Маленькими шагами навстречу друг другу

— Мистер Декариос, сядьте уже наконец! — недовольно воскликнула Тара, устав смотреть на то, как Гейл ходит из стороны в сторону. — Я не могу сидеть. Прошло уже столько времени, а от Мистры никаких вестей… — Гейл привалился спиной к стене и прикрыл глаза. Невыносимо. Сидеть и ничего не делать было просто невыносимо. Он мучительно вздохнул и съехал по стене, всё-таки присаживаясь на пол. Последний раз он изнывал в таком тягостном ожидании, когда Тав рожала. Тогда она выгнала его из комнаты; накричала, мол, не хочет, чтобы видел всё это — и осталась с одним только лекарем, принимавшим роды. Тогда Гейл был вынужден также, как сейчас, сидеть на полу у стены и ждать. Просто ждать, не имея возможности никак помочь. А предлагал ведь: зелья, заклинания, амулеты — что угодно, лишь бы облегчить боль жены, — но она категорически отказывалась из какого-то необъяснимого упрямства. Он потом едва с ума не сошёл от тревоги, различая в её истошных криках нецензурные ругательства — таких выражений он не слыхал даже в компании пьяных дварфов в самом паршивом кабаке. Если бы что-то пошло не так, если бы с Тав или ребёнком что-то случилось, он никогда бы себе не простил, что не был рядом и вовремя не помог. Зато первый крик младенца — это было нечто невероятное, полностью перевернувшее всё в его душе… Гейл никогда в жизни не забудет этот момент. Один из лучших в его жизни. Особенно, когда он впервые взял дочь на руки — всю грязную, страшненькую, как и положено новорождённым, но уже любимую. Мысль о том, что жизнь и судьба этого маленького существа находятся всецело в его руках, одновременно и страшила, и завораживала. Но Гейл был твёрдо намерен стать не просто хорошим отцом, а самым лучшим на свете — на меньшее он никогда не был согласен. — Вы бы хоть поели… — пробормотала Тара с волнением. — С утра же ни крошки в рот не брали. — Клянусь Плетением, если ты ещё раз скажешь про еду, меня стошнит! Трессум залезла на рабочий стол волшебника, встала на задние лапы и начала копаться в склянках на полке. Зелье невидимости, зелье полёта, эликсир магического развития… О! Зелье лечения. Она схватила его в зубы и отнесла Гейлу. Как маленький, ей-богу. Впрочем, он не сопротивлялся — не глядя залпом выпил то, что она ему принесла. — Теперь ничего не беспокоит, мистер Декариос? — Да, спасибо, — соврал Гейл. Тошнота действительно отступила, но боль в голове так и не прошла до конца. Ну и пусть болит. Заслужил. Он и не такое заслужил за все свои ошибки. — Скажи, Тара… я ужасный отец? Трессум села и сложила крылья; кажется, было самое время начать тот самый разговор, который она откладывала с утра. Ей хотелось поговорить с Гейлом об этом с той минуты, как она сама поняла, что существует некая… проблема. Да только обстоятельства были таковы, что проблема эта казалась совершенно не существенной на фоне произошедшей трагедии. Теперь же они знали, что Лидия жива; самого страшного не случилось. Просто перенеслась в какую-то неизвестную точку Торила — ну что с ней случится, право слово, она ведь с мамой. А мистер Декариос лучше пусть поразмыслит о чём-нибудь, чем будет убиваться впустую — всё равно небось прокручивает в голове одно и то же. — Буду с вами предельно откровенна: вы прекрасный отец, мистер Декариос, но совершенно ужасный муж. Гейл вскинул бровь и ошарашенно посмотрел на трессума. Не такого ответа он ожидал. Она могла ругать, укорять его за то, что он недостаточно внимательно следил за дочерью или обучал её чему-то, чему пока не стоило — он бы всё снёс. Он заслужил. Но это… — Премного благодарен за твою поддержку, — язвительно процедил он. — Я всего лишь говорю как есть. Кто ещё, если не я, может открыть вам глаза? Конечно, все мысли Гейла крутились вокруг