал? Юджи на том конце мелко и загнанно дышал, не говоря ни слова. Потерянно стоявший в потоке проносящихся мимо людей Годжо обессиленно смял в пальцах ручки пакетов. Это и так все звучало жалко, ему уже нечего терять, верно? — Юджи, — жалобно сказал он. — Просто приезжай ко мне, а? Я просто хочу тебя увидеть. Я выслушаю тебя. Обниму крепко-крепко. Можешь еще позлиться и побуянить, если тебе это надо. Я вот, когда у меня плохие дни, иду на ринг. Только не делай мне больше больно. Боюсь, третьего раза мое сердце не выдержит. В трубке все так же слышалось чужое загнанное дыхание. — Юджи, малыш, я закончил. Скажи что-нибудь, молю. А потом ровный гул сотового соединения разорвал шум и громкие голоса, зазвучали отдаленные звуки улицы и завывшей сирены, и Юджи испуганно затараторил: — С-сатору-сан! У нас… Прости, я перезвоню. Я обещаю, перезвоню, честно! У Сатору упало сердце. Он моргнул, неверяще глядя перед собой. Вот так все и закончится? — Юджи. Мог он быть еще более жесток? — Сатору-сан, я обещаю, слышишь? — сказал в трубку Юджи так громко и ясно, что Годжо вздрогнул, выпадая из оцепенения. — Я обещаю тебе. — Хорошо, Юджи. Я буду ждать. В трубке раздались гудки, и он неверяще поглядел на дисплей, возвестивший о завершении вызова. Сатору на автомате засунул телефон в карман и сделал два неуклюжих шага вперед. Что он здесь вообще забыл?.. Точно, подарки. Он отстраненно поглядел на пакеты в своих руках. Его неловко толкнули в плечо. — Простите! — столкнувшаяся с ним девушка торопливо поклонилась, а потом восхищенно уставилась на него снизу вверх, разглядывая темные очки. Сатору растерянно махнул рукой, пробормотав что-то, вернул маску на место — не хватало, чтобы его еще кто-нибудь узнал, — и двинулся дальше. Да, кажется, он собирался найти белье с дебильным принтом для Сугуру. Каждый год это был квест — найти глупейший и бесполезнейший подарок в самый последний момент. Каким-то образом каждый новый год Годжо умудрялся переплюнуть прошлый — именно таким образом в квартире у Шоко и Утахиме появились плюшевый ядовито-розовый медведь из ближайшего цветочного, путеводитель по Таупо и сборник туристических фотокарточек Милфорд-Саунда, завалявшиеся у него дома после последнего отпуска, отвратительный бдсм-костюм, теперь висевший в шкафу молодоженов скорее как достопримечательность, которую обязательно демонстрировали всем новеньким на вечеринках. Сугуру все подарки нещадно выкидывал — даже тот милый фартучек с котиками, который Годжо в отчаянии ухватил в ближайшем от места вечеринки комбини на углу два года назад — он тогда до самого сочельника был в разъездах и командировках и не смог выделить время на праздные шатания по торговым центрам. «Он не вписывается в мой интерьер», — безжалостно сказал Сугуру, принимая дурацкий подарок с иронично вздернутой бровью. Интерьером он гордился — как никак сделал сам. Его архитектурное бюро тогда как раз начало набирать популярность, что бюджета хватило даже для проекта собственной квартиры. «Минимализм для снобов и зануд», — Сатору в ответ показал ему язык. Годжо вздрогнул, выпадая из воспоминаний. Ему нужно было позвонить кому-нибудь. Срочно. Иначе он накрутит себя до совершенно нелепой чуши и сойдет с ума. Он выхватил телефон и набрал Гето. — Если ты звонишь, чтобы пожаловаться, что опять не придумал ничего для Шоко, я отрубаюсь сейчас же, — раздался раздраженный голос Сугуру. В трубке шкворчало — подготовка к ужину, видимо, шла полным ходом. — Ты не угадал. Шоко я уже купил набор пазлов. Чтобы им с Утахиме семейная жизнь медом не казалась. — Почему сразу не пряжу со спицами? — фыркнул Сугуру. — Мелкая моторика, все дела. Предотвращение ранней деменции, а, Сатору? Годжо через силу рассмеялся. — Тогда нужно было сразу брать набор с игрой в го. Повисло молчание. — Чего ты такой тихий, Сатору? Твоя ночная бабочка снова объявилась? Сатору неловко шмыгнул носом и измученно огляделся по сторонам: — Не понимаю, меня то ли окончательно отшили, то ли дали шанс. Сугуру застонал: — Не разводи сопли. Я же тебе сразу сказал, намучаешься ты с этим пацаном. Что, адреналинчика хватило? Как, вспомнил молодость? Ну кто будет с би мутить, а? Он же натурал вчерашний. Ничего, перебесишься. Потрахаешься нормально, поплачешь, и все будет пучком. Найдем мы с Шоко тебе кого-нибудь. Хочешь, позову на вечеринку Нэги-куна? Он же тебе вроде приглянулся? — Не надо никого звать. — Сатору, в самом деле, сколько можно? Вы с ним познакомились неделю назад, неделю! Откуда вся эта драма? Даже не потрахались нормально, а ты уже готов слезы лить, как будто собрался детей с ним делать. Ну что ты как сопливая школьница, а? — Может, и собрался, — пробубнил Годжо. — Чего? — Может, и собрался! — сказал он громче. — Господи! — Сугуру, судя по звуку, смачно шлепнул себя ладонью по лицу. — Я больше не хочу знать ни единой подробности твоей личной жизни. Знаешь, пока ты просто трахал все, что движется, направо и налево, это было хотя бы весело. Давай, ноги в руки, пока все долбоебские сувениры в