Кролики и удавы

      Они договариваются на вечер следующей пятницы. Оказывается, у Йена довольно плотное расписание. Микки думает о его «приватных сессиях» и том, каким тоном Йен произнёс эту фразу на вечеринке. Мэнди, конечно, раз сто перед этой оргией ему повторила, что с сексом это вообще не связано, и всё же, Микки почему-то в этом сомневается. Это заставляет его чувствовать себя дискомфортно. Он даже думает как-нибудь слиться, но останавливает мысль о том, как тупо это будет выглядеть.       Вечером пятницы Микки нервничает, конечно. Хуй знает, чего от этой сраной приватной сессии ожидать? Он одевается и тратит больше обычного времени на то, чтобы уложить волосы, но это, конечно же, не имеет никакого отношения к Йену. Просто сегодня волосы не укладываются. И всё.       В гостиной Мэнди, лежащая с телефоном на диване, окидывает его оценивающим взглядом:       — И куда ты так прихорошился?       Микки показывает ей средний палец.       — Не твоё дело, сучка.       Мэнди пожимает плечами.       — Надеюсь, тебя хорошенько трахнут. Давно пора. Он хоть красивый?       Микки в ответ просто закатывает глаза.       Йен живёт в доме, очень похожем на тот, где снимают квартиру они с Мэнди, хотя и ехать до него почти двадцать минут. Микки паркует байк, поднимается на второй этаж и стучит в дверь. Йен открывает почти мгновенно.       — Привет.       Он улыбается, и улыбка снова гипнотизирует, не хуже, чем в прошлый раз. В этот раз он одет в свободные серые треники и майку без рукавов, волосы слегка растрёпаны, и он всё равно при этом выглядит так, что у Микки в животе начинает пульсировать что-то горячее. Это вообще легально?       — Хэй.       — Рад, что ты пришёл, — Йен отходит назад, пропуская его в квартиру, и, пока Микки вешает куртку, смотрит на него, не отводя взгляд. Микки его кожей чувствует. — Чай?       Микки предпочёл бы чего-нибудь покрепче, но язык почему-то отказывается поворачиваться, к тому же, ему не хочется, чтобы Йен понял, насколько он нервничает. Так что Микки просто кивает и идёт вслед за ним по коридору. В небольшой комнате почти нет никакой мебели — пара светлых ширм отгораживают один из углов, на полу постелен серый ковёр, на котором стоит низкий столик и вокруг разбросаны подушки. А на столике — чайник и крошечные чашки без ручек.       Микки смотрит на всю эту странноватую обстановку и никак не может понять, как ему себя вести. Всё это очень… пиздецки странно, вот что. А Йен спокойно садится на одну из подушек и кивает Микки на соседнюю.       Микки садится, изо всех сил пытаясь сохранить невозмутимый вид и одновременно чувствуя, что это ему не удаётся.       — Это очень странно, чел. У тебя вся квартира такая?       Йен пожимает плечами и наливает чай.       — Нет, конечно, только тут. Японская атмосфера, все дела. Клиентам обычно нравится.       Светлая жидкость в чашке пахнет свежестью и травой. Микки некоторое время просто держит её в руках, и ощущение тепла на кончиках пальцев помогает немного собраться.       — И как всё это будет происходить?       Йен улыбается. Опять. Бля, если бы он перестал, всё было бы намного, намного проще.       — Сначала ты должен мне сказать, есть ли у тебя какие-то травмы? Проблемы с суставами?       Микки прикрывает глаза, вспоминая. Суставы?       — Ну… лет в тринадцать мне плечо выбили. Левое. Вроде не напоминает о себе.       — Окей, ещё что-нибудь?       Вообще, много чего можно вспомнить, конечно. Будет ли Микки это делать?       — Не-а, чел, со мной всё нормально.       — Хорошо. Дальше… ты можешь остановить меня в любой момент, если почувствуешь дискомфорт. Мы здесь не рекорды ставим.       А что мы здесь вообще делаем, хотел бы спросить Микки, но он молчит и смотрит в зелёные зелёные глаза. Это странно успокаивает.       — Хорошо?       Микки подавляет желание откашляться.       — Да, окей.       — Тогда… раздевайся? Или ты взял с собой другую одежду?       А вот тут остановить нервный полусмешок-полукашель не выходит.       — Раздеваться?       — Эмм… да? Джинсовая ткань очень жёсткая, и, если вязаться прямо так, можно травмировать кожу. Нужно что-то более мягкое.       — И почему ты только сейчас мне об этом говоришь?       Йен выглядит слегка смущённым. Микки замечает, как его бледная кожа слегка порозовела на скулах, отчего веснушки стали заметнее. Красиво.       — Бля, извини, я просто не подумал… А Мэнди тебе не говорила?       Ещё бы, блядь, она знала, мрачно думает Микки.       — Ладно, окей, я реально проебался, извини, — снова повторяет Йен. — Если хочешь, можно просто сделать обвяз в партере, на верхнюю часть тела. А подвес сделать в другой раз.       Это звучит неплохо. Можно не нырять сразу в омут с головой, и не придётся раздеваться. С другой стороны, Микки на девяносто девять процентов уверен, что он не решится ни на какой «другой раз», а выражение лица Мэнди после подвеса никак не оставляет его в покое. Он молча допивает чай, глядя на потолок. И решается.       — Не, всё норм. Рубашку тоже снимать?       Йен отставляет чашку и встаёт.       — Да, там… пуговицы.       Микки чувствует себя странно, когда снимает рубашку и джинсы, оставаясь в футболке и боксерах. Немного помедлив, снимает и футболку тоже. В этом одновременно нет как будто вообще ничего сексуального — и при этом есть всё. Странно. Всё, что он чувствует, очень странно, но он к этому уже привык. Он снова ощущает на себе взгляд Йена, и это вызывает мурашки по спине. Блядь.       — Пойдём.       Вот теперь он на самом деле чувствует себя кроликом перед удавом, когда следует за Йеном за ширму и опускается на колени на светлый плед. Над головой покачивается привязанная к крюкам в потолке деревянная балка. Йен раскладывает верёвки, и всё, что Микки остаётся — попытаться успокоить сердце, которое колотится в горле, как сумасшедшее. Он делает глубокий вдох и тут же вздрагивает, потому что горячая ладонь ложится на спину ниже затылка.       — Тебе нужно расслабиться. Всё в порядке. Помни, что мы можем остановиться в любой момент.       Расслабиться было бы гораздо легче, если бы он не сидел тут на коленях в одних трусах в компании охренительно горячего парня, который собирается его связать, и подвесить, и, блядь…       Ладонь передвигается на плечо, и к ней тут же присоединяется вторая. Его руки очень горячие, они крепко сжимают плечи и двигаются ниже, вдоль обоих предплечий, заводя руки Микки за спину. Он чувствует прикосновение верёвки, — грубой и слегка колючей, — которая свободной петлёй обхватывает оба запястья. Йен сводит его руки сильнее, заставляя выпрямить плечи.       — Держи себя как можно ближе к локтям.       То, как изменился его тон… это пробирает даже сильнее, чем ладонь на спине. Его голос теперь ниже и тише, и в нём нет ни следа весёлого дружелюбия, только сила и уверенность.       Петля затягивается, и Йен обводит верёвку вокруг его торса. Засовывает под неё два пальца и проводит под обвязкой, и контраст между чужой горячей рукой и грубой верёвкой заставляет Микки выдохнуть. Второй обруч ложится ниже, на рёбра ближе к животу.       — Это таката-коте, — произносит Йен невозмутимо, всё тем же голосом, и Микки от этого трудно дышать. Или от верёвок, стягивающих грудь? А дальше он чувствует, что Йен что-то делает с узлом возле ладоней, и в следующий момент какая-то (вполне определённая, если так подумать) сила резко тянет его вверх, заставляя встать на ноги, почти на носочки. Микки резко выдыхает.       Йен обходит его, и следующая верёвка обхватывает ногу над правым коленом. Микки хочется закрыть глаза, но он не может отвести взгляд от длинных бледных пальцев, которые так умело обращаются с узлами. Он не может не думать, что ещё могут делать эти пальцы. Что они могут сделать с ним. Йен перекидывает верёвку через балку, заставляя Микки поднять ногу и повернуться боком, так что теперь он стоит только на одной, и обвяз на торсе давит сильнее, сбивая дыхание.       — Расслабься.       Расслабишься тут. Микки бы что-нибудь сказал, конечно, но буквально тут же, без предупреждения, новая петля обвивает лодыжку правой, и Йен одним движением вытягивает верёвку, заставляя завести ногу назад.       