Лидии. Она же маленькая. Не может постоять за себя. Совершенно уязвима. Тогда как Тав была умелым воином и сильной личностью — с ней едва ли могло что-то произойти. Трудно было вообразить хоть что-либо, с чем бы она не справилась. Так разве стоило винить его в том, что он не переживал за жену? Он просто был в ней совершенно уверен. — Ты правда так считаешь? — наконец пробормотал Гейл. — К сожалению, считаю. Вы иногда поразительно слепы, мистер Декариос. Безусловная любовь к своему ребёнку — это естественно. Но это вовсе не значит, что нужно задвигать любимую женщину на второй план. Тара действительно укоряла его в том, что он недостаточно беспокоился о жене? Это было совершенно не похоже на неё — трессум же наоборот всё время уговаривала его не переживать слишком сильно. С чего бы ей вдруг теперь так менять своё мнение… Неужто подумала, что он успокоился уже чрезмерно? — Ты думаешь, Тав угрожает какая-то опасность? Да она в одиночку может справиться с целой ордой монстров! Возможно, даже лучше, чем это сделал бы я… — Да какие монстры, мистер Декариос! — вспылила Тара. — Я говорю о её ранимом сердце. Нужно быть совершенно ужасным мужем, чтобы допустить такое: чтобы ваша жена чувствовала себя одинокой и брошенной в собственном доме! Что? А это откуда взялось? О чём она вообще говорила? Когда это Тав так себя чувствовала? Гейл растерянно моргнул несколько раз, искренне не понимая, что происходит. — О чём ты? — Неужто не видите, с какой завистью она всегда смотрит на вас, когда вы учите Лидию магии? Смотрит… с завистью? Тара, видимо, что-то не вполне верно поняла. Ну как Тав могла завидовать? Она же никогда не интересовалась магией. Ни разу не просила научить её чему-то. А с утра так вообще заявила, что магия ей противна; ну какая уж тут зависть. — Тебе показалось, Тара. Поверь мне, магия ей совершенно не интересна, — он с досадой махнул рукой и уткнулся затылком в стену. Сидеть на полу было не особенно удобно, но вставать уже не хотелось. — Магия, может, и не интересна, — согласилась Тара, подбираясь ближе и почти касаясь крылом его руки. — Но не в этом же дело! Дело в том, что вы совершенно обделяете её своим вниманием. Гейл отлично знал свою жену — когда ей что-то было нужно, она всегда говорила об этом прямо; совершенно ничего не смущалась. В былые времена, если вдруг он засиживался допоздна с работой, могла просто ворваться в кабинет и залезть на стол, прямо на бумаги и свитки, словно какая-то наглая кошка (Гейл не раз шутил про двух кошек в доме, но только наедине с Тав, чтобы Тара ненароком не обиделась на слово-на-«к»). Ну или посреди дня поймать его в коридоре за руку и потащить в спальню, как свою добычу, совершенно игнорируя любые возражения. Не то чтобы он был против. Вообще-то обычно очень даже за. Но не тогда ведь, когда уже поставил смесь для зелья выпариваться на огонь или когда до прихода коллеги оставалось едва ли полчаса! Впрочем, с появлением ребёнка им обоим всё равно пришлось свыкнуться с необходимостью укладывать Лидию спать, прежде чем предаваться радостям супружеской жизни… Разумеется, общение Гейла с Тав не ограничивалось только лишь плотской стороной отношений. Жена частенько заходила в его кабинет просто поболтать: вывалить все новости и местные слухи. Когда-то Гейл даже не представлял, что за люди его соседи; а с тех пор, как в его жизни появилась Тав, невольно узнал и сколько лет их детям, и в какой лавке они по четвергам покупают мясо, и даже совершенно интимные факты, которые предпочёл бы выкинуть из своей головы — вроде того, что их старшая дочь крутит с каким-то драконорождённым. Но жена с таким энтузиазмом рассказывала ему свежие сплетни, что он старательно делал вид, будто ему невероятно интересно — лишь бы она продолжала так очаровательно