Съемки заканчиваются поздно. Локация, которая будет фигурировать во второй части клипа, ждет их завтрашним днем с самого утра, и сейчас, когда стрелки едва доходят до двух часов ночи, Глеб не планирует ехать домой.
Вместе с группой он возвращается в гримерку, чтобы избавиться от остатков макияжа. Обернувшись, проверяет, идет ли Ада за ним.
Компания Гриши ей нравится куда больше, а потому она, заливисто смеясь с какой-то шутки, держится за его предплечье и запрокидывает голову, полностью счастливая и растворившаяся в моменте.
Глеб думает о том, что он попал во временную петлю. Будто не было никакого расставания, не было целого года разлуки, за который он переломал себя вдоль и поперек, чтобы стать для нее тем, кого она была достойна по-настоящему.
Внутри шевелится что-то черное и забытое, от чего настырно пытались избавиться. Уничтожить это невозможно. То потаенное, взращенное годами зависимости, боли и предательства, оно отчаянно жаждет наружу, чтобы сорвать все замки и, наконец-то, освободиться. Глеб морщится и туго глотает слюну, буравя взглядом зеркало. Ада прощается с ребятами, собирает свою косметику и даже не догадывается о том, что ее ждет дальше. Глеб, если честно, и сам не знает, чего хочет больше: прижать ее к стене и со всей силы поцеловать, или же устроить скандал, высказать о ней все, что думает, чтобы навсегда оттолкнуть.
Впрочем, именно так он и привык поступать раньше. Демоны, спущенные с привязи, злым языком говорили за Глеба, толкали его ближе к обрыву, где внизу: раскаленная лава его одиночества. Горячего, шипящего и пузырящегося.
Воспоминания о рехабе схожи с ожогом кипяточной воды. Его передергивает, а к груди хочется приложить руку, чтобы спасти ни в чем неповинное сердце. Укрыть его, защитить.
Так, как всегда делала Ада. Бережно хранила его в своих маленьких руках, нежила и лелеяла, спасая от бури и гроз, холодного ветра и снега.
Пока Глеб не заставил ее швырнуть это самое сердце себе под ноги и разбить его вдребезги.
— Подожди, — он цепляет ее за руку осторожно, действуя в минимум силы. Легкое касание, ничего больше — этого хватает, чтобы Ада резко обернулась.
В гримерке, кроме них, никого. Тусклый свет настенного бра едва ли помогает, создавая еще более интимную атмосферу.
Ада щурится, чтобы понять по выражению лица Глеба, что ему нужно.
Это практически невозможно. Чернота глаз манит своей глубиной, взор стойкий и пронзающий: Ада знает, что это означает. А потому крепче вцепляется в ручку двери на случай, если придется отсюда сбежать.
Она Глеба не подпустит. И он, будто чувствуя это, все еще стоит на месте.
— Давай подвезу?
В коротком вопросе лишь святая надежда и кристальная мольба. Глеб не хочет давить, не хочет идти напролом: впервые в жизни он меняет тактику, чтобы попытаться все исправить, а не усугубить. И Ада видит это.
Нутро, так остро реагирующее на триггер, отчаянно тянется навстречу, и скольких же сил ей стоит противостоять всему этому!
Видеть Глеба трезвым, без единого налета порошка на носу замечательно. Он красив.
Так, блять, красив, что она подвисает и смотрит неотрывно в ответ, цепляясь за крошечные детали, обычно ускользающие мимо.
У него отросли волосы. Непослушные кудряшки, как прямое отражение сущности; она помнит, какие они мягкие наощупь. Подрагивающие ресницы, отбрасывающие на впалые щеки тени, точеное лицо и губы, которые она не раз целовала.
Ада сглатывает, когда ловит себя на мысли о том, как она жмется к нему в агонии страсти, умоляя поскорее закончить эту невыносимую пытку. Как она, гордо восседающая на его бедрах, шептала самые грязные вещи, подогревая градус напряжения.
Картинки вихрем проносятся перед глазами, и Глеб видит все то же самое в чужих глазах, облизывая горячие губы. Они не шевелятся. Кажется, ступи ты шаг — и волшебный миг разрушится, испарится, и все вернется к тому, как она его ненавидит, а он, разрушенный и уничтоженный, не может без нее жить.
Он никогда не мог. Не знал и не умел, какого это — не держать ее в руках, не чувствовать телом, не касаться душой. Эта маленькая, хрупкая на вид девушка все, что нужно ему в этой бренной несчастной жизни.