Гиндзе не закончились, и дуй к нам. Шоко с Утахиме скоро приедут. — Сугуру, нет, не бросай трубку, поговори со мной еще! — взмолился Сатору, но Гето был непреклонен. — Все, у меня уже все горит, отключаюсь. Давай быстрее, мы ждем! Годжо чертыхнулся, услышав гудки, уныло поплелся в туалет, зло распахнул дверь, пробубнил извинения перед уборщиком, которого чуть не сбил с ног. Едва сдержался, чтобы не пнуть издевательски желтый знак с надписью «мокрые полы», и со стоном завалился в кабинку. Почему все было так паршиво? Справив нужду и выбравшись из кабинки, он долго и основательно рассматривал себя перед зеркалом, вглядываясь в уставшее, измученное лицо в отражении. От недосыпа маленькие морщинки вокруг глаз стали еще заметнее. Боже, он же так постареет и не успеет оглянуться! Нужно было срочно обновить уход. Сатору помотал головой. Нет, вообще не об этом ему надо было думать. Он устало оперся ладонями о края раковины. Сегодня он снова не спал толком всю ночь, в тысячный раз перечитывая переписку с Юджи и так и не решаясь написать. Последние слова, которые Юджи бросил ему перед уходом, набатом бились в его голове, останавливая любые попытки набрать новое сообщение. «С тобой было весело, но мне больше ничего от тебя не нужно. Повеселились и хватит». Что Сатору действительно мог дать Юджи, кроме его дебильных шуток и тупого позерства? Черную карточку и свой отвратительный характер в придачу? Почему, почему, почему когда в его жизни наконец-то появлялся человек, для которого Сатору хотел сделать все, он не мог вести себя нормально, а не как малолетний придурок? Но Юджи же был не такой, как другие? Юджи был тем, кто наконец-то увидел в нем что-то помимо дорогого пальто и извечной маски шута. Юджи позволял ему быть глупым, несерьезным и находил в этом прелесть. Юджи дал ему шанс верно? Юджи позвонил ему. Сам. Он пообещал, что перезвонит. Он пообещал. Что он хотел ему сказать? Сатору отчаянно взлохматил волосы. Ожидание убивало. Телефон в кармане пальто завибрировал, и он поспешно вытащил его, едва не выронив из задрожавших рук. Но это был не Юджи. Всего лишь оповещение от метеослужбы. Годжо разочарованно застонал, убирая его на край раковины и включая воду. Нет, Гето был прав. Ему пора было прекратить истерить и начать вести себя, как ответственный взрослый. Он не хотел совершать очередную глупость. Он принялся тщательно мыть руки. Выслушает все, что Юджи собирался сказать, и примет это с достоинством и благодарностью. Юджи же не виноват, что у Сатору настоящих отношений было — раз два и обчелся. За все свои долбаные тридцать шесть лет, он так и не научился любить. — Уважаемые посетители! — раздался голос по громкой связи. — Ожидаются подземные толчки, объявлен четвертый шиндо. Пожалуйста, сохраняйте спокойствие и держитесь подальше от незакрепленных конструкций… — Тц, — цыкнул Годжо, продолжая яростно намыливать руки. Каждый раз он дергался от сигнала тревоги, но, по-честному, когда в последний раз в Токио нормально потряхивало? Сейчас еще все с ума сойдут, с такой-то толпой. Надо было бы убраться из торгового центра поскорее, а то задавят, не ровен час. Слабый толчок, привычный и едва ощущаемый, сотряс здание. Сатору покачнулся, придерживаясь за край раковины. Прихватит Сугуру термобелье в Юникло и с богом. Хоть раз подарит что-то полезное, может быть, друг даже оценит. Он выпрямился, а потом затихшие подземные толчки внезапно возобновились — с гораздо большей силой. Его толкнуло вперед, он потерял равновесие и еле успел выставить руку, чтобы не впечататься в зеркало лицом. Стекло треснуло, с ладони закапала кровь. Сатору кое-как удержался, схватившись за край раковины, растерянно поглядел на осколки в своей руке. — Черт побери, — зашипел он, не чувствуя боли от шока. Годжо пару секунд растерянно рассматривал изрезанную ладонь, а потом потянулся к бумажным полотенцам, судорожно начиная вытирать кровь. Пальто было испорчено. — Блять. Телефон снова завибрировал. — Да сколько можно! — Внимание! — снова раздался женский голос по громкой связи. — Внимание! Ожидаются новые толчки. Пожалуйста, оставайтесь на своих местах… Черт. Это было уже не смешно. Сатору почувствовал, как начинает поневоле паниковать. Кровотечение не останавливалось, рукав залило красным. Нужно было прилечь на пол подальше от зеркала, пока снова не затрясло. Он протянул руку к стене, двинулся в сторону кабинок, и следующий толчок, куда сильнее предыдущих, сбил его с ног. Подошва его дорогих начищенных ботинок соскользнула на мокром полу, он потерял равновесие, но не успел выставить руки для группировки. Все помещение сделало кувырок, висок прострелило адской болью, и перед глазами встала тьма. Когда он пришел в сознание, было тихо. Не было ни криков, ни шума толпы, только, как сквозь толщу воды, до него доносились слабые звуки работавшей системы оповещения. Он попытался приоткрыть глаза и застонал. Взор застилало красное. Сатору поднял руку и коснулся раскалывающейся головы. На пальцах осталась кровь. «Вау», — пронеслось в его