Тебя любить

      В помещении шумно, но все переговариваются тихо: за макияжным столиком столпились Сергей в компании девушек под руководством Саши, они бурно обсуждают то, что видят на склеенных распечатках арт-директора группы. Глеб пытается уловить суть, но все, что его интересует: как побыстрее пережить этот день и вернуться домой.       Он позволяет утянуть себя в процесс, снимает куртку и садится перед зеркалом, то и дело косясь в окно. Промозглая осень, накрапывающий дождь и барабанная дробь подгоняемых ветром капель рождают в голове ритм незамысловатой мелодии. Руки чешутся взять гитару, поэтому музыкант трет вспотевшие ладони о джинсы и откидывается на спинку мягкого кресла на колесиках, чтобы перехватить внимание Саши.       — Надолго мы?       — Только приехали, Глеб, ты даже не представляешь, что тебя ждет.       Глеб знает этот взгляд. Когда огонь плещется в глазах Саши, а с губ не сходит предвкушающая улыбка, результат превосходит все ожидания.       Они собираются снимать клип. Гримерка кишит от количества суетящихся людей, Грише уже делает укладку одна из стилисток, порхая вокруг гитариста в окрылении вдохновения. Саша следит за процессом и изредка поглядывает на потерянного Глеба: его состояние ей не нравится, но она старается не акцентировать на этом внимание. Сначала работа, а потом уже можно будет прихватить бутылку просекко и вытянуть из музыканта клешнями то, что терзает его израненную душу.       — Что по времени? — в гримерку заглядывает Слэм, выискивая в толпе Сахарную. Та сверяется с графиком и настенными часами, а затем расплывается в счастливой улыбке, глядя за спину мужчины. В проходе мелькает синяя макушка и черный зонт.       Ада не собиралась опаздывать, но из-за погодных условий на дороге творится черт-те что.       — Извините, пробки, — жмет плечами девушка, избавляясь от мокрого черного плаща.       Глеб обмирает. Напрягается телом, словно натянутая струна, и стискивает зубы сильнее, шумно выдыхая через нос. Он окончательно сошел с ума? У него новый приход? В утренней амнезии снюхал дорогу, следствием чего стал ожившим самый главный призрак прошлого?       Воспаленный взгляд прилипает к зеркалу.       И тогда все действительно приобретает краски. Бьющий в лицо свет слепит, но Глеб отчетливо видит, как Ада собирает длинные синие волосы в хвост, как ставит на диванчик чемодан с косметикой и идет к нему.       Ее лицо не выражает ничего, и это вызывает внутри противное чувство раздражения. Что она здесь делает?       — Все по плану? — уточняет визажистка у Саши, и, получив в ответ кивок, наконец собирается заняться делом.       — Какого, блять, — Глеб собирается встать, опираясь на подлокотники, меж бровей залегает глубокая складка возмущения, однако его нагло перебивают, встав прямо напротив. Черный взгляд упирается в обнаженный одеждой живот.       Она не изменяет себе. Идеально подобранный образ, выглаженная ткань, тонкий аромат чего-то кокосового и взор, наполненный леденящим душу холодом.       Зелень в чужих глазах сейчас густая тайга, обрамленная титаническим спокойствием и безразличием. Она не собирается с ним возиться. Это работа Сергея, не ее.       Больше не ее.       — Сядь на место, — холодно цедит девушка, отвернувшись к зеркалу. Она выкладывает на столешницу кисти, кучу тюбиков, палеток и банок, иногда смотрит в зеркало, чтобы прицениться и понять, что еще ей понадобится, но Глеб, кажется, не собирается успокаиваться.       Его не волнует куча людей вокруг. Не волнует опасливый взгляд Гриши и немая мольба не устраивать сцену.       — Хорошо выглядишь, — хрипло давит наружу Глеб, насилу воспринимая поражение. Они на работе. Воспаленный ломкой мозг понимает это, как и то, что каждая минута на кону. Но, сука, как же хочется заорать.       На Серегу, на Сашу и гребаного Гришу, который выглядит так, будто знал о подставе продюсера. Какого хрена тут делает его бывшая? Не нашли другого визажиста?       Да и на Аду тоже охота наорать. Чтобы не смотрела на него как на мебель, чтобы не была такой холодной и безразличной.       Ничего не бесит сильнее, чем осознание того, что она в нем больше не нуждается. Что прекрасно обходится без него и не испытывает к нему ничего.       В его душе ураган, стихийное бедствие, а в воспаленных глазищах смоляное торнадо, водоворот горечи и тех чувств, с которыми он еще не сумел справиться. Ада видит это, но убеждает себя в том, что это больше не ее дело.       