Микки шипит от неожиданности. Ему казалось, что верёвки впиваются в кожу, но он ошибался. Они впиваются сейчас. Весь вес его тела заставляет их вдавливаться в кожу, и это больно, но одновременно почему-то комфортно, как объятие. Или это самовнушение? Микки не знает. Просто весь мир сузился до ощущения давления на груди, руках, над коленом.       Йен отходит на пару шагов и окидывает его взглядом, от которого снова пробирает вдоль позвоночника. Оценивающим таким. Микки не может определиться, нравится ему такое откровенное разглядывание или нет. А Йен говорит, всё также спокойно:       — Это хикьяку цури. Говорят, человек в ней похож на бегущего почтальона. По-моему, больше похоже на танец. Красиво.       Красиво ему, ага. С каждой секундой давление нарастает, лишает способности связно мыслить. Микки закрывает глаза и пытается сосредоточиться на дыхании. Вдыхать через нос, выдыхать через рот, вот это вот всё.       Снова присутствие рядом. Йен подходит совсем близко, подпирает грудную клетку, устраивая голову Микки у себя на плече, прямо как он делал с Мэнди. Его ладони почти невесомо пробегают по бокам, предплечьям, вдоль верёвок, нежными, успокаивающими движениями.       — Ты в порядке? Всё хорошо?       Микки выдыхает. Он не знает, что сказать. Хочется, чтобы это закончилось. Хочется, чтобы никогда не заканчивалось.       — Бля… да, всё норм.       — Продолжаем?       Продолжаем, конечно. Милковичи не сдаются. Что ещё, интересно, он может придумать? Микки и так тут уже висит… в этой блядской позе бегущего почтальона, чёрт бы его побрал.       — Да.       Микки чувствует горячее, осторожное прикосновение под коленом левой ноги. Пальцы скользят вниз, к лодыжке.       — Тебе говорили, что у тебя красивые ноги?       Это откуда вообще взялось, блядь? Он издевается? Микки открывает глаза, и встречает откровенно восхищённый взгляд зелёных глаз. Или он себе это додумывает?       — Иди нахуй.       Йен коротко смеётся, а потом притягивает лодыжку к бедру и крепко обвязывает ногу одним, вторым, третьим красным обручем. Ошеломляющий контраст между нежными пальцами, мягким смехом и безжалостными верёвками заставляет Микки на выдохе выругаться сквозь зубы. Мышцы бедра болят от растяжения.       — Ты можешь кричать, если хочешь. Тут хорошая звукоизоляция.       Дыхание давно сбилось, и Микки чувствует, что частые вдохи разгоняют сердцебиение — как будто бы оно и так уже не билось слишком быстро от одного присутствия этого рыжего долбоёба.       — Не хочу.       Йен пожимает плечами и толкает его в бедро, раскачивая, ещё больше увеличивая давление на места, где верёвка обнимает тело. Микки окончательно теряет способность думать, растворяясь в этом ощущении, болезненном, но приятном. Он чувствует то, о чём говорила Мэнди. Удовольствие от того, что тебе не нужно ничего решать, ничего делать, ни о чём думать. Восхитительное ничего.       Он не может сказать, сколько прошло времени. Минута? Десять? Час? Или пара секунд? Микки только знает, что в следующий момент связанную ногу тянет резко вверх, и он поворачивается в воздухе набок, и тело, уже привыкшее было, прошивает новая резкая боль, когда давление смещается на руку и бок. Дыхание вырывается из груди вместе со стоном.       — Блядь!       Микки открывает глаза и встречает смеющиеся глаза Йена. Вот ведь пидорас, а. Он тем временем снова закрепляет узел, фиксируя Микки в этом неудобном положении.       — Достаточно?       Микки умудряется криво усмехнуться.       — Ты что, меня… — новое покачивание заставляет снова резко выдохнуть. Вдыхать получается гораздо хуже. — … на слабо берёшь?       Йен коротко смеётся.       — Ни в коем случае.       Ещё одна, десять, сто минут — или одно мгновение. Времени не существует, мира не существует, есть только боль, и верёвки, и тепло рук, касающихся бедра, когда Йен покачивает его. Микки закрывает глаза, не пытается ничего говорить больше, не пытается сопротивляться. Всё тело расслабляется, сдаётся.       