Glaube an Liebe

      Спустя неделю едва ли не все жители поселения трудились близ побережья громадного озера, возводя фундамент для будущего дома. Именно здесь Винтерфельд при поддержке Бертиля задумал возвести их дом. Никто не сидел на месте: ребятишки носились туда-сюда, принося различные вещи и выполняя поручения, взрослые занимались более трудоёмкими задачами, среди которых вычисления занимали малую долю.       – ...Нет, нет! Nein! – настаивал на своём Винтерфельд, тыкая в поэтажный чертёж дома. – Селить Биби на втором этаже я не дам! Вдруг потолок не выдержит и рухнет? Я не хочу, чтобы Биби пострадал!       – Если вы, друг мой, решите хранить там кучу хлама, это ещё может случиться, но поскольку для этого мы решили построить ещё ангар, то ваши беспокойства излишни! – активно протестовал Лосев, рассчитывая уговорить товарища.       – Всё равно! Мой сын будет жить на первом этаже! Никакой детской на втором!       – А что тогда там будет располагаться?       – Ещё придумаю! Всё, вопрос закрыт!       Заслышав шаги взрослых, ребятня шустро сыпанула из рощи, где подслушивала сей разговор на повышенных тонах.       – Жалко, что тебе не достанется комната на втором! – посочувствовал Бертилю Костя, едва их компания удрала на безопасное расстояние. – Сверху такие виды бывают – ух!       – Ничего, – тот в смущении почесал нос. – Мне главное, чтобы папе было хорошо.       – Ты его так сильно любишь? Почему? – Анюта заинтересованно посмотрела на него. – Вы ведь даже не родные!       – Папа – хороший! – Бертиль тотчас ринулся на защиту приёмного отца. – Он меня из приюта забрал.       – Где было холодно и голодно, да, да, мы помним, – отмахнулся Костя. – Ты хоть что новое скажи, а то заладил: папа то, папа сё!       Бертиль хотел было назвать новым друзьям ещё одну причину, по которой привязан к отцу, но вовремя вспомнил давнее обещание тому. Поэтому прикусил язык, тихо вздохнул.       – Это сложно объяснить, – только и смог ответить он.       – Многое сложно объяснить, особенно если это – чувства, – кивнул ему с пониманием Борис, искоса кинув в сторону Анюты томный взгляд.       Девчушка сделала вид, что ничего не заметила.              Когда тем же вечером, после захода солнца, Лосев решил снова заглянуть в уголок, где Винтерфельд занимался своими делами, то застал необычную картину. Небольшой, с мизинец, железный колобок из двух полусфер на шестерёнках-колёсах, который по идее должен был кататься туда-сюда, бешено вращался на столе вокруг своей оси, тогда как немец что-то лихорадочно паял в пульте управления, шепча под нос нечто на немецком. Лосев не понимал языка, но по интонации смог угадать ругательства, спешно шагнул ближе.       – Друг мой, я могу,.. – начал было учёный, но тут механический колобок заискрился, кверху потянулась струйка дыма.       – Verdammt! Zurück¹! – внезапно выкрикнул Винтерфельд, вскочил и оглянулся: – Wo ist das Wasser²?       – Что, простите?       На глазах Лосева инженер быстрым ударом отбросил непокорный шарик подальше в угол. Ещё на лету шар заискрился сильнее, издал шипящий треск – и взорвался. Повалил вонючий дым, на пол посыпались осколки.       – Verdammt! – снова вырвалось у Винтерфельда, после чего он рухнул на одно колено на пол, где стоял, закрыл ладонью лицо.       – Пим! – учёный вмиг оказался рядом, сжал плечо друга ладонью. – Не переживайте, друг мой! То, что эта штука отказалась работать, не умаляет ваших навыков! Нужно всего лишь...       – Мне нужны мои вычислительные машины! – без тени слёз, но с горечью выдал тот. – Те, которые остались в Берлине. Без них я здесь никто! Даже простые механизмы отказываются подчиняться! Я просто ничтожество, а не инженер-кибернетик!       