Когда позвонила Саша, идея с самого начала показалась ей идиотской. Она только-только начала отходить от расставания, после которого прошел уже год с лишним, только-только научилась гасить в себе мимолетные порывы схватить телефон и набрать номер из черного списка, как судьба снова пытается утянуть ее в водоворот пиздеца, из которого ей было так сложно выбраться.       Саша не упрашивала ее. Предложила интересную работу, описала ТЗ и общую концепцию клипа, а потом, когда Ада сказала ожидаемое «Я подумаю», добавила, что Глеба сейчас хуевит сильнее, чем когда он стабильно сидел на системе.       И какое ей, к черту, до него дело? Почему ее это должно волновать?       Но вот она здесь, бегло осматривает осунувшееся лицо и дергает кончиком губ на комплимент.       — Не могу ответить тем же, — честность всегда была ее козырем.       Глеб давит горькую усмешку и оживает. В глазах сверкают искры, а шестеренки в голове крутятся с такой скоростью, будто в замершем механизме заменили севшие батарейки. Он чувствует, как конечности обдает микроимпульсами, как покалывают кончики пальцев в абсолютно сумасшедшем желании дотронуться и понять, что она действительно реальная. Что стоит сейчас перед ним, такая знакомая и родная, будто не было между ними огромной пропасти из недосказанностей, проблем и общего прошлого.       — Что будешь делать? — он отчаянно пытается завести разговор, услышать в этом бедламе ее голос, обращенный к нему, лишь бы настроить ниточку связи, завязать покрепче узелки, на подсознательном уровне цепляясь за возможность узнать о ней что-то новое.       Они не виделись год. Перманентно ее имя Глеб слышал от коллег, замечал в инстаграмных постах с пометкой «Визажист», но не больше.       Из общих знакомых — команда, которая старательно избегала с ним разговоров об Аде, чтобы не провоцировать новую волну воспоминаний. Они травматичны, взрывоопасны, но это то, в чем Глеб так сильно нуждался. Глядя на ее тонкую спину, округлые очертания бедер, затянутых в узкие джинсы, он чувствовал, как жизнь снова наполняет истосковавшееся тело.       Осенью все засыпает. Готовится к спячке, сбрасывает пожухлые листья и отдается во власть холоду, но ее холодный взгляд вызывает в груди пожар. Глеб воображает, что ему бросили вызов. Он справится с этими дурацкими съемками, вытерпит все, чего от него требует команда, а потом позовет ее на разговор, скажет, как сильно любит и хочет вернуть.       Он ведь исправляется. Старается исправиться, оборвав все связи с зависимостью, которая крепким узлом сидела внутри.       Избавиться от зависимости к ней он не хотел и не мог.       Ада коленом раздвигает чужие ноги, наклоняется и просит привстать. Настроив кресло повыше, девушка умещается перед Глебом с косметическими продуктами в руках, чтобы сделать грим.       То, как близко находится ее лицо, заставляет дыхание замереть. Глеб вжимается в спинку кресла спиной и шумно дышит через нос, наполняя легкие кокосовой сладостью. От нее всегда так пахло: сладко, иногда даже приторно, заставляя облизывать губы.       — Убери, — тихо говорит она, когда чувствует горячую ладонь у себя чуть выше колена. Глеб игнорирует ее просьбу, скользнув подрагивающей ладонью выше.       Настоящая. Живая, горячая, и такая… Его.       — Оглох? — недовольство в полушепоте разбавляется раздражением, и Глеб в полнейшем экстазе все же отрывает свой взгляд от пухлых губ, чтобы потонуть в глубокой зелени ее глаз.       — Я скучал, — хрипотца в севшем голосе вызывает мурашки.       На Аде короткий топ-бюстье без лямок, острые ключицы полностью открыты перед музыкантом. Тонкая лебединая шея, еле заметное декольте, спрятанное черной тканью, и худые плечи, обезоруженные собранными волосами. Ада глубоко вздыхает и закатывает глаза.       — Глеб, успокойся, — просит снова она, позабыв о руке, что покоится на ее бедре. Она не устраивает сцен, не кричит и не сбрасывает с себя горячую ладонь — та ощущается так привычно, что становится страшно. Сколько бы времени они не провели в разлуке, он всегда будет ощущаться кем-то, кого никогда невозможно будет забыть.       Тело помнит каждое прикосновение. Каждое мимолетное поглаживание, крепкое объятие и цепкую хватку. Глеб знает, что нужно сделать, чтобы заставить ее нутро трепетать. И бессовестно пользуется этим, потому что сказал правду — скучал так, будто вырвался, наконец, из пучины забытья на свежий воздух. Вынырнул, как утопленник, задыхаясь спасительным кислородом, и делает теперь все, чтобы вернуть себе свой источник жизни.       — Я спокоен.       Его ладонь поглаживает мягкую ткань черных стрейч-джинсов, чувствуя сквозь нее, как она горяча. Он не может себе позволить большего: лишь ласкает, вспоминая, какого это: касаться ее без запрета, без страха и осуждения.       Когда-то она, хихикая, взобралась бы ему на колени и пожурила за то, что мешает работать, обязательно наградив поцелуем, но только не сейчас.       Закончив с подготовкой кожи, Ада отходит обратно к зеркалу, чем прерывает физический контакт. Руки Глеба снова у него на коленях, а цепкий взгляд следит за каждым ее движением.       Тонкие руки, увитые вязью цветастых татуировок, мастерски выполняют свою работу. Намешивают на подложке тональное средство, вооружаются кистью и снова касаются его. Ада приподнимает лицо Глеба за подбородок, чувствуя, как сердце сбивается с ритма. То, как он смотрит на нее, будит внутри самых страшных демонов. Те рвутся наружу и разрывают внутренности, царапают кости и брызжут кипяточной кровью, напоминая о том, сколько боли этот человек ей причинил.       Она уже жалеет о том, что поддалась своим чувствам и согласилась. У этой затеи не могло быть иного конца — перед Глебом она всегда была безоружной.       — Прикоснешься еще раз, я вырву тебе руки, — обещает Ада, когда вновь встает ему между ног. Она сообщает это будничным тоном, как если бы сказала что-то до смешного обычное. Глеб улыбается непроизвольно, тянет губы в улыбке, но не предпринимает попыток дразнить — знает, что та говорит правду.       — И не жалко тебе меня?       — Веселишься, я смотрю? — хмурится Ада. Она поджимает губы, когда обе руки музыканта хватают ее за ноги, притягивая впритык. Завалившись ему на грудь, девушка вновь закатывает глаза и замирает, стараясь не привлекать внимания. Краем глаза видит, как Гриша косится в их сторону, за что получает нагоняй от стилистки. Тот вынужден отвернуться, а Ада, уперевшись в крепкие плечи, старается оттолкнуться.       — Отпусти, пока я не закричала, — предупреждает сквозь сжатые зубы, вдыхая тяжелый аромат сигарет и чего-то древесного, мускусного. Она чувствует, как сердце в груди кульбитами пытается восстановить ритм, и доверчиво ждет, когда Глеб перестанет вести себя как придурок.       Этого не происходит. Пихнув его грубо в плечо, девушка вырывается из захвата ровно в тот момент, когда в гримерную заходит Слэм. Тот оглядывает пару нахмуренным взглядом.       — Все нормально? — уточняет он у Ады, но ответ получает от Глеба.       — Ага, — ядовито скалится тот, — Все нормально, не учитывая того, что вы из всех визажистов города позвали сюда мою бывшую.       — Все нормально, — успокаивает продюсера девушка, — мы скоро закончим.       — Нахуя ты согласилась, если я так противен тебе?       От прежней игривости в черном взгляде не остается ничего. Глеб зол, эмоции сменяются одна за одной. Какого хрена все делают вид, будто не происходит ничего необычного?       — Я этого не говорила.       — Я вижу, как ты реагируешь. Хочешь сказать, я говорю неправду?       — А ты думал, я с порога у тебя на шее повисну? — Ада повышает голос, уровень напряжения растет в геометрической прогрессии. Она бы ударила его, точно остудила бы пыл пощечиной, но ей с этим лицом работать весь оставшийся день. Она не уверена, что красный след пальцев на его щеке впишется в продуманную до мелочей картину Саши.       — Могла бы не строить из себя снежную королеву для приличия.       — Скажи спасибо, что по роже не получил.       Глеб глотает справедливое замечание и пытается взять себя в руки. Он больше не предпринимает попыток нарушить чужие личные границы, со стиснутыми зубами беспрекословно выполняет указания и через десяток минут остается сидеть в кресле с готовым гримом для съемок.       Ада идет обжиматься с командой. Даня, Гриша и Коля окружают ее со всех сторон, а заливистый смех девушки порождает внутри первобытное желание спрятать ото всех то, что ему когда-то принадлежало.       Тупая ревность бьет внутри кристаллическим ключом. Почему она улыбается им, но так холодна к Глебу? Почему позволяет чужим рукам обхватить тонкие плечи, но щетинится, когда он делает попытки дотронуться?       Собаки внутри лают и воют, но ему не остается ничего, кроме как молча усмирить эту стаю и проглотить простое осознание того, что Ада ему больше никто.       И это бесит сильнее, когда Глеб думает о том, какой тернистый путь ему предстоит пройти ради того, чтобы все вернуть назад.