Наконец Микки чувствует, что левая нога опускается, и вот он снова висит лицом вниз. Давление на правую ногу ослабевает, и он может её наконец опустить, пытаясь нащупать пальцами пол. Получается не очень. Стягивающие левое бедро верёвки падают одна за другой, потом Йен одним движением отвязывает вторую ногу от балки, и, как только Микки более-менее устойчиво встаёт, отпускает и верёвку, удерживавшую его торс.       Ноги моментально подгибаются, и Микки опускается на колени, поддерживаемый сильными руками. Его собственные руки ещё связаны за спиной, и эти верёвки Йен почему-то не спешит развязывать. Вместо этого его рука ложится между лопаток, поднимается на шею, зарывается в волосы и слегка оттягивает голову назад.       — Как себя чувствуешь?       — Бля… голова кружится.       — Это нормально.       Это всё точно ненормально. Особенно ненормально, что рука в его волосах вызывает горячее чувство внизу живота. Блядь. Не хватало ещё, чтобы у него сейчас встал. А Йен не помогает, отпускает волосы, обнимает со спины, заключая тело в тёплую надёжную клетку, и они сидят так какое-то время. Микки хотел бы велеть ему убрать руки, но он просто не может. Он может только бессильно откинуться назад, опираясь на Йена, не обращая внимания на тянущее ощущение в связанных руках. Короткий смешок обжигает кожу возле уха.       — Отлично.       Отлично, блядь. Просто прекрасно, нахуй.       Наконец и руки освобождаются. Снова откидываясь спиной на Йена, Микки осторожно вытягивает их перед собой, разглядывая следы от верёвок. Ему кажется, что каждая мышца в теле расслаблена, что весь он — это одна большая желейная масса. Голова всё ещё слегка кружится. Он прикрывает глаза. Это и правда похоже на эффект от травы, только без травы. Мэнди была права. Охуенно.       Следующей ощущение — снова ладони Йена, накрывающие его предплечья, разминающие кожу там, где на ней остались вдавленные тёмные борозды. Это вызывает приятное болезненное покалывание. Микки втягивает воздух сквозь зубы, позволяя себе раствориться и в этом ощущении тоже. Уверенные, но мягкие прикосновения вызывают очередную горячую волну по всему телу. Спиной он чувствует тепло тела Йена. Он чувствует себя в безопасности. Он так давно не чувствовал себя настолько расслабленным.       — Тебе принести воды?       Он чувствует дыхание на своей шее, когда Йен это говорит. Он слишком близко. И недостаточно близко одновременно.       — Было бы неплохо.       Йен встаёт, и теперь, когда Микки больше не на что опираться, он просто ложится на плед. Было бы неплохо, наверное, встать и одеться, но он просто не может. Он пытается собрать свои эмоции в кучу, понять, что чувствует, но это кажется невозможным. Мысли уплывают, растворяются, прежде чем он успевает их осознать. Хочется просто закрыть глаза и лежать так вечно.       — Хорошо тебя взяло. Приятно работать с такими восприимчивыми моделями.       Микки приоткрывает глаза, чтобы снова встретить его смеющийся взгляд. Блядь, этот парень вообще перестаёт улыбаться? Лучше бы перестал, честное слово.       — Иди нахуй.       Йен смеётся и садится рядом.       — Вода.       Микки кивает и приподнимается на локте, выпивает стакан залпом и с усилием заставляет себя сесть и собрать непослушные конечности.       — Охуеть, конечно, чел. Как это работает?       — Что ты имеешь в виду?       Если бы Микки сам знал, что имеет в виду, он бы не спрашивал. Он пытается объяснить:       — Не знаю. Чувствую себя так, как будто упаду, если встану.       Йен пожимает плечами.       — Всё просто. Тело напрягается, но мышцы не могут долго быть в таком состоянии, так что потом им просто приходится расслабиться. Чем интенсивнее воздействие, тем сильнее эффект. Всё хорошо?       — Да. Не уверен, что смогу прямо сейчас вести байк, правда.       — Хм, горячий парень на мотоцикле, а?       Микки смотрит в его глаза, пытаясь найти там издёвку, но её нет. Он хочет отвести взгляд, но не может. Он просто кролик перед удавом.       — Тебе не обязательно уезжать сейчас. Если хочешь, пошли в спальню, там лежать удобнее, чем на полу.       Йен всё ещё улыбается. Микки всё ещё не может ничего сказать. Поэтому он кивает.       Всё так странно, но он не может с этим бороться.