Видеть это тихое отчаяние оказалось непривычно и оттого больно. Лосев и так не умел утешать, а сейчас вовсе растерялся, не зная, что предпринять. Однако и сидеть на месте, ожидая невесть чего, не хотелось. Напрягая мозги на тему, что бы предпринять, учёный смог лишь вспомнить одно:       – Может, водички для успокоения нервов?       На него мигом глянули с потаённой надеждой.       – Русской водки, то есть? – уточнил Винтерфельд...       Пьяны в хлам они оказались спустя каких-то треть часа. Оба по причине первой со времён окончания академии попойки, а один ещё и из-за нервов. Благо в дом Лосева в столь поздние часы редко кто заходил.       – ...Меня ещё в гении пророчили! – вещал после шестой рюмки Винтерфельд, вспоминая свои последние годы учёбы. – Слышал про Гейслера?       – Которого? – Лосев прилагал все усилия, чтобы сидеть ровно, а не сползти по стулу на более удобный пол.       – Который крылья для скай-дайвинга изобрёл, – пояснили ему. – Я пошёл дальше и вместо углепластика смог разработать вещество гораздо легче и надёжнее! Хотел пустить уже в производство, но пригласили в другой проект, а там!..       – Что же? Плащ-невидимку проектировать?       – Лучше! – Винтерфельд с пьяной улыбкой поднял вверх указательный палец, затем одним глотком осушил седьмую рюмку водки. – Разрабатывать программу для космического зонда!       – Атмосферный или дальнего космоса? – у его собеседника, повторившего этот же подвиг, загорелись глаза.       – Для отправки к Альфе Центавра! Думаешь, я мог от такого отказаться?! Да ни за что! Если бы не один ублюдок, чтоб его, Scheiße!.. Такое дело загублено, такие планы пошли к чёрту!..       Даже не зная перевода одного слова, Лосев отлично понимает нового друга. Ибо помнит, как в его академические годы тоже бывал непонятым для окружающих, а некоторые ещё и норовили осыпать насмешками. Поэтому роняет вполголоса:       – Такие люди, чтоб их, повсюду! Вечно палки в колёса суют! Сказать про них "Scheiße" наверняка слишком мягко! Хотя так звучно!.. Это твоё Scheiße.       Ещё не завершив фразу, он видит, как дёргается кадык немца, будто сглатывают не слюну, а какие-то потаённые слова. Чувствует помимо жара внутри нарастающее волнение, помимо воли одёргивает на себе ворот рубашки, наблюдает, как напротив него начинают дёрганно подниматься из-за стола.       – Scheiße, du sagst³? – хрипло выдаёт Винтерфельд, перегнувшись ближе к нему, обдавая перегаром, отчего голова сильнее идёт кругом.       – Да, – тупо отвечает Лосев лишь потому, что ни черта не понимает вопроса, а близость немца уже душит своей аурой.       Тот внезапно, роняя с грохотом стол, хватает учёного за шиворот, подтягивает вплотную к себе. С выражением невероятной муки всматривается глаза в глаза.       – Scheiße! – звучит как последний вздох утопленника, отчаянно хватающегося за последние секунды жизни.       Лосев сам не понимает, что им движет, но идёт на поводу интуиции, перехватывая воротник чужой рубахи, и жадно приникает к губам немца. Тот целует в ответ с такой страстью, что перехватывает дыхание. Жадно слипается с ним языками, и от их пошлого хлюпанья становится ещё жарче. По телу нервная дрожь истомы, больно, но сладко ноет в паху. Ещё бы голова кружилась не так сильно!..       Винтерфельд первым отлип от губ учёного, терпких после приёма водки. Мутным взглядом вгляделся в голубые и не менее шальные глаза того.       – Я... хочу... кое-что, – удерживая плывущее сознание остатками рассудка, прохрипел он срывающимся шёпотом.       – Кое-что? – судя по лицу Лосева, учёному стоило немалых усилий удерживаться на месте из-за подкашивающихся ног.       – Д...Д-да, – ответ почти умирающего. – Хоч-чу... по...       