телу

Небольшая комната, со стенами, выкрашенными светло-голубым оттенком, настойчиво принимала солнечные лучи, бьющие из панорамного окна. Казалось, что солнце, за нехваткой большого синего небосклона, искало ему подобных, мягко освещая стены больничной палаты схожего по цвету с летним небом. Первое, что чувствуешь, после того, как просыпаешься в больничной палате — стыд за воспоминания причин, по которым ты оказался здесь. Хочется подорваться с места, выбежать на улицу, и с громким криком играть в прятки с этим чувством, пока не изживёшь его из тела. Стыд отчетливо ощущался жжением в районе от трахеи и вплоть до низа живота. Стыд ярким, настойчивым зудом отдавал где-то на затылке, подталкивая воспоминания как-бы ближе к «выходу». В комнате было тихо. Я бы назвала эту тишину предшественником большой бури, которая настигнет меня обязательно. Ведь я все сделала для того, чтобы в эти ускользающие минуты тишины, я мешала горечь от содеянного с последствиями. Но я никогда не любила, никогда не умела и, тем более уж, не хотела брать ответственность за все свои поступки. — Вера Юрьевна, доброе утро! — как и ожидалось в палату зашел высокий мужчина в белом халате, держа в руках папку белого цвета. Как будто предугадал мое пробуждение, он зашел как раз вовремя, когда я начала медленно понимать свое физическое состояние. — как себя чувствуете? — Лучше всех, — отвечаю я куда-то в потолок. В самом деле, я, возможно, и правда чувствовала себя получше многих. Ведь всегда есть с чем сравнить? Мужчина, врач, чьего имени я не помню, или просто-напросто не знаю, уверенно задергивает плотные шторы, оставляя лишь небольшую щель для настойчивого солнца. Подходит ко мне, оценивая взглядом меня, возиться с капельницей, которую удалось ощутить мне отчетливо почти сразу. — Мне нравится Ваш позитивный настрой, — отвечает мужчина то ли с нотой сарказма, то ли и правда расценил мое состояние по десятибалльной шкале на выше пяти баллов. — думаю, еще пол часика покапаем, и медсестра поможет вам снять катетер. — Я дико извиняюсь, — мысли начинают вертеться в голове со скоростью снежной бури, и я решаю задать вполне логичный вопрос. — а где я вообще нахожусь? — В реабилитационном центре, — краткость была явно подругой этого доктора. — но ваша мать сказала не говорить вам никаких подробностей. Я так понимаю, это ваш не первый раз. Я иронично улыбаюсь, или пытаюсь во всяком случае выразить улыбку. В ответ получаю понимающую улыбку. Мужчина, чьего имени я так и не узнала, уверенным шагом покидает мою компанию. Я, отвлеченная этим пустым диалогом, все-таки осматриваю пространство, физически оценивая свое состояние. Ком тошноты подкатывает сразу же, когда я вижу свои перемотанные чуть выше локтя руки, привязанные одной рукой фиксатором, а другой — торчащим из-под бинтов катетером. Это че, я теперь что-то типа дворовой собаки на привязи? Прав был доктор, я в таких заведениях не первый, и не третий раз, но, чтобы привязать меня — это было впервые. На стенах палаты я не нахожу часов. В этой палате вообще все как-то печально: справа от меня тумба с двумя стеклянными стаканами и пол-литровой бутылкой воды, напротив стоит массивное белое кресло. Левее от меня — шкаф на две створки и … все. Наверное, удивить и вернуть у меня вкус, и любовь к жизни должно было панорамное окно с его видом на сто из ста, но и этой радости я лишилась благодаря закрытым шторам. В комнате стало мрачно, и даже нахальный солнечный луч, пробивающийся через скромную щель плотных штор, не помогал мне даже увидеть ракурс, открывающийся из окна. Хотя, что из этой картины и всех сложившихся обстоятельств должно меня радовать? Через какое-то продолжительное количество минут, в палату и в правду зашла девушка, с туго заплетенной на затылке косичкой. Казалось, от такого натяжения волос, все ее лицо собралось и разгладилось к затылку. Ну, или она просто была молоденькой хорошенькой медсестричкой… Она ловким движением руки выдернула из меня катетер, и я не успела и пискнуть, как она приложила спиртовую салфетку, закрыв ее бинтом на моей руке. Она также отвязала мою вторую руку. Я ликовала, в ожидании следующих распоряжений. Ведь по опыту знаю — впереди все то, что должно мне было помочь, но за шесть раз ни разу не помогло. — А меня не посадят на поводок, как собаку? — я нахожу в себе силы хихикнуть, пока медсестра не выражает никаких эмоций то ли от безразличия к таким, как я, то ли от того, что ей не дает ее прическа. — Вы вполне свободны в своих действиях, — дежурно выдает она. — Свободна я была бы, если бы сейчас собиралась домой, — перехватываю ее ответ, медленно привставая с кровати. Чувствую, как затекла поясница, а колени заныли от смены