🖤🖤🖤

      — Раз, — под звонкий смех он спускается ниже, оставляя горячий поцелуй на пылающей коже шеи. Ада извивается под ним и хихикает, слабо пихает руками в плечи, однако упорства ему не занимать. — Два, — губы находят следующую родинку в соблазнительной ямке между грудями, что поддерживает простой белый лиф, — Три, — Глеб мажет по животу, распахивает рот и всасывает кожу в опасной близости от резинки белья, чем заставляет девушку содрогнуться. Смех прерывается глубоким выдохом, когда пальцы цепляют трусики и тянут ткань ниже по стройным ногам.       — Четыре, — он целует ее между ног, и когда дрожащие тонкие пальцы впиваются в кудри, он с упорством ласкает девушку глубже, придерживая распахнутые по бокам от головы ноги горячими ладонями.       Она извивается на подушках, мечется в агонии страсти и похоти, и когда Глеб прерывается, тянет его обратно к себе, чтобы впиться в мокрые губы спасительным поцелуем. Он заполняет ее медленно. Дает прочувствовать каждый толчок, каждый сантиметр заполняющей ее плоти. Ада трепещет в объятиях, дрожит и тихо стонет, обхватывая широкие плечи руками.       Первые движения нерасторопны и медленны. Он гладко скользит внутри нее и хрипло шепчет в шею о том, как сильно и крепко любит. Ада запрокидывает голову, дает больше места для ласк и стонет во все горло, нисколько не стесняясь того, как ей сейчас хорошо. Толчки ускоряются, становятся ритмичными и глубокими, вознося их все выше к пику удовольствия.       Обхватив его бедра ногами, Ада давит на поясницу сильнее, чтобы почувствовать его еще глубже, еще ближе, насколько это возможно. Слившись воедино, они гонятся за оргазмом, подталкивая друг друга все ближе к концу.       Когда сигаретный дым заполняет комнату, а дыхание восстанавливается, Ада выбирается из постели и идет к Глебу. Тот сразу же раскрывает руки для объятий, целуя ее в макушку.       — Как ты? — хрипло спрашивает он, поглаживая девушку по плечу. Ада хихикает и тычется носом ему в шею, смазано целуя в мокрую кожу.       — А как ты думаешь? — улыбается она, не прекращая целовать Глеба везде, где сможет достать. Тот смеется и прижимает Аду ближе, тушит в пепельнице бычок, а затем достает телефон и поворачивается к ростовому зеркалу.       Память, которую хранят их совместные фотографии, драгоценность для Глеба. Он открывает камеру и наводит ее на зеркало, запечатлев кусочек того, как Ада, растрепанная и согретая любовью, жмется к нему ближе.       Ласковая и разнеженная, в глазах Глеба она совершенство.       Ада смотрит стоп-кадры на ярком мониторе, рядом с ней Саша, Сергей и Данил.       — Выглядит круто, — Слэм явно доволен результатом, но Саша склоняется ниже и приближает лицо Глеба крупным планом.       — Он смазал макияж. Придется переснять, это не замаскируешь монтажом без ляпов.       Ада вздыхает и идет с кисточками на съемочную площадку. Глеб стоит в стороне, переговариваясь с Гришей, пока ребята из команды заново выстраивают свет и аппаратуру.       — Лицо не трогай, ты косметику смазал, — Ада разворачивает Глеба к себе за плечо, чуть привстав на цыпочки. Ей неудобно из-за того, что она ниже, и тот, заметив это, не собирается облегчать ей работу. Он мог бы склониться, чтобы девушка не тянулась, но гораздо приятнее наблюдать за тем, как Ада поджимает губы и вынужденно опирается ему на плечо, чтобы не потерять равновесие. Гриша, наблюдающий за этим, пытается спрятать улыбку.       Ведут себя, как неловкие школьники. Глеб, конечно, хорош. Проще испортить настроение окружающим, чем пытаться поднять свое. Ему Аду охота задеть за живое. Всеми силами нутро, окрашенное чернотой, пытается дозваться ее, обратить на себя внимание, заполучить хотя бы долю того, как она им интересуется.       