беззаботно улыбаться. Конечно, теперь Гейл намного чаще слушал болтовню Лидии — она же маленькая. Если ей важно поделиться своими переживаниями или открытиями, то нельзя отказывать ей в этом. Как вообще Тав могло не нравиться, что он уделяет много времени дочери? Это ведь совершенно не серьёзно! Они родители. Они обязаны в первую очередь думать о ребёнке. Давать ей всё, в чём она нуждается, развивать всё то, к чему она проявляет интерес. Именно сейчас это было наиболее важно — в тот период, когда разум Лидии способен впитывать знания в невероятных количествах. — По-твоему, Тав ревнует меня к нашей дочери? Это же полнейший абсурд! — Это не абсурд; это человеческие чувства, — со вздохом произнесла Тара и прикрыла лапы хвостом. Под вечер у пола уже тянуло холодным воздухом. — Она была для вас центром вселенной; вы дарили ей абсолютно всего себя. Потом она стала центром вселенной для вашей дочери, которая, как и все малыши, возводила маму в ранг божества. Теперь же два самых преданных спутника внезапно сошли с её орбиты и начали крутиться друг вокруг друга… Естественно, ей нелегко это принять. Неужели Тав действительно могла быть настолько ранимой? Гейл искренне считал, что знает свою жену. Она терпеть не могла недомолвки, не была склонна к рефлексии, не утаивала подолгу никакие обиды, не заставляла его догадываться — если её что-то не устраивало, всегда заявляла об этом прямо. Не ругалась, не кричала — просто просила обсудить то, что её тревожило. С ней было легко. Он обожал её за это. Пожалуй, единственное время, когда с Тав было по-настоящему трудно — это пока она вынашивала ребёнка. Но он ведь не мог винить её… Понимал, что она едва ли могла контролировать то, что с ней происходит.

***

Гейл, конечно же, был морально готов к тому, что организм беременной женщины может выкидывать различные фокусы в плане питания. Совершенно не удивился бы, если бы Тав потребляла в огромном количестве лимоны, ела яйца прямо со скорлупой или даже поглотила бы все запасы его мела. Но нет, это было слишком тривиально для его жены. Во время первого триместра ей просто страсть как хотелось пропустить кружечку-другую эля. Каждый день. Вместо завтрака, обеда и ужина. Гейлу пришлось очень быстро озаботиться замком на двери погреба: волшебным, конечно же — обычный Тав выломала бы в первый же день. Так и не сумев справиться с магической печатью, она придумала новую стратегию: начала шнырять в кабак неподалёку за местным пойлом. Но и это продлилось недолго — Гейл обошёл каждое питейное заведение в городе, настоятельно рекомендуя трактирщикам не пускать жену на порог. И ведь тем пришлось повиноваться; никто не хотел одним прекрасным утром совершенно случайно обнаружить, что весь алкоголь на полках превратился в воду… Разумеется, Тав была просто в бешенстве, когда обнаружила, что её больше не пускают ни в одну таверну Глубоководья, опасаясь гнева архимага. Так что мгновенно окрестила его домашним тираном и садистом, который отнимает у беременной женщины последние радости. Каждый день события разворачивались примерно по одному сценарию. Сейчас это казалось даже забавным, правда тогда Гейлу было очень сложно сохранять спокойствие… Он сидел в кресле у камина и читал книгу — или, скорее, делал вид, что читал, лишь бы не поднимать взгляд. Отлично знал, что стоит ему посмотреть в глаза жены, полные мольбы и страдания, как держаться станет в разы труднее. Отрицание. — Нальёшь мне одну кружечку эля? Только одну. Я же ни о чём больше не прошу, — сказала Тав заискивающим тоном, словно у них не было того же самого разговора уже десятки раз. Или, может быть, думала, что вот в этот раз всё точно будет по-другому. — Извини, любовь моя, но ты не получишь ни одной кружечки, — так же спокойно и нежно отозвался