Последнее, что Винтерфельду ещё удаётся понять – пол внезапно накренился, роняя его на собеседника, – и темнота следом. Приятная и вожделённая.              Лучи солнца несмело проникали сквозь зашторенное небольшое оконце, будто опасались потревожить обстановку. Медленно ползли сперва по стене, потом добрались до зеркала. Отразились там, в преломлении достигнув двоих мужчин, крепко спящих на полу. Один не сразу, но поморщился: солнечный зайчик угодил ему на нос. Попытался сдвинуться и в удивлении замер. Прижмурился, потом медленно открыл глаза. Издал возглас изумления.       – Verdammt! – незамедлительно прозвучало в ответ с непередаваемым выражением. – Ruhe bitte⁴!       – Ни черта не понимаю! – с чувством высказались на это. – Пим, на русском можно?       – Что? – щурясь на солнце, подняли сонную физиономию.       Проведя ладонью по лицу, Лосев напоследок потёр уголки глаз, глянул на друга. Исходя из помятого облика того и собственных ощущений, догадался, что выглядит не лучше.       – Мы сколько вчера выпили? – дальним уголком сознания надеясь, что Винтерфельд помнит больше него, негромко осведомился учёный.       – Нье знать, – с чудовищным акцентом отозвались на это. – Я нье помнить, как ми пить.       Лосев в голос выругался. Нет, он догадывался, что сам предложил водку товарищу, но насколько их развезёт, и предполагать не мог. А теперь думай-вспоминай, было ли вчера что-нибудь занимательное или нет!       Внимание внезапно привлекло хмыканье немца. Стараясь не поднимать голову и в принципе не делать резких движений, Лосев перевёл взгляд на того, с удивлением заметил широкую и за счёт этого непривычную улыбку.       – Чему ухмыляешься? – вырвалось у него.       Винтерфельд лишь шире улыбнулся, поражая воображение учёного этим своим умением, ведь раньше подобных моментов считай и не было!       – Я не предполагайт, что ти умейт ругаться!       – Так! – ещё раз помассировав уголки глаз, Лосев сделал глубокий вдох. – Сейчас надо бы добраться до умывальника, а потом, я надеюсь, твой жуткий акцент исчезнет!       – Ja, – согласились с ним. – Поднимайтся.       Кое-как, постоянно шатаясь и помогая один другому, они сумели встать с пола, а потом так же дойти до уборной. Оба зашли туда, но если Винтерфельд по привычке потянулся к крану, то его спутник шагнул к шлангу душа и, пустив холодную воду, прямо так сунул под лейку голову.       – Алекс!?       С полминуты постояв под холодными струями воды, потом Лосев выключил её, осторожно тряхнул мокрыми волосами, ладонью отбросил их назад и выпрямился.       – Холодный душ принять не хочешь? – предложил он изумлённому инженеру. – Очень освежает!..       Ещё полчаса, и они, умытые и вполне посвежевшие, снова вернулись в кухонный уголок, где Лосев достал из холодильника пакет томатного сока и щедро разлил тот по стаканам, добавив туда немного соли.       – Для чего это? – отслеживая его манипуляции, с интересом осведомился Винтерфельд.       – Отличное средство после похмелья! Попробуй.       Инженер осторожно отпил немного сока. Вкусно и освежающе. Осушив стакан до дна, он подвинул тот товарищу, куда без слов подлили ещё.       – Точно ничего не помнишь? – с надеждой повторил Лосев давний вопрос.       – Алекс, если бы я помнил, то сказал. Извини.       Вздохнув, тот долил остатки сока по стаканам, взял свой, поглядел сквозь грани и томатную жижу на солнечный свет.       – Знаешь, чему я рад? – обронил учёный после недолгой паузы.       Вопросительный взгляд.       – Что мы просто уснули. По словам Карла, ранее под водкой вытворяли такое – страшно представить!       Не согласиться с ним Винтерфельд не смог.       Как иначе, ведь в ином случае всплыла бы на поверхность одна постыдная тайна!