затуманенном сознании. — «А это выглядит очень и очень серьезно». Что за чертовщина? Что произошло? Где он? Он попытался встать, оперевшись о пол руками, но ладони заскользили по окровавленному полу. Он снова застонал от боли и усилий и после нескольких попыток наконец-то смог перевернуться на спину, оглядывая плывущим взглядом помещение. Свет в туалете мигал, освещая тьму лишь на короткие мгновения, в которые ему удалось разглядеть осколки зеркала на полу, раковину с ярким кровавым следом, и… дым, проникающий в помещение через вентиляционную шахту. — …пожарная тревога. Всем немедленно покинуть здание, воспользовавшись эвакуационными выходами. Внимание! Пожарная… — он наконец-то разобрал женский голос по громкой связи, и в груди у него похолодело. «Пиздец». Только сейчас до него начали доходить другие ощущения тела — запах дыма стал отчетливым. Паника накатывала медленно — сквозь головокружение и слабость. Надо было позвонить кому-то. Сугуру. Или сразу Иджичи. Нет, о чем он думает, нужно звонить в 119, пока он еще мог соображать. Годжо с усилием заставил себе перевернуться на бок и зашарил глазами в поисках телефона. Тот нашелся поодаль — соскользнул с раковин и лежал в луже крови и воды. Сатору протянул руку, стискивая зубы от боли, подталкивая гаджет к себе кончиками пальцев, схватил, стер дрожащей рукой кровь с треснувшего дисплея и с облегчением увидел зажегшийся экран. Хвала небесам. Если он выберется после всего этого, купит акций эпла и зажжет благовония в ближайшем храме. Не важно, чье это провидение — крепких водонепроницаемых корпусов или небесных сил, которые решили, что ему еще рано помирать. Слабыми пальцами он зажал кнопку экстренного вызова и поднес телефон к уху. «Вы позвонили в службу спасения. Обратите внимание, что разговор записывается». — Это служба спасения, что у вас произошло? — раздался ровный женский голос после пары гудков. — Я… — открыл Сатору рот и закашлялся от дерущей горло сухости. — Вы ранены? — быстро спросила девушка из диспетчерской службы. Перед глазами снова все закружилось. Годжо крепче стиснул телефон, выскальзывающий из трясущихся пальцев. — Я… — слова путались в голове. Он поднял руку и дотронулся до раскалывающегося виска. На пальцах осталась свежая кровь. — Я… Видимо, я упал и ударился головой, — выдохнул он сиплым голосом, рассматривая свою руку. — Можете сказать, как вас зовут, какое сегодня число и где вы находитесь? — Я… — Годжо напрягся, собирая мысли в кучу. — Меня зовут Годжо Сатору. Сегодня… Он зажмурился, пытаясь вспомнить, какое сегодня число. Он пошел в торговый центр, чтобы купить подарков, точно… — Я не помню, — наконец жалко прошептал Сатору, не стерпев головной боли от мысленных усилий. — Рождество? Я в торговом центре… в Гиндзе. Я не помню, что произошло… Здесь работает пожарка, сбоит электричество и пахнет дымом. Линия на секунду замолчала, а потом девушка снова быстро заговорила: — Скорее всего, у вас сотрясение, Годжо-сан, пятнадцать минут назад произошло землетрясение, пожалуйста, подождите, я проверяю все вызовы в районе… Есть! Мы знаем, где вы. Пожарная бригада уже работает на месте. Здание, где вы находитесь, эвакуировано. Вы можете двигаться? Сатору сглотнул и снова попытался встать. — Нет. — Хорошо, можете сказать, где конкретно вы находитесь? — Я в туалете. На… втором этаже, вроде бы, — ответил Сатору, пытаясь собрать воедино воспоминания о том, что было до начала подземных толчков. Он снова закашлялся. К собирающемуся под потолком дыму из вентиляции присоединилась тонкая струйка дыма, которая проникала в помещение сквозь щели под дверью. — Передаю информацию пожарной бригаде, — послышались щелчки клавиатуры, и девушка продолжала задавать вопросы. — Можете сказать, конкретно в каком? В восточном или западном крыле? Может, помните магазины рядом? — Я… — Сатору силился вспомнить. Он прошел отдел Юникло… или это было на первом этаже? — Я… не помню, — в отчаянии прошептал он. — Хорошо, не беспокойтесь, пожарная бригада уже вас ищет. Пожалуйста, оставайтесь в сознании. Скажите, в помещении есть дым? Сатору судорожно вдохнул густой едкий воздух, вглядываясь в ужасающую дымовую завесу в мерцании ламп, которая с каждой минутой становилась все гуще и ниже. — Да. Дышать… тяжело. — Вы точно не можете двигаться? Если можете, пожалуйста, закройте органы дыхания мокрой тканью. Сатору попытался приподняться, но выронил телефон, тот упал рядом с ухом, и он болезненно застонал, скручиваясь на полу. От резких движений мутило и тошнило. — Господин! Годжо-сан! — из трубки доносились крики диспетчера. — Вы в порядке? Сатору обессиленно стиснул кулаки и заставил себя сесть, приваливаясь спиной к стене. — Годжо-сан! Оставайтесь на месте, не пытайтесь выбраться сами, пожарные скоро будут! — продолжала кричать девушка в трубку. Годжо поглядел злым взглядом на треснутые раковины. Сможет дотянуться или нет? Он слабо пошарил по карманам, но в них не было ничего кроме пачки бумажных салфеток. Ни они, ни шерстяной шарф тут не помогут… Разорвать