Гейл, продолжая делать вид, что очень заинтересован текстом. Гнев. — Во имя всех богов, — рявкнула Тав с раздражением. — Ну налей мне хотя бы половинку кружки! — Ты же знаешь, что тебе нельзя. Могу налить только чай: вкусный, с мятой и шалфеем. Хочешь? — Сам пей свой чай. А Гейл и пил, в самом деле пил. Из солидарности с положением жены не брал в рот ни капли алкоголя: не хотел лишний раз дразнить, когда её сводил с ума даже запах вина. — Если ты сейчас же не нальёшь мне эль, я… О, перешла к угрозам. Гейл хмыкнул и для вида перелистнул страницу, на самом деле не прочитав ни слова на предыдущей. — Что? — Не буду с тобой разговаривать! — Не разговаривай, — пожал плечами Гейл, изо всех сил стараясь не смеяться. Никогда ещё у Тав не получалось воплотить эту угрозу в жизнь: она совершенно, совершенно не умела молчать. В этом они были похожи. Обиженно засопев, она уселась в соседнее кресло с ногами и уткнулась лбом в колени. Примерно раз в минуту поднимала голову и горестно вздыхала, пытаясь привлечь внимание, но Гейл не поддавался — старался отвлечься и в самом деле прочитать хоть пару абзацев. Разумеется, как он и ожидал, надолго Тав не хватило. Торг. — Да что будет от пинты эля? Ну право слово, сущая ерунда. — Нет, — решительно ответил Гейл, а затем добавил с усмешкой. — Ты же вроде не хотела со мной разговаривать? — Стаут? Пунш? Вино? Хоть что-нибудь, прошу тебя, — она сделала вид, что не заметила его подколку. Или и правда не заметила. — Нет, нет и нет. Депрессия. — Ты чёрствый и жестокий человек, Гейл. В тебе нет ни капли сострадания к моему горю… Тав всхлипнула, так натурально и искренне, что он и в самом деле почувствовал себя каким-то чудовищем. Надо признать, давить на жалость она умела профессионально. Мистра, дай мне сил пережить всё это… — Можешь поплакать, если тебе станет легче. Но я тебя уверяю, это совершенно не поможет. Видимо, не находя себе места то ли от душевных, то ли от физических страданий, она начала елозить в кресле, пытаясь устроиться удобнее. — Я умру, если не выпью хотя бы кружечку пива… — Не драматизируй. От этого ещё никто не умирал. — Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста, — срывающимся голосом бормотала она. — Хотя бы немного… — Не трать силы, любовь моя. Я совершенно непреклонен. Принятие. — Ты ужасен. Ты хочешь моей смерти. Я тебя ненавижу, — сухо прошептала Тав, откинулась на спинку кресла и так крепко сжала подлокотники, что те затрещали. Перетерпеть. Это надо просто перетерпеть. Ей сейчас нелегко, нужно быть снисходительнее… — Я тоже тебя люблю, родная. Посреди тишины, нарушаемой только треском поленьев в камине, да слабым шорохом страниц, Гейл даже мог слышать тяжёлое дыхание своей жены. Вдох-выдох, вдох-выдох. — Извини, мне просто не очень хорошо… Тав произнесла это таким болезненным хриплым шёпотом, что Гейлу стало совестно. Он всё-таки поднял глаза и увидел её кошмарно бледное, почти зелёное лицо с испариной на лбу. Поскольку его жена не привыкла жаловаться, её «не очень хорошо» следовало трактовать как «ужасно худо». — Опять тошнит? Что ж ты не сказала… — Гейл сразу же поднялся с кресла и направился к полке с пузырьками и флаконами. — От кружечки эля мне бы сразу полегчало, — она бросила на него короткий взгляд, словно ещё на что-то надеялась, а затем тоже встала и пошла за ним следом. — Тав! — с укором воскликнул Гейл, набирая в охапку к целебным зельям зелье сна в придачу: пусть подремлет немного, за всю ночь почти глаз не сомкнула. Жена обняла его со спины так неожиданно, что Гейл чуть не выронил склянки из рук. Вцепилась в его рубашку невероятно крепко, едва не разорвала, но дрожала при этом — дрожала как осиновый листочек. — Хочешь, полежу с тобой? — Хочу, — прошептала она в ответ и ткнулась лбом в его шею.

