телу

После завтрака и недурного знакомства на террасе, меня ждали не менее не душные мероприятия — встреча с психотерапевтом. Методом простого мозгового штурма и благодаря выводам с прошлых «посещений» реабилитационных центров, я понимаю, что этих мероприятий мне не избежать, а наоборот — нужно охотно соглашаться на все выписанные методы лечения, что включают себя не только таблетки, но и физические занятия, трудотерапия в группах, сбор анонимных и, мое любимое, общение с родными и близкими. С последним могут быть очень крупные проблемки, но об этом я поведаю в будущем. Кабинет психотерапевта представлял собой просторное помещение, в котором напротив массивного серого письменного стола располагались два дивана. На одном из них сидела я, молча перетирая между пальцев край выбившейся из бинта ниточки. Я не нервничала: вопросы предполагались стандартные, а мое своеобразное «обнуление» давало простору мысли, и я рисовала в воображении как минимум сотню оправданий своему поступку. — Вера Юрьевна, здравствуйте! — в комнату заходит женщина средних лет, я криво улыбаюсь. Если сейчас она спросит у меня как я себя чувствую, или что-то из этой оперы, то я выдам ей душераздирающую историю о несчастной любви, а если скажет что-то другое из ряда моей готовности к разговору, то расскажу о проблемах в семье. — вам удобно на вы, или я могу на ты? — Мне без разницы, — я чувствовала себя дирижером, который должен задать правильный темп этой беседы, но она делала это по-своему, и я недовольно ерзала на месте. — Меня зовут Ольга, — представилась она. Я выжидающе рассматриваю ее фактурные черты лица. — и я хочу поставить вам правильный диагноз, в чем надеюсь на вашу помощь. — Вы не читали мою историю болезни? — равнодушно отвечаю я. — Хочу сначала послушать вас, — она садится напротив меня, раскладывая на небольшом стеклянном столике какие-то документы, чистые листы и две ручки. — это ваша не первая попытка суицида, и я думаю, что вы сами прекрасно расскажете, что с вами случилось в этот раз. Я оставляю в покое ниточку, которую я измучила за последние десять минут. Говорить совершенно не хотелось, а все предыдущие пути развития беседы стали бесполезными. Я шумно выдыхаю. По правде говоря, каждый раз я знаю причину своего поступка, и каждый раз, признаваясь себе сама, я не признаюсь окружающим. Для них мой поступок — эгоизм, способ привлечения внимания. Ольга не первый психотерапевт в моей жизни, и все предыдущие начинали также любезно, а заканчивали плюс-минус одинаково. — У меня биполярка в анамнезе, — я говорю спокойно, и в моменте хочу все-таки выдать что-то из серии проблем с семьей. — думаю, это было завершение депрессивного эпизода. — Все предыдущие разы это же становилось причиной? — она находит вопрос почти сразу. — Нет, — я мнусь. Я никогда не задавала себе наких вопросов, я действовала по повелению эмоций, а все мозговые выводы приходилось делать после. — или да, не знаю. — И сейчас вы чувствуете свой маниакальный эпизод? Сколько он может длиться, как вы думаете, Вера? Вера. Я бы сейчас хотела верить в то, что за пределами этого кабинета меня ждет моя привычная жизнь. Но впереди ожидаемая тягомотина, перед тем, как я впорхну в свой неустойчивый мир. — Я не ощущаю мании, — отвечаю я. — и мне определенно не нравится наш с вами разговор сейчас, — рассуждаю я, видя, что она и в этот раз находит что ответить, продолжаю. — потому что вы ни разу не поймете, даже если я попытаюсь объяснить. — Попытайтесь, — она берет со стола какие-то записи. — я читала историю болезни, помимо прочего у вас тяжелая клиническая депрессия, пограничное расстройство личности, тревожное расстройство личности по социальному типу и… — Ну вот видите, — я морщу лицо и громко цыкаю, пока она читает мой послужной список. — все то вы про меня знаете, зачем тогда этот бесполезный трёп? — Если вы думаете, что я стану нападать и загружать вас мыслями от ценности жизни, то нет, — она становится жестче. Я не просидаю, но мне определенно это не нравится. — цель этой встречи выяснить триггер, спровоцировавший попытку суицида. — Я не знаю, — уворачиваюсь я. — я не знаю, объективных причин нет, мне просто нужно было это сделать. — Значит ваша целью было не покончить с жизнью? — она перекидывает ногу на ногу. Я нервничаю откровенно. — хорошо, давайте пока отойдем от этого. — она кладет листки, на которых я расписана вдоль и поперек. — ваша мать сказала, что вероятно вы не захотите ее видеть. Это так? — Мне все равно, — вру я. Я и правда не хочу ее сейчас видеть. Мысленно я уже расписала список почему. — она все равно не приедет. — Вы не близки? — Нет, — мы в адских отношениях, к слову. О близости мать-дочь речи даже не идет. — я даже удивлена, что она в очередной раз затащила меня сюда. — Почему же, если вы считаете, что желание не встречаться взаимно, она помогает вам? — Не имею понятия, — мне становится очень скучно. Хочется встать и убежать. — материнский долг, может? Я не замечаю сколько прошло времени за разговором с психотерапевтом Ольгой, но выхожу я оттуда совершенно измотанной. В какой-то момент мне показалось, что она специально изводит меня этими разговорами, чтобы я в конечном итоге от бессилия вскрылась у нее там на этом широком коричневом диване. Я заворачиваю по коридорам до своей палаты, пока в голове крутятся мысли о том, как бы было классно сейчас на моем балкончике