И он сделает все, чтобы стать для нее путеводной звездой.
— Поздно уже… — в ее тихий голос закрадывается сомнение. Ада дышит тяжелее обычного, глубже — грудь высоко вздымается, а затем медленно оседает, выжимая из легких весь кислород без остатков. Ей бы задохнуться; вжаться носом ему в шею и забить на все принципы и барьеры, которые она успела выстроить за время разлуки, да только содранные с ран корки не позволяют. Каждая из них опять кровоточит и болит, пульсирует и ноет на периферии, не позволяя забыть о том, по чьей вине они разрослись на нежной душе.
Но что случится плохого, если они вместе сядут в машину?
Ада думает о том, что она умышленно хочет совершить ошибку. Согласись она — и обязательно запустит неразрывную цепь событий, которая снова повлияет на ее жизнь, снова может обернуться вокруг шеи, как змея, и туго затянуться. Но что же поделать с чувствами?
С чувствами, такими яркими и живыми, будто ей снова шестнадцать?
Глеб терпеливо ждет. Не давит, не требует, видит то, как она сама себя переубеждает в молчаливой борьбе. Он не лгал о том, что чувствует ее нутро как свое собственное: за столько лет вместе он выучил ее от «А» до «Я», и лишь вопрос времени в том, что она согласится.
Самонадеянно и жестоко, но Глеб знает, что Аде сложно сопротивляться. Поэтому он больше не хочет брать ее силой. Не хочет пользоваться своим положением и чувствами, которые все еще таятся в ее сердце под сотней замков.
Он сделает так, что Ада сама захочет открыться. Растает, как весенний ледник, и вложит свою ладонь в его, крепко сжимая.
— Если только ты сразу потом поедешь домой.
Первая маленькая победа. Глеб улыбается одним уголком губ и кивает, пихая в карман бомбера телефон и ключи от машины. В коридоре он перехватывает ношу девушки и забирает чемоданчик с косметикой, полностью вживаясь в роль джентльмена — это у Глеба всегда выходило превосходно.
Ада улыбается, когда вспоминает о том, каким Глеб заботливым и внимательным был до… Всего этого кошмара.
А потом его будто подменили.
— Вобьешь адрес?
В Порше тихо. Ада располагается в незнакомом ей автомобиле, отмечая исключительный порядок и чистоту — либо новая, либо Глеб редко проводит здесь время. Она смотрит на зеркало заднего вида, неосознанно поправляет растрепавшиеся за рабочий день волосы. Пара прядей за ушами, а в голове, наконец, полный штиль, когда она видит его за рулем.
Так… По-родному привычно. Глеб включает магнитолу, разбавляя накрапывающую по стеклу дождевую дробь незамысловатой мелодией. Он ведет себя расслабленно, а оттого успокаивается и Ада — все скопившееся за день напряжение наконец-то стихает, отпускает скованные мышцы и позволяет свободно вздохнуть. Озон из приоткрытого окна морозит легкие, и она улыбается самой себе, поражаясь в очередной раз тому, как с Глебом время замирает.
Теряет свой ход, глушит мерное тиканье стрелок и растворяется в пространстве, наполненном его парфюмом.
— Я… Хотел извиниться. Ну, я не должен был днем, знаешь, — Глеб неловко чешет затылок, ерошит вихрь кудряшек и бегает виноватым взглядом по салону автомобиля, боясь поднять глаза.
— Лапать меня? — Ада, не церемонясь, выбирает самые правдивые слова. Они бьют в цель, Глеб почти вжимает голову в плечи, а затем растерянно смотрит на то, как ее рука, тонкая и хрупкая, берет его ладонь и сжимает. — Я ожидала подобного, — честно признается девушка, легко улыбаясь. Кажется, то, о чем она говорит, не доставляет ей дискомфорта. — Во всяком случае, просто пообещай, что больше так не сделаешь, хорошо?
Глеб шумно тянет носом воздух, как если бы он захотел воспротивиться. Меж бровей пролегает глубокая складка, однако он кивает и гладит большим пальцем тыльную сторону ладони Ады, не желая выпускать.
— Обещаю.
Они едут тихо. Дворники монотонно выполняют свою работу, убирая с лобового стекла крупные капли дождя, а спящий город, засвеченный неоном и фонарями, пропускает их в самое сердце.