***

Неужто Гейл действительно её задел? Расстроил, обделил вниманием — и был настолько безразличен к ней, что даже не заметил. Думал только лишь о себе, только о своей обиде, как последний эгоист. Совершенно не допускал ведь, что Тав могла говорить не всерьёз — просто ляпнула со злости, выплёскивая накопившуюся досаду. Она ведь живой человек, в конце концов, какой бы сильной и стойкой ни пыталась казаться… — Мистер Декариос? Гейл встрепенулся, услышав голос Тары. Совершенно погрузился в свои мысли, даже перестал её слушать. — Извини, ты что-то сказала? — Я говорю: покажите ей, что она для вас не только мать вашего ребёнка, но и любимая женщина. Это ведь так? — Милостью Мистры, ты в этом сомневаешься?! — искренне возмутился Гейл. Этот вопрос он воспринял почти как оскорбление. Трессум фыркнула, собираясь ответить, но неожиданно воздух вокруг них затрещал: каждой клеточкой тела ощущалось присутствие Матери Магии. Гейл вскочил на ноги, тяжело дыша от волнения — неужто Мистра сумела поговорить с Лидией? Нити Плетения замерцали, сплетаясь вместе, обретая плотность и тем самым создавая аватар богини — мерцающий полупрозрачный образ, едва ли на десятую долю передающий величественность Леди Тайн. — Ну что? — нетерпеливо воскликнул волшебник, с надеждой заглядывая в её светящиеся глаза. — Я не смогла выйти с ней на связь, — покачала головой Мистра. Услышав это, Гейл печально вздохнул, но она продолжила. — Зато я смогла определить её точное местоположение. В вытянутой ладони аватара появился образ: карта, сотканная из нитей Плетения и передающая известные Гейлу места — разрушенный старый форт на подступах к Ривингтону. — Какое облегчение, они недалеко от Врат Балдура! — просиял он, ведь рядом с цивилизацией было не так уж опасно. Всё-таки не Подземье, не Рашеман и даже не какая-нибудь чаща леса. — Спасибо, спасибо, спасибо. И ещё тысячу раз. Величину моей благодарности не выразить словами. Славься, Мистра! — Сколько лет назад ты говорил это в последний раз? — усмехнулась богиня. — У тебя вроде было много дел в Элизиуме, — фыркнул Гейл, не желая касаться этой темы. Мистра мгновенно сделала божественно-серьёзное выражение лица и с достоинством произнесла: — Как раз собиралась ими заняться. — Вот и славно. Дальше я справлюсь сам. Едва аватар богини исчез, Тара расправила крылья и в нетерпении дёрнула усами. — Мистер Декариос, положите мне в сумку монеты и еду, и я в два счёта до них долечу! Гейл действительно начал собирать рюкзак, вот только трессуму он отдавать его не собирался. — Не глупи, Тара! Ты меня извини за бестактность, но в таком преклонном возрасте ты уже не осилишь лететь без передышки всю ночь. В путь отправлюсь я. Это было справедливо. Тара обиженно сложила уши, но спорить не стала — если бы она свалилась где-нибудь по дороге, то только подвела бы всех. — А если кто-нибудь из них поранился? — внезапно задумался вслух Гейл, бросив взгляд на полку с зельями, а затем покидал в сумку десяток бутыльков, чтобы уж наверняка. Надо было придумать наиболее быстрый способ добраться до Ривингтона. Если, упаси Мистра, Лидия вдруг одна, то её срочно надо было спасать. Но Гейл даже думать об этом не хотел. Если Лидия жива, значит жива и Тав. А если уж Тав жива, то глаз не спустила бы с ребёнка. Кроме того, зная свою жену, Гейл отлично понимал, что на месте она рассиживаться не станет: наверняка пытается пешком вернуться домой и просто разбила лагерь в знакомом месте — переночует, да отправится в путь дальше. И ищи их потом опять… Волос Лидии больше не осталось, а Тав вообще расчёску использовать не привыкла — с её короткой стрижкой это