дома, и как бы я в это время включила грустные тяжелые песни, набирая на ноутбуке грустные тексты о вечном. Сколько себя помню, я всегда была такой. Мне было тяжело коммуницировать с людьми вокруг: в школе я была той самой девочкой, которых называют «и вашим — и нашим». Я вроде бы и дружила со всеми, но и не дружила ни с кем. В свободное время я не гуляла с товарищами, не бегала юной и влюбленной с тем самым мальчиком с параллели на тайные прогулки — я сидела в четырех стенах, погруженная в свои какие-то абсолютно абстрактные мысли. Меня волновало очень много вопросов: они въедались в мой мозг навязчивыми мыслями, рассуждениями. И если до определенного времени я пыталась искать ответы, отвлекаться на сторонние бытовые мысли, погружалась в какие-никакие увлечения, то в скором времени мне сильно надоело эта карусель, на которой неистово укачивало, а сойти с которой не представлялось возможным. Первый психоз я словила в семнадцать лет. Я отлично помню, когда качели эмоций раскачались настолько сильно, что я не могла встать с кровати около пяти дней, а на шестой день меня увезли на карете скорой помощи с почечной инфекцией, ведь все это время я буквально не вставала даже в туалет. После невыносимых болей, мышечных зажимов и спазмов, и больничной койки, на которой я провела по моим ощущениям вечность, я вышла абсолютно другим человеком. Я буквально выбежала из мира врачей и лекарств в мир, где все было выкручено на максимум. Все оттенки мира казались ярче, вкус любой, даже самой пресной, еды казался насыщеннее, я улавливала каждый запах, раскладывая на несколько составляющих, я видела в каждом окружающем человеке невероятную любовь, которую с энтузиазмом принимала, и тысячекратно отдавала взамен. Я раскладывала каждую свою эмоцию на «хорошую» и «очень хорошую», а все, что окрашивалось потенциальным негативом, я не принимала. Я будто выросла на пару метров вверх, обнимая весь этот мир своими большими длинными руками. Обнимала, впитывая в себя максимально все многогранные эмоции. Мне кажется, невозможно было так любить и так трепетно переживать все то, что мне казалось у меня есть внутри. Все навязчивые мысли, нерешенные вопросы, надоедливые размышления отошли на второй план. И я дышала максимально широко. Я была счастлива, свободна и непобедима. А потом произошла моя первая попытка суицида. В какой-то момент мозг был настолько перегружен, что внутренние струны моей счастливой стороны порвались внутри меня. Это был мой первый раз, когда помощником в исполнении моей темной задумки послужила жестяная крышка из-под какой-то консервированной банки. Все воспоминания были оборванными: вот я вижу этот идеально круглый, вырезанный из металла, элемент и тут же в мгновение я в туалете, а потом вспышка — я уже еду в машине. После этого я для себя никогда не рассуждала почему я это сделала. Честно, в голове даже не крутились вопросы, тем более уж не находились на них ответы. Я часто сравнивала для себя это ощущение, когда первый раз лежала в больнице с инфекцией, а потом вышла и чувствовала, будто я супер-герой компьютерной игры, где человечек бегает, потом его убивает злодей и он перерождается в некой «нулевой» точке. Вот было что-то наподобие этого: я пролежала в больнице, потом меня отправили в психиатрическую лечебницу, где я пролежала еще какое-то время, после чего я свободная и новая выхожу в свою прежнюю жизнь. Остановившись напротив двери своей палаты, я разглядываю вид из окна. Вокруг сплошной лес. Думаю, это ближайшее подмосковье, возможно, даже пределы Москвы. — О, знакомые люди, — слышу я со стороны. — потерялась? Я поворачиваю голову вправо. На расстоянии полуметра от меня стоит мой утренний знакомый. Я ухмыляюсь, вырывая себя из размышлений о вечном. — Привет, Глеб, — я поворачиваюсь к нему полностью, он подходит чуть ближе ко мне. — нет, не потерялась, иду после психолога восвояси. — Понял, — его выражение лица ничего не выдает, никаких эмоций. Я начинаю ощущать, что диалог не очень то у нас выходит. — загрузили? — Нет, — я поворачиваюсь к окну. Качающиеся в такт ветра деревья, медитативно уносят меня в спокойное размеренное состояние. — сейчас понимаю, что очень хочу домой. — Что с тобой случилось? — я чувствую какой-то шестой фиброй своей души, что он решался задавать мне этот вопрос или нет. — Больше суток назад я вскрыла вены и меня привезли сюда, — буднично выдаю я. — хотя, мне казалось, что жизнь моя кончена. — Мне честно казалось, что тут только нарколыги и алкаши, — рассуждает он, пытаясь увести мой суицидальный виток разговора в другую сторону. — Да прям, — отвечаю я. — иронично ты, конечно, про себе подобных. Он ухмыляется, застегивая на себе кофту серого цвета. Я мысленно оцениваю по десятибалльной шкале насколько это было обидно для него. Хотя мне и должно быть все равно. — Извини, если грубо, — решаю все-таки извиниться за свой выпад, но и мы сюда оба попали не из-за того, что счастливые по цветной поляне бегали. — Ничего, все в целом так, — отвечает мне Глеб. — в конце концов, мы все конченые, если сидим под присмотром мозгоправов и пытаемся получить право пожить еще в нормальном мире. — В нормальном мире, — я звонко смеюсь. Листва деревьев, что плотно сплетается к верхушкам, не унимается ни на секунду. Надоедливый ветер сквозит через зеленые листья, почти бесшумно, аккуратно. Интересно, это все тоже часть «нормального мира»?