рубашку? Но хватит ли у него сил?.. Он поднял руки, пытаясь стащить с себя пальто, но закашлялся и бессильно обмяк. Комната заходила ходуном. Отчаяние, подступавшее все стремительнее, накатывало на него. Никакой рождественской вечеринки и загадывания желаний. Шоко бы опять прописала ему подзатыльник, а ведь в этот раз он был почти готов, купил половину подарков до шести вечера, это был уже успех… Вот так он и умрет? Нужно было забить хер на сегодняшнее собрание, лучше бы он свой последний день провел с друзьями, а не со старыми пердунами из отдела связи с общественностью. Нужно было так и сказать Иджичи и просто проигнорировать расписание. Кто придумал вообще устраивать митинги в сочельник? Он слабо вздохнул. Слезящиеся от дыма глаза закрывались. …Он так и умрет, не узнав, что ему хотел сказать Юджи?.. Точно. Юджи. Боль в груди стала только сильнее, а на щеках стало тепло и мокро. Как бы он хотел увидеть его напоследок… — Здесь есть кто-нибудь, это спасатели! — Годжо-сан, это спасатели, откликнитесь, если слышите! — Сатору-сан! Сквозь ускользающее сознание до него донеслись далекие крики, и он через силу открыл глаза. Дверь в туалет распахнулась, клубы черного дыма ворвались в помещение, а за ними фигура спасателя в оранжевом ввалилась внутрь, едва не сорвав дверь с петель. — Сатору-сан! Сатору прищурил слезящиеся глаза. За кислородной маской он едва разглядел взволнованное молодое лицо. — Сатору-сан! Пожарный бухнулся перед ним на колени, а потом на лице Годжо тоже оказалась маска, свежий поток кислорода из баллона попал в легкие, и перед его глазами побелело. — Кусакабе-сан, я нашел его! — Итадори! Ну куда ты опять полез? В этом крыле работает другая бригада, я же сказал! Руки в грубых защитных перчатках нежно дотронулись до его головы. — Открытая травма головы, — затараторил пожарный, а потом начал обшаривать его тело и руки. — Есть внешние повреждения и кровотечение, но кровопотеря вроде бы не критическая. Сатору пытался проморгаться, жадно вдыхая кислород. — Сатору-сан! — пожарный скинул перчатки, пальцы прижались к его шее, проверяя пульс. — Сатору-сан, я тебя вытащу. Годжо усиленно рассматривал лицо спасателя за кислородной маской и никак не мог понять. Юджи? Он уже умирает? У него начались предсмертные галлюцинации? И голос какой знакомый… — Все хорошо, Сатору, слышишь? Ты молодец. Ты такой молодец. Ты все правильно сделал, хорошо, что позвонил в 119. Ты хорошо справился. Сейчас мы уберемся отсюда. Сатору улыбнулся и слабо перехватил горячую ладонь. — Юджи, — задушенно прошептал он в маску. — Ты пришел ко мне. Рука крепко сжала его в ответ. — Сейчас мы отсюда выйдем, только не отключайся, хорошо? Пожарный, развернувшись к нему, опустился на колено, взял за руку и аккуратно потянул к себе на спину: — Обними меня руками крепче, хорошо? Давай, Сатору, держись! — он опустил голову к рации. — Мы выходим, Кусакабе-сан. Пусть парамедики будут наготове. Годжо что есть силы стиснул руки вокруг чужой шеи, и спасатель на выдохе тяжело поднялся, распрямляя ноги. Шаг, другой — под подошвами захрустели осколки стекла. — Вот так, Сатору-сан, держись. — Юджи, это правда ты? — Это я, Сатору-сан. Не отрубайся только. Сейчас выйдем — и в больницу, тебя там здорово подлатают. Как тебя угораздило, а? Ну, ничего, все хорошо будет. Эй, Сатору-сан, не засыпай, слышишь?.. Годжо счастливо улыбнулся и, закрыв глаза, уткнулся носом в грубую ткань защитной куртки на его плече. Пахло костром и медом.* * *
Очнулся он в палате. Перед глазами был белый больничный потолок. Сатору сощурился от яркого света и скосил взгляд вниз, разглядывая собственное тело в больничной рубашке и накрытое простыней. — Он очнулся! Позовите доктора! Рядом с койкой обнаружилась знакомая фигура в черном офисном костюме, вытянувшаяся в струнку, как только он пришел в себя. — Иджичи, ты уже тут? — Годжо кисло улыбнулся. — Годжо-сан, хвала небесам… — начал Иджичи, но Сатору слабо помотал головой, прерывая пламенную речь. — Что произошло? — спросил он, сглатывая сухость во рту. Он был в туалете в торговом центре, увидел оповещение, первый толчок сбил его с ног… Дальше все было как в тумане. — Землетрясение. Вы приложились головой о раковину и потеряли сознание, — отрапортовал Иджичи, складывая руки за спиной. — Когда очнулись, в торговом центре начался пожар — говорят, то ли с проводкой какая-то беда случилась, то ли рождественскую подсветку замкнуло. Вы позвонили в 119, и вас вытащили пожарные. Годжо поднес слабую руку к голове, зашипел от боли и потрогал бинт на виске. Операцию уже сделали? Он отходил от наркоза?.. Кадры больничных коридоров, палат и допрашивающего его хирурга смешались в кучу. И ему показалось или… он видел Юджи? Он уже совсем помешался за последнюю неделю? — Дождемся результатов МРТ, — продолжил Иджичи. — И я уже позвонил в клинику Сакамото, там есть пара хороших нейрохирургов на смене, проверим вас еще раз, вам подготовят палату… — Оставь, Иджичи, не надо никакого Сакамото, — Годжо слабо махнул рукой, тут же