было, в общем-то, не обязательно. Ехать до Ривингтона верхом невообразимо долго: дня три, не меньше. Этот вариант даже не рассматривался. Телепортация?.. Гейл взял карту и пергамент — попытался прикинуть наиболее высокие точки местности, с которых открывался бы хороший обзор для эффективного открытия «Двери в пространстве». Десять раз. Десять раз ему придётся сотворить это заклинание, чтобы перенестись из своей башни в старый форт. Без передышки ему едва ли хватит сил — даже архимагу такое количество заклинаний четвёртого круга не даётся легко. С другой стороны, можно было бы выпить зелье полёта… Перебрав все склянки из своих запасов, Гейл нашёл всего три штуки. Мало, слишком мало, этого едва ли хватит на пару часов; он ведь совершенно точно не доберётся за это время. Хотя, если прямо сейчас сделать ещё… Задумчиво почесав бороду, он выдвинул все ящики и опустошил свои запасы ингредиентов, но наскрёб орлиных перьев едва ли ещё на пару бутылочек. Ни одна лавка в такой час уже не работала. Устроить на ночь глядя охоту на орлов, что ли?.. — В следующий раз, когда ты мне скажешь: «Ну куда вам столько компонентов, уже складывать некуда», я припомню этот момент, — недовольно буркнул Гейл, а трессум в ответ только фыркнула. А что, если просто объединить оба способа? Он отметил на карте этапы пути, которые лучше было бы пролететь, и начал прикидывать эффективную стратегию. Здесь пару раз телепортироваться, тут перелететь через лес… Не очень удобно, но вполне осуществимо. Тук-тук-тук — раздался тихий стук в дверь. Кого это принесло в такой час? Тара переглянулась с Гейлом — вроде никто никого не ждал. Тук-тук-тук — ещё громче, настойчивее. Нужно было проверить. Или, как минимум, прогнать незваных гостей. Так что Гейл быстрым шагом спустился в прихожую и решительно распахнул дверь, уже собираясь ругаться. — Шэдоухарт?.. Подруга стояла перед ним, приветливо улыбаясь и протягивая огромную плетёную корзину. Впрочем, не в её духе было заявляться без предупреждения. — Добрый вечер, Гейл! Я вам тут набрала всего понемногу; всё свежее, только с грядки. И помидорок побольше: они в прошлый раз так понравились Лидии, уплетала за обе щёки, — Шэдоухарт хохотнула и заглянула Гейлу за спину. — Где же она, кстати? Небось вымахала ещё выше, уж год не виделись! Такая она у тебя хорошенькая девчушка. Гейл растерянно смотрел то на подругу, то на корзину; затем подумал, что, в общем-то, лишним не будет — приподнял платок, закрывающий овощи, и переложил несколько штук в свою сумку. Шэдоухарт удивлённо приподняла бровь, догадавшись по его реакции, что её, кажется, совершенно не ждали. — Только не говори, что я прилетела быстрее письма! Медвесыч, конечно, невероятно быстрый, но я ведь специально выслала письмо сутками раньше! Совсем там у них на почте голуби разленились… Медвесыч! Мягко отодвинув Шэдоухарт в сторону, Гейл выбежал во двор, оглядываясь по сторонам. Зверь заметил его быстрее — радостно заухал, привлекая внимание, и нетерпеливо начал топтаться на месте, взрывая когтями землю. Узнал! — Ради всего святого, одолжи мне медвесыча! Ты даже не представляешь, как меня выручишь, — с мольбой обратился архимаг к ошарашенной подруге. — Без проблем, Гейл… Ты только объясни мне, что случилось? — Если совсем коротко: Тав и Лидия сейчас одни в Ривингтоне без средств к существованию. Тара расскажет все подробности, если тебе будет угодно. Трессум подлетела ближе и уверенно кивнула. Она бы и без просьбы вывалила всё, что знает — хотелось с кем-то поделиться всеми переживаниями. Шэдоухарт перевела взгляд с Тары обратно на Гейла, всё ещё испытывая лёгкий шок от