Сидеть рядом с ней, видеть ее и слышать ее голос кажется сказкой. Глеб не хочет говорить, впитывая, точно губка, каждое свое ощущение. Ада окончательно расслабляется и ведет себя как всегда: курит в приоткрытое окно одолженную сигарету, по привычке пихает пачку салфеток ему в бардачок и красит пухлые губы гигиеничкой. Глеб улыбается на это, молчаливо позволяя ей все, чего бы Ада ни пожелала.
Как же, черт возьми, он влюблен.
— Сережа рассказывал о том, как ты попал в ребуху. Не ожидала, что согласишься.
— Думаешь, у меня был выбор?
— Всегда есть выбор, — Ада легко жмет плечами. — Я рада, что ты прошел через это.
Еще бы. Сколько боли он причинил своим близким, раз за разом обещая выполнить то, на что не хватало сил — наркота была сильнее него.
Ребуха — не то место, которое можно назвать курортом. Бесчисленные беседы с психологами и психиатрами, немыслимое количество процедур и капельниц, горы съеденных таблеток и бесконечные часы гнетущего одиночества — Глеб ненавидел весь мир. Проклинал каждого, кто бросил его там, а затем отчаянно ждал прием посещений, каждый раз с разочарованием понимая, что
ее снова нет.
И он не мог винить Аду ни в чем.
Выбор, который сделала за них двоих она, запустил долгий процесс восстановления. И вот он здесь, чистый несколько месяцев, думает лишь о том, как сильно он скучал по этим ощущениям. Все, что происходило вокруг, по-новому влияло на подсознание: чужие улыбки, смех и голоса… Глеб заново изучал окружающий мир, будто вынырнул на поверхность, и то, что его там встретило, дарило невероятное ощущение победы.
Он смог. Просто не мог иначе.
А теперь Ада снова сидит рядом с ним и смотрит так осторожно и изучающе, что по коже ползут мурашки.
Так странно… Он видел ее разной.
Обнаженной в своей постели, разнузданной под его телом, рыдающей горько в плечо и кричащей, словно разгневанный демон, но так редко — счастливой. Последние годы он все реже видел ее улыбку.
И это стало еще одной причиной тому, чтобы вылечить, наконец, свою зависимость, избавиться от нее раз и навсегда и стать нормальным. Ради нее, ради себя самого.
— Я тоже рад, — выносит вердикт, проанализировав все то, что успело вспыхнуть в голове.
Они останавливаются в спальном районе у одной из высоток. Глеб бывал в этом районе однажды, но вспомнить обстоятельства, к сожалению, не мог. После того, как Ада его бросила, ни одна живая душа не созналась в том, куда она от него переехала. И, наверное, это было к лучшему.
Потеряв все связывающие их нити, Глеб не мог больше до нее добраться. Глядя на нее теперь, посвежевшую и отдохнувшую, он наконец понял, что им действительно нужно было время.
Пауза, тайм-аут. Этот год, каким бы тяжелым ни оказался, сделал для них намного больше, чем они могли сами, идя рука об руку к бездне. Ада снова спасла его, даже не догадываясь о том, насколько правильным было это решение.
Она проклинала себя каждый божий день. Рыдала в подушку и порывалась вернуться, хотела забить на все и быть рядом, но каждый раз останавливалась, вспоминая, что ждет ее в полуубитой квартире. Там, где когда-то царил смех и спокойствие, все обернулось бушующим штормом непониманий, расстройств и обид. Крепнущее разочарование вытесняло из груди остальные светлые чувства, и когда предел был достигнут, она ушла.
Просто собрала свои вещи и уехала, пока Глеб зависал на очередной вписке с такими же, как он, наркоманами.
Первым, кто обо всем узнал, был Гриша. Ада, несмотря на позднее время, вызвала такси и добралась до его квартиры как в тумане: вот она носится с сумками, попутно промакивая глаза салфетками, а вот стоит на его пороге, зареванная и разбитая, как продрогший под дождем воробей.
В то время у группы был отпуск. Ребята разъехались по домам, восстанавливались после недавнего тура, и то, что Глеб не будет искать ее еще несколько дней, сыграло на руку. Ада в спешке искала квартиру, не желая стеснять друга несмотря на то, что тот уверял ее, что все хорошо. Глебу он ничего не сказал.
Не рассказывал ничего и после, когда после Ады остались лишь воспоминания и уходящие в никуда непринятые звонки.
Конечно, ребята крупно поссорились. Глеб рвал и метал, с трудом проходил все стадии принятия: до последней он добрался лишь тогда, когда вернулся из рехаба домой.