зашипев от боли, и с удивлением рассмотрел обмотанную бинтом ладонь. Точно, порезался осколками. — Позволь людям просто делать свою работу. Иджичи оскорбился до глубины души и огляделся. Они были в общей палате на несколько человек, огороженные шторкой от других пациентов. — Позвольте хотя бы перевести вас в платную палату! — возмущенно зашептал Иджичи, явно недовольный тем, что его босс позволял себе находиться в месте, столь неподобающем его статусу. Годжо скосил взгляд, осматриваясь вокруг и преодолевая головокружение. За шторкой кто-то слабо стонал — видимо другие пострадавшие. — Позволяю, — наконец так же кисло выдал он. — Где мой телефон? — Вам нельзя. Пока ждем результатов МРТ, если подтвердят сотрясение… Годжо простонал. — И я уже сообщил Иери-сан и Гето-сану. Они скоро приедут. Он не это хотел. Хотя хорошо, что друзья скоро будут тут, хоть кому-то можно будет пожаловаться на свою тяжелую судьбу… Он хотел узнать, что с Юджи. С ним все в порядке? Он, казалось, был в машине, когда разговаривал. — Что с землетрясением? — хрипло спросил он Иджичи. — Писали только о четвертом шиндо, какого черта так тряхнуло? — Ошиблись. Сейчас сообщают о пятом повышенном. Но пострадавших немного. Эпицентр в море, затронуло только Токио и соседние районы. О смертях не сообщается. — Боже, вот угораздило… Да уж, так дебильно умудриться получить травму из-за мокрого пола… Кажется, Годжо Сатору в эту неделю бьет все рекорды по неудачам. Неужели боги наконец-то отвернулись от него? — Это потому что вы никогда не соблюдаете технику безопасности, я вам всегда говорил, нужно в первую очередь… — услужливо начал Иджичи, и Годжо снова взмахнул рукой, прерывая дальнейшие замечания по поводу его безответственного поведения. — Я уже сообщил о вашем состоянии в компании. Завтрашнее собрание по стратегии на следующий квартал перенесли. — Господи, как будто без меня не справились бы, — Годжо устало и раздраженно потер лицо. Лучше бы он и дальше валялся в отрубе. — Не говорите так, Годжо-сан. Гакуганджи-сан опять бы начал протестовать против филиала в Осаке. Вам бы пришлось разбираться с этим потом. — Когда он уже уймется и осознает, что я не отец, в конце-то концов? — Годжо не выдержал и язвительно скривился. — Зачем я на это все согласился? — Из-за наследства, Годжо-сан, — выученно отрапортовал Иджичи. Сатору медленно выдохнул. Да, именно из-за наследства он на все это и согласился. Контрольный пакет акций по истечении трех лет работы в компании на должности генерального директора плюс личные активы. Старик хорошо подготовился к собственной смерти, прекрасно зная, что сын точно не захочет возиться с его бизнесом, и воспользовался единственным действенным на него рычагом давления — деньгами. Переговоры с трастовым фондом и дядей, которым доверили процесс передачи владения, ни к чему не привели, поэтому Годжо смирился. Всего три года мучений, а затем он может получить свою желанную долю, бросить пост и жить припеваюче на капающий от акций доход, позволяющий покрыть даже его неуемные аппетиты. …В какой момент его жизнь превратилась в это? — К черту все, — сказал Годжо после долгого молчания, отнимая от лица руки. — К черту завещание. К черту наследство. К черту Гакуганджи. Всех к черту. Повисло молчание. Слышался только шум из коридора и разговоры снующих туда-сюда медсестр. — В этот раз точно все брошу, — прошептал Сатору в тишину, пусто глядя в больничный потолок. — Продам свою долю и в «Муген», и в «Блю». И Киотский филиал к черту. Пускай эти говнюки сами с этим разбираются. Иджичи стоически слушал поток нытья, который он привык выслушивать с завидной периодичностью — примерно раз в три месяца. — И никаких нахуй акционеров, тендеров и собраний в одиннадцать утра. Нахуй. Продам все Зенинам и пускай старый хрыч хоть сто раз в гробу перевернется. Нахуй мне его акции не сдались. Или еще лучше. Продам все Фушигуро, он, кажется, после того, как разосрался со своими стариками, как раз хотел залезть глубже в недвижку. Вот все обхохочутся. Точно, так и сделаю. Инвестирую консервативно, и хватит, дай бог, лет на десять. У меня же еще остаются помещения в Роппонги? Или они во владении этой, последней его… Как ее звали? — Годжо-сан, — терпеливо завел знакомую шарманку Иджичи. — Вы сейчас не думайте об этом. Позаботьтесь о своем здоровье. Полечитесь, возьмите отпуск, отдохните. До исполнения условий завещания осталось-то всего ничего. Потерпите годик… Годжо обычно так и делал. Истерил после очередного собрания, которое покидал, хлопая дверью и взбесив всех, — от акционеров до собственных заместителей. Ехал на другой конец города плакаться друзьям, улетал на «рекреационные процедуры», как он их называл, во Францию или в Новую Зеландию, а через неделю возвращался к работе. Так было всегда. — Я так больше не могу, Иджичи, — прошептал Сатору едва слышно. Иджичи поглядел на бледное лицо своего начальника, безжизненно пялящегося в потолок, и ему на секунду стало страшно. В этот раз что-то ему подсказывало, что Годжо был серьезен, как