происходящего, но поспешила помочь ему — придержала медвесыча, чтобы тот не дёргался слишком сильно, пока волшебник залезает в седло. — Объяснишь мне в двух словах как им управлять? — Также, как лошадью, — пожала плечами она, не зная, что добавить. — Ты же ездишь верхом. — Когда я в последний раз ездил верхом, — саркастично начал Гейл, — то был абсолютно уверен, что для лошади не существует такого понятия, как «набор высоты», и ей совершенно точно никогда не приходится приземляться! — А, ты об этом… — смущённо пробормотала Шэдоухарт. Она уже так привыкла к полётам, что считала все эти тонкости чем-то само собой разумеющимся. — Просто стукни дважды ногами ему по бокам, а затем натяни вот так поводья, чтобы взлететь. Стукни и натяни поводья ещё раз, чтобы он пошёл на снижение. Благодарно кивнув, Гейл уже собирался опробовать то, что она показала, но замер, услышав её обеспокоенный окрик: — Перед тем, как взлетать, обязательно застегни этот ремень! Иначе рискуешь выпасть из седла на высоте в несколько сот ярдов! По обе стороны седла к нему были накрепко прикручены стальные кольца, соединяющие его с деталями толстого кожаного ремня: Гейл застегнул его потуже и слегка потянул — конструкция ощущалась довольно надёжной. Затем дважды несильно стукнул медвесыча ногами — тот коротко свистнул, обрадованный возможностью ещё полетать, и хлопнул крыльями, взметая вокруг облако песка и пыли. Гейл никогда не боялся высоты, но от того, насколько быстро отдалялась земля, всё равно побежали мурашки по спине. Обернувшись, он увидел свою башню — маленькую-маленькую, уже почти неразличимую на фоне ночного города. В чьих-то жилищах ещё горел свет: окна было уже не разглядеть, и даже сами дома сливались в неразличимую массу, и выглядело всё это словно отражение ночного неба — такое же тёмное полотно со множеством подрагивающих огоньков. «Это ведь так?» — эхом вновь и вновь звучал вопрос Тары с этой жуткой, совершенно невыносимой интонацией. С сомнением. Если даже трессум сомневалась, неужто Тав тоже не ощущала его тёплых чувств к ней?.. Когда-то ему достаточно было соединиться с женой в Плетении, чтобы открыть ей своё сердце, полное искренней любви и нежности. Обнажить свою душу и раствориться без остатка. Но последние годы Тав не хотела погружаться с ним в Плетение, предпочитая его живого и материального. Так что Гейл выражал свои чувства словами: благо говорить он умел замысловато и красиво. Вот только любые высокопарные речи вскорости обесцениваются, если не подкрепляются соответствующими делами. А делал он явно недостаточно. Кажется, Гейл уже и забыл, что любовь — это ежедневный труд. Последнее время он только лишь эгоистично упивался любовью и восхищением ребёнка, получаемым так легко, так безусловно — просто потому, что он отец. Дочь буквально обожествляла его, и это невероятное чувство совершенно его ослепило. Как эгоистично, как недостойно он себя вёл, как мог он быть невнимателен к жене — самому важному человеку в своей жизни… Когда-то ведь он клялся себе, что будет наполнять каждый её день счастьем, лишь бы в ответ она озаряла его светом своей улыбки. Теперь же он невольно стал причиной её несчастья. Глубоко и тяжко вздохнув, Гейл поднял взгляд в небо — от зрелища над головой совершенно дух захватывало. Звёзды были близко, так невероятно близко, что, казалось, только руку протяни — и сумеешь дотянуться. Прекраснее, чем даже на внешних планах. Может быть потому, что это было то самое небо Фаэруна, на которое они любовались с Тав вдвоём бессчётное количество раз — пили вино, держались за руки и болтали, болтали, болтали… до самого рассвета.