Glaube an Liebe

      Понаблюдать за звёздами никому не удалось. После весьма насыщенного событиями и потрясениями дня Винтерфельд вырубился в сон всего через минуту после того, как улёгся на предоставленную в его распоряжение кровать. Лосеву же оказалось сложно сосредоточиться надолго на любых ареалах космоса, поскольку блеск звёзд поневоле напоминал ему блики в одних глазах насыщенно синего цвета. В такие мгновения приходилось спешно выкидывать из памяти столь провокационное воспоминание и давать себе оплеухи, порой не только мысленные. Плюс назойливо зудели в мозгу слова насчёт долго отращиваемой им небольшой бороды и усов. Учёный ни разу не считал себя стариком, даже непоседу Костю и более тяжёлого Бориса легко перекидывал через плечо при необходимости. Стерпеть то, что кто-то почти одного с ним возраста осмелился назвать его, лауреата Нобелевской премии, старым?! Да ни за что!       В итоге Лосев бросил свои наблюдения, когда на востоке начал наливаться алым золотом рассвет. Собрав треногу и сложив телескоп, двинулся с ними домой, где сложил всё на рабочий стол в кабинете. И решительно двинулся в уборную, где его не один месяц ждала бритва.              Проснулся Винтерфельд оттого, что обоняние приятно щекотал запах яичницы с колбасой. Приподнявшись на кровати, протёр глаза краем ладони, тяжело встал, босиком прошлёпал в направлении уборной, которую успели показать накануне. Постарался быстро привести себя в порядок, благо зубную щётку успел перед сном извлечь из кармашка рюкзака. Бо́льшая часть вещей так и осталась в недрах походного баула, но вполне могла подождать. Поэтому инженер после уборной двинулся в кухню, ибо желудок, успевший опустеть после вечерних угощений Софьи Викторовны, усиленно требовал соответствующего внимания.       – Доброго утра, – на входе поприветствовал он хозяина. – Ты хоть спал?       – Почти что нет, – отозвались, разворачиваясь на звук голоса.       Вроде сказали следом что-то ещё, однако немец уже ничего не слышал. Лишь одно сознавал отчётливо: смотреть на гладко выбритое лицо Лосева невыразимо приятно! Не портила черты того и нашлёпка пластыря на левой скуле – слегка порезались во время бритья, – а уж насколько моложе теперь выглядел учёный!..       – Пилимунд!       Громкий зов по имени помог: Винтерфельд тотчас очнулся, с лёгким смущением выдавил из себя улыбку.       – Извини, – попросил он. – Ты сейчас выглядишь намного моложе!       – Смотреть можно и менее пристально! – и в облике, и в голосе Лосева явственно сочилось смущение. Поправив очки, заодно прибавили: – У меня, конечно, нет разносолов, как у Софьи Викторовны, но яичницу делать умею. Устроит?       – Да, – его гость шагнул к столу: – Я неприхотлив в еде.       – Но вчера в гостях налегал на блюда, приготовленные ею, – веско подметили очевидное.       – Отказывать женщине многим чревато. Фрау София настаивала, чтобы мы ели. Поэтому я не хотел с ней спорить.       – С учётом дикого аппетита?! – Лосев хитро прищурился, разрезая яичницу пополам.       – В послевоенные годы с питанием было гораздо хуже, – прозвучал сумрачный ответ.       Уловив подтекст, учёный шустро повернул беседу в иное русло.       – Чем сегодня займёмся? – начал он, разложив незатейливый завтрак по двум тарелкам, добавил по паре кусков хлеба.       – Ты говорил о выделке кроватей, – без труда вспомнили вчерашний разговор. – Лишние бруски или доски найдутся?       – Их и инструментарий можно подобрать у Георга, – берясь за вилку, посоветовал Лосев товарищу. – Когда он ульи для пчёл делает, этих досок остаётся навалом!       – Тогда идём к нему после завтрака.       Доесть им помешал сперва барабанный стук в дверь, а потом мальчишеский крик:       – Лосяш, открывай! Это мы! Тут гостинцы от Совуньи!       