никогда. — Что я делаю со своей жизнью? — продолжил он пустым голосом, в котором не было ни капли иронии и шутовства. — Иери и Утахиме наконец-то женились. У Сугуру своя фирма. И только я почему-то прожигаю свои лучшие годы на то, чтобы подбирать дерьмо за стариком. Кому интересны его паршивые отели и элитные коттеджи? Он не мог наделать побольше детей, раз так отчаянно трахался с кем попало? Мне все это надоело. К черту наследство, к черту его акции. Они мне даром не нужны. Проживу как-нибудь без рубашек от Валентино и новой квартиры в Синдзюку. Повисло напряженное молчание. Сатору выдохнул, сглотнул и облизал сухие губы. — Масамичи все еще зовет меня в Токийский, — вновь заговорил он, собравшись с силами. — У них освободилось место на кафедре. Я что, зря диплом в Йеле получал? Допишу наконец докторскую, буду нянчиться со студентиками. Объяснять теорию Кейнса до посинения, мучить молодняк на зачетах и гонять за кофе. Звучит не так уж и плохо. Иджичи уставился на Годжо в священном ужасе. Он никогда, никогда не заговаривал об этом с того самого момента, как согласился исполнить последнюю волю отца. — В самом деле, Годжо-сан… — торопливо начал он, но тут шторка отдернулась, и к ним подлетел запыхавшийся доктор. — Здравствуйте, Годжо-сан, уже проснулись? Пришли результаты МРТ, нам нужно проверить ваше состояние… Годжо, слушая вполуха, смотрел на испещренное морщинами лицо доктора, и отвечал на вопросы на автомате. Что помнит, где находился, какие симптомы… После проверки рефлексов и ознакомления с результатами рентгенографии его наконец-то оставили в покое. Он умудрился отделаться сотрясением легкой степени, несмотря на открытую рану. Врач с улыбкой похлопал его по плечу: — Вы невероятный счастливчик, Годжо-сан! Отделались такой ерундой. Полежите пару дней, понаблюдаем за вашим состоянием, посмотрим анализы на предмет отравления угарным газом, и скоро сможете отправиться домой. Иджичи бросился к убежавшему доктору с вопросами про платную палату, а Годжо так же опустошенно продолжил пялиться в потолок. Счастливчик? Да, именно им он и был. Родился с золотой ложкой во рту, никогда не имея ни в чем недостатка — разве что в родительской любви. Получил лучшее образование и лучшие возможности, которых не было примерно у девяносто девяти процентов всех остальных жителей Японии. Отжигал все студенческие годы, разбрасываясь деньгами направо и налево, и только благодаря Сугуру и Шоко, вовремя вправившим ему мозги, и строгости отца, не желавшего делиться деньгами просто так, не превратился в конченого богатенького ублюдка, которого не заботило ничего кроме собственного бесконечного эго. В какой момент все обернулось этим? Он же старался, так старался не стать таким, как его собственный отец. Магистратура в Йеле, академические успехи, Яга, прочивший ему блестящее академическое будущее после окончания аспирантуры, — все кануло в лету, когда старик помер. Годжо не был идиотом — он прекрасно управлялся с бизнесом. Отец предпочел бы отдать все свои капиталы первому встречному сироте, если бы думал, что сын не будет превосходно управлять компанией. Сатору заключал немыслимые сделки, чутко улавливал изменения рынка, умело работал с маркетингом, следуя за желаниями постепенно меняющейся аудитории, заработав прочное первое место в сердцах девочек из пиара. После смерти старого ублюдка бизнес стремительно пошел в гору, застройка в Токийском пригороде росла, с каждым днем появлялись новые задачи и новые проблемы, и Годжо погряз в этом, как в болотной трясине, без малейшей надежды вырваться из чужих планов на свою собственную жизнь. И почему он решил, что сможет как ни в чем не бывало просто поруководить означенный срок, спустя рукава, для виду, и счастливо забрав клятые деньги, наконец-то начнет жить по-настоящему? Станет тем Годжо Сатору, каким всегда хотел быть? …и когда он наконец встретил человека, с которым хотел разделить всю свою жизнь, он даже не мог ему предложить ничего, кроме чертовых денег, даже не его собственных. Кому нужен его тупой флирт, черная карточка и устаревшие анекдоты? Годжо снова закрыл лицо руками. Головная боль усилилась. Из коридора донесся шум и крики, Годжо посмотрел вперед сквозь пальцы и проклянул Иджичи — тот, конечно же, не задернул за собой штору. С его койки было видно, как по коридору мечутся медсестры, принимающие новых пострадавших в травматологическое отделение. — Аой-сан, сюда, давайте сюда! Промелькнули силуэты в костюмах парамедиков и пожарных, несущих на носилках пострадавшего. Искаженный помехами голос в радиоприемнике что-то настойчиво передавал, и Годжо болезненно нахмурился. Может, прав был Иджичи, и стоило позволить увезти его в клинику Сакомото, там хотя бы не было так шумно… И где он ходит, неужели так сложно организовать платную палату? — Кусакабе-сан, да, мы уже возвращаемся, — раздался громкий голос прямо у двери в палату, и Годжо растерянно оторвал руки от лица, вглядываясь в силуэт пожарного в защитном костюме. Голос был знакомым. Быть не может. Пожарный