Ее действительно больше нет. Холодная квартира стала чужой, каждая деталь, словно с издевкой, непременно напоминала о ней.
А затем Глеб по совету своего терапевта тоже переехал. Оставил за плечами место, которое разрушил собственными руками, чтобы вновь обрести
дом.
Его дом находится там, где на подушке разметаны вихрами ее синие волосы, где Ада, домашняя и улыбчивая, спозаранку готовит им завтрак.
Его дом — это она, и нет ничего в мире важнее того, чтобы стать для нее тем же домом.
💙💙💙
Утренняя темнота никак не способствует пробуждению. Вернувшись домой поздно, Ада еще час потратила на незапланированную «медитацию» в горячем душе: просто стояла под водой, уперевшись лбом в стену, пытаясь навести порядок у себя в голове.
Ночной разговор с Глебом затянулся. Вышел спокойным и размеренным, они болтали обо всем, словно пара старых друзей, наконец-то нашедших время для встречи. Темы прошлого оба больше не касались: Ада не хотела будить спящих демонов, а Глеб напоминать ей о том, как сам все похерил.
Казалось, вдвоем они оба цепляются за возможность все починить. Только нужно ли Аде все это? Готова ли она довериться вновь? Готова ли сделать шаг навстречу, собрать с пола осколки сердец, чтобы попробовать склеить разрушенное?
Она не знает. Под покровом ночи в лунном свете все казалось эфемерным и сказочным — Глеб перед ней в здравом рассудке, посвежевший и трезвый, шутил свои дурацкие шутки и хрипло смеялся, вызывая улыбку и покалывание в кончиках пальцев.
Слова Саши звучат в голове Ады набатом.
— Хуевит его, Ад, сильнее, чем когда он торчал. Даже не знаю, что из этого хуже.
Глеб, несмотря на бледность кожи и впалые щеки с синяками под глазами, выглядел не так плохо, как могло показаться. Однако Ада знает не по наслышке о том, какое болото у Глеба в душе, и сколько там черни хранится на дне.
Судить о нем по единственной встрече — глупо, особенно когда она произошла на работе.
Стоя перед зеркалом с мокрыми волосами, Ада ловит себя на мысли, что продумывает сегодняшний образ дольше обычного. И это настораживает. Неужели она хочет выглядеть лучше в
его глазах?
Промелькнувшее осознание вызывает раздражение. Повелась на его щенячий взгляд, как шестнадцатилетняя девчонка, однажды влюбившаяся в плохиша.
И что, что он чист? Неужели она настолько глупа, чтобы поверить в созданные истосковавшимся сердцем иллюзии?
Ада распахивает дверцы шкафа сильнее положенного, яростно осматривая ни в чем неповинную одежду. Натягивает первую попавшуюся оверсайз-футболку, широкие брюки карго болотного цвета и модернизированные мартинсы на толстой подошве. Стихший дождь так же не внушает доверия: длинный плащ и зонт снова ее спутники в эту промозглую осень.
Таксист находится быстро. Молчаливо выполняет свою работу, высадив девушку на второй локации съемок.
Несмотря на то, что спала Ада мало, ее тело с утра наполнено энергией. Она, засунув подальше душевные терзания, бегло со всеми здоровается и приступает к работе. У нее на очереди несколько девочек с массовки, которым требуется плотный грим, а потому времени на болтовню совсем не остается.
В середине процесса на площадку приезжает несколько автомобилей лейбла, среди которых Ада в окно замечает и черный Порш. Группа прибывает на съемки по времени, после долгой и муторной подготовки они тоже готовы к работе.
Глеб выглядит… Тихим. Конечно, у него не получается игнорировать присутствие Ады на площадке, но его поведение разительно отличается от вчерашнего дня. Если в первую встречу он вел себя как задиристый одноклассник, отчаянно пытающийся добиться ее внимания, дергая за косички, то теперь он смахивает на крипового Эдварда Каллена — пялится подолгу неотрывно, вызывая по коже мурашки.
Съемки проходят плодотворно и бурно. Саша, бесконечно делающая пометки у себя в блокноте, виртуозно руководит процессом. Поправляет ребят там, где были допущены ошибки, с жаром хвалит тогда, когда работа выполнена превосходно. Первый перерыв они берут ближе к трем часа дня, когда урчание животов невозможно скрыть долбящей из колонок музыкой.
Тогда Глеб подходит к ней в первый раз.