И если ему придется испортить ради этого макияж, он сделает это хоть тысячу раз, лишь бы она снова подошла к нему и посмотрела с укором в своих невозможно зеленых глазах.       — Наклонись, — сдается, наконец, Ада, когда икры из-за напряжения начинают ныть. Глеб усмехается и наклоняется ближе, шумно втягивая сладкий аромат ее духов, совсем не скрываясь. Щеки девушки окрашиваются румянцем от того, насколько интимным оказывается момент.       Вокруг них темнота, сзади отдаленно вспыхивают синие и зеленые вспышки неоновых огней. Гриша, тактично испарившись, больше не мешает.       Глеб снова пытается перехватить бразды правления балом.       — Сколько раз я должна повторить, чтобы ты держал свои руки при себе? — шипит Ада, когда на разгоряченную кожу обнаженной талии ложится большая ладонь.       Глеб, одурманенный ее парфюмом, даже не пытается сдерживать себя. Тянется к ней, как охочий до смерти мотылек, порхающий вокруг фонаря.       — Обними меня? — спрашивает, даже не надеясь на согласие.       — Глеб, успокойся. Серьезно, хватит. Дай нам закончить работу.       — Дам, если обнимешь.       Ада закатывает глаза и пытается отстраниться, но вторая рука Глеба опоясывает ее талию, задержав в капкане.       — Я не хочу тебя трогать, — скалится, сверкая расширенными зрачками, поджимает губы от бессилия.       — Врешь, — усмешка на его губах выглядит зловещим оскалом по одной простой причине: они оба знают, что Глеб прав. И это проблема, если она и дальше хочет по максимуму избежать с ним контакта.       — Если обниму, отвалишь? — Ада чувствует, как внутри нее вьется раздражение. Понимает, каким доставучим и капризным может быть Глеб, когда хочет что-то получить, а ей бы не хотелось, чтобы из-за нее вся работа команды пошла насмарку и они потеряли целый съемочный день.       Об этом должен был думать Слэм, который знал об их сложных отношениях, но Ада все равно чувствует вину за то, что у Глеба снова поехала крыша. Впрочем, когда что-то было иначе?       Он кивает и смотрит на девушку черными омутами, преданно ждет, пока та потянется к нему и мимолетно обнимет. Глеб не успевает даже прижать ее ближе, когда Ада старается отстраниться.       — Не так, — настаивает музыкант, за спину прижимая Аду ближе к себе. У нее не остается выбора: она расслабляется в его сильных руках, уткнувшись лбом в плечо, и измученно выдыхает, сдавшись.       — Чего ты добиваешься? — тихо спрашивает Ада, позволив себе минутную слабость. Ее руки оплетают чужую шею, притягивают ближе, из-за чего Глеб горячо выдыхает ей в шею. Она чувствует, как его напряженное тело расслабляется.       Добился-таки своего.       — Тебя, — ответ, наполненный искренней простотой, сражает наповал. Ада хмурится и глубоко дышит, как если бы старалась себя успокоить. В хриплом голосе титаническая уверенность и ни капли сомнений.       Она знает Глеба. А еще знает себя и то, к чему может все вернуться. Поэтому не может вновь довериться, о чем спешит сообщить.       — Ты же знаешь, что этого не будет. Я не вернусь, — его руки стискивают девушку сильнее, из ее губ вырывается тихий стон. Глеб протестует, но все бесполезно. — Глеб, слышишь меня? Отпусти.       Они замерли, не дыша.       Сколько раз он подводил ее? Сколько раз говорил одно, а делал другое? Сколько раз срывался и возвращался на самое дно?       Да, Саша рассказала о том, что Викторов в завязке. Рассказала, что он хорошо держится, хоть и бывают редкие срывы. Что изо всех сил старается и пытается научиться жить по-другому, но ему все еще сложно.       Ада не хочет и не может снова тянуть его на поверхность. Он должен справиться без нее. И если всем этим Саша с Сергеем собирались поспособствовать выздоровлению Глеба, то попытка крайне неудачная и обреченная на провал.       Потому что она — главная зависимость Глеба.