обернулся, опустив рацию, стянул каску, и толкнул дверь в палату. Годжо потерял дар речи. Ему не привиделось? Это действительно был Юджи? Он неловко остановился у двери, стискивая каску под боком и кланяясь подошедшей медсестре. — Простите, я… Сатору смотрел на него в немом потрясении. Неужели ему не привиделось?.. Медсестра, которой Юджи начал что-то горячо объяснять, неловко отступила, и тот сделал два потрясенных шага вперед. — Сатору-сан! — взволнованно сказал он. — Юджи, — прошептал Сатору, вглядываясь в его перемазанное грязью и пеплом лицо. — Это… правда ты? Какого… Это же не сон? — Итадори! Давай быстрее! — гневный окрик заставил Юджи обернуться — бригада пожарных ожидала его за дверьми. — Мы не можем у больницы вечно стоять. — Простите! Кусакабе-сан, спасибо! — Юджи, — повторил Годжо, все еще не веря своим глазам. И Юджи наконец бросился к нему, на ходу стягивая защитные перчатки и бросая их на пол вместе с каской. — Сатору-сан, ты как? — он растерянно и чуть не плача оглядел сначала перебинтованную ладонь, потом залатанный висок, откинув задрожавшими руками белые пряди со лба. — Больно? Что сказали? Сотрясение есть? Как ты себя чувствуешь? Сатору-сан… — Я… я в порядке, — ошарашенно ответил Годжо. — Сказали, что ничего серьезного… Ты… Подбородок у Юджи тоже задрожал, он обессиленно сгорбился над койкой, сглатывая подступающие слезы, а когда совладал с собой, решительно поднял на Сатору золотой блестящий взгляд. — Сатору-сан! — он порывисто схватил его за здоровую руку и начал говорить, говорить, говорить без остановки. — Моих родителей я не знаю. Меня вырастил дедушка, думаю он надрал бы мне задницу, узнав, что я натворил. Я вырос в Сендае, сюда поступил учиться. Учился паршиво, поэтому стал пожарным. Работу свою люблю больше всего на свете. С моими друзьями ты знаком. Еще у меня отличные коллеги. Годжо снова скосил взгляд на дверь, к стеклу которой прижимался амбал с абсолютно опешившим лицом и показывающий сокомандникам на развернувшуюся сцену пальцем. Сатору перевел ошарашенный взгляд обратно на Юджи. Его вымазанные в саже щеки горели, но он продолжал смотреть на Сатору сияющими светлыми глазами. — Мне нравится удон, ситю и карри. Крепкому предпочитаю пиво, но, кажется, с ним уже тоже пора завязывать. Не люблю, когда люди ругаются, дождь и болеть. Губы Сатору против воли дрогнули в слабой улыбке, а на щеках тоже начал загораться румянец. — Я должен извиниться, — продолжил Юджи. — Даже если тебе не нужно, я хочу извиниться. За то, что наговорил столько дерьма. Это была неправда. Ты ни в чем не виноват. — Ничего, это ничего, Юджи, — восхищенно прошептал Сатору, слабо сжимая его руку в ответ. — На работе… Была полная лажа. А потом произошло кое-что ужасное, погибли люди, и я… Просто не знал, что делать. Хотелось обвинить хоть кого-нибудь, хотя это я облажался. Я не хотел. То есть, хотел, но… Юджи мучительно нахмурился, пытаясь подобрать слова. — С тобой я впервые чувствую себя свободным, — отчаянно выдохнул он. — Никогда и ни с кем я так не отпускал себя. Ощущение такое, будто я падаю с небоскреба, но точно знаю, что не разобьюсь. Мне страшно и радостно одновременно. Хочу плакать и смеяться. Творить полнейшие глупости. Злиться, ссориться и тут же приходить обратно с извинениями. Совсем не думаю, что говорю и что делаю. Прости, что воспользовался твоим доверием. Но я действительно не знаю, что с этим делать. Никогда и ни с кем я не чувствовал такой свободы. От нее словно сносит крышу. Он судорожно глотнул ртом воздух. — Всю эту неделю, что мы с тобой знакомы, я был самым счастливым человеком на планете. Ты столько раз заставлял меня смеяться, когда мне было плохо. С такой осторожностью и искренностью открыл мне сердце. Я просто не понимаю, каким придурком надо быть, чтобы после всего этого сказать тебе то, что я тебе наговорил. Но видимо, должен понимать, потому что этот придурок — я. Мне нравится, как ты шутишь. Ты всегда заставляешь меня смеяться. Ты дурашливый, милый и серьезный одновременно. Когда ты улыбаешься, мне кажется, у меня сердце сходит с ума, а когда вижу эту хмурую складку у тебя между бровей, сразу же руки тянутся ее разгладить. Хочу, чтобы ты был счастлив, каждую секунду. Чтобы никогда-никогда не грустил и не злился. Годжо чувствовал, как в груди расцветает что-то, чему он не просто не дал бы названия, а даже описать бы не решился. Неужели он мог влюбиться в Юджи еще сильнее? — Я тоже хочу узнать тебя лучше, Сатору-сан. Все-все. Каждую мелочь, каждую дурацкую и незначительную деталь. До смерти хочу сходить с тобой на свидание еще раз и поцеловать тебя столько раз, сколько разрешишь. Сатору-сан, ты все время был таким смелым, и… И… Я тоже хочу быть смелым. Юджи рассмеялся, в уголках его глаз собрались слезы от волнения и нервного возбуждения. — Хочу в последний раз побыть придурком. Охренеть по полной и попросить остаться со мной. Только если… — Итадори со страхом сплел их пальцы, сползая на колени перед постелью. — Если ты меня простишь. Я обещаю больше не