— Сока? — он показывает зажатую в руках коробку персикового напитка, пока Ада спешно расправляется с сэндвичем. Кивнув, девушка прикладывается к горлышку и пьет так долго, что после тяжело дышит, прямо как в детстве после дворовых игр в снегу. Утерев рот салфеткой, Ада смотрит на Глеба с привычной толикой изучения.
— Саша сегодня в ударе, — улыбается она, глядя на то, как Сахарная активно обсуждает детали с продюсером. Сергей лишь кивает и улыбается, пока Саша активно о чем-то рассказывает.
— Загоняла она нас, — жалуется Глеб, — думал, глаза из черепа повылазят, пока отснимем сцену в коридоре.
— Ей лучше знать, что в кадре будет смотреться красивее.
— С этим не спорю, — кивает Глеб.
Смолл-ток прерывается исчерпавшейся темой. Ада снова смотрит на небольшой столик с едой, цепляя взглядом еще один сэндвич. Глеб, проследив траекторию, молча подает девушке упаковку — сам умял несколько штук, благополучно пропустив завтрак из-за позднего пробуждения.
Уснуть ему было сложно. В голове навязчиво крутились мысли, точно рой пчел, и все они нескончаемо жужжали, никак не найдя себе места. Спасло лишь то, что транки, прописанные по рецепту терапевта, наконец пришли в действие. Мышцы тела расслабились, легкая тревога и мандраж растворились в настигнувшем царстве Морфея.
Хоть и дождя сегодня не было, пасмурное небо все равно серой пеленой затянуло все небо.
Ему отчаянно хотелось солнца и мягкого осеннего тепла.
— Чем ты занимаешься? — вопрос вылетает раньше, чем Глеб обрабатывает всплывшую в голове идею.
Ада хмурится, как если бы ей задали глупый вопрос.
— Своей работой?
— Да, это понятно, я имел ввиду… Может, вернешься к нам? Ну, контракт, все дела. У нас тур скоро намечается…
Ада тяжело вздыхает и откладывает недоеденный сэндвич. Ей хватает денег для жизни с проектов, на которые ее приглашают. Съемки клипов, альбомники, обложки к синглам, модельные контракты на несколько недель… Так она прожила целый год после того, как решила оборвать все связи с Избой. С чего бы ради ей возвращаться?
— Глеб, слушай…
— Это не из-за меня. Ну, то есть… — он переминается с ноги на ногу и неловко ерошит кудряшки, пытаясь скрыть нервозность. — Из-за меня тоже, но… Тебе ведь нравилось работать с командой, помнишь?
Ада с теплотой вспоминает то время. Как готовила ребят к выступлениям, как экспериментировала с образами Лали на съемках, как спала урывками у Глеба на плече во время длительных поездок меж городами.
Она скучала по той жизни. Как и по Глебу.
— Мне и ты нравился, знаешь, — поддевает Ада Викторова, возвращаясь к еде. — Я подумаю. Это нужно обговаривать с Сережей. Не думаю, что ему нужен визажист, который однажды кинул его.
— Сереге? — изумляется Глеб. — Посмотри на меня. Сколько раз я его подставлял?
— Глеб, вы друзья. Это другое.
— Ты часть нашей семьи, Ад. Ты же знаешь это.
И Ада знает. Знает, а потому и боится совершить очередную ошибку, которая может ее уничтожить. Глеб говорит красиво — тур, самолеты, дороги… Но выдержит ли она это снова теперь, когда оттолкнула его? Сможет ли со стороны наблюдать за тем, как Глеб восстанавливается?
Или же пришло время, чтобы взять его под руку и поддержать в трудную минуту? Что плохого в том, если она поможет ему?
— Я подумаю, хорошо? — повторяет девушка, глотая остатки сэндвича. Она, наконец-то, сыта, но голод продолжает терзать изнутри.
Голод, который сможет утолить лишь один человек во всем мире.
🖤🖤🖤
Съемки заканчиваются ближе к полуночи. Материалов, снятых за эти два дня, с верхушкой хватает для монтажа. И на этом заканчивается работа Ады.
Она складывает косметику по местам, когда в гримерку заглядывают Сережа и Саша. Они выглядят так, словно вдвоем знают какой-то секрет. Это настораживает, но дневной разговор с Глебом расставляет все по местам — наверняка уже сболтнул продюсеру о своей гениальной задумке.