положения. Я шумно мычу, ведь физически и правда дискомфортно. — Вы прекрасно понимаете, что сейчас это невозможно, — отвечает девушка, сворачивая капельницу. — но по расписанию сейчас завтрак, на который вы еще успеваете. — Отлично, — я какой-то частью своей души и правда радуюсь. Пока мной движет стыд и успокоительное капельницы, я с энтузиазмом собираюсь на завтрак. Умываюсь холодной водой в раковине ванной комнаты, которую я не разглядела, пока была привязана к кровати, завязываю хвост и смотрю на себя в зеркало. Красный от ледяной воды нос ярким пятном выделялся на моем лице. Кожа казалась какого-то блевотного серого оттенка, а под глазами красовались несчастные черные круги. Я похожа на клоуна. На такого грустного потрепанного клоуна с красным носом. Медсестра проводит меня по небольшим коридорам с такими же панорамными окнами, как в моей палате, до столовой. В нос ударяет запах медикаментов вперемешку с запахом какой-то еды. Оцениваю свое реальное желание на завтрак, или же это желание увидеть что-то кроме голубых стен палаты. Так называемая столовая была очень просторным, светлым помещением, с огромными окнами, и выходом на небольшую веранду. У входа стояли двое пареньков, похожих на санитаров или охранников, следящими за постояльцами данного заведения. Я монотонно стою в очереди, как и все выбирая себе завтрак, оглядываю находящихся здесь. Кто-то активно вел беседу, вероятно, с себе подобным пациентом, кто-то сидел в совершенном одиночестве, ковыряясь в тарелке. Я начинаю чувствовать прилив интереса, ведь несмотря на причину моего прибытия в данное место, я всегда ищу чем себя развлечь и как быстро показать окружающим мое осознание ценности жизни. Все в мире циклично, и я осознаю это каждый раз, когда попадаю на реабилитацию, и вижу тех, кто, по моим наблюдениям, здесь впервые. Внутри богатым водопадом разливается чувство стыда и тревоги. Таким, что невидимый тумблер в моей голове щелкает, и на начинаю глушить это чувство поиском развлечения. Знаете, когда эмоции через край, и ты начинаешь ходить активно по комнате, или идешь на пробежку. В общем, делаешь физически что угодно, лишь бы не проживать этот шквал внутри себя. Я падаю за свободный стол, ставя поднос с выбранной мною едой. Есть совершенно не хотелось — хотелось ходить по грани между желанием что-нибудь учудить и желанием убежать к себе в палату, зарыться под одеяло и реветь. Но молочная каша залетает в меня очень оптимистично, и я списываю это на действие капельницы. Я откидываюсь на спинку стула, и тут замечаю, как на веранде, что есть в нашем свободном доступе, какой-то паренек закуривает сигаретку. Я прямо-таки подрываюсь с места. Удивительно, как почти час назад я овощем пыталась собрать себя из чувства вины и ненависти, а сейчас делаю все, лишь бы в это состояние не скатываться хотя бы на минуточку. Чувство самообладания приходит, когда «обнуляешься». Я «обнуляюсь», как я уже упоминала, шестой раз. — Неужели здесь можно курить? — подхожу к парню с вопросом. — Можно, — сухо отвечает он, делая очередную затяжку. — Странно, раньше в ребухе курить запрещали, — я выстреливаю в его сторону очередной фразой. Он лишь ухмыляется, не поворачиваясь в мою сторону. Я начинаю чувствовать неимоверный зуд изнутри себя. Ну, нет, так дело не пойдет… — Наркоман? — спрашиваю я, опираясь об массивные железные перила веранды. Я закидываю этот «крючок» намеренно, но, очевидно, на удачу. И если попаду в точку, то хотя бы на пару дней или недель у меня появится собеседник. И сработало! Он поворачивается ко мне, выдавая свое удивление. — Ты то на наркоманку не похожа, — говорит мне прямо в лицо, возвращаясь в свое прежнее положение. Не разглядывает меня, но я прекрасно понимаю, что и правда не похожа на ту, что принимает. Да я ведь даже не курю. Я подошла к нему «на везение» и пока оно испытывает меня, а не я его. — Нет, не похожа, — отвечаю я. — но все равно попала в цель. Давно ты тут? — Две недели, — отвечает сразу. Я удивленно вздыхаю. — а ты только недавно? — Со вчера, или с сегодня, — отвечаю я, не поняв вопрос ли это был от него, или отверждение. — Хуево, — отрезает он. Все еще не устанавливая со мной зрительный контакт. Я начинаю терять интерес, а ведь надежда на небольшое товарищество в стенах центра все еще томилась в моей душе. Ну, не он, так кто-то другой! — как тебя зовут хоть? — Вера, — отвечаю я. — а тебя? — Глеб, — представляется молодой человек. Я облегченно выдыхаю. — ладно, Вера, у меня АэНки после завтрака, увидимся еще. Он выбрасывает окурок от сигареты, одаривая меня абсолютно пустым взглядом, уходит. Я не оборачиваюсь, смотря прямо на небольшие кучные деревья прямо напротив веранды, делаю глубокий вдох.