врать. Расскажу все. Все, что тебе еще интересно. Сатору почувствовал, как дрожащий мизинчик оборачивается вокруг его. — Я обещаю, — Юджи уткнулся лицом в его плечо. — Никогда и ни за что я больше так не поступлю. Никогда больше не сделаю тебе больно. Никогда больше не буду воспринимать тебя и то, что ты делаешь для меня, как должное. Буду дорожить тобой, как самым большим сокровищем в моей жизни. — Юджи, — начал Годжо, от широкой улыбки просто сводило скулы. — Мне не нужны извинения. Всего, что ты сказал, мне достаточно. Но я… Я тебя прощаю. — Сатору… — Юджи всхлипнул в его плечо, а Сатору успокаивающе положил руку ему на грязные спутанные волосы. — Почему ты… Не прощай меня так просто. Иначе я окончательно обнаглею и стану избалованным капризным ребенком. И ты меня разлюбишь. — Не разлюблю. — Разлюбишь. Сатору приподнял его голову, оглядел лицо. — Не разлюблю, глупый, — он хрипло и счастливо рассмеялся, щелкнув его по носу и ласково вытерев с запачканных сажей щек теплые дорожки слез. — Но если тебе так хочется… Тогда в качестве наказания — три свидания на этой неделе. Юджи хлюпнул носом и улыбнулся сквозь слезы: — Только если в больнице. Тебе не сказали, когда выпишут? — Через несколько дней, говорят, нужно дождаться анализов... Ну, в больнице так в больнице. С тебя васаги и тортики — я вышлю адреса кондитерских. Будешь слушать мое нытье про работу и делать мне массаж. Сатору снова рассмеялся, а потом отстранил Юджи от себя и ткнул пальцем в свою розовую щеку. — И, быть может, я заслужил поцелуй? Юджи чуть не треснул от довольства, а потом набрал в легкие воздух, как перед прыжком в воду, быстро наклонился и чмокнул его в покрасневшую щеку, тоже заливаясь румянцем. — И теперь ты должен взять ответственность и быть со мной до конца дней, — Сатору высунул язык. — Я буду, Сатору-сан. Я буду. Юджи долго смотрел на него лучистыми, светящимися от радости глазами, не выдержав, наклонился еще раз, чтобы прижаться губами к губам, а потом заставил себя отстраниться: — Я напишу тебе. Мне нужно бежать, нам нельзя тут стоять, — он торопливо оглянулся на своих товарищей. Суровый мужчина с выдающимся волевым подбородком — не иначе, как командир, — выразительно поглядывал на часы, висевшие в коридоре. — Юджи, подожди, — Сатору ухватил его за рукав, когда Юджи уже собирался уходить. — Дай мне еще сказать. Он повернул голову на подушке и широко улыбнулся, не в силах насмотреться на родное лицо: — Спасибо. Юджи смущенно улыбнулся в ответ, прихватывая с пола каску и перчатки: — И тебе спасибо, Сатору-сан! Я приеду, как смена закончится, обещаю! — он медленно попятился, так и не решаясь отвести взгляда. Боже, чем Сатору его заслужил? — Ну, иди, — рассмеялся он, когда Юджи так и встал с дурацкой улыбкой посреди палаты, словно ноги в пол вросли. — Иначе твой командир прикончит меня одним взглядом.* * *
Врываясь в больницу, Гето увидел проносящихся мимо пожарных и парамедиков, и у него снова в приступе тревоги защемило в груди. Коридоры больницы были переполнены персоналом и пострадавшими, а в приемном покое вообще царил какой-то филиал ада, развернувшийся в отдельно взятом помещении. Они столкнулись с Шоко в коридоре — та уже штурмовала сестринский пост с требованием немедленно пропустить ее внутрь и тыкала ошалевшей медсестре в лицо своим рабочим пропуском. Сердце колотилось как бешеное, когда Сугуру добежал до нее: — Ну? — требовательно спросил он. — Иджичи опять перемудрил, его сейчас переводят в платную палату, сказали, через десять минут можно будет подняться. — Господи, — Сугуру впился пятерней в и без того взлохмаченные волосы. — Я, конечно, предполагал, что в этот раз рождественский подарок должен быть незабываемым, но чтоб такой! Шоко обессилено присела на стоявшую рядом скамью и закрыла лицо руками. — Я его убью. И отправлю на семинары по технике безопасности трупом и бандеролью. Он у меня поплатится. — Иори не с тобой? — Отправила ее развлекать гостей. Кто-то же должен всех выпроводить? — Похуй, — чувственно выматерился Гето. — Я уже всех развернул обратно, ты не видела сообщение в чате? Иери покачала головой и прикрыла рукой рот, крепко закрыв глаза. — Гето-сан, Иери-сан? — через минуту из-за угла появился Иджичи, и они тут же бросились к нему. В палату друзья ввалились едва ли не задавив друг друга в дверях, не решив насчет очередности. — Сатору, ты, ублюдок! — начал Гето с порога. — Это потому что ты всегда откладываешь подарки на последний день. Ты дерьмовый друг, это тебе карма! — Шоко подскочила к его постели, оглядывая лицо Сатору с ссадинами и залатанным виском. Тот оглядел их растерянным взглядом. Его лицо светилось от счастья. — Ты чего такой радостный? — опешила Шоко, подозрительно оглядев эту ангельскую улыбку. — От анестезии что ли не отошел? Сатору слабо рассмеялся и закашлялся: — Кажется, я выиграл эту жизнь, ребята. Сугуру и Шоко недоуменно склонились над его постелью. — Чего? Годжо выдохнул, счастливо откидываясь на подушки и закрывая глаза. Он определенно выиграл эту жизнь.