Вздохнув, учёный подпёр кулаком подбородок, с пониманием глянул на невольно фыркнувшего Винтерфельда.       – Вот что с ними делать? – задал он риторический вопрос в пустоту. – Заладили – "Лосяш, Лосяш"! Костя – тот ещё выдумщик! Никак не хочет звать кого-либо по имени-отчеству.       – Они – дети, – не обращая внимания на стук в дверь и начавшиеся пинки, отозвался инженер. – Им можно. Когда вырастут – другое дело.       – Пока этого дождёшься – поседеешь! – вздохнул Лосев, поднялся из-за стола и пошёл открывать дверь, пока её не выбили из петель.       Ватага на пороге оказалась знатной: хозяина едва не снесли, заскакивая внутрь. Первым, конечно же, оказался Костя, держащий в руках кулёк с орехами. Следом впихнули и чудом не уронили Тимура, прижимавшего объёмистый пакет к груди. Затем забежала втолкнувшая его в дом девчушка в бело-розовом сарафане и с такими ярко-рыжими волосами, что те казались живым костром. За нею зашёл Бертиль, огляделся и, заметив выглянувшего в коридор опекуна, с разбегу кинулся тому на шею с воплем:       – Папа! Я скучал! Смотри, это мои новые друзья, Анюта и Борис.       – Утро доброе, – поздоровался вошедший последним русоволосый парень лет тринадцати, одетый во всё чистое и отутюженное. – Я слышал, в деревне появились новые соседи. Пришёл познакомиться.       – Рад знакомству, – Винтерфельд мягко улыбнулся детям, потрепал Бертиля по голове и опустил на пол: – Ты как?       – Всю ночь не спал! – опередил того с ответом Костя. – Мы на самые разные темы болтали! С Барашем о поэзии и её роли в жизни, с Нюшей на тему естественной красоты, даже Ежан в восторге от его начитанности!..       – А с Крошем мы говорили о спорте! – поделился своими выводами Бертиль, не отходя от опекуна. – Он, оказывается, такой...       – Ох, Лосяш! – внезапно привлёк всеобщее внимание девичий вскрик. – Ты наконец побрился?! Ты такой красивый сейчас! Так и влюбиться недолго!       Повернувшись, Винтерфельд со слабой улыбкой наблюдал, как Анюта кружит вокруг его нового коллеги и восторгается моложавым видом того. Мимоходом отметил и ревнивый взгляд Бориса, которым подросток окидывал этих двоих. Пока из уст Лосева не прозвучало:       – Юная леди, ваши комплименты весьма лестные, но не забывайте, что я старше вас раза в три, а вы мне годитесь скорее в дочери! Уверен, вы ещё найдёте свою взаимную любовь с кем-то другим.       – Уже и повосторгаться нельзя! – надулась Анюта, отчего веснушки на её лице стали крупнее. – Я ведь и раньше говорила, что тебе стоит побриться! Красивее ведь стал! Это кто же уговорил тебя, а?       – Неважно, – строгим тоном отозвался Лосев, поправил надетые для солидности очки, то и дело сползавшие ниже. – Вы, как я вижу, принесли припасы от Софьи. Давайте-ка разложим их по местам!       Все, за исключением Бориса, тотчас засуетились: попытались выдрать пакет у Тимура, затем по очереди вытащить что оттуда и по частям отнести в кухню. Ежов не давался и, беззлобно огрызаясь, сам осторожно нёс пакет.       – Детский сад! – недовольно фыркнул Борис, когда четвёрка активистов скрылась из виду, потом повернулся к Винтерфельду, с деловитым видом подошёл ближе: – Скажите, вы правда из Германии?       – Да, – кивнул инженер, глядя на этого не по годам серьёзного подростка.       – Чем докажете?       Винтерфельд в лёгком замешательстве посмотрел на Лосева, надеясь на какую-нибудь подсказку. В ответ улыбнулись одними глазами, незамедлительно предложили:       – По-немецки что-нибудь скажи.       Снова глянув на терпеливо ожидающего любую реакцию Бориса, он произнёс первое, что пришло на ум:       – Erwarten Sie etwas Bestimmtes, junger Mann? Wie genau kann ich helfen¹?       Глаза у мальчишки враз загорелись, сам тот заметно оживился.       – У вас выговор как у моего учителя! – вырвалось у Бориса. – Теперь я верю вам!       – Учителя? – переспросил Винтерфельд.       – Он про Карла, – пояснил Лосев, шагнув ближе к ним. – Регулярно вижу их вместе. Карл просто обожает Бориса, всё мечтает научить его всему, что знает сам.       – Ага! – в глазах парня горел огонь истовой веры в сказанное. – Учитель верит в меня, и я ни за что его не подведу!       – В этом вы похожи, – улыбнулся Лосев его пылу.       Частично приглушив последние слова, из кухни долетел звон разбиваемой посуды, следом – девичьи крики.       – Нюша! – мигом забыв о чопорности, Борис кинулся туда.       Оставшись в коридоре одни, мужчины переглянулись.       – Я угадаю? – предложил коллеге Винтерфельд, отметив на лице того снисходительную усмешку.       – Попробуй, – благосклонно кивнули на предложение.       – Костя разбил тарелку или кружку.       Лосев шире улыбнулся, первым шагнул в направлении кухни:       – Ты прав. Идём глянем.       Считанные секунды спустя их взглядам предстали: пофигистично сгребающий осколки с пола Костя, возмущённая и пылко выговаривающая ему Анюта, раскладывающий всё по местам Тимур и озадаченный всей этой сценой Бертиль. Ворвавшийся же недавно Борис посуетился вокруг девчушки, убедился, что внешне она не пострадала, и отступил на пару шагов.       – Что разбили? – деловито осведомился Лосев, выступив вперёд.       Анюта тотчас указала на Костю:       – Стакан! Я хотела туда поставить туда цветы, а этот неуклюжий слон его уронил!       – Лезть под руку не надо было! – отозвался парень, сгребая осколки веником на совок. – И вообще: посуда бьётся к счастью, Карыч это часто говорит.       – Зато Совунья!..       – Ребята, не надо ссор! – спешно вмешался учёный, прерывая очередной поток возмущений Анюты. – Вы закончили с припасами? И что насчёт вчерашних заданий?       Те загалдели, хвастаясь, кто и сколько успел сделать. В этой шумихе Винтерфельд смог уловить одно: его новый товарищ каким-то образом ухитряется услышать всех одновременно, а потом ответить либо поправить. Воспользовавшись занятостью того, инженер отошёл к Бертилю, приобнял одной рукой за плечи, мягко повлёк к выходу из кухни.       – Папа, ты что-то хотел узнать? – когда они вышли из дома на залитую солнечными лучами лужайку, поднял вопрошающий взгляд Бертиль.       – Нет, – отозвались по привычке на немецком. – Там шумно. Я ещё не привык к этому.       – Я сперва тоже, но сейчас привык, – мальчик прижался к нему сбоку. – И с ними весело. Нюша хоть и девочка, но очень задиристая, а Бараш – так Крош обычно Бориса зовёт – немного стеснительный и ответственный. Именно он ночью пригрозил, что расскажет про наши поздние разговоры Совунье.       – Я вижу, ты уже перенял привычку Кости многих звать прозвищами, – слегка улыбнулся Винтерфельд, потрепал приёмыша по волосам.       – Это плохо? – Бертиль заметно обеспокоился за своё возможно неоправданное поведение.       – Нет, наоборот. Это хорошо. Значит, ты начинаешь привыкать к здешним порядкам.       – Вот вы где! – прозвучало громко позади них. – Идёмте в дом, там ребята стол по новой накрывают.       Обернувшись, Винтерфельд с нескрываемой радостью увидел подходящего ближе Лосева, но позволил себе лишь слабую улыбку.       – О чём говорили? – остановившись в паре шагов от них, осведомился учёный. – Я на вашем немецком не понимаю ничего! Языки – совершенно не моя сфера.       – Что Бертилю понравилась компания этих ребят, – ответил за того Винтерфельд. – Говорит, с ними весело.       – Ещё бы не весело! – усмехнулись на сказанное. – Тут не только молодёжь – ещё и старшее поколение порой те ещё номера откалывает. То Софья переусердствует с чем-то, а нам расхлёбывай, то Карл нечто заумное скажет – интерпретируй его слова как хочешь. Про Георга вообще молчу – массовик затейник! Сплошное ребячество!