— Говорите уже, — вздыхает Ада, переведя весь фокус внимания на вошедших. Сергей располагается в кресле, а Саша садится рядом с ней на диван.
— В общем, что ходить вокруг да около, если ты в курсе уже, да? Как тебе идея вернуться?
Ада мысленно благодарит Сашу за прямоту. Однако смотрит выжидающе на продюсера Глеба, который просто смотрит на девушек.
— Я кинула вас, — хмыкает Ада, — не забыли?
— Не забыли, конечно, — подает голос Сергей, — непредвиденные обстоятельства случаются. Все мы люди, в конце концов. Думаешь, я не рассматривал такой исход? Глеб становился неуправляемым. Я бы удивился сильнее, если бы ты не послала все к чертям. У меня нет к тебе никаких претензий, Ад.
— Это он покрыл неустойку?
Ада прекрасно знала о сумме, которую обязана будет выплатить в случае нарушения условий контракта, и, если честно, была к этому готова. Все случилось так быстро, что подумала она об этом только тогда, когда Слэм выслал ей на почту сообщение о том, что она никому ничего не должна. Аде оставалось только догадываться о том, что случилось, но разбираться в этом у нее не было ни сил, ни желания. Однако позже она мысленно возвращалась к той ситуации.
— Да. По сути, он и был виноват в том, что все это случилось. Покрыл все расходы, затянул нас в новые неустойки, а потом лег в рехаб. По собственному, между прочим, желанию.
— Это не значит, что я снова к нему вернусь, если ты намекаешь на это.
— Я не хочу терять талантливого профессионала, Ада. То, что происходит между тобой и Глебом, я обсуждать не буду, не мое дело. Вы ребята взрослые. Но мне бы очень хотелось, чтобы ты снова стала частью нашей семьи.
— Скажи честно, это он тебя попросил?
— Лукавить не буду, он подходил с этим вопросом, но я зову тебя не потому, что ты его бывшая, и не потому, что он что-то себе напридумывал. Мне нужны проверенные люди, в работе которых я уверен на все сто процентов. А то, как работала ты, устраивает меня на все миллион.
Ада шумно выпускает воздух из легких. Сцепив руки в замок на коленях, она рассматривает требующий обновления маникюр, перебирая пальцами.
Что ее останавливает дать положительный ответ, когда и так очевидно, что она действительно любит свою работу и скучает по ней?
Уход из Избы знатно ее подкосил не только разрывом с Глебом, но и творческим кризисом. Ей дают прекрасную возможность вновь начать творить во всю силу, на которую она способна, так что теперь ее останавливает?
Причина заглядывает в дверь и высовывается кудрявой макушкой.
— Серег, заедем потом в студию?
— Ага, не мешай пока.
— Пусть заходит, ничего страшного, — Ада смотрит на вошедшего Глеба, а затем снова на продюсера. — Как раз обговорим то, что сильнее всего меня беспокоит.
Глеб хмурится, когда слышит серьезный тон Ады. Он знает, что они обсуждают, но еще не догадывается, что речь сейчас пойдет о нем.
— Я бы тотчас согласилась, не будь у меня предостережений на его счет, — Ада кивает головой на своего бывшего, который тактично не лезет в чужой разговор. Она говорит о нем так, будто его здесь нет, совершенно не стесняясь.
Прямота — ее главный, наверное, козырь. Одна из черт, которую Глеб любит в ней особенно крепко.
— Глеб в завязке, ты знаешь это.
— Как и то, что в любой момент он может сорваться. Я не знаю, смогу ли справиться с этим снова. А потому не могу дать обещания того, что не брошу вас снова.
— Мы составим новый контракт, это не сложно. Внесем корректировки и правки, исключающие возможность неустоек, если ты вдруг захочешь уйти от нас из-за… Личных обстоятельств.
— А «личные обстоятельства» ничего не хотят сказать? — Ада поворачивается к Глебу, глядя на него прямо в упор.
— Я хочу, чтобы ты поехала в тур. И вернулась к нам.
Глеб не дает ни единого обещания, потому что знает, что она не поверит. И Ада благодарна ему за это, потому что то, что она видит в его глазах, говорит намного больше. Решимость и уверенность в собственных силах подкупает в ней то, что отчаянно рвется к музыканту навстречу. Ада хотела бы ему верить, но теперь эта вера — семимильные шаги, которые им предстоит пройти вместе.
— Тогда я согласна.
Улыбка на губах Глеба расцветает теплым осенним солнцем, в котором она нуждается так же сильно.
